Трофейная рыбалка в сезон дождей

— Хочу на воздух, — заявила Маринка. — Надоели глухие стены!

Федя посмотрел на неё и понял: не отвертеться. Он знал этот взгляд. Маринка решила твёрдо, Маринка пойдёт до конца. Ни прогулка по обзорной террасе, ни поход в оранжерею — ничего иного, только на воздух и подальше!

— Но наш катер… — начал он на всякий случай — вдруг сработает?

Маринка только фыркнула, тряхнула головой, взметнув веером иссиня-чёрную шевелюру, и вышла.

С нею никогда не знаешь, чего ожидать. То ластится котёнком, заглядывая игриво, отчего у Фёдора захватывает дыхание, то, наоборот, куксится и упрямится, сворачивается колючим ежом: не подходи!

Вот ведь неприятность!

Курлыкнул видеофон.

Звонил Эдик:

— Почему кислый такой? — начал без предисловий. — С Мариной поссорился? Зря!

— Да я… — начал Федя, но Эдуард не слушал.

— Я чего звоню, — затараторил он, подпрыгивая в кресле. — Окунь пошёл! Сезон дождей, сам понимаешь. Грех такой случай упускать! Заодно, и дождь увидишь своими глазами. Ты как? Два дня только, имей в виду!

— Хотелось бы, — загорелся Федя, — да и Маринка…

— Правильно! — обрадовался Эдик. — Поплавает, позагорает! Завтра в пять по общему жду у внешнего терминала. И не вздумайте опоздать! — Эдуард сделал страшные глаза и отключился.

«Удивительно, — подумал Фёдор, — удачно совпало. Сговорились они, что ли?»

Он познакомился Мариной год назад, и жили уже вместе, но у Феди до сих пор замирало сердце при мысли, что встреча могла не состояться. Маринка, миниатюрная и воздушная, обладала ладной, соразмерной фигурой и открытым, весёлым характером. Неудивительно, что мужчины засматривались ей вслед. Все, и Эдик тоже. Что, если от взглядов он решил перейти к активным действиям? Эта мысль занозой засела в голове. Ночью Федя долго не мог заснуть, перебирал в памяти встречи с Эдуардом, вспоминал, как Эдик смотрел на Марину, какие слова говорил, не оставались ли они наедине слишком долго? Как часто, оказалось, они встречались! Мало того, Эдик даже заходил недавно в его отсутствие, Марина рассказывала… Федя извозился и искрутился, трижды вставал поправлять простыни, но так ничего и не решил. Утро покажет, подумал он, засыпая. Эдуард его лучший друг, и мало ли на свете совпадений?

— Баловство, — сказал Эдик утром, когда они загружались на катер в полутьме терминала. — Ты окуня на борт собрался тащить?

Фёдор пожал плечами: силовой спиннинг, приобретённый давно, не здесь и по другому поводу, заслуживал, как он считал, уважения.

— Долго добираться? — спросила Маринка.

Она куталась в длинную шерстяную накидку; ночами климат-контроль на периферии Станции отключали, и было зябко.

— Часа два, — ответил Эдуард, галантно подавая ей руку. — Прошу, пани!

Едва они успели занять места, как за бортом зашумели насосы. Через несколько минут катер стартовал и пошёл вверх, к поверхности.

Плафоны Эдуард не зажигал, поэтому темноту салона нарушали лишь индикаторные огни водительского пульта. Калорифер гнал теплую волну, водомёт под ногами ровно гудел. «Наконец наружу», — пробормотала Маринка и засопела. Сначала Федя пытался разглядеть хоть что-то в черноте за бортом, потом угрелся в мягком кресле и тоже уснул.

Его разбудила тишина. За иллюминаторами бушевал сиреневый полдень, из открытого люка тянуло свежестью и солью. В салоне было пусто.

Его оставили здесь одного! Почему?

Всплыло давешнее подозрение, и на душе стало горько. Сговорились, точно! Эх, Маринка, как же ты могла! Да и Эдик — тоже хорош… Друг, называется!

Готовый если не карать, то уж скандалить точно, Федя взбежал по трапу на верхнюю палубу. И замер.

Маринка, в невидимом почти купальнике, скрыв глаза за огромными очками, лежала на надувном матрасике и мирно нежилась под рассеянными лучами светила. Фёдору стало стыдно.

— Э… — он откашлялся, — а где Эдик?

Маринка лениво сделала ручкой: Не знаю, мол. Ищи.

Фёдор огляделся. Вокруг катера, сколько хватало взгляда, расстилалась бирюзовая гладь воды. Кусками зелёной пемзы покачивались кое-где плотики ленточника — излюбленного лакомства окуня. Мелкая волна чуть заметно стучала в борта катера. Великий океан дышал мерно и спокойно.

Застучали каблуки. Эдик поднялся с нижней палубы и встал рядом, вытирая большие ладони мокрой тряпкой. От него приятно пахло ленточником и немного смазкой.

— Ну, ты, брат, и храпеть! Такие рулады выводил, что мы от тебя сбежали, — он громко рассмеялся.

— Я тебя потерял.

— Снасти готовил. Потом надо ещё ленточника набрать, может не хватить. Так, — он внезапно напрягся, — слышишь?

Над водой возник неясный гул, и мир неуловимо изменился. Палуба под ногами мелко задрожала. Всё кругом расплылось и потеряло чёткость очертаний. Чтобы не пропасть в смутном, смазанном пространстве, Фёдор крепко ухватился за поручень. Исполинская водяная сфера рухнула неподалёку, километрах в двух от катера. Время застыло, стало ленивым и тягучим. Вокруг места падения из воды плавно выплеснулось прерывистое стеклянистое кольцо, в центре взметнулся ввысь зеркальный шар на тонкой ножке. Он дрожал и переливался, в нём отразился океан и катер с застывшими фигурками людей. Потом время вернулось, шар упал и рассыпался мириадами брызг. Волна приподняла катер и опустила, океан успокоился. На поверхности остались жирные хлопья, к которым начали собираться ленточники — пировать.

— Капля! — торжественно сказал Эдик.

— Мальчики, — Марина уже сидела и беспокойно оглядывалась, — я боюсь!

— Не надо, — спокойно ответил Эдуард. — Всё в порядке. Капля всегда находит чистую воду, даже на ленточников не попадает.

— Никогда этого не пойму, — покачала головой Маринка. — Почему?

— Его спрашивай, — Эдик показал глазами на Федю. — Кто у нас учёный?

— Я теоретик, — ответил Фёдор.

— Теоретик, точно! Такого не увидишь со Станции, из глубины, — сказал Эдик. — Приборы бессильны, глазами надо. Время! Скорее за мной! Окуни всегда всплывают с дождём.

Он взялся за поручни и ринулся вниз по трапу, на одних руках, не касаясь ступеней. Фёдор поспешил следом.

На ободе нижней палубы Эдуард успел наладить мощную катапульту. Тут же он разложил крючья, собранные в жутковатые гроздья, и Федя понял, что спиннинг он взял, в самом деле, зря; баловство, иначе не назвать!

— Помогай! — Эдик кивнул на бадью, в которой извивались широкие бахромчатые ремни. Ленточники.

Снова загудело.

— Капля! — крикнул Эдик, разворачивая катапульту. — Пошло!

Он рванул рычаг. Засвистел, разматываясь, тонкий трос. Гирлянда поплавков и крючьев с наживкой взлетела в небо, превратилась быстро в точку, и попала точно в бурлящий след капли. Через телескопические очки она была почти неотличима от жилищ ленточников. Федя покрутил головой: хитро!

— Окунь слышит, что упала капля, и плывёт туда, — объяснил Эдуард.

Он тронул что-то на кожухе катапульты, и приманка слегка пошевелилась.

— Окунь! — от неожиданности Федя дёрнулся и чуть не потерял очки.

Только что возле приманки было пусто, и вот уже режут воду два колючих перепончатых гребня. Из-за этих гребней вдоль спины огромный плоский червь и получил рыбье имя. Бездонный океан не показал пока людям никаких тварей сложнее червя, зато их, особенно в глубинах, водилось великое множество видов.

— Давай, родной, — азартно шептал Эдуард, — кушай. Смотри, как вкусно! С любовью готовил, сам бы ел!

Окунь замер. Сквозь воду темнело многометровое широкое тело. Медленно шевелились ротовые щупальца, словно червь принюхивался в сомнении.

— Привередничает, паразит, — пробормотал Эдик, и снова чуть дёрнул наживку.

Вода вспухла горбом, и приманка исчезла. Мелькнул и плеснул по воде похожий издалека на деревянную лопату хвост. Ослаб и тут же снова натянулся трос, убегая в глубину. Катер дёрнулся и накренился.

— Есть! — закричал Эдик.

— Попался! — одновременно с ним заорал Федя.

И оба рассмеялись совпадению.

Эдуард переключил катапульту на реверс и стал осторожно подтягивать добычу к катеру. Привлечённая криками, спустилась Марина с верхней палубы и схватилась за поручень рядом с Эдиком.

— Тащи же! — в азарте она тянулась, привставала на носки, опиралась грудью на Эдикову спину.

«Почему рядом с ним? — Феде стало неуютно. — Она даже не стесняется».

Эдик, разгорячённый борьбой, бешено вращал рукоятки катапульты и не замечал ничего вокруг. Натянутый трос резал воду, катер сотрясали равномерные толчки: окунь бился в глубине, старался стряхнуть неожиданный и досадный груз. Трос уходил вниз уже почти вертикально, и на палубе из-за крена стало трудно держаться на ногах.

— Здоровый, зараза! Не перевернуться бы. Пойду, запущу движок, — Эдик хлопнул Федю по плечу. — Следи за тросом. Будет сильно тянуть — дай слабину!

Рычаги дрожали под пальцами. Потом взревел двигатель, вода вокруг вспенилась, и катер начал выравниваться. Занятый войной с окунем, Федя не заметил, как ушла Маринка, и он остался один. Метрах в двухстах по правому борту поднялся столб брызг, это упала ещё одна капля.

Может быть, шум падения испугал окуня, или инстинкт погнал его наверх, но трос внезапно провис. Стоявший на месте катер рванул назад, из буруна выскочил окунь и распластался в воздухе чудовищным полотенцем, а потом упал с оглушительным шлепком. Брызги захлестнули улепётывающий катер, мгновенно промочили Фёдора до нитки. Когда секунду спустя он проморгался, то успел заметить надвигающийся бок капли. Сверкающий пузырь, как живое существо, мучительно прогибался, уходя от столкновения, но скорость катера оказалась слишком велика.

Банг!

От удара у Феди потемнело в глазах, водяной вал прыгнул к нему и смыл за борт.

В здешнем океане трудно утонуть. Необычайно плотная, насыщенная солями вода выталкивает человека наружу, как сухую деревяшку. Федя лежал на спине и смотрел в высокое, непредставимо высокое, несмотря на затянувшие его плотные перламутровые облака, небо. Изредка в облаках возникало более светлое пятнышко. Оно начинало расти, приближаться, и скоро новая капля нарушала безмятежность вод. Потом до Фёдора добиралась волна, растерявшая по пути силу и высоту, и опять всё затихало на несколько минут — до следующей капли.

Федя не двигался. Все силы остались там, два часа назад, когда он очнулся на волне. За считанные секунды, что он был в беспамятстве, катер успел улететь далеко, и эхо водомёта затихало где-то на грани слышимости. Сначала он кричал и размахивал руками. Он устал и сорвал голос, но никто не приплыл. И теперь он просто лежал на воде, тихо радуясь, что при падении заработал лишь одну царапину, на руке. Зуд уже утих, и теперь ладонь лежала на животе, подальше от едкой маслянистой рапы.

Но мысли никуда не делись, и обида глодала душу крепче пересоленного океана. Его бросили! Теперь Фёдор полностью уверился, что совпадений нет. Они в самом деле сговорились, Марина и Эдуард! Сговорились и подстроили его падение за борт. Федя не стал раздумывать, как это вышло. Не важно. Сделали, хотели и добились. Эдик мог специально врезаться в каплю, зная, что Федя находится на нижней палубе. И Маринка нарочно ушла, оставив его в одиночестве. Оставив в смущении и тревоге, измучившегося мыслями и подозрениями, невнимательного и не глядящего по сторонам. Долго и тщательно готовили они преступление! Как он мог не видеть, как он мог ошибаться! Теперь все детали головоломки встали на положенные места. И удивительно своевременный звонок, и то, как его оставили в салоне одного. Уже тогда он начал терять голову, понял Фёдор. Нет, злоумышленники заставили его терять голову. Смутили, отвлекли! Окунь тоже очень вовремя взял наживку. В злости и досаде Федя готов был признать, что с окунем Эдуард тоже как-то договорился, что-то придумал!

Так или иначе, катера нет, Маринка с Эдуардом уплыли, бросили его здесь, и предаются, наверное, радостям любви. Впрочем, какая любовь… Похоть — вот чем они заняты! Животные!

Фёдор застонал в бессилии, зашевелился, а рапа издевательски забултыхалась в ответ.

— Меня найдут и спасут, — человеческий голос в пустоте океана звучал странно. — Меня будут искать, найдут и тогда им не поздоровится!

Конечно, его будут искать! Люди в наше время не пропадают бесследно, и потому — Феде стало плохо — любовники обязательно вернутся, чтобы проверить, жив ли он, и добить! Он сейчас — лишний свидетель. Он не даст им сослаться на несчастный случай, он расскажет всё, как было, и им не поздоровится!

Значит, понял Федя, он обязан затаиться, чтобы Они — неверные подруга, почти жена, и лучший друг — не нашли его первыми.

Медленно тянулись минуты, незаметно шевелился океан, докучливые капли срывались с небесного свода, поднимали редкую волну.

Деловитый ленточник всплыл рядом, перевернулся кверху бледным животом и выпустил в воду частую цепочку пузырей. Потом явились его приятели, и скоро слева от Фёдора на воде вырос нежно-салатовый пенный бугор. Через несколько минут он затвердеет на воздухе и превратится в обычный плотик.

«Я стал частью экосистемы, — понял Федя, — я должен гордиться. А потом приплывёт окунь и сожрёт меня». Он перевернулся и стал смотреть сквозь очки вниз. Океан, у поверхности зеленоватый и голубой, с глубиной быстро темнел, уходил в черноту. Ещё ниже, в царстве вечной ночи и безумного давления, на глубине двадцати семи километров распласталась исполинская линза Станции, плывущая над бездной. Прямо под Фёдором сновали ленточники, склёвывали кусочки принесённой дождём пищи. Добыча окуня.

А ведь они где-то рядом, вспомнил Федя. Он посмотрел вниз, и в глубине ему почудилось движение. Вот окунь, решил Федя, и он плывёт сюда! Фёдор замер, стараясь не шевелиться и даже не дышать. Пусть тварь подумает, что он — кусок мёртвой пены, и больше ничего. Пусть червь проплывёт мимо!

Тень внизу росла. Теперь она была видна безо всяких очков, надвигалась из темноты, бесформенная, хищная, голодная.

Ленточники вились рядом, и это движение привлекло хищника.

— Кыш, кыш! — закричал Фёдор на ленточников. — Вон пошли!

Бугор успел затвердеть и колол кожу через прочную рыбацкую куртку. Федя разбил его, и поплыл в сторону, колотя руками и ногами по воде, отплёвываясь и фыркая.

Он чувствовал дрожь, он слышал её всем телом. Что-то тяжёлое поднималось снизу, и вода покрылась мелкой рябью, которая появлялась и исчезала в такт биения титанического сердца.

— Нет, нет! — кричал Фёдор, а океан вокруг уже сворачивался, вздымался гигантской воронкой.

Ревела падающая вода, что-то подхватило Федю снизу, твёрдое и плоское, похожее на язык.

— Нет же, — забился он, глядя на белые, сверкающие зубы, и в ужасе зажмурился.

— Как ты нас напугал!

Это был её голос! Федя открыл глаза. Он лежал на палубе стандартного спасательного модуля. Марина сидела рядом, обнимала его за шею и рассказывала, рассказывала сквозь всхлипы:

— У нас сломался водомёт, а ты куда-то пропал… Потом мы тебя долго искали, а ты не откликался! Пришлось вызывать спасателей! Ты так меня напугал! Как ты мог...

У открытого люка, возле ослепительных столбиков-прожекторов, стоял Эдик и смущённо хмурился.

Окуня забрал станционный музей. Он оказался самым крупным за последние десять лет, и самым крупным вообще, попавшим на Станцию целым. Фёдор иногда заходит туда и разглядывает огромного червя. Свидания недолги, потом Фёдор спешит домой, к Маринке.

Они поженились сразу после той рыбалки. Маринка была удивлена и очень радовалась. Она долго ждала предложения, понял Фёдор. А чего ждал он?

Эдуард забегает к ним иногда, по старой дружбе. Он так и не нашёл свою половину. Фёдор рад этим визитам, но в глубине души всё равно страдает и мучается. То ли от стыда, то ли от подозрений. Когда Эдуард уходит, Федя особенно ласков и нежен с Мариной.

Он хочет завести детей и поскорее улететь на Землю.

На рыбалку они больше не ездят.