Станция
— У меня такое в первый раз, понимаешь ты? В первый раз! Я же для нее на всё готов был!
— Да, понимаю, понимаю. А я недавно в портал тестер уронил. Представляешь, сколько вычли?
— Что тестер, что зарплата! Мне три года осталось, всего три года подождать, и я бы с этой проклятой станции фьют, и нет меня. Понимаешь?
— Ага, с деньжатами, да с привилегиями.
— А то! Исследование альтернативок — это тебе не… не это! И каждый отпуск летел же, страдал, ждал! Стихи писал, голову ломал, чтоб романтично, чтоб как в старину — на настоящей бумаге. А она… эх.
— Бабы — дурр-р-ры! И бюрократы эти — тоже. Наливай.
Где-то далеко…
Юный собиратель карабкался сквозь кроны в поисках кладок хвосторогов. Сезон светлого неба только начинался, и шумные пернатые без устали лепили на кору россыпи шероховатых икринок. По-умному лепили: не слишком высоко, чтобы не иссушило солнце, но и не слишком низко, иначе доберется вечно голодное лесное зверье. Мелкие обитатели леса все равно умудрялись лакомиться питательными шариками, рискуя попасть под рог разъяренной матери.
Цепкие ступни с детскими присосками крепко держались за ствол, оставляя ладони свободными. Нападения он не боялся. Внимательно читал каждую кладку и брал только неоплодотворенные пустышки, которые хитрая птица раскладывала на самом видном месте, отвлекая внимание от настоящих. Родители обеспокоенно следили из листвы, изредка строго покрикивая, но в бой не бросались.
Собиратель поправил полупустую сумку, ремни крепления уже успели больно натереть кожу, но к концу сезона в этих местах будет слой толстых чешуек. С легким треском оборвав корешки, снял очередную икринку и, прежде чем перебраться на следующее дерево, внимательно изучил ветви еще раз — не пропустил ли парочку. Заглянул в основное гнездо, иногда по ошибке хвостороги и там оставляли обманки.
Из-под сухих листьев и трухи отчетливо виднелось что-то светлое. Собиратель заинтересованно протянул руку, и тут же отдернул — птица пронеслась мимо, почти задев щеку краем крыла. Втянул шею в плечи и покосился наверх: стая взволнованно заклекотала, готовая защитить свое потомство, нагрудные мешки предостерегающе вздувались и опадали, острое хвостовое оперение сомкнулось в лезвиеобразный «рог».
Угрозы будущим птенцам стая не потерпит. Стоит ли рисковать? А вдруг, это что-то ценное? Перепонка ветровика или кусок ядогриба. Крылатые стаскивали в гнезда всякий мусор, бывало, там попадались и полезные вещи. Собиратель попытался прочитать находку. Хорошо читать он умел пока только икру, но уже давно тренировался разбирать растения и животных. Когда с ладоней и ступней сойдут детские присоски, и его назовут взрослым именем, он хотел попроситься в лесные добытчики.
На первом уровне считывалось дерево, много деревьев, и все вперемешку. Цветок? Лист? Собиратель попытался глубже посмотреть отпечатки — и чуть не впал в созерцательность. В глазах вспыхнула радуга, заворочались спутанные мысли с острыми краями, царапающие череп изнутри. Успел заметить только боль гибнущих лесных гигантов, образы огромных металлических зверей, долгое падение. И что-то, что не может быть написанным.
Очнулся уже без сумки — вся дневная добыча пропала. Руки и ноги судорожно обхватывали ветку, удерживая тело. Он потряс головой, прогоняя транс, и поднялся.
«Надо забирать, отдам жрецу, — решил собиратель, — мое дело — икринки и мелочь всякую искать. А за эту штуковину, может, и замолвит словечко перед взрослым распределением».
Станция
— И ведь как мальчишка! Как юнец безусый, а мне уже сорок. Светило, итить…
— Да-а-а, уважают тебя.
— И бумагу тайком тащил. Знаешь, как с планеты сложно сюда лишний грамм груза провезти? А как письма эти проклятые передавал, знаешь?
— Ну-у-у-у…
— И чего мы в них влюбляемся? Одни мучения…
— Согласен. Будем?
Где-то далеко…
Жрец Давади уже третий день не мог отправить бусину с отчетом. Поля он обошел еще в конце серебряного неба, стада просмотрел сразу после этого, родильные площадки тоже готовы — все в порядке, выбраковка в пределах нормы. Осталось только наведаться на детскую рощу с вылупившимся в этом году младенцами, а читать вертлявую непоседливую малышню Давади не любил. Поди сними их с верхушек ясельных зарослей, стар уже по сучьям карабкаться. И наставников в помощь брать не любил. Сами видят: без способностей ребенок, прямая дорога в пастухи или камнерезы. Нет, ходят следом хвостом, упрашивают: «Может, плохо прочитал? Посмотри еще раз, это же сестры первенец, нельзя его в навоз». Тьфу! И знают ведь, что правильно, и все равно обижаются.
Давади ругался на липнущих наставников и тянул время. И самому хочется, чтоб все уродились талантливые да умненькие: строители, ученые, лекари, а то и с задатками мудрого хаша. Только не будет такого, родильные норы в прошлом году предварительно изучал: самое большее — пара целителей. Хотя, он всего лишь жрец, может, старательный, но бесталанный ребенок усердием пробьет себе лучшую судьбу. Всякое бывает.
Вот и жрец занимал себя другими делами. Погоду читал дольше, с раздорами разбирался усерднее, внимательнее выслушивал подростков, которые приходили советоваться по выбору пути и показывали свои умения.
На огне ароматно булькал котелок с похлебкой. В чане с поднесенной «на пробу» свежей брагой оставалось еще кружек на пять. А что ее изучать, и так видно — удалась брага. Так он варильщикам вчера и сказал.
Жрец подвинул поближе кружку, отломил лепешку, начиненную жирным сворочьим сыром, и удовлетворенно откинулся на лавку: «Все равно уже не успею, отдохну. А вот завтра с самого утра в рощу пойду».
У входа кто-то вежливо поскребся.
— Что еще?
В проем заглянула большеглазая голова. Чешуйки на щеках отливали нежно-зеленым, но макушка уже серела, как у взрослого мужчины.
— Чего тебе? Про выбор имени еще рано говорить, через год приходи. Или ты уже мое задание выполнил? Новое дать?
Детеныш-собиратель замялся у порога и молча протянул туго перевязанный лианой сверток.
— Если что полезное нашел, лучше наставникам отдай или целителю. Нет? Клади на стол да ступай, дел невпроворот.
Юнец осторожно опустил сверток на край стола и замялся:
— А можно мне…
— Сказал же уже. Научишься лес читать как следует, будешь добытчиком. Пока вижу только собирателя. Старайся. Паучника уже узнал, как я советовал? Вот, узнавай.
Собиратель с огорченно взъерошенным загривком выскользнул из дома.
Что там может быть любопытного, наверняка придется сейчас целителю нести. Жрецу все эти лесные находки не нужны.
Давади развернул лист и на мгновение прикрыл глаза мембранами.
Внутри толкался и щекотал исследовательский азарт, совсем как в молодости, в школе жрецов, когда все было новым и интересным, и каждое прочитанное явление — открытие.
В свертке лежал небольшой грязно-белый лоскут, покрытый синими черточками и линиями, будто личинки оставили свои следы. Предмет был похож на сброшенную в первой линьке детскую кожу — такой же тонкий и мягкий.
На вещественном слое чётко читалось растительное происхождение. На событийном проглядывала история с собирателем и несколько дней, пока лоскут лежал в расселине между камней и в гнезде. А дальше начинался сумбур: незнакомые чувства, события. Жрец попытался разобраться, но тут же плюнул на бесполезное дело: слишком чужие были образы и существа, оставившие их — все смазывалось в неразличимую кашу.
Был и третий слой — смысловой. Словно кто-то записал на лоскут сообщение, как делал сам жрец с глиняными или каменными бусинами. Но кому придет на ум сохранять послание на столь недолговечной вещи?
В этот слой Давади слишком глубоко лезть не стал, лишь мазнул по поверхности, но и этого хватило. Противоречивые смыслы взрезали мозг и принялись кроить его на свой лад. Какое-то эфемерное мелькание, будто лоскут вобрал в себя несколько одновременностей вывернутых наизнанку. Сознание остановилось, пытаясь постигнуть значение, а его не было. Начинался смертельный цикл.
Давади отпрянул, накрыл находку блюдом и потянулся за кружкой.
Вот он, настоящий парадокс хаша Оритиса. Как записать то, что не существует и существовать неспособно? Как записать ложь, чтобы она звучала как правда? В школе жрецов учили, что это невозможно. Но доказательство лежит перед глазами. Мальцу повезло, что выбрался. Давно хотел порекомендовать его, способный. Другой бы третьего уровня просто не увидел. Хотя и сглупил: нечего соваться, куда не следует.
Давади прошелся по комнате, приподнял блюдо и снова опустил: «Опасная вещь, чужая. По-хорошему, в огонь ее нужно, — да не моего ума это дело. Пусть в обители ломают зубы», — и спрятал лоскут в ларец.
Станция
— Вот, читай! Последнее, гори оно огнем.
— Дурость какая-то.
— Сам дурак, это метафора. Ме-та-фо-ра! Понял?
— А чего ж не понять.
— Знаешь, а зачем мне такая жизнь? Без нее.
— Хр-р-р… что?
— Пойду и сброшусь в портал! И пусть она потом рыдает и локти кусает. А меня нет!
— Не сбросишься, смена не пустит.
— Сегодня я — смена. И ты, вроде бы. Ты сегодня в смену?
— Я? Я — да. Я — тоже.
— Пошли?
— Ага, только давай уж напоследок еще по одной.
Где-то далеко…
Сначала запечатанный ларец оказался в одной из обителей низшей ступени. Глава обители, мудрый хаш Ахторг, собрал группу чтецов, пытаясь разобраться в записях таинственного артефакта. То, что предмет явно прибыл извне, выяснилось практически сразу.
— Отправим в Дом Покоя? — с сомнением предложил советник. — В тайне держать такую вещь долго не сможем, все равно затребуют.
— Пока время позволяет — сами поработаем, — отрезал мудрый Ахторг, — представь, сколько полезного можно из нее вытрясти хотя бы за неделю?
Советник согласно прикрыл глаза ладонью:
— Ваша власть, ваша ответственность.
Младшие хаши занялись событийным слоем, день и ночь прощупывали лоскут, искусно лавируя между знакомыми образами, и аккуратно, шаг за шагом, исследовали мир чужаков.
За расшифровку смысловых отпечатков взялся круг старших хашей, опытных и осторожных.
— Этого не может быть. Про одно и то же явление тут сказано, что оно и истина, и ложь.
— Но это есть! Давайте начнем с икры. Если я внесу на табличку «у этого мужчины четыре конечности», это будет истина, и табличка покажет информацию с окрасом правды. Если я попытаюсь внести «у этого мужчины пять конечностей», то информация попросту не запишется или, если я очень постараюсь убедить себя, запишется с окрасом обмана. Так? Нельзя одновременно и верить, и не верить. Это же основы!
— Парадокс Оритиса?
— Он самый. Ну что, рискнем заглянуть глубже?
И они заглянули глубже, потом еще глубже, и еще… Пока одного из исследователей не захватила созерцательность. Он умер от истощения в считанные часы, разум буквально сжег тело, пытаясь подогнать прочитанное под свой опыт реального мира.
Только тогда испуганный глава передал лоскут совету хашей — в Дом Покоя.
Совет в полном составе собрался в главном зале. В центре каменного стола лежала злополучная находка. Наимудрейшие не вчитывались — одного взгляда было достаточно, чтобы понять опасность парадокса. Для тех, кому хватит песчинки, чтобы проследить судьбу скалы, даже краткое изучение грозило смертельным трансом. Дом Покоя был возведен высоко в горах, где круглый год дул ветер с ледников. Но даже этот холод не спас бы попавшего в ловушку противоречий, только продлил агонию.
Решалась судьба артефакта.
— Ты действительно хочешь сознательно уйти в глубокую созерцательность? Если твоя теория ошибочна, ты погибнешь.
— Подумайте, а если я прав? Если это описание процесса, своего рода инструкция? Я считаю, нужно понять ее, выполнить все шаги, и тогда ложь станет истиной.
— Глупый риск и ребячество.
— Мне уже немного сезонов осталось, пожалуй, рискну. Не получится, так тому и быть. Уничтожьте и забудьте. А если получится, кто знает?..
В пещере у самой вершины старый хаш снял теплую одежду, укутывающую его в несколько слоев, сел у входа в позу раздумий и погрузился в чтение.
Тело быстро остыло. Снежная крошка била в побелевшую кожу, но мозг продолжал работать.
Утро превращался в вечер, солнце сменяло звезды, а разум упорно сражался с загадкой.
Тонкая корка льда покрыла старика, но его сознание выворачивало себя наизнанку, пытаясь подчинить реальность написанному. И реальность начала меняться. Неохотно, медленно, с разрывающей болью.
Когда ложь стала истиной, преображенный хаш расправил крылья и с восторгом почувствовал упругой перепонкой скольжение ветра. Изогнул шею, взглянул на сверкающие в лучах чешуйки хвоста. Горячая сила наполнила грудь и вырвалась жарким пламенем, превращая лед в пар.
«Я смог, я исполнил! — билась внутри яркая радость. — Полет прекрасен!»
Новорожденный дракон сделал круг над вершиной и направился в Дом Покоя, неся миру добытое знание.
Тонкий, тоньше сброшенной детской кожи лоскут с синими линиями остался в пещере. Ждать следующего смельчака.
Космическая станция исследования альтернативных реальностей.
— Ну, что?
— Что, что. Допрыгались. Меня до лаборанта понизили, все запасы отобрали. Контрабандный алкоголь, видите ли.
— А меня премии, того… на два года. И к психиатру, регулярно.
— Мало, я бы добавил. Погибать в бездне он пошел! Разбитое сердце у него! Если б не я…
И никто не вспомнил жалкий листок бумаги, смятый, потрепанный. Брошенный нетвердой рукой в окно чужого мира. С наивными и смешными, искренними строками:
Мягким шагом катастрофы
Ты вошла в мой быт унылый,
Прошептала: здравствуй, милый —
И осталась навсегда.
Из меня полезли строфы
Непонятного мотива,
Изменилась перспектива,
Воспылал костёр в душе.
Взглядом трепетно-стыдливым
Ты меня заворожила,
Прокляла неуловимо:
Появился зуд в спине.
А вчера, когда я брился,
Я увидел два нарыва:
Расцарапала игриво
Ты мне кожу коготком.
То, я чую, лезут крылья
Из огня души счастливой.
Подхвачу тебя игриво,
Воспарим под облака.
Там я стану диким зверем,
Поменяю свою сущность
Забери её в подарок,
На бессмертье поменяй.
(Особая благодарность Джин за подаренное стихотворение)
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.