Судьба

Холодный утренний ветер раскачивал колыбель с безвинным младенцем. Казалось, в его мире все хорошо, нет никаких проблем, нет никакой войны. Малыш распахнул глаза с длинными ресницами и громко заплакал. Он не мог видеть мать, которая лежала здесь, рядом с ним, на полу полуразвалившегося дома, укутанная пеплом, с искаженным от ярости лицом. Малыш плакал все громче, тревога окутывала его маленькое трепещущее сердечко. К колыбели подошел высокий мужчина, медленно ступая по пеплу.

— Они скоро будут здесь, мой господин, — прохрипел раненный слуга.

— Мы берем его с собой. Без возражений Сарзуг! — грозно произнес Повелитель. — Нам нужно поспешить! — В отчаянии воскликнул слуга.

— Не трусь, Сарзуг. — мужчина прищурился, в его угольно-черных глазах отразился свет бледной луны, выглянувшей из-за мрачных туч. Он заметил женщину, удивительно прекрасную, как и много лет назад, но …мертвую. Уверенное выражение лица сменилось на гримасу боли и отчаяния, но мужчина быстро сумел взять себя в руки, хоть лихорадочный блеск в его глазах не исчез до конца. Несколько секунд он не двигался, забыв про время.

— Твари!!! — вдруг взревел он, и от его страшного крика содрогнулись остатки стен. Мужчина опустился на колено, дрожащей рукой убрав прядку светлых волос с посеревшего, но все еще прекрасного лица женщины. Темная кровь, змейкой текущая по лицу и шее застыла красной лентой. Мужчина бережно и осторожно приподнял безвольное тело, провел по лицу дрожащей рукой, смахивая безжизненный пепел, и коснулся холодных, посиневших губ.

— Прости, прости меня, Аника! — горячо воскликнул он, едва сдерживая жгучее горе.

Мужчина медленно встал, распрямив спину, и еще несколько секунд жадно всматривался в дом, словно стараясь сохранить его в своей памяти навечно.

Погибая, женщина будто унесла из этого мира все краски, весь смысл существования, в неведомые людям места. Теперь его жизнь опустела и померкла, в ней остался лишь испуганный младенец, глядевшей на него удивительными глазами изумрудного цвета, такими, как некогда у его милой Аники.

— Выступаем, — сухо отдал приказ он, беря плачущего ребенка на руки.

Топот копыт нарушал зловещую тишину, сопровождавшую путников, вихрем скачущих по предрассветной степи. Их было уже не догнать, их было уже не спасти…

— -----------------------------------------------------------------------------------------

Грустно, если ты провел детство, так толком его и не увидев.

Джоди Фостер

Детство — — это когда ты можешь совершать непростительные ошибки и надеяться, что будешь прощен.

Роберт Дауни

Вокруг одиноко тлеющей лучины собралось четверо мальчишек Они возбужденно болтали о новой девчонке, приехавшей в деревню на днях. Из всех них увидеть ее успел только один Малек, да и то одним глазом. Говорили, что она словно из сказки — белокурая, с нежной, румяной кожей, ясными голубыми глазами и алыми губами. И, несомненно, все дети дивились ее красоте, все, кроме странного Ворона, скрывающегося в тени. Иногда он был настолько тих, что о нем забывали. Но вдруг он решил заговорить.

— Она как дорогая игрушка — есть деньги и легко достать, а нет — так и довольствуйтесь одним лишь видом! — его тонкие губы искривились в презрении, глаза заблестели.

Мальчишки зашумели, загудели. Больше всех спорил Малек, доказывая очарование девчонки, на что Ворон грубо отвечал, что нет вещи, очаровательней меча.

Неясный спор неожиданно прервал шум за стеной сарая. Ворон сделал жест, призывающий к тишине, и пошел к двери, тихий, как мышь.

Перед тем, как распахнуть дверь, мальчик сделал непростительную ошибку — оглянулся на ребят, увидел в их возбужденно блестящих в полумраке глазах ужас, который передался ему, разогнав все суровую решимость. Ему понадобилось все его мужество, чтобы толкнуть дверь.

На горизонте грозной полосой неслась конница. Безмятежный ночной ветер раздувал вражеские флаги, желтоглазая луна освещала путь.

— Берегись! — что есть мочи завопил Ворон и бросился бежать.

Дядюшкин дом стоял на другом конце деревни, но бежать все равно было недалеко. Холодная, сухая земля больно кусала Ворона за босые ноги. Он видел количество приближающихся огней, и от ужаса душа его уходила в отбитые пятки. Мальчик понял, что не успеет никого предупредить, даже если побежит еще быстрее, а его звук его крика долетит разве что до ближайшего сарая, в котором они с ребятами прятались — никому из них не было дозволено гулять глубокой ночью. Несколько секунд он лихорадочно соображал, перетаптываясь с ноги на ногу. Ему хотелось заплакать от отчаяния.

Его зоркий взгляд вдруг уцепился за старую, одинокую колокольню. Она стояла несколько впереди от деревни с незапамятных времен страшного пожара. Тогда чудесным образом уцелела лишь эта унылая постройка. Деревню отстроили заново, новая церквушка скромно выглядывала из-за заросших мхом крыш, но старую колокольню оставили, как напоминание о великой беде. Мальчишка бросился прямиком к ней. Ему казалось, что она не приближалась, а совсем наоборот, словно насмехаясь над ним, словно завлекая в объятия смерти, отдалялась.

Наконец Ворон добежал до местами обваленной стены, густо покрытой плющом. Только со второго раза ему удалось обнаружить проем, в который он нырнул. Пошатываясь на непрочной куче камней, мальчик прыгнул, уцепился за сухую перекладину и подтянулся. Ухватившись за обрывок растянутой бечевки, обвязанной вокруг ржавого языка огромного медного колокола, мальчик со всей силы тряхнул. Раздался тяжелый, неприятный звон. Тогда перекладина не выдержала напряжения и треснула. Ворон повис на куске бечевки, но и та не захотела удержать мальчика и оборвалась. Ворон успел лишь коротко вскрикнуть, прежде чем почувствовать боль. Острую, сковывающую, безжалостную.

Мальчик смотрел на ночное небо, украшенное россыпью звезд, сквозь прохудившуюся, местами дырявую крышу. Он слышал затихающий звон колокола, крики и лязг мечей. Вдруг с неба сорвалась самая яркая звезда, оставляя за собой короткий искрящийся след. Ворон загадал себе жизнь и закрыл глаза.