Maleficus.

Еще десять восходов назад можно было услышать как шелестят засыхающие листья многовековых деревьев великого Нирийского леса, еще десять восходов назад день медленно, размерено и неспешно сменялся ночью, а ночь днем, который приносил золотистый свет в холодные горы Ильдеры, но уже теперь старые и сморщенные, побитые ранними морозами гнилые листья мягким покрывалом укутали зазябшую каменистую землю. Опушка изобиловала подслащенным холодами терном, оголевшие деревья приветствовали охотников пушистым инеем на ветвях. И теперь, когда в лесу почти не осталось еды, наступило лучшее время охоты на белок…

Аляска любила охоту. Любила не из жестокости, а из азарта. Перехитрить умного лесного зверька не всегда просто, и все же она была мастерицей в своем деле. Еще с бабьего лета, когда тепло вступало в последнюю, беспощадную, но всегда предрешенную схватку с холодом, она заприметила за густым сосновым бором, там, где душистый хвойный лес переходит в шумные рощи тоненьких осинок, а еще дальше стройных березок, большую семью белочек, давно и уверенно там обжившихся. Аляска была невероятно рада находке, особенно в преддверии ранних морозов, холодной и беспощадной зимы, времен нередкого голода, как для людей, так и для зверей, и заранее начала прикармливать выводок орехами, крохами хлеба и пшена.

Аляска вышла из дома еще затемно. Теперь, когда старшая сестра Кира безвозвратно исчезла в пучинах темного колдовства, она, оставшись единственным добытчиком, в нежном и юном возрасте, работала и охотилась за двоих.

Заря робко алела на востоке, и редко какому лучику далекого солнца удавалось пробиться сквозь толстые слои тяжелых туч. Сейчас они почти всегда покрывали землю грозным, пугающим одеялом. Серость и тяжесть, принесенная ветром с далеких земель, нагоняли страшную печаль на жителей гор, которые были ближе, чем кто-либо к неконтролируемой пучине, которая словно бы питалась человеческим смехом и счастьем. Обычно шумная Ильдера затихала во времена туч и холодов на много восходов, до Весны.

Выпуская одно облачко пара за другим, Аляска широкими шагами, но совершенно бесшумно, огибала гору по тропе только ей известной. Филины — жуткие, огромные и желтоглазые комья перьев — уже давно закончили свои ночные трапезы и отправились спать, а Аляске совсем нечего было их страшиться. Этот страх, единственный и подлый, всегда мешал ей наслаждаться волшебной красотой ночного леса.

Дойдя до Утеса Храбрецов, лысого выступа горы, где по суевериям ведьмы собирались на шабаш, Аляска остановилась перевести дух. Этот утёс был одним из ее любимых, заветных мест во всем Нирийском лесу, ибо просторы, распростершиеся во все стороны, нельзя было и взглядом окинуть. Там, где кончалось подножие горы, усланное Нирийским лесом, начинались бескрайнее поля, изрезанные оврагами и мелкими речушками. Далеко, почти у самой линии горизонта можно было увидеть большой каменный город — Урика, самый крупный в округе, однако там Аляска не была ни разу за всю свою недолгую жизнь. Но то, что было за горизонтом, ведь что-то же было, манило и звало с невероятной силой. Одни говорили, что там Соленое море, которое не переплыть, другие и вовсе утверждали, что там — Конец, что там больше ничего нет, да и быть не может, но непокорное сердце Аляски искрилось и переполнялось надеждой на страстно желаемое путешествие за горизонт. Вздохнув, и поправив ремень колчана, она продолжила свой неблизкий путь. До нужного ей места оставалось еще несколько верст.

Аляска не знала, когда добралась до соснового бора — за тучами солнца было не углядеть. Она вытащила стрелу и взяла лук наизготовку. Затаиться в голых кустах непросто, и оставалось надеяться, что ветер резко не переменится, чтобы пугливые зверьки не смогли учуять ее запах.

Вдруг Аляска услышала слабый, далекий голос, напевавший странную, незнакомую песню…

Поёт, беснуясь, ветер

Ночь, таинству подстать

Нагая в лунном свете

Твой пульс чеканит такт

Лишь час на всё отпущен

Хозяином Времён

Но танец так воздушен

Им Царь Ночной пленён...[1]

Сердце девушки замерло на долю секунды и пустилось в бешенный танец. Никогда ране, сколько угодно восходов назад не видела она здесь следа человеческого. Побелевшая от страха она, крадучись, направилась в сторону голоса.

Впереди, между серых и унылых березок, стояла женщина с длинными темными волосами, разметавшимися по спине, в льняной рубахе до пят, и, покачиваясь из стороны в сторону, допевала куплет.

— Здравствуй, девочка, — мелодичным голосом, произнесла женщина оборачиваясь. Аляска, крепче сжала лук, всматриваясь в ее лицо. Женщина была молода и одновременно стара, красива и одновременно уродлива.

— Кто вы? — дрогнувшим голосом вскрикнула Аляска, слегка выступая из подлеска.

— Меня зовут Малефикус, — улыбнулась незнакомка. — Тебе не стоит меня бояться…

«Меня бояться, бояться, бояться…» эхом отдавалась в голове у Аляски. Руки вдруг отяжелели и опустились, замерзшие и покрасневшие пальцы выпустили лук, мягко упавший на землю, в старую листву.

«Идем со мной, идем со мной… Я расскажу тебе сказку, сказку, сказку…». Голос в голове полностью овладел сознанием Аляски, и она на ватных ногах, шла к незнакомке. Малефис ласково улыбнулась, нежно прикоснувшись скрещенными пальцами ко лбу девочки.

— Спи, Puella, и пусть твой сон будет сладок…

Сны есть мечтания, сны есть предсказания, сны есть счастье или ужас, любовь или разлука, но кроме этого сны есть реальность. Другая, непостижимая реальность.

В кромешной тьме к Аляске приближался мерцающий силуэт женщины. Девочка различила лицо удивительной красоты, гладкие шелковистые волосы, глаза, наполненные неземным светом, но не столь удивительно была ее красота, сколь удивительны были ее крылья, покрытые острыми, словно точеными белыми перьями.

— Малефикус? — робко спросила Аляска.

Женщина снисходительно улыбнулась.

— Мaleficus, Аngelus, Signum [2]… Каждый зовет меня по-своему. В самом деле же я — ворожительница, колдунья, ведьма, — голос ласкал и успокаивал Аляску.

— И ты здесь для того, что стать такой, как я. Чтобы стать мной. Возьми! — Женщина протянула Аляске чашу, до краев заполненную прозрачной жидкостью.

— Что это? — осмелилась спросить Аляска.

— Это — души, — улыбнулась Малефикус, — Это — слезы, это — вода. Пей.

Аляска закрыла глаза, дрожащими руками поднесла чашу к губам и сделала осторожный глоток. Жидкость обожгла ей горла, на нее обрушилась невероятная боль, словно она разом переломала все кости. Она выронила чашу, которая тут же исчезла во тьме. Аляске хотелось кричать от боли, но весь воздух из легких в раз куда-то делался, и теперь она жадно хватала его широко открытым ртом. Девочка подняла недоуменный взгляд на женщину.

— Глупая. Ты думала быть ведьмой так просто? — таким же нежным голосом говорила она, извлекая из складок одежды кинжал с длинным, тонким лезвием.

Девочка, совсем обезумев от страха и боли, пыталась отойти назад, но не могла сделать и шагу. Малефикус улыбнулась уголком алым губ и быстрым движением уколола палец. На нежной и бархатной, словно лепестки розы, коже, проступила багровая кровь. Женщина коснулась окровавленным пальцем губ девочки, оставив на них багровую жемчужину крови.

Аляска вздрогнула, хватая ртом воздух. В широко раскрытых глазах, мерцали огоньки безумного страха. Быстрое, прерывистое дыхание девочки казалось оглушающим в лесной тишине. Аляска была там, откуда пришла. Она зажмурилась, но не могла сбросить новые, тяжелые ощущения. Она была везде, она была всем: деревьями, птицами, белками, лисами, совами. Всем и одновременно ничем. Когда она снова осмелилась открыть глаза, ей показалось, что она снова видит ту сияющую женщину, но нет. Это был тот редкий лучик солнца, что умудрился пробиться сквозь тяжелые тучи. Мелефикус нигде не было, да и быть не могло. Теперь она, Аляска, стала ведьмой, колдуньей, Мaleficus, Аngelus, Signum. Всем и одновременно ничем. Навсегда.

[1]Текст песни Аутодафе — Unreal.

[2] Мaleficus, Аngelus, Signum (лат.) — Ведьма, Ангел, Чудо.