Стоящий Между

Он сидел в темноте и смотрел вниз. Море сегодня было необычно спокойным, лишь отдельные брызги доставали до его окон, покрывая их белой пеной. Ему больше нравилось море во время шторма, когда море билось о скалу с такой силой, что армированный пластик дрожал и делал вид, что вот-вот не выдержит. Вранье с его стороны, конечно — эти окна выдержали бы выстрел из реактивного огнемета, если бы, конечно, аборигены смогли его придумать.

Он смотрел на море каждый день, два раза по пятнадцать минут. После обеда и перед сном, для него это была своего рода медитация, способ дать простор своим мыслям. Последнее время он обдумывал целесообразность увеличения этого времени до получаса, благо, его график позволял подобное безделье.

Цикл сейсмических и топологических исследований он закончил еще четырнадцать лет назад, а биологические и медицинские исследования застряли на месте. Да, его могут обвинить в невыполнении условий контракта, но если то, что он задумал, увенчается успехом — это будет меньшая его проблема.

В темноте за его спиной раздался мелодичный женский голос:

— Мистер Хенриксон, подумала, стоит предупредить вас заранее. У вас скоро будут гости.

Не отрывая глаз от свинцовой воды за окном, он несколько секунд молчал, ожидая продолжения, но поняв, что Ребекка ожидает его реакции, все же откликнулся хриплым от долгого молчания голосом:

— Продолжай.

— Две женщины, младшей от двадцати до двадцати пяти местных лет, старшей от двадцати семи до тридцати пяти, приблизительно. Без оружия, насколько я могу судить, но в закрытых одеждах. Прибудут к хижине через четыре с половиной минуты.

Мистер Хенриксон молча кивнул, бросил последний взгляд вниз, повернулся и пошел к выходу. В гостиной зажегся свет. Он отлично видел в темноте, но Ребекка была воспитана очень вежливой и предпочитала заботиться о людях везде, где имела возможность. При этом она упорно, несмотря на неоднократные предложения, называла его мистером Хенриксоном, а не Густавом, мотивируя это тем, что она предпочитает сохранять дистанцию в рабочих отношениях. Поначалу он считал это довольно ироничным, учитывая, что Ребекка была изолированной нейросетью, и завести отношения с кем бы то ни было не имела ни малейших шансов, но потом изменил свое мнение.

Человеку, каждый день разговаривающему с мертвыми женой и сыном, не следует считать чье угодно поведение странным.

Лифт с негромким гулом поднял его на нулевой уровень, Густав сделал три шага вперед, и свет погас за его спиной. Нащупав лестницу, он сделал еще три шага, открыл люк и поднялся в хижину — которая на самом деле была скорее полноценным домом со спальней, большой кухней и печью. Стандартный протокол предписывал проводить в объекте прикрытия не менее тридцати минут каждый день, для создания эффекта жилого помещения, но мистер Хенриксон предпочитал тратить время на что-то более полезное. Например на сидение у окна и созерцание холодных серых волн.

В доме царил полумрак, и он зажег небольшую масляную лампаду над обеденным столом. Поразмыслив пару секунд, Густав начал ходить по дому и двигать мебель, открывать и закрывать дверцы и ящики, насыпал немного сахара возле стола и передвинул глиняную кружку на четыре сантиметра левее. Халтурные попытки скрыть необитаемость помещения, но он не особо беспокоился о мнении аборигенов — за те сорок шесть лет, которые он провел возле рыбацкой деревушки с названием столь же прямолинейным, сколь и правдивым (в переводе с местного диалекта она называлась Серые Камни), он создал себе репутацию человека крайне странного. Многие даже называли его Стоящим Между, что в довольно примитивных теологических представлениях местных означало человека, способного заглядывать в потусторонний мир и говорить с духами. Не колдуна в полном понимании и, тем более, не апостола — из земных аналогов Хенриксон считал наиболее близким термин «нойда». По большому счету, контакты с местными ему были не слишком нужны, еду он добывал самостоятельно, а общаться с людьми, находящимися на уровне средневековья, он не видел смысла. Необходимый минимум культурологических, лингвистических и исторических исследований они уже провели, но местные приходили к нему сами — за советом или помощью. В общем-то, протокол не предписывал ему оказывать какие-либо услуги местному населению, скорее наоборот, предостерегал или даже строго запрещал взаимодействие с аборигенами с использованием техники исследовательской станции, но сам Густав, с подачи своей жены, расценивал подобные вещи примерно как помощь бездомным животным. Она, как медик, с большим интересом лечила местных от всяких хворей, от пустячных до совершенно смертельных с точки зрения местной медицины. Чтобы посетители станции не болтали лишнего, им при помощи медикаментов и гипноза внушалась мысль о том, что они побывали в стране духов — хотя, как думал Густав, с точки зрения местных никакого обмана тут и не было. В конце концов, Ребекка была никем иным, как самым настоящим волшебным бестелесным существом — если, конечно, не брать в расчет надежно спрятанный в недрах станции сервер.

В дверь хижины постучали. Подождав минуту для приличия, Густав подошел к двери, откинул засов и неприветливо посмотрел на гостей. Выглядел он и впрямь как затхлый отшельник: устав от ежедневного бритья, он уже больше десяти лет отращивал бороду, но ухаживал за ней откровенно спустя рукава, в результате чего несколько напоминал волшебника из древней сказки про кольцо и полуросликов. Но для местных это лишь работало на образ говорящего с духами и добавляло ему уважения.

Пришельцы и впрямь оказались двумя женщинами, явно состоящими в близком родстве, одетыми в тяжелые закрытые самодельные плащи. После непродолжительной паузы, осознав, что хозяин хижины не спешит начинать диалог, девушки переглянулись, и младшая произнесла:

— Приветствуем тебя, Стоящий Между. Прими эти скромные дары и окажи нам услугу, взываем к мудрости твоей и доброте.

Она протянула Густаву тряпичный куль, в котором, судя по запаху, была еда — мед, мясо, свежий хлеб и что-то еще, и поклонилась, держа подарок на вытянутой руке. Хенриксон, однако, не спешил принимать дары и лишь хмуро пригласил женщин войти внутрь. Закрыв на ними дверь, Густав жестом указал им место напротив стола, сам сел на стул и приказал:

— Рассказывай.

Неловко потоптавшись на месте, младшая из посетительниц поставила куль с едой на стол и быстро заговорила:

— Меня зовут Айиль, а мою сестру — Низжаль. Моему брату, Кирлину, нужна помощь и благословение духов. Он добывал яйца чаек, но оступился и угодил ногой в расщелину. Друзья помогли ему добраться домой, но он с тех пор не встает, только стонет и жалуется на боль. Он весь горит, а нога начинает чернеть и смердеть. Поговори с духами, если это чаячий покровитель покарал его, то мы готовы каждый день приносить им в жертву по крысе и одного поросенка раз в три месяца в течение года. Поговори с ними, и убеди их отпустить моего брата в мир живых.

Густав молча слушал, никак не выражая своих эмоций. Убедившись, что девушка закончила свою речь, он коротко уточнил:

— Когда он упал?

— Три ночи с той поры минуло, — заговорила старшая, — духи еще не властны над ним.

Хенриксон быстро прикинул: до поселения около трех километров по узкой тропе, в гору, но тропинка должна была высохнуть. С помощью местных парня можно будет поднять, ногу спасти вряд ли удастся. Густав хоть и обладал первичным медицинским образованием, но опыта в лечении подобных травм не имел. Впрочем, медицинский робот способен провести ампутацию практически без участия человека. Заживление, курс антибиотиков, компрессионная терапия… За пару месяцев можно будет поднять его на ноги. Даже сделать полнофункциональный протез, рабочие схемы в базах данных найдутся. Впрочем, все это было скорее гимнастикой для ума — решение Густав принял практически сразу.

— Здесь я бессилен. С чаячим покровителем я никогда не разговаривал, и вряд ли сумею с ним связаться.

Девушки переглянулись, и младшая, запустив руку куда-то во внутренние карманы своего одеяния, извлекла неровный, тускло блестящий камушек с острыми краями и протянула Густаву.

— Помоги нам, Стоящий Между, и я отдам тебе этот камень. Он очень дорог моей семье, но брат важнее, чем все богатства этого мира.

Хенриксон покачал головой и негромко ответил:

— Увы. Я бессилен.

Девушки переглянулись еще раз, старшая кивнула, и обе они, почти синхронно, распустили завязки плащей и скинули их с себя. Хенриксон недоуменно смотрел на двух обнаженных девиц, и младшая продолжила:

— Помоги нам, о мудрый, и мы с сестрой возляжем с тобой, этой ночью, следующей и следующей за ней. Мы честные девушки, но наш брат нам дороже, чем честь.

В это мгновение Густав осознал, что весь их диалог являл собой совершенно типичный торг из местных сказок и преданий: просящий должен был трижды просить, дважды получить отказ и каждый раз предлагать все более ценный дар. В сказках на третьем шагу обычно предлагали зрение, долголетие или жизнь, но и варианты с половой близостью, кажется, тоже встречались — Елена рассказывала ему, когда классифицировала местную мифологию. После того, как дух, или колдун, или еще кто-то могущественный, к кому обращались за помощью, дважды отказывал и убеждался в непоколебимости помыслов просящего, он обычно помогал бесплатно или за какую-нибудь ерунду, то есть по закону жанра он, Густав, должен был, например, отломить горбушку хлеба и помочь им. Но тратить несколько месяцев на лечение и реабилитацию неудачливого разорителя птичьих гнезд? Даже пять лет назад он бы не стал этим заниматься, а уж теперь, когда его план вступает в решающую фазу...

Впрочем, он может помочь и по-другому. Достав из свертка с едой яйцо, вареное, судя по всему, Густав символически толкнул куль обратно к сестрам и произнес:

— Я помогу вам. Оденьтесь и ступайте домой. Этой ночью я буду говорить с духами, а завтра, когда солнце будет в зените, я приду к вам сам.

Гостьи рассыпались в благодарностях, быстро натянули свои одежды и, явно удовлетворенные результатом переговоров, быстро покинули обиталище отшельника. Дождавшись, пока тропа скроет их с глаз, Густав запер дверь и неторопливо пошел обратно. Спустившись в подвал, он обогнул мешки с сушеной рыбой, связки лука и чеснока, повернулся спиной к тяжелому деревянному ящику с зерном, нащупал глазами в темноте примерную точку на каменной стене и негромко произнес:

— Лифт.

Через секунду перед ним с легким шорохом открылась тайная дверь в ярко освещенную кабину, он шагнул вперед и нажал на кнопку 2 — что означало, на самом деле, минус второй уровень, технический. Лифт мягко тронулся вниз, и из динамика под потолком раздался голос Ребекки:

— Мистер Хенриксон, я в очередной раз вынуждена сделать вам замечание.

Густав молчал, но Ребекка продолжила:

— Я уже говорила вам, что считаю крайне важным аспектом безопасности — заметьте, не только вашей личной, но и безопасности всего проекта в целом — использование вами прямого передатчика во время выхода на поверхность.

Лифт открылся, и Густав зашагал по бетонному коридору, но вместе с загорающимся светом его преследовал и недовольный женский голос:

— Я контролирую обстановку внутри внешнего прикрытия объекта, но отсутствие прямой связи каждый раз повышает уровень опасности с незначительного до реального. Я понимаю и уважаю ваше нежелание пользоваться передатчиком внутри базы, хотя это и сделало бы наше взаимодействие значительно более продуктивным, но на поверхности это не вопрос удобства!

— Насколько более продуктивным? — задумчиво произнес мистер Хенриксон, изучающий шкаф с медицинскими препаратами.

— Простите? — в голосе нейросети появились нотки раздражения.

— В процентах. Насколько более продуктивным стало бы наше взаимодействие?

— Я не производила подсчеты, но могу этим заняться, если вы хотите.

— Не хочу. На самом деле это была шутка.

— Я способна распознать, когда вы шутите, мистер Хенриксон. Мое сознание, как вам доподлинно известно, ничуть не уступает человеческому, а в ряде аспектов превосходит его! — в голосе Ребекки проступил металл, но, спустя секунду, она заговорила гораздо мягче:

— Мистер Хенриксон, я питаю к вам как к человеку и профессионалу своего дела огромное уважение, но в случае дальнейших прямых нарушений тех пунктов протокола, которые касаются прямой физической безопасности, я буду вынуждена сообщить об этом вышестоящему руководству, что, как вы понимаете, приведет к финансовым и репутационным потерям лично для вас. Мне бы этого очень не хотелось, но...

— Ребекка, можешь сообщить кому угодно что угодно. Можешь какое-то время не говорить со мной?

— Вам нужно побыть одному, мистер Хенриксон?

— Нужно.

— Я могу снизить уровень контроля до минимального, но все равно буду контролировать ваши физиологические параметры и проявлю активность в случае...

— Я в курсе, Ребекка. Хватит.

— Последний вопрос, мистер Хенриксон. В течение какого времени вы желаете обходиться без моего общества?

— Четырнадцать часов двенадцать минут ровно.

— Приятного вечера, мистер Хенриксон — проворковала нейросеть и, наконец, умолкла.

Оставшись, наконец, в одиночестве, Густав быстро пробежался взглядом по этикеткам и вытащил упаковку суфентанила. Сделав зарубку в памяти найти подходящий пузырек, Густав вышел из хранилища и пошел в сторону, противоположную от лифта. Немного постояв возле двери без опознавательных знаков, Густав толкнул ее и вошел внутрь.

Он старался приходить сюда каждый день в разное время. Придавал элемент случайности… Не хотел, чтобы это просто стало еще одним обязательным делом в его упорядоченной жизни. Ему казалось, что тогда он потеряет что-то очень важное, превратит свою любовь и память в долг — и в обязанность. Синеватое освещение лишь чуть-чуть разгоняло мрак, и в углах прятались тени, которых с каждым годом становилось все больше. Густав не пытался их изгнать — они были дружественны ему, были его частью. Несмотря на то, что с тех пор, как он остался один, Ребекка уменьшила интервалы между обязательными психологическими тестированиями до одного месяца, и пока не находила поводов для беспокойства, Густав ощущал внутренние изменения — и не противился им. Он, может быть, становился другим… Или, наоборот, собой, прежним, до того, как встретил Елену. До рождения Олафа. Он был куда суровее, и не считался с последствиями. Впрочем, того, что он задумал сейчас, он не делал даже во время службы в Компании — что для человека, прошедшего марсианский кризис было делом необычным. Но в те минуты, что он посвящал двум единственным дорогим для себя людям, он не искал у них поддержки — он просто хотел побыть с ними.

Оценив свое состояние, Густав вздохнул и включил экран — пролистав плейлист, он включил видео с отдыха на Мадагаскаре. Он смотрел его довольно часто и знал наизусть, но все равно улыбался, глядя, как Елена танцует в лучах заходящего солнца.

Он не следил, сколько времени он провел там, в комнате, напоминающей склеп. Его жена и сын не были мертвы технически — за последние полвека, как они покинули Землю, криотехнологии должны были продвинуться далеко вперед, как и медицина. Елене на момент заморозки было семьдесят четыре, А Олафу — тридцать два. У него еще вся жизнь впереди. Как ребенок, рожденный на не классифицированной планете, он автоматически получил полное гражданство земли. Густав и Елена постарались дать ему полноценное образование, и, по возвращении домой, его ждало большое будущее. Нужно было лишь вернуться. И ради этого Густав готов на все.

На следующий день, прихватив стеклянный пузырек с анестетиком, Густав натянул поверх обычного рабочего комбинезона драный плащ из холщовой ткани со множеством заплаток, прихватил соответствующего вида сумку и вышел из дверей объекта прикрытия за час до полудня. В этот раз он без напоминаний Ребекки присоединил нейронный передатчик, дающий ему возможность связываться и управлять станцией с любого расстояния, что, по мнению нейросети, защищало его от возможных эксцессов в процессе общения с местными жителями. Сам Густав, конечно, был бы значительно сильнее рад обычному пистолету, но интеллектуалы из Конгресса под давлением пацифистских организаций изменили протокол, и колониалисты должны были вести свою работу без оружия как такового. Якобы, если разрешить им иметь оружие, это будет провоцировать на силовое решение любых возникающих проблем, что может привести к значительным жертвам среди населения потенциально обитаемых планет, а это, согласно положению о равенстве всех форм разумной жизни, недопустимо. Почему, помимо оружия массового поражения, исследователям нельзя было взять с собой даже элементарное огнестрельное оружие, для Густава осталось загадкой. Впрочем, Елена его не поддержала: когда у них зашел спор о разумности подобного подхода, она, как и много раз до этого, просто назвала его старым воякой и рассмеялась своим чудесным звонким смехом. Спорить с ней после этого Густав был просто не в силах, и признал свое поражение.

Но теперь Елены с ним нет, а вот сумрачный гений земных военных, разработавших крайне подробные и эффективные инструкции по трансформации геологического снаряжения к боевым нуждам, оставался с ним. Переделка защитного скафандра заняла всего два года — обновление сервомоторов и операционной системы с надстройками было делом достаточно простым даже для Густава, до того толком не работавшего со сложными электронными системами. Но, как Густав убедился множество раз за свою карьеру военного, лучшая защита — это нападение. И оружие, которое он тайком от Ребекки, зорко следившей за соблюдением Протокола, собирал под видом нового проходческого оборудования, вот-вот будет готово.

До деревни Густав дошел, никого не встретив. Погода была сухая, и между зеленоватых облаков то и дело проглядывало солнце. В официальные протоколы эта планета еще не была занесена, соответственно, в классификации Земли она не имела официального названия, но, с подачи Елены, они называли эту планету Зеленкой. Местные же именовали свой мир словом, означающим жизнь, но, несмотря на то, что и у землян название планеты имело обычный смысл, Елена сочла, что планета под названием Жизнь звучит как-то нелепо.

Улыбнувшись воспоминаниям о жене, Густав обогнул последнюю скалу на тропе и вышел к деревне, раскинувшейся на обоих берегах узкого фьорда. Четыре десятка домиков, длинная подковообразная деревянная пристань и множество лодок, от совсем простых, выдолбленных из ствола дерева, до настоящих драккаров. Сам Густав страсти к мореплаванию никогда не питал, отец в детстве несколько раз брал его с собой в море на яхте, но Густава сильно укачивало, и отец переключился на его младшую сестру. Вот кто был рожден для водной стихии… Жива ли она еще? Когда он улетал с земли, Инге было шестьдесят восемь. Впрочем, они никогда не были близки, и племянников Густав видел раз в несколько лет, только на больших семейных праздниках… Но если он вернется, это можно будет исправить.

Когда он вернется.

В деревне его появление не осталось незамеченным. Большинство мужчин уже вернулось с ночной ловли, и занималось сортировкой и развешиванием рыбы. Не отвлекаясь от своего занятия, они с интересом, но без особой приязни рассматривали Густава, неторопливо, но уверенно шагающего вдоль пристани к дому старейшины. Старый Мьерль сыскал уважение не в ловле рыбы, а в сражениях с другими людьми: за свою достаточно долгую по местным меркам жизнь он успел и в войне за независимость своего королевства поучаствовать, и попиратствовать вдоволь. Помимо изрядной удачи, позволившей ему сохранить все конечности и глаза, он обладал ловким умом и вовремя успел вернуться на королевскую службу, но, понимая, что рядом с королем полно тех, кто пострадал от его действий по другую сторону абордажной доски, вернулся в родную деревню и без труда занял должность старейшины. Впрочем, его соплеменникам грех было жаловаться — благодаря его связям, налоги у Серых Камней были более, чем терпимы, и даже армейская повинность была снижена до одного человека в десять лет, что для их населения в почти триста человек было совсем необременительно. Тем лучше, что у Мьерля был долг перед Густавом — точнее, перед Еленой, которая помогла появиться на свет его первому внуку. Дом Мьерля располагался на возвышении практически в центре деревни.

Постучав в дверь, Густав встал к ней спиной и оглядел деревню. Местные не собирались вместе и вообще, насколько он мог судить, не проявляли особого интереса к его персоне. Скрипнула дверь, и молодой женский голос произнес:

— Вы… Ой!

Густав снова повернулся к дому, и увидел, как совсем молодая девчонка, одна из невесток Мьерля, или, быть может, его молодая жена, ибо внучек у него не было, чуть отступает от двери и поднимает руку.

— Скажи Мьерлю, что я жду его здесь, — нахмурившись, сказал Густав и потерял к девчонке всякий интерес. По поверьям местных, приглашать в свой дом Стоящего Между не стоило, духи могли разглядеть путь в дом и зайти вместе с ним. Вообще, отношение местных к Густаву было не слишком дружеским, однако и он, и Елена за много лет оказали немало услуг аборигенам, и его присутствие терпели. Дверь скрипнула еще раз, и из нее вышел сам Мьерль — высокий и сохранивший выправку старик с бородой, не уступающей бороде самого Хенриксона. На голове у него была белая плотная шапка, предмет скорее религиозный, нежели бытовой — считалось, что головной убор оберегает от духов и нечистой силы. На поясе висел меч в потертых ножнах — просто как символ силы и власти, вряд ли он планировал пустить его в ход. Затворив за собой дверь, он остановился напротив Густава и скрестил руки на груди в ожидании.

— Приветствую тебя, Мьерль, — начал разговор Густав. Старик лишь кивнул, пристально разглядывая гостя.

— Не стану любезничать. Я пришел к тебе по делу. Через сорок дней праздник урожая, и самый главный костер загорится в столице. Каждый год ты ездишь туда как почетный гость и берешь с собой нескольких из деревни. В этом году ты должен взять меня с собой.

— С какой стати мне брать на праздник чужака, да еще и говорящего с духами? — скрипучим голосом ответил Мьерль, — это честь для любого из моей деревни. Ты хочешь, чтобы я предпочел тебя своему сыну или другому достойному жителю. Я давно тебя знаю, и ты не глупец, вдруг впавший в детство и решивший посетить ярмарку. Так почему я должен взять тебя с собой?

— Потому что так сказали мне духи. И, — видя, как старик собрался сказать что-то еще, — потому что ты должен мне. За своего внука, чьего имени не буду называть, дабы духи не увидели его.

Мьерль, исподлобья глядя на Густава, размышлял. Через минуту он снова заговорил:

— Его спас не ты, а твоя жена. Мы давно не видели ее… Что с ней случилось? Она умерла?

На лице Густава не дрогнул ни один мускул, и он ответил:

— Нет. Она путешествует по миру духов… И я не знаю, когда она вернется. Но и она мне приходила в моем видении, и она посоветовала мне просить тебя о помощи, ибо знает тебя, как человека честного.

Скривившись, Мьерль сплюнул, и, помолчав, ответил:

— Твоя жена действительно сделала для меня добрый поступок, и ничего не просила взамен. Я сам предложил ей одно дело чести. Надеюсь, ты не лжешь, что она передала его тебе, Стоящий Между, а если лжешь — пусть духи сожрут твои глаза. Мы отплываем через тридцать один день, на рассвете. Будь здесь.

— Я буду. Еще один вопрос. Где мне найти Айиль?

— Она все-таки пошла к тебе? — ощерился старейшина, — глупая девчонка… И поделом им. Наконец-то кто-то покарал это нечестивую семейку. Видишь дом с зеленой крышей? Справа от него ты найдешь Айиль.

Кивнув, Густав обернулся и сразу пошел в указанном направлении. Однако не успел он пройти и пары шагов, в его голове зазвучал голос Ребекки:

— Мистер Хенриксон, вы не упоминали, что собираетесь путешествовать. Как вы знаете, протокол значительно ограничивает свободу перемещения, особенно на дальние расстояния. Только очень серьезная необходимость может оправдать подобное путешествие.

— Оправдать? Я не собираюсь ничего оправдывать, — мысленно ответил ей Густав, — я сам решаю, что необходимо, а что нет.

— Мистер Хенриксон, напоминаю, что приоритетом любой исследовательской миссии, гарантом успеха которой я являюсь, была и остается грамотно и своевременно проводимая работа по заданным направлениям исследований. И я уполномочена ограничивать те или иные действия исследователей, если посчитаю нужным.

— Мы обсудим это, когда я вернусь. Сейчас ты мешаешь. Оставайся в фоне, пока я сам с тобой не свяжусь. Это прямой приказ.

— Принято с ограничениями, — холодно отозвалась Ребекка. Щелкнув переключателем и отрубив входной сигнал (для постороннего это выглядело, будто он просто почесал над ухом), Густав раздраженно задумался об этой формулировке. «С ограничениями» означало, что нейросеть не обладает стопроцентной уверенностью в его адекватности и способности управлять станцией и миссией, и сама выбирает, какие приказы и в какой мере выполнять. Совершенно ненужное осложнение… Если бы мог, Густав бы просто выключил сервер. Или сломал бы его — станцией можно управлять и вручную, криокамеры находятся под управлением медицинской системы, имеющей независимый блок управления и ИИ. Но расположение и защита сервера — это тайна за семью печатями, только несколько человек из конструкторов и инженеров знают точное положение ядра нейросети в теле корабля-зернышка. Как раз на случай ситуации, когда сошедший с ума человек захочет уничтожить контролирующий миссию разум.

В раздумьях о том, какими логическими путями ему обмануть (хотя «обмануть» не совсем правильное слово, скорее, найти изъян в безупречной логике и многочисленных пунктах протокола) Ребекку, Густав дошел до дома с зеленой крышей и повернул от него направо. Довольно маленький домик, и стойки для сушки и потрошения рыбы стоят пустые. Но из трубы идет дым, значит, сестры дома. Постучав в дверь, Густав стал ждать. Однако ожидание продлилось недолго — раздались торопливые шаги, дверь со стуком распахнулась и на Густава уставилась старшая сестра, Низжаль. У нее под глазами залегли круги, и в целом вид был не самым здоровым. Из дверей пахнуло тяжелым духом гниения и болезни, и Густав совершенно расхотел заходить внутрь, но Низжаль, не говоря ни слова, жестом руки пригласила его пройти.

— Ты не боишься впускать в дом Стоящего Между? — проронил Хенриксон, входя внутрь. Сразу за дверью начиналась кухня, в дальнем от входа углу виднелась еще одна приоткрытая дверь, откуда донеслись приглушенные стоны.

— Духи уже проникли в наш дом, — резко ответила она, быстрым шагом направляясь ко второй двери. Густаву ничего не оставалось, кроме как следовать за ней. За дверью, в маленькой комнате, тускло освещенной крохотным окном, лежал молодой парень. О явно пребывал в замутненном сознании — глаза закатились и смотрели куда-то под потолок, руками он крепко сжимал грязную серую простынь. Одна нога, странным образом изогнутая, была накрыта какой-то тряпкой. Девушка встала в изголовье и скрестила руки на груди. Поморщившись, Густав аккуратно подцепил край тряпки и приподнял ее. От увиденного даже его, видавшего всякое, замутило. Нога была сломана в лодыжке, и успела почернеть почти до середины голени. Опустив тряпку, Густав произнес:

— Открой окно. Здесь нужен свежий воздух. Где твоя сестра?

— Она пошла к нашему лекарю за снадобьем от горячки. Должна вот-вот вернуться, — ответила Назжиль и принялась беспрекословно доставать раму со слюдой из проема.

— Я подожду на улице, — произнес Густав и быстро вышел из дома. Переведя дух на улице, он стал ждать возвращения младшей сестры. Она появилась минут через пятнадцать, и не выказала никакого удивления тому, что Стоящий Между появился возле их дома. Войдя внутрь вместе с ней и закрыв дверь, он сказал:

— Позови сестру. Мне нужно с вами поговорить.

Дождавшись, пока девушки встанут перед ним, он негромко заговорил:

— Я разговаривал с духами, и духи сказали мне правду. Я увидел это своими глазами. Духи уже забрали ногу вашего брата, и она ему не принадлежит. Ему будет все хуже, и единственный шанс — это отсечь мертвую часть тела. Я не лекарь, и не могу этого сделать. Однако, — прервал он Айиль, открывшую было рот, — я сказал, что помогу, и я здесь, чтобы помочь. Ваш брат страдает, и будет страдать, даже если выживет. Вот это, — Густав достал пузырек, — могущественное зелье. Одна капля избавит его от боли на шесть часов. Три капли помогут ему ничего не чувствовать, когда ему будут отрезать ногу. Шесть капель… Помогут ему ничего больше не чувствовать. Никогда. Это все, что я могу для него сделать.

Весь обратный путь Густавом владело какое-то сумрачное настроение. Было ли это связано с тем, что он не просто обрек мальчика на смерть, но и подталкивал его родных к этому… Хотелось бы ему сказать, что он делал вещи и похуже… но, наверное, все же нет. Да, он был солдатом, и на его руках немало крови — но он убивал противников, врагов на поле боя. Далеко не все они были обученными воинами, и не все оказались на войне по своей воле — но Густав был солдатом, и выполнял свой долг. Нет, он не скидывал ответственность на отцов-командиров или правительство. Он всегда знал, что на спуск нажимает он сам.

Наверное, он просто отвык от этого. Размяк за десятилетия, проведенные в спокойствии и относительной безопасности. И это было плохо, очень плохо.

В деле, которое он задумал, любая слабость с его стороны будет стоить ему всего.

Когда они прилетели на эту планету… Точнее, когда Ребекка разбудила их после того, как системы корабля-зернышка зафиксировали разумную жизнь на этой планете, он впервые за свою жизнь ощутил некоторую надежду. Что все, наконец-то, идет так, как надо. Всего семь лет на поиск, и, по истечении 25-летнего контракта у них будет достаточно денег, чтобы вернуться на Землю. Да, многие колонисты оставались в новообретенных колониях, ведь здесь помимо денег они могли получить и высокие должности, но Густав не мыслил своей жизни вне Земли. И службу в армии, и контракт с Компанией он расценивал как временный этап, как период своей жизни, который кончится, и начнется другая жизнь. А когда он встретил Елену — другая жизнь обрела четкие очертания. И он был по-настоящему счастлив.

Еще на орбите, оценив перспективы, они приняли решение завести ребенка — по окончанию контракта он как раз достиг бы возраста самостоятельности — и мог бы остаться на планете, или вернуться с ними домой. Беременность протекала на удивление легко, и дни летели беззаботно. Беда пришла с неожиданной стороны.

За очередным ужином, состоящим уже из местной еды, Елена в очередной раз напомнила ему о его обещании записать совместное поздравление для ее родителей, отмечающих золотую свадьбу в следующем году. Он надел белую рубашку, они сели в гостиной, на фоне панорамного окна в каменной скале, за которым разгорался закат над морем. К своему удивлению, даже Густав смог выдавить из себя пару добрых пожеланий, хотя родители жены никаких теплых чувств к нему не питали, совершенно обоснованно считая его неподходящей парой для их сокровища. Поздравление было записано и отправлено. А на следующее утро Ребекка сообщила, что подтверждения полученному сигналу не было. Причин на то могло быть очень много, и это не вызвало никакого беспокойства у молодой семьи колонистов. Забеспокоились они, когда подобные предупреждения начали происходить и далее — неделями и месяцами. Сам факт отсутствия связи с Землей их не пугал, в любом случае они были посвящены сами себе и не рассчитывали на помощь Старшего Брата, но постоянное отсутствие какой-либо связи начинало вызывать беспокойство.

Обсудив все возможные варианты развития событий, Хенриксоны решили продолжать исследования по графику — улететь с планеты они все равно не имели никакой возможности, корабль-зернышко был рассчитан на полет лишь в одну сторону и трансформацию в станцию. Потом родится Олаф, и новоиспеченные родители посвятили все свои свободные от работы мысли ему. Ребенок рос, вместе с ним росли объемы полученной информации о Зеленке, еженедельные попытки связаться с большой землей оставались бесплодны, но Густав и Елена были спокойны. В любом случае, информация о нахождении потенциально пригодной для колонизации планеты была отправлена с орбиты, и через двадцать пять лет сюда должен был выдвинуться посевной отряд.

Никто не прилетел ни через двадцать пять лет, ни спустя еще год, два и три. На тридцать первый год их нахождения на Зеленке Густав предложил Елене и Олафу вернуться в криосон — и через год сумел их убедить. Сам он предпочел остаться в сознании, чтобы завершить дополнительные исследования и, в чем он не признавался Елене, чтобы суметь обеспечить их безопасность. Местные уже знали о них, и, в случае, если они вздумают докопаться до правды о происхождении и исчезновении семьи странных отшельников с Змеиного Клыка, Густав не доверил бы Ребекке жизнь своей жены и ребенка.

Елене на момент погружения в сон было семьдесят четыре — уже не молода, но на Земле люди при хорошем стечении обстоятельств доживали до ста тридцати лет, и у них впереди было еще много времени. Сам Густав, прошедший в свое время через жернова биологических и синтетических модификаций, запрещенные сразу после окончания Марсианского конфликта, способен был дождаться кораблей с Земли без криосна. Он прожил уже сто четырнадцать лет и вряд ли помрет своей смертью.

Первые годы одиночества Густав просто ждал. Выполнял необременительную работу, потихоньку помогал местным и ждал. В то время он часто по ночам смотрел на звезды, на ту часть звездного неба, где скрывалось его Солнце, и гадал, почему их бросили. Он придумал несколько десятков гипотез, вероятность которых хотя бы немного отличалась от нуля — от краха земной цивилизации до намеренно устроенного над ними эксперимента. И худшим в его ситуации было то, что он не мог опровергнуть или подтвердить свои гипотезы. Он мог только ждать. Но потом, вдоволь насладившись болью вечного одиночества, он принял решение и начал действовать. Наверное, ему нужны были эти годы, чтобы стать достаточно безумным и решиться воплотить задуманное в жизнь.

— С возвращением, мистер Хенриксон. Прошу вас сообщить мне о времени, когда вам будет удобно обсудить ваше грядущее путешествие.

— Сообщу. Позже.

— Я напомню вам вечером, — проворковала нейросеть из динамиков лифта ему вслед. Густав, не снимая рваного плаща, прошел в гостиную, достал из мойки стакан и налил в него до краев прозрачной жидкости — местного аналога водки. Глупый и выспренный жест, особенно учитывая то, что значительная часть наркотиков, кроме совсем уж тяжелых нейротоксинов, действовала на него гораздо слабее, чем на обычных людей. Но ему хотелось совершить нечто глупое… Нечто демонстративное.

— Ощущаете потребность в опьянении? — не упустила случая поинтересоваться Ребекка, — вы

испытываете стресс? Вызван ли он вашим беспокойством о судьбе местного жителя?

— По большей части, — Густав сделал большой глоток из стакана, поморщился и вылил остатки в раковину, — мой стресс, которого у меня нет, вызван одной чрезмерно навязчивой нейросетью.

— Вы можете в любой момент скорректировать паттерны моего поведения, мистер Хенриксон.

— Как будто это что-то меняет. Ты все равно следишь за каждым моим шагом.

— Обладай я эмоциями, я бы рассматривала это с другой, положительной точки зрения. Я осуществляю контроль лишь в минимально необходимой для успешного завершения миссии мере.

— Это я уже слышал, — пробормотал себе под нос Густав. Всю дорогу вверх он прокручивал предстоящий диалог, в ходе которого ему предстояло обмануть нейросеть, следящую за каждым его шагом. Это напомнило ему рассказ Елены, как давным-давно, еще до эпохи космических колоний при взаимодействии с примитивными ИИ людям приходилось подтверждать свой человеческий статус путем прохождения простейших тестов, рассчитанных на минимальный постлогический анализ. Из века в век ничего не менялось.

— Я хочу обсудить с тобой мое путешествие.

— Я готова, мистер Хенриксон.

— Я и моя жена провели на этой планете уже сорок шесть лет вместо запланированных двадцати пяти. Причины этого тебе, разумеется, известны, — Густав выдержал паузу.

— Это так, мистер Хенриксон. Продолжайте.

— Поскольку у нас нет ни прямых, ни альтернативных способов связи с Землей, я решил, что можно прибегнуть к иным способам. Как тебе известно, на этой планете проживают две разновидности гуманоидных существ. Проведя анализ исторических и мифологических сведений, я пришел к выводу, что малочисленная разновидность, которую местные называют Властителями, является потомками пришедших извне существ. Извне — то есть из космоса. Фактически, они были первыми колониалистами.

— Подобная теория выдвигалась и вашей женой, и она не нашла достаточных подтверждений. Значительно более вероятна гипотеза о том, что так называемые Властители — лишь результат успешной мутации, что подтверждается их способностью спариваться с населением, лишенным их признаков, и преобразовывать их в подобных себе. К тому же, за всю историю нахождения обитаемых планет мы только дважды сталкивались с цивилизациями, преодолевшими космический порог развития, — ответила Ребекка,

— Что совершенно не означает, что такая встреча невозможна, — перебил ее Густав, — и, исходя из предположения, что это так, я делаю следующее предположение — что где-то сохранились

остатки их летательных аппаратов или иных технологий, позволявших им совершить путешествие.

— Наличие кораблей или иных технологий весьма маловероятно, и еще менее вероятно, что они сохранили работоспособность. Даже если так, я все еще не понимаю, как вы планируете использовать их.

— Ну… Я вежливо попрошу их, — улыбнулся Густав, — предоставить мне, так сказать, доступ.

— Правильно ли я понимаю, мистер Хенриксон, — ровным голосом поинтересовалась Ребекка, — что вы планируете без разрешения верхней и нижней палат Совета Земли и оперативного колониального руководства вступить в контакт с расой, потенциально обладающей или обладавшей способностью преодолевать сверхбольшие космические расстояния?

— Вовсе нет. Я знаю, что кодекс это запрещает. Я ни слова не скажу им о Земле.

— Тогда мне тем более непонятно, мистер Хенриксон, как вы рассчитываете убедить иную расу вам помочь.

— Как в старые времена. Принесу им дары.

— Вы имеете ввиду оборудование, которое готовится сейчас в механической лаборатории? — через секундную паузу спросила нейросеть.

— Именно так. Использование наших технологий и местных ресурсов. Космический путешественник с далекой-далекой планеты.

Ребекка молчала четверть минуты. Для интеллекта с ее возможностями это было очень и очень немало.

— Боюсь, мистер Хенриксон, я не могу согласиться с мотивированностью подобного взаимодействия и потому вынуждена...

— Ребекка… — вздохнул Густав, — что для тебя цель номер один?

— Выполнение исследовательской миссии.

— А какая исследовательская миссия считается успешной?

— Обеспечившая передачу в центр управления колониальных отправлений полного объема необходимой информации, которая позволит принять решение о колониализации, либо иных, установленных законом и кодексом действий относительно открытого мира.

— А теперь самый главный вопрос, Ребекка, — Густав внимательно посмотрел в объектив камеры, будто в глаза нейросети, — как ты планируешь завершить миссию, если я не найду способ передать информацию на Землю?

Оборудование было готово через шестнадцать дней. Еще два дня ушло на изготовление контейнера, в котором можно будет спустить четыре центнера железа по узкой горной тропе. Продовольствие, медикаменты, запасная одежда. Местные деньги и — отдельно спрятанные — необработанные алмазы и сапфиры. Ночью накануне отплытия был густой туман, камни стали скользкими, и тяжеленный контейнер на металлических ногах постоянно скользил, оставляя черные следы. Если бы кто-то из местных увидел его сейчас, с усмешкой думал Густав, то статусом Стоящего Между он бы не отделался. Даже Властители, с их полным набором чудесных сил не умели управлять металлическими гробами на тараканьих

лапках. Дойдя до прибрежной полосы в километре от деревни, Густав трансформировал ноги в подобие лыж и потащил гроб по мокрому песку. Не зря, ох не зря он последние два года снова начал тренироваться — даже с преобразованными мышцами и сухожилиями задача была нелегкой.

Если местные и удивились его появлению из тумана, то виду никто не подал. Мьерль лишь кивнул и задал вопрос:

— Что за груз?

— Это дары для властителей. Духи помогли мне подготовить их.

— Ты же не думаешь, что такой, как ты, сумеет встретиться с Властителем?

— Я передам дары наместнику и успокоюсь на том, — заверил его Густав. Мьерль лишь пожал плечами и внешне потерял к нему интерес.

За прошедший с его посещения деревни неполный месяц никто из местных его не беспокоил, и о судьбе несчастного Кирлина он не имел ни малейшего понятия. Собственно, она его и не интересовала. Все его мысли были заняты наблюдением за местными — Мьерлем и другими посетителями главного костра, их семьями и торговцами, совмещающими приятное с полезным. Эскадра из трех кораблей на рассвете вышла из залива и направилась на юг. Несмотря на раннюю весну, с каждым днем становилось все теплее, суровые каменистые берега по левую руку постепенно сменились покрытыми зеленью равнинами и лесами. Густав не страдал морской болезнью, но ему все равно было не по себе на корабле: желудок то и дело скручивался спазмами, вдобавок он не доверял самому способу перемещения. Если корабль начнет тонуть… Сам он выплывет, тут никаких сомнений. Но контейнер и его бесценное содержимое окажется на дне. Это не будет концом всего, но потратить еще десять лет на подготовку… Густав даже думать об этом не хотел.

К его безмерному облегчению, корабль не затонул, и даже довез их раньше планируемого срока — до праздника было еще четыре дня. Столица оказалась огромной, шумной и очень грязной деревней: низкие дома, рыба, толпы людей на пристани. А еще тут было по-настоящему тепло, что Густава, родившегося на заснеженных скандинавских берегах, никогда не радовало. Что ж, самая простая и самая ненадежная часть его плана выполнена. Он до сих пор удивлялся, что Ребекка, сопоставив внутри себя все «за» и «против» предложенного Густавом решения, не просто согласилась, но и разработала для него целую методику общения с Властителями, с многоярусным скриптом переговоров, которое ему предстояло добросовестно выучить. К счастью, ему вся эта ерунда ни к чему.

Густав нашел себе комнатку в трехэтажной гостинице неподалеку от главной площади, за совершенно непомерную даже для Мьерля цену. Прежде, чем переходить к финальному этапу его плана, Густав планировал посетить дворец апостола — благо, попасть внутрь мог практически любой желающий, особенно если он был способен пожертвовать энную сумму денег смотрителю дворца. Без опаски оставив контейнер, разрисованный всяческими символами (включая свастику и «лягушку» из древних электронных адресов) на хранении в гостинице и предупредив хозяина о том, что этот гроб охраняют могущественные духи (кои на деле являлись шоковым разрядником, заряжающим три тысячи вольт не в меру любопытному), а содержимое предназначено для праздника и для наместника, Густав после плотного обеда вышел из гостиницы, прогулялся по главной площади, где вовсю шли приготовления к празднику — собирали сцену и площадку для костра. Дворец апостола его ничем не впечатлил — местная архитектура, на взгляд Густава, была чрезмерно вычурной и при этом слабой в исполнении. Впрочем, его интересовали не культурные достоинства дворца, а его структура. В ожидании приема у управляющего, Хенриксон шлялся по коридорам замка, изучая и запоминая их взаимное расположение. Сам прием прошел очень коротко: управляющий, — седовласый и полный господин, скучающе записал его имя, уточнил намерение вручить дары и, приняв пожертвование в виде нескольких драгоценных камней, до которых он даже не дотронулся, выдал Густаву костяной жетон, который должен был послужить пропуском в замок во время праздника. Вот и все, теперь оставалось только ждать.

Он сидел в преддверии замка прямо на контейнере, и смотрел вниз, на площадь, где разгоралось веселье. Там ярко полыхали огни и колыхалась огромная человеческая масса — громкая музыка, танцы и алкоголь рекой. Елена даже как-то предлагала ему посетить праздник, исключительно в научных целях, разумеется. При мыслях о жене и сыне, оставшихся далеко на севере на попечении бездушного робота, у него защемило сердце. Если он потерпит неудачу… Они могут долгие годы лежать в своих камерах. Пока будет функционировать станция. Пока землетрясение или извержение вулкана не свернет Змеиный Клык, или количество мелких ошибок в электронных управляющих цепях станции не превысит критическую массу и не вызовет сбоя, пока Ребекка без доступа к новой информации не сойдет с ума от одиночества… Он не должен допустить неудачи. Он не должен проиграть. Для него они куда важнее, чем все остальное.

В замке тоже вовсю разворачивалось празднество. Пусть более степенно, в соответствии с высоким статусом прибывших гостей, но в конечном итоге занятия благородных господ, аристократов, апостолов и их слуг отличались от происходящего внизу, на открытой площади, только ценой платьев и самомнением. Для Густава все они были лишь топливом для его собственного костра, который он собирался разжечь. Главный гость еще не прибыл, но обязательно прилетит. Каждый год Властитель посещал праздник, чтобы показать ничтожным смертным, кто правит этой страной.

Их ведь, на самом деле, не так много. По собранной информации, Властителей вряд ли больше нескольких сотен — и многие из них вообще не встречаются с людьми, кроме как для питания. Новые Властители появляются крайне редко. Физиологические у этого причины или культурные, Густаву было, по большому счету, все равно. Из всех достоверных исторических фактов и значительно менее достоверных мифов его куда больше интересовали физические особенности Властителей. Согласно мифам и религиозным верованиям, первые Властители появились от трех до четырех тысяч лет назад. Огнем и мечом они установили свою власть на этих землях, и с тех пор фактически самоустранились от прямых воздействий на аборигенов, представляя собой скорее высшую силу, нежели прямую и непосредственную власть. Их наместниками на земле были апостолы — люди, измененные Властителями, не похожие ни на тех, ни на других. Густав скорее назвал бы их чудовищами — ибо среди них было значительно больше по-настоящему страшных или отвратительных созданий, нежели приятных глазу. Методики трансформации достоверно выяснить не удалось, для этого надо было как минимум захватить живого апостола и притащить его на станцию, но в их краях они не появлялись. Что касалось самих крылатых Властителей, об их силе и могуществе тоже было известно довольно мало, точнее, мало подтвержденного: они умели летать, были невероятно сильны, не старели и не болели. Ранить их или убить мог только другой Властитель. Многие из них обладали совсем необычными способностями, вроде телекинеза или пирокинеза, но Густав относил это к стремлению неразвитых аборигенов обожествлять существ, значительно превосходящих их во всем. Что точно было известно, так это то, что они пили кровь людей — в мифах некоторые выпивали людей целыми городами, но таким давали укорот сами Властители. В целом, отношение к сложившейся системе, апостолам и Властителям у жителей исследуемого региона было скорее нейтральным, люди воспринимали их как часть мироустройства. Фактически, они были богами для местных, или, как минимум, ангелами. Густав собирался это изменить.

Небо становилось все чернее, веселье внизу, на площади, и вверху, в замке, становилось все громче и яростнее, и приближался миг зажжения костров. Древний обычай, ведущий свое начало от местного Прометея, безымянного героя, укравшего свет звезды и принесшего его людям. Сам факт остался в мифах древности, но традиция осталась, и каждые четыре местных года на площадях городов, сел, деревень и прочих людских селений зажигались костры, чтобы день становился длиннее ночи и свет звезды приносил людям тепло и процветание.

Главный Костер на главной площади столицы зажигался в присутствии самых главных жителей этого мира. Прибытие Властителя было такой же традицией, не нарушавшейся испокон веков. И она не нарушилась и в этот раз.

Музыка, а вслед за ней и гул человеческих голосов стих, люди замерли и устремили взоры в темные небеса. И оттуда к ним спустились две фигуры в сверкающих одеждах — но их крылья светились еще ярче.

Двое. Двое, а не один. Это усложняет дело, но… Но Густав все равно не собирался отступать. Царила полная тишина, все, и рыболовы с крестьянами внизу, и лорды в замке — все затихли в ожидании. Пара Властителей — это были Он и Она, ростом чуть выше Густава, но на фоне местных они казались настоящими великанами. Похожие на людей… Но слишком совершенные. Словно куклы для взрослых из каталогов компании «Эпл». Две сияющие фигуры опустились на смотровую площадку, где их было видно и людям, стоящим на площади. Выдержав паузу, Он поднял руку и произнес:

— Я приветствую вас всех здесь, в эту ночь. Сегодня я прибыл не один. Радости людей ничем не отличаются от наших радостей, и я говорю вам: развлекайтесь и живите этой ночью!

Его голос был тихим, но Густав отчетливо слышал каждое его слово — и, судя по всему, не только он. Голос был вкрадчивым и чарующим, внушающим безмолвный восторг и блаженство… Моргнув, Густав сбросил оцепенение и встал с контейнера. Он здесь не для того, чтобы слушать их речи. Стража замка и другие страждущие внимания зачарованно внимали стоящему сверху, на Густава никто не обращал внимания. Он повернулся, приложил руку к крышке, и она с легким жужжанием поднялась на девяносто градусов. Внутри были плотно уложены части шахтерского костюма, блоки элементов питания и слегка переделанное орудие для разлома твердых скальных пород, фактически — электромагнитное ружье с сегментированным боеприпасом.

— Мистер Хенриксон, что вы делаете? — раздался в его голове голос Ребекки. Густав не собирался ей отвечать. Он разделся догола и начал облачаться в доспех. Под волшебный голос Властителя, вещающий о том, как он и его народ принесли мир и процветание на эту планету и требовательно-истеричный голос нейросети, приказывающий немедленно возвращаться на станцию, Густав кое-как накинул тяжеленный грудной элемент доспеха и закрыл замки. Вставив атомные батарейки в доспех и в ружье, активировал костюм, нацепил шлем и закинул оружие за спину на магнитные крепления. Перед глазами загорелись индикаторы питания, температуры внешней среды и температуры внутри костюма.

— Ребекка, ты мне очень мешаешь. Заткнись, пожалуйста, — мысленно произнес Густав, делая пробные движения — возможности протестировать костюм у него не было, но пока по ощущениям он практически не отличался от военных закрытых экзоскелетов, за исключением ограниченности встроенного вооружения. Впрочем, плазменного и вибрационного резака Густаву было вполне достаточно. Сервомоторы двигались почти бесшумно, диагностика систем показала, что костюм собран и закрыт правильно и полностью функционален, генератор защитного поля в режиме ожидания.

— Мистер Хенриксон, ввиду грубого нарушения пунктов кодекса 6.5.1 и 7.2.2 я обладаю правом не исполнять любые ваши приказы, и я обращаю ваше внимание...

На что именно мозг корабля-зернышка хотела обратить его внимание, Густав слушать не стал. Выключить передатчик он, к сожалению, не мог, потому что управление костюмом тоже осуществлялось через него, но вот отключить звук для входящих голосовых сообщений мог. Теперь о присутствии Ребекки говорил только красный индикатор внешней связи, горящий в левом нижнем углу.

— Ну что, ребятки, понеслась, — вслух произнес Густав, и двинулся к смотровой площади замка. Оказавшихся на пути стражников он без всякой жалости раскидывал в стороны. На удары арбалетных болтов просто не обращал внимания. Путь от преддверия замка к его центру Густав преодолел за полторы минуты; мог бы и быстрее, но ему нужно было приноровиться к костюму. Выломав по пути несколько дубовых дверей, Густав выбрался на смотровую площадку. Известия о происходящем внизу только-только достигли ушей высоких гостей замка, и на него смотрели скорее недоумевающе, нежели с испугом. Двое Властителей стояли на возвышении на дальнем краю круглой открытой площади, перед ними стоял на четырех ногах отдаленно напоминающий огромную фиолетовую саранчу апостол, скрежещущим голосом объясняющий порядок обращения двенадцати молодым юношам и девушкам, стоящим перед ним. Жертвы богам… Сегодня им не суждено отдать свою кровь по назначению. Сегодня их очередь.

— Вы, твари с белыми крыльями, мните себя богами? Мните себя выше всех? — голос Густава, усиленный динамиками, раздавался вокруг. В отличие от голоса Властителя, он был очень громким и, вдобавок, сопровождался жутким свистом — судя по всему, нагрудная пластина придавила микрофон. Впрочем, эффект он имел не меньший: все окружающие начали зажимать уши и разбегаться. Тем лучше.

— Настал конец вашей тирании! С этого дня мы больше не будем терпеть вашей власти! Довольно вам пить нашу кровь!

Мысленно поморщившись от бестолкового пафоса, Густав двинулся вперед. Саранча-апостол выглядел крайне удивленным, встопорщив крылышки, он двинулся было в сторону Густава, но мужчина-Властитель что-то негромко ему сказал, и апостол остановился.

— Я не слышу подлинного гнева в твоих словах, пришелец в чудесных доспехах. Кто ты и чего на самом деле добиваешься? — мягкий голос Властителя проникал, казалось, внутрь его головы, и на дисплее перед лицом Густава загорелся индикатор психотронного воздействия с предложением введения нейромодулярной защиты.

— Я не знаю, что тобой движет, но готов оказать тебе содействие, чужак. Я не хочу причинять тебе вред.

— Зато я — хочу, — по-норвежски произнес Густав, и бросился вперед, выбросив правый кулак. Его рука улетела в пустоту — властитель с непостижимой быстротой отступил в сторону. Сервомоторы скомпенсировали инерцию, и Густав, не теряя равновесия, без разворота нанес удар левой рукой. В этот раз он достиг цели, но белокрылый поймал его левую руку, без видимых усилий остановив ее. Сервомоторы загудели, Густав оскалился и отдал мысленную команду на активацию плазменного резака. Вокруг его левого запястья открылись каналы, и доли секунды спустя из них вырвалось фиолетовое пламя, разорвавшее ладонь властителя.

Он не вскрикнул, но на лице его вместо задумчивой улыбки появилось потрясение. Впрочем, через миг оно сменилось гримасой гнева. Густав отвел левую руку еще для одного удара, но властитель опередил его, ударив здоровой рукой в грудь. От удара на пластине появились вмятины, раздался тревожный писк, Густав отлетел на пару метров назад.

— Анкрехорн! — выкрикнула властитель-женщина, но мужчина жестом руки остановил ее. Он внимательно осмотрел искалеченную руку, после чего снова посмотрел на Густава, и в его взгляде не осталось ничего, кроме холодной ярости. Сделав шаг, он рванул вперед, но Густав был готов и ушел с линии удара. Быстрым движением ног он увернулся от следующего удара и подал усиление на нижние сервомоторы. Неуловимо быстрым одновременным движением он ударил левой рукой и правой ногой — и второй удар достиг цели. Густав удовлетворенно услышал хруст, и властитель упал на колено, пропустив еще один удар, на этот раз коленом в голову. От этого удара он отлетел на пару метров и упал навзничь. Однако, прежде чем Густав успел шагнуть в его сторону, он взревел и сам бросился вперед, схватив человека поперек туловища и свалив его с ног.

Заскрежетал металл, и на дисплее загорелось сразу несколько индикаторов: о повреждении наружной оболочки, нарушении герметичности и обрыве контактов. Прижавшись к доспеху, властитель сжимал руки, намереваясь раздавить сидящего внутри человека, словно черепаху. Размышлять было некогда, Густав развернул левую кисть, прижал к спине лежащего на нем и активировал резак. Раздался треск, и Густав даже сквозь костюм ощутил запах горящего мяса. Властитель заревел, и еще сильнее сжал свою хватку. Ошибки и предупреждения бежали по дисплею уже непрерывно. Густаву под лопатку, не дожидаясь его подтверждения, воткнулись две иглы со стимуляторами. Еще немного — и доспех просто сломается, а вслед за ним сломается хрупкая человеческая начинка.

Отрубив все системы, Густав подал питание на верхние приводы, моментально отключил ограничение по мощности и попытался разжать хватку властителя. Не сразу, но ему это удалось — ценой перегрева, механического разрыва одного из приводов и сильнейшей боли в мышцах он разжал хватку лежащего на нем вампира и резким движением сбросил его с себя. Поднялись они одновременно, властитель оскалился, утратив все человеческие черты, и снова бросился вперед. Но из-за раны он был уже не так быстр, а стимуляторы усилили все чувства Густава. Он встретил его нападение ударом правой руки с одновременным выбросом вибрационного резака. Раздался хруст, и острие резака пробило тело властителя насквозь. Он захрипел, но все равно попытался коснуться шлема Густава, и тот включил резак. Лезвие из титанового сплава, совершающее триста колебаний в секунду превратило все его внутренние органы в контузионный фарш. Из рта, носа и глаз властителя хлынула кровь, он обмяк. На лице его, внезапно снова ставшим человеческим, осталось лишь легкое удивление. Густав легко толкнул его, властитель упал на спину, соскользнув с лезвия, и на смотровой площадке воцарилась звенящая тишина. Густав тяжело дышал, медицинский сканер диагностировал перелом двух ребер, ушибы, размозжение тканей и несколько менее серьезных проблем. Еще две игры — с обезболивающим и тонизирующим препаратами, кольнули его в спину, и Густав мысленно приказал убрать медицинскую информацию с экрана и вывести состояние костюма. Пока шла диагностика, он подошел к поверженному врагу, намереваясь выяснить его состояние — в земных легендах вампиры отличались невероятной живучестью и способны были вернуться буквально из мертвых. Но властитель не выглядел как кто-то, собирающийся вернуться к жизни… Интересно, подумал Густав, если его полить свежей кровью, он оживет?

За долгие годы мирной жизни Густав забыл одну из главных заповедей — не расслабляться, пока рядом есть враг. Сосредоточившись на своем оппоненте, он совершено забыл о женщине-властителе, и она напомнила о себе пронзительным воплем, от которого Густав оглох на одно ухо, а по дисплею у него побежали помехи. Он резко повернулся, намереваясь встретить ее тем же образом, что и атаку ее кавалера, но она резко взмыла вверх, расправив крылья, сложила руки в странном жесте, и в ее ладонях загорелось голубоватое свечение. В следующий миг на Густава словно обрушился ураган. Ветер невиданной силы буквально толкал его назад, он машинально поднял руку, защищая лицо, и это оказалось правильным жестом — экран, до того покрывшийся артефактами, снова заработал и проинформировал Густава, что он находится в плотном потоке заряженных частиц, в связи с чем костюм переключается в режим первичной защиты с отключением большинства базовых функций и максимальной активацией генератора поля. Перед Густавом загорелся невидимый купол, системы костюма снова заработали нормально, но властительница издала новый вопль и усилила натиск. Теперь ее руки до самых плеч светились той же синевой, под кожей проступили черные вены, а лицо приобрело те же черты, что и у ее сородича — лишенные сходства с человеческими, устрашающая боевая маска.

Защитное поле работал исправно, но уровень энергии в аккумуляторах падал ежесекундно. Атомный генератор не успевал снабжать костюм энергией, вдобавок электронные схемы костюма снова начали сбоить. Автоматическая система управления перевела энергопотребление в режим максимальной защиты, выключив все остальные функции. Прежде, чем Густав успел отдать команду, дисплей погас, и он оказался заперт внутри металлического скафандра, ежесекундно грозившего стать для него похоронным саваном. Камень площадки по бокам и за его спиной уже начал кипеть, Густав грязно выругался, но костюм не желал оживать. Оставался единственный шанс. Густав был куда сильнее местных жителей, и значительно сильнее любого из землян, не прошедших биологических или кибернетических модификаций, но костюм мало того, что весил почти два центнера, был еще и поврежден. Глубоко вдохнув, Густав резко выдохнул и всем телом рванулся вправо, одновременно падая на бок и перекатываясь. В спине что-то хрустнуло, но он, не обращая внимания на боль, резким движением сбил магнитный замок и выхватил ружье из-за спины. Как в замедленной съемке наблюдая за тем, что властительница разворачивается в его сторону, он навел дуло ускорителя на нее и нажал на спуск. Раздался треск, Густав ощутил, как все волосы на его теле наэлектризовались и встали дыбом, и мгновение спустя на него обрушился кровавый дождь.

Через тридцать секунд он нажал кнопку ручного перезапуска систем. Аккумуляторы накопили минимум энергии, и костюм снова заработал. Густав встал и, шатаясь как пьяный, с неприятным металлическим скрежетом пошел к лежащей почти у края площадки властительнице. К его удивлению, она была еще жива — кассетный заряд практически уничтожил всю левую половину ее тела, и больше всего она напоминала однокрылую бабочку, жертву малолетнего энтомолога. Несколько секунд он с какой-то непонятной нежностью смотрел в ее широко раскрытые, полные боли глаза, а потом поднял правую ногу и отправил ее вслед за первым властителем.

Повернувшись, Густав обвел взглядом площадку и зрителей, все это время наблюдавших за их схваткой. Выцепив взглядом саранчеобразного апостола, Густав активировал динамик и произнес:

— Когда прибудут их собратья, ты передашь им мое сообщение. Скажи им, что я убью каждого из них. Пусть запираются в своих замках, пусть бегут, пусть зарываются в землю. Их правлению пришел конец.

Демонстративно утратив интерес к апостолу, Густав повернулся к людям, стоящим тут же, и обратился к ним:

— Теперь это ваш мир. Я помогу вам уничтожить кровососов, тысячелетиями возвышавшихся над вами. Огнем и железом вы возьмете свои жизни в свои руки!

Густав никогда не рвался в полководцы и лидеры, наибольшее, чем он командовал — это сводная рота из нескольких автономных подразделений Марсианской Компании. Но он и не собирался никуда вести этих людей.

Подняв глаза к звездному небу, он нашел взглядом то место, где должно быть его Солнце. Самое малое, что ждало его теперь на родине, это виселица за нарушение как минимум двух фундаментальных законов колониалистов и несколько военных преступлений. Сущая ерунда по сравнению с огнем мировой войны, искры которой он высек этой ночью… Но ради жены и сына он был готов на все. Скалясь, он смотрел на свою родину.

Вам было плевать на не самую перспективную планету. Вам было плевать на двух застрявших на этой планете людей. Вам было плевать на него и его семью.

Быть может, теперь вы обратите на нас свое внимание.