Сон Худяковского

Худяковскому снилось, что он маленький семилетний Вовик из 1го Б. И что он идёт по коридору старого заводского клуба в костюме зайчика. Коридор вёл к двери, которая пропускала на сцену. В конце коридора Вовик увидел странного Деда Мороза, возле него находились не менее странные дяди в чёрных костюмах, тёмных очках и противовирусных масках. Дед Мороз был одет в синюю шубу с белым подбоем. На груди дарителя заслуженной радости красовался знак ворошиловский стрелок, на правой руке, на предплечье, повязана георгиевская лента. На голове, почему-то, вместо шапки была будёновка с синей звездой, в сердцевине которой был изображён сатурн. Тёмные очки закрывали глаза. За спиной странного, сказочного персонажа висел АК-47 с деревянным прикладом, на котором были нанесены ножом множественные зарубки. На поясе, на офицерском ремне висел большой, красивый, в золотой инкрустации кавказский кинжал. Странный Дед Мороз наклонился к Вовику — Ну что малыш, не подведёшь Родину? С этими словами он пришпандорил к груди Вовика победоносный импринт в виде георгиевской ленты, при этом сильно уколов Вовика булавкой. У Худяковского вдруг сдавило виски как при нырянии на глубину и ослабели ноги. Он вдруг понял, что сделает всё для этого человека, то есть типа для Родины. Дед Мороз слегка шлёпнул мальчика по попе и сказал — Поехали. К Вовику подошёл человек в чёрном и, открыв дверь, грубо его толкнул — первый пошёл .

Вовик еле устоял, когда дверь закрылась. Вокруг был полумрак, но разглядеть всё можно было хорошо. Зал был пуст. Вовик подошёл к микрофону, который был подстроен как раз под его рост. Послышались голоса, включился боковой свет, и в зал полился двойной поток публики через две открывшиеся двери. Не успел Вовик оглянуться, как все уже сидели на своих местах. Первые два ряда составляли небедные господа во фраках, кое-где виднелись генеральские мундиры. Все они были в сопровождении модельных девиц на две головы выше их и в три раза моложе. Лишь один дядя с длинными тёмными волосами и томным взглядом, похожий на продюсера, в стильном чёрном костюме, был в сопровождении очень красивого и до неприличия очень молодого референта. Дальше первых рядов всё тонуло в темноте.

— Здравствуйте, товарищи! — Почти заорал в микрофон выступающий, с которым начали происходить странные метаморфозы. Худяковский опять был взрослым. На его голове красовался раздвоенный шутовской колпак с бубенцами. Так же на Худяковском был обтягивающий костюм джокера с узором из цветных ромбов. В каждом ромбе отчётливо просматривались персонажи карт таро. Худяковский вцепился двумя руками в микрофон, и вдруг, какая-то сила завладела его сознанием. Он почувствовал давление как при нырянии на глубину, и в тоже время как бы находился в трансовом состоянии. Из той глубины, куда он тонул, вдруг выскочила некая тёмная, неудержимая сущность и заполнила его глазные яблоки цветом арабской нефти. — Вот ведь сука, — орал Худяковский — вот ведь сука! Ему где сказали отравиться? А он? Он взял и в самолёте отравился, всё как всегда через жопу. Ему же сказали в Германии отравиться, а он мудак опять всё перепутал. Интересно за что ему платят?

Его вопрос остался без ответа, потому что из глубины зала, из той непроглядной тьмы, что скрывала что-то тревожное и пугающее, подул лёгкий ветерок, за ним поднялся шквальный ветер, который сорвал с генералов погоны, разворошил уложенные стилистами волосы моделей и заставил испуганно оглянуться назад манерного продюссера, сидящего в первом ряду. Этот ветер чуть не сбил Худяковского с ног. Над дальними рядами заработало освещение. Они были заполнены слесарями в грязных комбезах, разными бабами Машами в синих халатах и не отпускавшими свои швабры даже здесь, многодетными матерями, которые привели весь свой выводок, мёртвыми солдатами, в простреленной и обожжённой форме, принадлежавшим разным эпохам, доходягами в зековской робе сталинских лагерей, и ещё много, много кем, кого Худяковский никогда не видел из студии, куда его приглашали выпускать своего зверя с нефтяными глазами. Задняя стена зала исчезла, и там, за задними рядами, показалась во всей своей красе измученная, исковерканная, преданная теми, кто присягал её защищать, обворованная, с покорёженной больной психикой, с выжженной до тла душой, Россия — матушка и посмотрела синими как небо глазами в глаза заполненные тёмной бездной.

Худяковского передёрнуло как от удара током, его вырвало прямо на сцену чем-то маслянисто-чёрным. Он снова был семилетним Вовиком в костюме зайчика, в районе паха предательски темнело мокрое пятно, он смотрел в зал своими голубыми глазами, полными слёз. Тьма свернула свои позиции, убежав в космические дали. Вовика трясло, он плакал навзрыд и не мог остановиться. Это продолжалось долго, очень долго — вечность.

Наконец бедняга умолк, вытер глаза и нос рукавом, превращаясь в себя взрослого. Ему было очень стыдно за свой внешний вид — Худяковский стоял в семейных трусах, без обуви, в разных и дырявых носках, белая рубашка вся в пятнах от кетчупа. Худяковский с опаской посмотрел на микрофон и, не дотрагиваясь, сказал в него — сейчас я прочитаю отрывок из книги Роберта Антона Уилсона "Иллюминатус" 1 часть ," Глаз в пирамиде". Худяковский глубоко вздохнул, прокашлялся и начал. "— Я тоже ничего не понимаю, наконец сказал Сэм Три Стрелы. — Когда-то давно я, как и многие молодые мужчины из народа мохавков, работал на стройке в Нью-йорке. Я понял, что белые часто бывают похожи на нас, и я не мог ненавидеть их всех сразу. Но они не понимают, что такое земля, и не умеют её любить. И обычно говорят не от сердца. И действуют не от сердца. Больше напоминают актёров с киноэкрана. Они играют роли. А их вожди не похожи на наших вождей. Их выбирают не за их качества, а за умение играть роли. Об этом говорили мне сами белые, ясными словами. Они не доверяют своим вождям, но идут за ними. Когда мы не доверяем вождю, ему конец. И потом, в руках вождей белых слишком большая власть. Человеку вредно слишком часто подчиняться. Но хуже всего то, что я сказал про сердце. Их вожди давно его потеряли, как потеряли и сострадание. Они говорят не от сердца. Они действуют не от сердца. Тогда от чего же? Как и ты, я не знаю. Мне кажется, это что то вроде безумия."

Речь Худяковского внезапно прервалась автоматной очередью. Его величество АК-47 всегда громче любой философии. Худяковский падал целую вечность, в тёмное пространство внутреннего космоса, пока не очнулся весь в слезах, на липкой от пота простыне своей постели. Худяковский был уверен после этого сна, что уже никогда не будет прежним. Но уже в машине, по дороге в студию — опять пригласили на передачу — он стал впадать в этот новый сон, который мы почему-то зовём реальностью, и когда выходил из машины, ночные кошмары окончательно забылись. И только нечто, цвета арабской нефти затаилось где-то в лабиринтах внутренней вселенной Худяковского.

Рассказ написал В.В.В. под музыку Генделя.

Илюстрация — Марго Б.