Солнце

День начался удачно.

Ещё когда чистили делянку, Валерка понял: в мутной толще что-то есть. За жёстким, слежавшимся льдом угадывался более тёмный силуэт. Он начинался под потолком штрека, косо пересекал неровную стену и исчезал под ногами.

Огромная рыба!

— Видишь? — спросил он Мариту. Сегодня они снова работали в паре, и Валера не знал, радоваться или робеть. Говорили, она сама просилась в штрек. Неужели к нему? Боязно такой командовать.

— Нет, — Марита подошла ближе, поправила чёрный локон, выбившийся из-под капюшона. — Что там?

Валера пристально всматривался в правую оконечность тени, где, похоже, была рыбья голова, и вскоре убедил себя, что видит большой круглый глаз. Почему бы нет? Тень в этом месте казалась более выпуклой и не такой густой. Валерка, спроси его кто, не смог бы внятно объяснить, как едва видимая тень может быть выпуклой, даже самому себе не смог бы объяснить, но… Главное, он редко ошибался. Особенности зрения ему помогали или развитое воображение — неизвестно, но Старшины, заметив добычливость парня, всё чаще посылали его в штреки Бывшего моря.

Бывшее море. До Остановки его называли иначе. Теперь имена морей остались только на старых картах, и все они на зимней стороне — бывшие. Никифор, архивариус, говорит, что на самом дне, да не здесь, возле берега, а дальше, где океанический шельф обрывается в бездну, могла сохраниться жидкая вода, а в ней — живые твари. Только туда не доберёшься, не проверишь. Валера одно время мучился вопросом: не разыгрывает ли его Никифор? Потом понял — нет, зачем? Он так думает и на это надеется. Или верит. Жаль, пока нельзя узнать точно.

— Вот, вот и вот, — Валерка провёл рукой по стене, стараясь не задеть Маритино плечо. Девушка как специально встала близко, не развернёшься. — Зверь.

— Не вижу, — сказала Марита.

— Ладно, — сипло сказал Валера, — работаем.

Кабель истрепался, на сгибах блестела кое-где внутренняя изоляция, и для надёжности они положили на пол лишний виток.

— Ходи легче! — для порядка приказал Валерка и сразу понял, что это зря, что это лишнее: Марита не ступала, а словно летала над снежной крошкой.

«Работай, не глазей!» — одёрнул себя Валера и включил пилу. Тонкий свист разбился о стены тоннеля. Вниз обрушился первый пласт. Снежная пыль осела, и Валера забыл обо всём! Летящий Маритин шаг, тусклый свет диодных ламп, дерущий горло колючий морозный воздух разом вылетели из его головы…

Тень, которую он не увидел даже, а, скорее, угадал за сеткой трещин и царапин, обрела цвет и объём.

Кит!

Большая чёрная голова с вытянутым желтоватым пятном, начинающимся возле глаза. Покатый череп зверя приплюснут, а лёд вокруг окрасила розоватая муть. Кровь! Стремясь вдохнуть, древний кит бился головой в ледяную твердь, да так и замёрз навсегда.

Кит — это мясо. Настоящее, долгожданное после опостылевших грибов мясо! Красное мясо, которое так нужно маленьким, и без которого они растут слабые и бледные, вроде тех самых грибов из поселковых пещер. То, чего тётка Эльвира, старшая над яслями и садами, каждый день ждала от добытчиков. «Уж постарайтесь, — говорила с надеждой, — уж поищите! Жалко же на них смотреть, сквозняком колышет!» Нет, она не ругалась, рыбу из штреков таскали исправно, хотя и не слишком много. В дело шло всё. Мякоть, если сохранилась — в пищу, кости и требуха — в грибные подвалы, но этого всё равно категорически не хватало.

— Отгребай! — кричал Валерка, орудуя пилой. Для того и подручный, чтобы чистить площадку, чтобы у пильщика не поехала случайно нога на скользком осколке, чтобы не испортить добычу неудачным надрезом.

Ничего не скажешь, девчонка работает хорошо. Решив так, Валера вовсе забыл о Марите; резал, пилил, вгрызался в лёд, обтачивал глыбу со зверем внутри.

Всё. Валерка выключил инструмент и обессилено сел, где стоял. Тупая голова кита и высокий спинной плавник заняли почти весь проход. Туша уходила вниз и вбок, но пилить дальше было нельзя, от веса зверя могли осесть стены и засыпать их с Маритой. Для удобства Валера проделал под головой касатки узкий ход — пролезть и протащить пилу.

— Дуй за бригадиром, — сказал он девушке.

— Здоровая зверюга… — протянула Марита. От работы она разрумянилась и даже распустила завязки на шее. — Какой ты молодец, Валера!

— Ерунда, — махнул рукой Валера, пряча смущение за усталым равнодушием, — иди, Марита.

Какая девушка! Похоже, она его выбрала. И что ему теперь делать?

Кондрат Сергеевич явился озабоченный. Промерил шагами, не глядя на Валеру, электрокабель, присел над самым изношенным куском, недовольно качая головой и что-то бурча в заиндевевшие усы.

Валере стало обидно.

Марите тоже. Она чуть не подпрыгивала за плечом бригадира и дёргала его за рукав:

— Сергеич! Ну, вот же! Смотри же!

— До дна докопались, что ли? — недовольно Кондрат Сергеевич. — Что скачешь, как коза?

— Вот!

— Что?!

Бригадир не видел. Замороченный рутиной, утонувший в мелких заботах, задёрганный текущими проблемами. «Что я вообще знаю про то, как живёт наш посёлок? — подумал Валера. — То есть, я знаю, что случилось у соседей, много ли выросло грибов, как поссорились, а потом помирились девчонки в теплице. И множество подобных мелочей. Но ведь это не всё? У старшин свои дела. Важные, мудрёные». Обида не прошла, но как-то отдалилась, так, что Валере даже стало немножко неудобно, что отвлекает бригадира.

— Смотри сюда, Кондрат Сергеич, — Валера погладил рукавицей неровный плавник. — Кит!

— Опа… — Сергеич потащил с головы капюшон. — Это да, это кит… Пробу делал?

— Нет, — смутился Валерка, — забыл.

— Забыл, — повторил бригадир отсутствующим голосом, — забыл.

Он не глядя завёл пилу.

Морозный воздух кусал лицо. Валера поднял второй капюшон, спрятал глаза под очками, и всё равно было нестерпимо холодно! Подниматься на поверхность вошло у него в привычку. Потому, наверное, что так же поступал отец — раньше, до болезни. Ничего, когда-нибудь они выйдут наружу вместе.

Над головой резал воздух ветряк, один из трёх, снабжавших электричеством посёлок и фермы. Ещё два стояли в трёх километрах восточнее, над посёлком, на бывшем морском берегу. Старшины рассказывали, что раньше лопасти крутились куда выше, но морозные десятилетия сделали своё дело. Многометровый слой снега укрыл и основание ветряка, и скалу, на которой его поставили предки, и несущую генератор металлическую башню — до половины.

Предусмотрительные, учёные предки всё рассчитали правильно! С годами из воздуха вымерзли водяные пары, восточные ветра тоже не приносили влаги, поэтому снежный щит перестал расти. Значит, в ближайшие годы лопасти не коснутся льда, и значит, в посёлке будут свет и тепло.

С чёрного безоблачного неба — лишь изредка на запад проплывали серые клочки и обрывки — смотрели крупные звёзды. Сияла Луна, и от её лучей загадочно мерцала бесконечная заснеженная равнина.

Валерка попытался представить, как всё вокруг выглядело тогда, когда с неба светило Солнце. Получалось с трудом. Взять, например, Солнце. В учебниках написано, что его видимый размер в точности, как у Луны. И как оно может светить во много раз сильнее? Как оно может греть? От Луны ведь не теплее, что есть она на небе, что нет её?

Там же написано, что Солнце затмевало звёзды. Такой сильный свет не укладывался в голове. Наверное, те, кто сочинял учебники, ошибались или описывали собственные мечты.

А вода? Конечно, Валера знал, что и снег, и многометровый лёд под ногами и вокруг посёлка — это всё замёрзшая вода. Но знать умом — одно, а видеть перед собой уходящую за горизонт непоседливую, колыхающуюся равнину — совсем другое дело! Почему она не утекала, почему не просачивалась сквозь камни? В посёлке, стоит пролить воду — и её уже не соберёшь, убегает в щели, пропадает. Эх, посмотреть бы хоть когда-нибудь на море! Почувствовать, что чувствовали предки, узнать, что такое река, ручей, озеро!

Заныли кончики пальцев в толстых рукавицах, и Валерка очнулся. Вот чудак! Нашёл место, где мечтать… Марита внизу замёрзла, наверное, и ругает его на чём свет стоит.

Валера нырнул в низенькую будочку, прилепившуюся к башне ветряка. Миновав на ощупь два шлюза, он спустился к санному пути. Здесь был свет — болталось под потолком тонкое диодное кольцо. Посредине кольца горел зелёный огонёк: путь свободен. Марита, красная и запыхавшаяся, сидела возле штабеля мороженого мяса.

Валерка сразу вспомнил пробный кусок и сглотнул слюну. Китятина отлично сохранилась, и жир, и густо-красное мясо. В посёлке, особенно у детей, будет праздник. Водяной зверь попадался нечасто. Сам Валера так давно пробовал это лакомство, что даже успел забыть вкус.

Но какова Марита!

— Ты зачем одна всё таскала? — удивился он. — Надорвёшься!

— Зато согрелась, — весело ответила Марита. — А ты лодку поднимешь.

Вот шалая! Валера восхищённо покрутил головой и отправился вниз. Там стояла всего одна плоскодонка, значит, остальные добытчики вместе с бригадиром вернулись в посёлок.

Ох, Марита…

Валера развернул лодку носом к пандусу, подцепил крюком подъёмника, а сам встал к вороту. Шестнадцать оборотов — можно стопорить.

— …оой! — прилетело сверху.

— Сам знаю, — пробормотал Валерка. Столько времени провести в штреках — немудрено и наизусть выучить.

Пока Валера возвращался наверх, Марита успела подтащить лодку на стартовую позицию, в начало пологого жёлоба. Вдвоём они споро загрузили плоскодонку мясом. Валерка снял со стены личные жетончики и кинул один Марите:

— Садись, напарница…

Зашипел под полозьями лёд. Хитрая механика, придуманная предками, погасила свет за спиной, зато разгорелся фонарь на носу лодки. Покачиваясь и ускоряясь, плоскодонка устремилась вперёд и вниз. Ветер ударил в лицо. Пятно от фонаря скользило по дну жёлоба. Валера внимательно глядел вперёд сквозь защитные очки. Если какая помеха, нужно успеть затормозить — для этого в днище плоскодонки устроены острые стальные клинья. Достаточно ударить ногой, сработает рычаг, и клинья вгрызутся в гладкий лёд.

Запел от скорости тонкий дюраль бортов. В животе похолодело, а сердце прыгнуло вверх. Это потому, подумал Валера, что спуск стал круче. Или потому, что обхватив руками, сзади прижалась Марита?

Размышлять об этом было интересно, хотя и страшновато. Жаль, дорога кончалась… На грудь надавила мягкая ладонь. Лодка тормозила на пологом подъёме. Миг невесомости, …потеряв скорость, плоскодонка мягко коснулась набитых сухим лишайником кранцев. Впереди плавали по ледяным стенам жёлтые огни, светился за коротким коридором главный поселковый зал. Слева темнело жерло более узкого тоннеля, ведущего к складам и лѐдникам.

Возле этого прохода, сидя на грузовых санях, ждал бригадир.

Марита со вздохом расцепила руки и полезла из лодки.

— Опять наверх ходил? — спросил Кондрат Сергеевич Валерку. — И что вас, Березиных, так на мороз тянет? Что отец, что ты теперь…

— Не знаю, — ответил Валера. — Это плохо?

— Это глупо, — сказал Кондрат Сергеевич. — Холодно там и темно.

Валера не стал спорить. Все знали, что бригадир не любит выходить наружу. Когда-то давно вылазки были обычным делом. Тогдашние Старшины надеялись найти соседей, и однажды в разведке с молодым Кондратом случилось что-то, о чём он не любил вспоминать. Тогда врачи спасли ему руки, но пальцев на ногах он лишился.

Обидно, но других убежищ в окрестностях посёлка так и не нашли. С тех пор под открытое небо поднимались только при крайней необходимости, например, для ремонта ветряков. Некуда торопиться, решили Старшины, и посёлок рос теперь изнутри, подо льдом, как грибница. Медленно, но надёжно.

— Сейчас свезём это всё в кладовку, — сказал Кондрат Сергеевич, перекладывая на сани мясной брусок, — и ты, Марита, свободна. А ты, Валерка… Через два часа ждём тебя в старшинской.

— Зачем? — спросил Валера.

— Там и узнаешь, — сказал бригадир. — Просто так не позовём.

Ах, этот покатый порожек на выходе из лѐдника! Марита поскользнулась, и Валерка успел ухватить её за руку — за сухую горячую ладошку. Они так и стояли, запутавшись в пальцах, пока запиравший ворота бригадир не погнал их прочь.

Склады занимали пещеры вокруг и чуть выше посёлка, и не вплотную, а в нескольких сотнях шагов. Промежуток оставили для того, чтобы съестные припасы как можно дольше оставались в стороне от жилья и кухонь, и особенно — от детского сада. Причина проста: где продукты, там и крысы. Каждые сто дней или, если припечёт, раньше, Старшины кидали клич. Тогда собирались ватаги из подростков и взрослых, которые могли отложить дела хотя бы на несколько часов, и всей толпой отправлялись по складам — бить грызунов. Тогда пещеры наполнялись криками охотников и писком белёсых красноглазых тварей. Крысы уходили, и пару месяцев после избиения стояла тишина, а потом… Осмелев, узкими трещинами во льду грызуны снова поднимались наверх, и всё повторялось сначала. К счастью, крыс не привлекали устроенные уровнем ниже грибные фермы, иначе не хватило бы никаких рук, чтобы отбиваться от вредителей!

Впервые Валерка порадовался, что до дома так далеко… Сотни и сотни шагов они с Маритой шли, не размыкая рук, слушая, как бьётся кровь в пальцах, гадая, чей это пульс, Его или Её, и понимая, что это теперь неважно.

Над главным залом посёлка вилась кольцевая галерея. Никакой специальной цели она не служила, но так придумали предки, а спорить с ними, особенно в том, что касалось обустройства жизни, никому не пришло бы в голову.

Обычно по галерее гуляли или прятались влюблённые парочки. Освещалась галерея через выходящие на зал круглые или овальные окна. С другой стороны были устроены удобные ниши.

— Я знаю, зачем они тебя зовут! — прошептала Марита.

— Что?

Перемена в жизни оказалась стремительной. Из простого парня Валера превратился во влюблённого. Они с Маритой сидели в обнимку в одной из ниш и говорили ни о чём и обо всём на свете одновременно. Вернее, болтала Марита, а Валера делал вид, что слушает, хотя сердце шумело в ушах, и он мало что понимал. Он ждал и боялся того, что должно случиться дальше. Он пытался угадать, помнит ли об этом Марита, и болтает ли она просто так или пытается скрыть смущение и неуверенность? Ещё он радовался, что скоро идти к старшинам, поэтому должное и ожидаемое случится не сейчас, а позже, и что на нём толстые тёплые штаны, и поэтому Марита не чувствует и не замечает, что с ним творится.

— Я поняла, зачем они тебя зовут! — повторила Марита. — Будешь главным штрек-мастером!

— Почему?! — от неожиданности Валера даже отвлёкся от переживаний и немножко пришёл в себя.

— А кого же ещё, ну, кого? — затараторила Марита, прижимаясь ещё теснее. — Сергеич старенький уже, пятый десяток, давно дома пора сидеть, — заговорила тише, касаясь мягкими губами, щекоча дыханием щёки, — …а не по штрекам лазать. Там молодой нужен, сильный… здоровый…

— Маришка… — шалея от собственной смелости, Валера схватил её нерешительные руки, — пойдём вниз! Там никто не помешает, там тепло… и можно снять эти… шубы…

— Да, да!..

После лежали в тёмном закутке на расстеленных одёжках и говорили о будущем. И опять Валерка больше молчал и слушал, глядя, как поплавок клепсидры отсчитывает минуты. Скоро он доползёт до загодя сделанной отметки, тогда нужно бежать! Бросать горячую гибкую Маришку и бежать в старшинскую, иначе не будет ни новой — семейной! — ячейки, ни мастерского пайка, ничего из того, о чём шептала девушка, гладя его грудь и живот твёрдыми шершавыми ладошками.

Грибным пещерам не нужен свет, и масляный фонарик, что тлел под потолком, Валерка принёс с собой. Тускло поблёскивала на стенах мятая фольга, в канавках между тюками с мусором и бытовой трухой журчала вода. Влажный воздух плотно пах грибами. Дышала теплом толстая труба, которая спускалась с потолка, удавом извивалась вдоль стены и уходила под пол в дальнем углу. Там в слоях фольги и минеральной ваты было вырезано окошко, лёд подтаял, и чернела лужа. По трубе, как и по многим другим, бежали из посёлка сточные воды. Бежали, чтобы проточить во льдах новые пещеры — для ферм и оранжерей, мастерских и грибных делянок. Для растущего, несмотря ни на что, людского обиталища.

Валера прижался губами к маритиной макушке. От восторга захотелось плакать. Узнай девушка, о чём он думал сейчас, обиделась бы наверняка. До чего же мудры были предки! Когда-то они придумали столько важных, удивительных вещей! И грибницу, которой не нужно ничего, кроме тепла, влаги и сора, и огромные бочки, рождавшие из отходов и грязи светильный газ, и гигантские ветряки, питавшие энергией мастерские и диодные лампы! А станки и механизмы? Как радостно, что он тоже человек, и сможет когда-то узнать всё то, что умели предки.

Валера чуть отстранился от Мариты и ласково — когда только научился! — лизнул её в нос:

— Пора, мышка, — сказал он. — К старшинам мне идти.

Марита ждала в устье старшинского тоннеля. Когда Валера увидел её одинокую фигурку, ему стало неудобно. Забыл! Забыл, и даже ни разу не вспомнил о ней все часы, пока сидел, и слушал, и представлял скорые чудеса!

— Замёрзла, мышка? — сказал он, привлекая девушку к себе.

— Рассказывай, — потребовала Марита, упираясь кулачками в его грудь. — Всё рассказывай. Просто так в старшинскую не зовут.

— В Дальнее Хранилище поедем, со Шведом Юханссоном вместе, — сказал Валера и начал деловито перечислять: —… лекарства для Берты Крамер, целый список, лопасти запасные… запчасти… это сам Феликс Клучек просил, и много-много всего!

— И ты согласился?

— Как это? — не понял Валера. — Как можно не согласиться?

— Не знаю!.. — обиженно сказала Марита. — Только обо мне ты не подумал. Некому идти с этим Юханссоном?

— Да как же? — опешил Валера. — Разве так можно?.. Марита?

— А что я? — стушевалась девушка. — Я с тобой хочу быть, а ты куда-то отправляешься. Может, нет никакого Дальнего Хранилища!

— Обязательно есть! Их, знаешь, сколько предки построили, этих Хранилищ? Феликс сказал, что…

— Ну-у, да-а… — протянула Марита. — Если Феликс, то да. Только ты возвращайся скорее, Валерочка...

Она зашмыгала носом, и у Валеры тоже защипало глаза. Очень не хотелось оставлять девушку, особенно теперь. А вдруг кто-нибудь попытается отбить её? Это смущало и пугало. Но отказаться от похода, когда от него зависит судьба посёлка?

Сутки пролетели как один час. Швед не давал ни минуты покоя. «Не станешь матрос, — сказал он, — но не будешь мешать. Тогда мы дойдём». Юханссон учил его самым простым вещам и командам: как закрепить якоря, как стоять за штурвалом, включать и выключать генераторы… Обычные действия, как в штреке или у подножия ветряка, но чуть иначе. Так всегда, от мелочей зависят жизнь и успех.

Под вечер следующего дня отправились.

Буднично и не говоря слов, Краснолицый Швед Юханссон открыл ворота ангара и махнул рукой. Валерка налёг на ручку лебёдки: буер, а на самом деле большая крытая плоскодонка на полозьях, плавно выкатился под колючие звёзды. Косой парус из листа алюминия загудел, буер чуть клюнул носом. Стартовали сегодня и сейчас не зря: ветер дул почти к Дальнему хранилищу, а в небе сияла полная Луна.

— Валера!

Валерка обернулся. Он и не заметил, когда из ангара появилась Марита.

— Возвращайся скорее! — глаза у Мариты покраснели; она часто жмурилась от ветра.

— Да, милая, — сказал Валерка. — Скоро, очень скоро.

Слов больше не нашлось. Валера прижался губами к её глазам, слизнул солёный лёд слёз.

— Быстрее, парень! — протянул сверху руку Швед. — Жди, девушка, мы скоро!

И то верно, что может случиться в дороге?

Буер тронулся и заскользил по пыльному льду. К вою ветра добавили голоса шелест полозьев, скрип оснастки и шум лопастей ветряка на корме. Позади мигнул и пропал огонёк — это затворили ворота ангара. Теперь они были одни под чёрным небом.

— Внутрь, Валера! — прокричал сквозь воротник Юханнсон. — Поморозишься!

Валерка юркнул в трюм. Вовремя — щёки, хотя и закрытые двумя капюшонами и очками, онемели от мороза. Мимо двух рядов тяжёлых аккумуляторов, служивших заодно балластом, прошёл в нос. Здесь, возле штурвала, были устроены лежанки, и работала электрическая печь. Валера перекинул рубильник на подзарядку: внутри уже довольно нагрелось.

Скоро спустился Юханссон и встал к штурвалу. Валера пристроился за его спиной.

За бронированным стеклом, освещённые полной луной, стелились невысокие одинаковые холмы. Через минуту Валера в них совсем потерялся. Но Швед, находя в этой одинаковости неизвестные и незаметные для Валерки приметы, уверенно крутил штурвал. Шипели за обшивкой полозья, покорный шкиперу буер приподнимал то левый, то правый борт. Под днищем постукивал лаг. От мелькания теней снаружи и этого мерного звука у Валерки стали слипаться глаза. Тогда он стал смотреть в узкие окошки, устроенные под потолком, но там тоже не было ничего интересного, кроме застарелого снега, метели и луны.

— Спи, — сказал Юханссон. — Скоро торосы. Поведу я. Потом — долгая равнина, твоя очередь. Понял?

— Да.

Торосы — опасный участок. Швед не доверял ему, и это было правильно, но всё равно немножко обидно. Ничего, думал Валера, устраиваясь, пройдёт несколько дней, и он научится. Вдруг на обратном пути, когда трюмы будут полны груза, Швед внезапно заболеет? Тогда сквозь жар и лихорадку он признает: «Ты умеешь, парень! Веди буер в посёлок». И сляжет в горячке, а Валерка будет один стоять у штурвала. Он проведёт буер среди торосов, обогнёт глубокие трещины, а Швед будет без сознания, и Валерке будет трудно, но он справится, и в конце пути, когда на горизонте появится ветряк и зажжётся огонь в ангаре, Юханссон придёт в себя и скажет...

— Просыпайся, парень! — сказал Швед Юханссон.

— Сколько я спал?

— Важно так? — пожал плечами Швед. — Десять тебе минут, потом лягу.

Наконец он поведёт буер сам! В предвкушении Валера при плясывал на месте.

— Штурвал держи ровно, — наставлял Юханссон, устраиваясь. — Не дёргай. Что случится — буди!

Он откинулся назад и сразу захрапел.

Буер скользил плоской равниной. Ветер тащил его за собой, толкал в корму, листы обшивки дрожали и скрипели, но казалось, что судно замерло на месте. Лёд был везде, сколько хватало взгляда. Чёрная твердь, бывшая когда-то морем. Выглаженная ветрами твердь с блёстками звёзд вверху, внизу и по сторонам.

Прибавить скорости? Чтобы не кружилась голова, чтобы не потонуть в тишине вечной ночи.

Валерка взялся за рукоятку элеватора. Каждый поворот поднимал парус примерно на ладонь. Сколько хватит, один или два оборота?

— Не надо, — сказал Швед, не открывая глаз. — Смотри вперёд. Трещины. Прибавишь скорость, не успеем объехать.

— А если… — начал Валера.

— Увидишь — меня буди, — проговорил Юханссон и утих.

Теперь Валера усиленно таращил глаза, лишь бы не пропустить опасное препятствие. Но ни одна трещина так и не встретилась ему до конца вахты. Наверное, Швед просто обманул его, нашёл ему занятие, как маленькому, — лишь бы не скучал и не отвлекался. В глубине души Валера понимал, что это правильно, что лёд не прощает невнимательности, но всё равно было немного обидно.

— Молодец, — сказал Швед, занимая место рулевого, — хорошо порабо… — внезапно он замолчал и, быстро-быстро перебирая руками на штурвале, начал левый поворот.

Валеру бросило на правый борт. В боковое окошко он увидел угольно-чёрную полосу, пересекавшую их путь. Разлом приближался, постепенно уходил вправо, но медленно, слишком медленно!

Внутри у Валерки похолодело. Тьма прыгнула под буер, Швед навалился на штурвал, и лодка почти встала на левый бок. В глаза Валерки ворвалась ослепительная после черноты льда луна. Потом дно больно ударило в пятки — судно с грохотом встало на полозья. Юханссон вёл буер вдоль обрыва, постепенно уходя влево. Когда расстояние до трещины достигло безопасной, по его мнению, величины, Швед шумно выдохнул и выровнял курс.

— Так, — сказал он, — вот так.

— И что теперь? — спросил Валера. — Нам ведь надо на ту сторону?

— Объедем, — веско ответил Юханссон и добавил непривычно пространно: — Большая трещина, парень. Редко такие встречал, очень редко. Наверное, никогда, — потом надолго замолчал, словно устыдившись собственного многословия, и только пальцы его на штурвале неспокойно подрагивали.

Шло время. Провал монотонно змеился по правую руку, и Швед Юханссон мрачнел. Желваки ходили под обветренными скулами, а в глазах стыли злость и досада.

— Плохо, — сказал, наконец, Юханссон сквозь зубы. — Очень плохо. Назад надо.

— Почему?

— Ветер, слышишь?

Только сейчас Валера заметил, как изменился шум за бортом. Вьюга свистала на сто голосов. Вместо скрипа полозьев буер наполнил непрерывный гул. В иллюминаторах потемнело, плотные тучи закрыли Луну. Зеркало льда потускнело, и Валера понял, что уже не отличает, где лёд, а где пустота разлома.

— Уходим! — закричал Швед, налегая на штурвал. — Парус вниз!

Валерка кинулся к элеватору. Рукоятка гнулась в руках, ветер тянул парус на себя. Оборот, другой… на стопоре лопнул один из зубьев, и парус свободно раскрылся!

Вьюга — нет, буря! — радостно взвыла.

Лодка, качаясь из стороны в сторону, словно неведомые великаны колотили её по щекам, полетела вперёд.

— Держись! — снова закричал Швед, бросая штурвал. — Попадём в Великий вихрь, нам конец!

Неверными шагами, хватаясь руками за скобы в бортах, Юханссон добрёл до кормы и рванул якорные рычаги, все три. Внизу днища открылись заслонки, и шипастые чугунные чушки упали на лёд. Валера повис на элеваторе: сейчас якорные канаты размотаются до конца...

Удар!

Валерка сорвался с элеватора и влип спиной в броневое стекло. Потом буер встал на дыбы, и Валера полетел вниз, на Юханссона. Удары слились в беспрерывный грохот и свет померк.

Сначала Валера увидел свет за лобовым стеклом. Они вернулись в посёлок, и сейчас стоят в ангаре? Сколько же он провёл без сознания? Валера упёрся руками в днище и сел. Зрение на миг померкло, и противно заболела голова.

— Хрр…

Храпел Швед. Он спал, откинувшись на рулевую колонку.

Они живы!

Рассудив, что Юханссону надо отдохнуть, и что за десять минут точно ничего не случится, Валера выбрался наружу …и замер, оглушённый миром.

Небо синело, словно взошли сразу сотни лун! Проморгавшись, Валера заметил, что Луна всего одна, полная, но почти незаметная на фоне окружающего сияния. Почти у самого горизонта клубились тучи и быстро, несмотря на расстояние, бежали слева направо. А ещё ниже небо полыхало красным и оранжевым, как огонь в печи. Под ногами оказался обычный лёд; повсюду на нём лежали гладкие, вытянутые, похожие на капли пятнистые валуны. И было очень тепло, как в главном поселковом зале, настолько, что кое-где лёд растаял и превратился в лужи. На одной из них Валера поскользнулся. Чтобы не упасть, он опёрся о валун.

Камень спружинил под рукой. На его толстом, округлом конце обнаружилась голова. Она открыла красную пасть с острыми клыками и протяжно заревела. Затем тюлень выпростал ласты и, сотрясаясь всей тушей, ринулся к ближайшей луже, в которой и канул. Остальные звери даже не шевельнулись.

Валера от неожиданности сел прямо на лёд. «Полынья», — вспомнилось слово из детских книжек.

— Невозможно!..

Сзади подошёл Швед Юханссон.

— Что это было? Где мы? Почему вода? — Валере не хватило слов, он замахал руками как ветряк.

— Глаз Великого Вихря, — ответил Швед. — Мы прошли его, остались живы. Не верю. Близко терминатор. А за ним...

— Что?

— Мир предков!.. — сглотнул Юханссон. — Вечный день. Солнце.

Валера затаил дыхание. День! Солнце, а не тусклые лампы жилых нор.

— Оно светит во много раз сильнее луны, — сказал Валера. — Давай отправимся — туда! Я хочу его увидеть.

— Я тоже, — ответил Юханссон. — Если не увижу, не будет покоя. Понимаешь? Никто из людей не видел солнце. Мы первые можем!

По лужам пробежала рябь, и тюлени заволновались. Один за другим они ныряли в полыньи, и округа опустела. Стало темнее, а тучи — ближе.

— Прячемся! — Швед протянул Валере руку. — Вихрь идёт снова.

Они успели забраться в буер, Швед убрал парус, и тут за дело взялся Великий вихрь. Как радушный хозяин, показывал он гостям свои владения. И словно понимая, что ледяные поля давно наскучили визитёрам, словно распознав их желания, он нёс буер из тьмы к свету. К солнцу.

Хорошие вещи делали предки! Как ни ярился ветер, он не мог подцепить и опрокинуть приземистую лодку с покатым куполом-надстройкой.

— Зря я, — говорил в минуты затишья Юханссон, — скинул якоря. Ошибка.

— Остался один… И есть носовой!.. — кричал сквозь подступающий шквал Валера. — Справимся!..

— А!.. — отмахивался Швед.

Потом скользкий, но твёрдый и надёжный лёд внизу пропал, буер на миг завис в пустоте, и рухнул! По крыше гулко пробарабанило что-то, и ветер стих. Лодку повлекло вверх, и там сердце оборвалось снова. А потом это стало повторяться раз за разом, как на бесконечном санном пути. Взлёт — падение… Взлёт — падение!.. Взлёт — падение — взлёт!

В иллюминаторы плескала пенная серо-зелёная муть.

Валера высунулся из люка: перед ним поднималась ввысь грязноватая стена. Лёд… А вокруг медленно колыхались стеклянистые серые горы. Море… Настоящее море, полное настоящей жидкой воды! Валера глядел во все глаза! Случайная волна окатила его холодной, солёной влагой, но парень не обратил внимания. Вот какое оно, море… Потом произошло что-то, водяные горы обрели цвет, глубину и прозрачность, засветился, казалось, сам воздух.

Валера обернулся… и тотчас же зажмурился: в глаза ударило жидким огнём. Вот оно какое — солнце! Валера скатился в тёмный трюм, зажмурился, — но не пропало жаркое пятно на обороте век.

Кричал что-то Швед Юханссон, бегал, топал сапогами, а Валера видел только Его — Солнце.

Скоро они привыкли. Шли дни. Светило поднималось выше, становилось теплее. Ураганные ветры поутихли, и шкипер поднял парус.

— Надо возвращаться, — объявил он. — Научу тебя ходить галсами.

— Как это? — удивился Валера.

— Против ветра, — непонятно ответил Швед. — Но сначала киль.

Опять хитрая выдумка предков, решил Валера. Так и вышло: свесившись с борта, сквозь прозрачную воду Валера увидел, как из днища выдвинулись одна из другой подряд три узкие пластины. Валера прыснул — в точности спинной плавник, только на брюхе. И как оно поможет плыть против ветра?

Но ведь помогло! Швед пытался показывать, даже чертил что-то пальцем на мокрой крыше — Валерка не понял, да и не старался. От восторга, когда судно режет волну, а ветер холодит правую щёку и лоб, кружилась голова. Потом перебросить гафель, развернуться, и снова вперёд, ловить брызги от встречной волны — уже слева! Да, управлять парусом можно изнутри, но разве почувствуешь из трюма, через слепое окошко море, и ветер, и волну?

— Учись! — прокричал, откинувшись над водой, Юханссон. — Вдруг со мной что!..

— Что? Что может произойти здесь с человеком? — Валера от нетерпения — ещё раз занять место капитана — приплясывал в люке. — Разве только в воду упасть?

— Сейчас… — начал Швед.

Зыбкая, неверная тень возникла под Юханссоном. Время замёрзло. Тупое рыло разорвало воду. Огромная рыба, разворачиваясь брюхом кверху, выпрыгнула из-под буера. Валера заметил маленькие глазки и пасть, полную острых зубов.

«Назад!» — хотел закричать он, но не успел. Акула ударила Шведа Юханссона носом в живот и подбросила его в воздух, а потом шумно рухнула назад. Юханссон беспомощно взмахнул руками и упал на скат крыши. Валере стало дурно: Швед лишился ног почти по пояс, хлестала кровь и розовели обломки костей. Лицо шкипера быстро бледнело.

— Скажи Берте, — вращая глазами, прохрипел он, — что Гуннар...

И умер.

Гуннар! Его звали Гуннар...

Капитан, который мечтал о море и увидел его только перед смертью, упокоился на дне, как и положено моряку. Позже, когда акула скрылась из глаз, и перестали трястись руки, Валера похоронил Гуннара по морскому обычаю. Последний кормовой якорь утянул мешок с телом шкипера в пучину. Валера надеялся, что Юханссон согласился бы с таким решением.

Будто салютуя Гуннару Юханссону, загудел ветер. Вернулся Великий вихрь и потащил буер прочь от могилы шкипера.

Часы заполнял свист ветра, клочья туч на низком небе, удары волн в иллюминаторы и тошнота. Канистра с питьевой водой, которую они заготовили, когда Гуннар был ещё жив, становилась всё легче. Это напоминало, что время не стоит на месте, и что для Валеры оно кончится вместе с водой.

Ураган стих, когда воды почти совсем не осталось. Валера выбрался наружу и упал рядом с парусом. Воздух, после кислятины трюма, пах неописуемо вкусно — свежестью и солью. Солнце поднялось ещё выше и стояло на полпути к зениту. Ветерок ласкал голые плечи и грудь и тихонько гнал лодку вперёд. Валера бездумно смотрел на горизонт, где волны сливались с небом, и слушал плеск волн.

Они ритмично стучали в борта, и от этой музыки Валера забыл про течение времени. Не думать, не вспоминать, пусть всё будет так, как будет…

Прямо по курсу на краю небес родилось облачко. Буер плыл, и облачко росло, а потом под ним Валера увидел тёмную полоску. Она приблизилась и раздвоилась: над белым основанием повисла зелень.

Земля?

На белом мигнул огонёк, и вверх потянулась едва заметная струйка дыма.

И люди!..

Валера, держась за мачту, поднялся на ноги. Кожа горела, а сердце бухало, как электрический молот в ремонтной мастерской. «Я здесь!» — хотел закричать Валера, но мир перед глазами почернел, стянулся в точку и исчез.

Кто-то говорил неподалёку. О чём, Валера не понял. Язык был, вроде, тот же, но странно обрывистый, словно из него выкинули всё лишнее и оставили только самые простые, обыденные слова. Потом сверху гулко стукнуло, и оттуда повеяло горячим ветром.

Валера открыл глаза.

Пылинки танцевали в лучах света, которые пробивались сквозь узкую щель под потолком. Они падали на угол стола, отражались от кружки и от тарелки, в которой мокла сложенная в несколько раз тряпица. Остальную часть комнаты скрывала тень, поэтому Валера не сразу заметил девушку. Но вот она протянула руку, и лучик пробежал по её обнажённым плечу и спине.

— Ты кто? — прошептал Валера.

— Тая, — ответила девушка. — Ты болеть, долго, я сидеть, лечить, кормить… Много разное.

— Болел? Да, мне было плохо, — вспомнил Валера. — А что со мной было?

— Солнце, — проговорила Тая. — Ты кожа белый совсем, нельзя быть солнце долго. Ты сгореть.

— Сгорел...

Валера прислушался к себе: всё тело страшно зудело! Как он не заметил этого сразу? Надо сейчас же, сию секунду почесаться!

— Нет, нет, ты лежать! — Тая придержала его руки прохладными ладошками. — Сейчас быть хорошо.

Взяв из тарелки тряпицу, она наклонилась над Валерой и бережно промокнула ему руки и грудь, потом помогла сесть. Теперь свет падал так, что Валера мог рассмотреть лекарку вблизи.

Тонкая.

Тонкая талия, тонкие запястья, тонкий прямой нос; тонкая шея и пухлые губы; юбочка из тонких шуршащих полосок, а больше — ничего!..

Протирая спину, Тая задела его плечо грудью. Валеру бросило в жар, он заметил, что раздет, и в смущении прикрылся руками.

— Не бояться, — очень тихо сказала Тая. — Я сидеть долго, я всё видеть много.

— Всё равно, — севшим голосом проговорил Валерка. — Я не могу так.

— Ладно, ты делать сам, — сказала Тая, — я приходить потом.

Через несколько дней — а сутки на острове, как и в посёлке, мерили часами и Луной, ведь солнце никогда не сходило с места — Валера впервые вышел наружу.

— Я показать важное.

Тая надела на него широкую шляпу из пальмовых листьев: — Идти сейчас, пока нет ураган и туча!

Сама осталась с непокрытой головой.

По извилистой тропинке они пошли в гору. Мимо приземистых пальм, мимо источенных дырами скал, мимо землянок и разложенных для просушки сетей. Пахло вяленой рыбой и зеленью. Было интересно понять, как выглядит на самом деле то, о чём рассказывала Тая.

Им встречали люди, мужчины, женщины, дети. Все коренастые, плотные, совсем не похожие на худенькую Таю. Они радушно кивали и улыбались в ответ, но не пытались подойти и заговорить.

Дорожка привела их на скальный козырёк над огромным морем. Сзади в скале зияла щель — вход в пещеру. Солнце скрылось за горой, и Валера снял шляпу. Тая стояла, закусив губу, и смотрела вниз, на прибой.

— Ты очень красивая, — сказал Валера и коснулся её плеча цвета меди. — Почему за мной ухаживала ты?

— Я страшный, — всхлипнула девушка. — Я худой, меня любить никто!

— Нет, они не понимают, — изумился Валера, — ты красивая, ты как солнце!

— Злой, как солнце? — вскинула подбородок Тая. — Жгучий, жестокий, как солнце? Отец сказать: может, белый чужой любить худой? И я сидеть, и кормить, и лечить… Ты не любить худой?

— Не понимаю, как это, — сказал Валера. — Ты светлая, ты ласковая, ты тёплая, как солнце. Ты хорошая!

Тая утёрла слёзы и улыбнулась.

— Идти! — она потянула Валеру в пещеру.

— Зачем?

— Видеть важное, — повторила Тая. — Идти!

Внутри пахло травой и цветами, под ногами шуршало сено. После света дня Валера ничего не видел, но Тая тащила и тащила его за собой. Потом она остановилась, её горячие плечи прижались к его груди.

— Смотреть вверх, — попросила Тая.

Высоко над головою среди тьмы пещеры синело небо, а на нём — светились звёзды.

— Они быть давно, — прошептала девушка, — потом они попасть небо и смотреть, кто любить. Все, кто любить, приходить сюда. Любить, а они — видеть. Так правильно? Тая — солнце?

— Да, солнышко, — сказал Валера, обнимаю её. — Это правильно, пусть видят.

Потом они лежали и смотрели на звёзды.

— Рассказать, как ты жить там? — попросила Тая. И долго слушала, прижавшись щекой к его груди. Потом она прикрыла ладонью его губы и сказала: — Ты скоро уйти.

— Почему?!

— Марита ждать ты. Ты звать Марита, когда болеть.

— Мне нельзя возвращаться, — горько сказал Валера. — Я должен привезти разные вещи, а где их взять?

— Найти, — твёрдо сказала Тая. — Марита нельзя быть один. Но сейчас — ты и я любить, а они — смотреть!

— Пусть смотрят, — согласился Валера.

Островок с одинокой скалой лежал вдали от архипелага, на котором ютилось племя Таи. Здесь не ловилась рыба, а на камнях не росли деревья. «Чужой стать глупый как Тая, — смеялись люди. — Тая таскать его пустые места, чужой не найти пища, не кормить Тая. Тая стать совсем худой!»

Отец Таи печально качал головой.

Валера первый спрыгнул на песок и подал девушке руку. Ураган ушёл, и часы, пока он громыхал в других местах и не вернулся, они могли истратить на поиски.

Арку на стене Валера заметил сразу.

Предки строили так, что ни зной, ни мороз, ни землетрясения или извержения вулканов не могли испортить древних механизмов. Что бы ни творилось вокруг, Хранилище готово было отдать свои сокровища знающему человеку. И если уцелела арка, то цело было и Хранилище.

— Смотри, Тая, — сказал Валера. — Запоминай, вам это пригодится.

Понизу арки из скалы выступали круглые камни. Валера нажал на них в нужном порядке, под ногами возник гул, и толстые створки медленно отворились...

Тяжёлый буер не хотел идти галсами. Валера уносил носовой якорь на двести шагов вперёд, забивал его в лёд, возвращался налегке, протискивался через тесный, забитый припасами трюм и запускал лебёдку, чтобы, отдохнув, пока буер ползёт вперёд, повторить всё сначала. Ветряк весело шумел, заряжая аккумуляторы, Валера шагал туда и обратно, и с каждым разом буер оказывался немножко ближе к дому. Вместе с прочим он вёз домой сотню кокосов — как доказательство, и как оправдание, почему он так опоздал.

Позади осталась Тая и сын. Или дочь, но всё равно хорошо. Когда-нибудь, если получится, он увидит их снова.

Дома его ждали Марита, и мама, и Берта Крамер со своим лазаретом, и Кондрат Сергеевич, и главный Старшина Феликс Клучек, и все-все остальные.

Но сначала — Берта. Нужно рассказать ей про Гуннара.