Сны о реальности

— Опять тот же сон. Я — то ли стражник, то ли тюремщик. Потолки низкие и коридоры… такие, знаете, как в фильмах про средневековье — длинные, извилистые, стены из грубого камня, факелы… Темно в общем-то, и факелы эти… гарь от них. И вот я иду по этому коридору, иду… У меня на поясе меч, в правой руке ведро...

— Ведро?

— Да. Это не ведро вообще-то, бадья какая-то… Деревянная вроде. В ней вода и тряпка… Ну, для этого..

— Понятно, это мы тоже обсудим. Давайте пока в общем.

— Да-да, конечно. Вот, собственно, иду я и знаю, что впереди, в башне меня ждет он...

— Дракон?

— Да, дракон, — мужчина судорожно вздохнул и поерзал на мягком диванчике.

Сидеть с закрытыми глазами было неловко, но смотреть на расположившегося напротив в кресле психотерапевта, вальяжно и самоуверенно закинувшего ногу на ногу, не хотелось. Мужчина и так знал, что увидит: вот психотерапевт покачивает ногой, вот что-то отмечает в блокноте… Мужчина очень сомневался, что это не пустые закорючки для вида. Вот быстрый взгляд на циферблат настенных часов прямо у него над головой. Мужчина не хотел все это видеть, особенно взгляд на часы. Его это злило. Если уж ты берешь такие деньги за один сеанс, то не показывай так откровенно, что тебе плевать. Человек вздохнул и снова пошевелился, пытаясь подавить раздражение.

— И что вы должны сделать с этим драконом? — голос психотерапевта был профессионально-вежлив и в нужной степени озабочен, но человек шестым чувством угадывал за этой озабоченностью безразличие и острое желание поскорее отвязаться от жалкого, задавленного своими проблемами пациента.

— Покормить. Как всегда. Покормить и вычистить. Особенно лапы. У него почему-то очень грязные лапы.

...

— Ну как? — жена поднялась навстречу с потертого дивана в холле и с тревогой заглянула в глаза.

— Ааа, мерзость, — человек скривился и, подхватив ее под руку, потащил к двери.

— Всего доброго, — полетел вслед заискивающий голос девочки с ресепшена. — Ждем вас снова.

— Да-да, — пробурчал мужчина на ходу неуклюже пытаясь застегнуть пальто одной рукой. — Непременно.

— Да не тащи же меня, мне больно! — голос жены вибрировал от тревоги и нарастающей злости. — И дай ключи, я сама поведу.

— Да. Прости. — Как только стеклянные двери медицинского центра захлопнулись, мужчина сдулся и выпустил локоть жены. — Прости. Просто это так бесит… Держи, — ключи упали в подставленную ладонь женщины. — Ты права, мне не стоит сейчас за руль.

От центра отъехали молча, жена долго выруливала, пытаясь вклиниться в поток машин, едва ползущих по проспекту. Белый снег крупными хлопьями оседал на лобовом стекле, сметаемый дворниками и тут же появляющийся снова. Мутная пелена стелилась под колеса и висела в воздухе, словно волшебной силой замедляя машины и окутывая пешеходов призрачной танцующей вуалью.

— Ну что опять случилось? — жена быстро остыла под этой белой пеленой и в голосе осталась только усталость.

— Дааа, — неопределенно протянул мужчина. — Этот не лучше предыдущего.

— Опять про эдипов комплекс и подавленной желание обладать матерью?

— Почти. Этот тоже думает, что я скрытый извращенец. Только этот считает, что это гомосексуальные позывы. Или мазохистские… Я не понял. В общем, я хочу кого-то, кто больше и сильнее меня, чтобы подчиниться.

— Господи… — жена покачала головой. — А что-нибудь путное он сказал?

— Нет. Но антидепрессанты выписал. Это главное.

Женщина покосилась на мужчину на пассажирском сиденье, смотрящего в пространство застывшим взглядом, помолчала, но потом все же не выдержала:

— А может не стоит? У тебя от них скоро зависимость будет.

— Да не могу я без них! — вспышка ярости за доли секунды взорвала отрешенное лицо мужчины и выплеснулась ударом кулака по приборной панели. — Ты же знаешь! Не могу!

— Хорошо, хорошо, не ори на меня! — ярость электрическим током передалась жене, — я то тут при чем? Не можешь так не можешь, ешь свои таблетки, пока не полысеешь и окончательно в идиота не превратишься!

— Ты думаешь, я их от удовольствия ем, да?! Думаешь мне это удовольствие доставляет?

— Не думаю я, я ничего не думаю, успокойся уже!

Мужчина замолчал и отвернулся, излучая в тесное пространство кабины волны едва сдерживаемого раздражения. Дальше ехали молча. Через некоторое время он вздохнул, жена почувствовала, как спадает напряжение.

— Прости. Я веду себя как настоящий псих.

— Ничего, — кивнула она. — Я понимаю.

Она всегда легко мирилась.

Три метра, остановка. Пять, остановка. Движение все замедлялось, снег скучивал машины, общественный транспорт и даже пешеходов в одну сплошную тягучую массу.

— Ты наверно права, нужно завязывать с таблетками...

— Конечно я права, — откликнулась немедленно жена. — Ты же видишь, тебе только хуже. Просто нужно найти хорошего психотерапевта...

Мужчина невесело усмехнулся.

— Третьего?

— Да хоть десятого! Если попалось два придурка, это не значит, что нет хороших врачей. И мы найдем такого, обязательно.

— Я уже потратил полгода на идиотские беседы с первым и месяц — со вторым, а ты предлагаешь найти еще одного такого же?

— Нет, я предлагаю попробовать что-нибудь другое, психоанализ не единственный метод, есть другие. Гештальт, к примеру. Или расстановки по Хеллингеру. В конце концов есть гипноз.

— Да ты уже спец, я вижу, — усмехнулся мужчина. — Слова то какие — гештальт, расстановки...

Женщина покосилась снова и снова не удержалась.

— Да, я читала про это… В интернете… Но ведь я хочу помочь! Я действительно хочу помочь!

— Да, — кивнул мужчина, — я знаю. Но почему-то мне кажется, что мой дракон — это не про психиатрию, это что-то совсем другое...

— Ну кто говорит про психиатрию! — тут же вскинулась женщина. — При чем тут это! Просто у тебя депрессия, переутомление. Ты слишком много работаешь, ты вечно занят, все эти твои совещания, сроки… А подсознание видимо хочет другого, чего-то, что ты не разрешаешь себе хотеть, и этот твой дракон — это просто символ неосознанного желания, перенос на воображаемый объект вытесненных эмоций...

— Ты говоришь, как этот придурок-психотерапевт, — неожиданно развеселился мужчина. — Даже слова те же.

Женщина осеклась и закусила губу. Но через целую минуту и три метра упрямо продолжила:

— Я не про эти желания. Я не считаю тебя… извращенцем. Просто может твое подсознание хочет чего-то несбыточного… Или совсем безумного… Чему нет места в нормальной жизни, понимаешь? От этого вся твоя тоска, все эти метания в поисках смысла жизни… Это таблетками не вылечишь. Надо понять, какое твое желание не совпадает с реальностью, чего ты не можешь сделать, чего так хочешь? Не эти желания, как их там, а настоящая, глубинная потребность. Я думаю, что ты просто себе что-то придумал, и не можешь это отпустить, а если ты найдешь это в себе и поймешь, что это не твое, не из твоей жизни, то станет легче. Я уверена.

Мужчина пожал плечами и снова отвернулся к холодному стеклу.

Еще пару метров проехали молча. Потом мужчина вдруг дернулся, резко вытянув шею и выглядывая что-то впереди. Белая пелена застилала свет и размазывала вывески витрин в неопределенные цветные пятна. Мужчина нетерпеливо ерзал и крутил головой, пытаясь разглядеть что-то в этом белом мареве.

— Что там? — спросила жена.

— Припаркуйся, впереди место есть, через две машины.

— Господи, зачем? Я потом отсюда не выеду!

— Паркуйся, сказал, потом объясню. Включай поворотник, быстрее, пока никто не влез. Давай, давай.

Машина осторожно въехала в прогалину и, примяв свеженападавший пушистый ковер, уже прикрывший поребрик, остановилась.

— Ну и что теперь?!

Мужчина улыбнулся, повернулся всем корпусом к жене и неожиданно накрыл ладонью ее руку.

— Пошли в ресторан.

— Что?! — гневно выдернула она ладонь. — Ты с ума сошел, ты время видел сколько?! Нам завтра на работу!

— Не кричи, — поморщился мужчина, но улыбка не ушла с его лица. — Ну подумай. Пока мы доедем по этой пробке, еще поужинать надо… А дома нет опять ничего, или тебе готовить, или доставка… Тоже пока доедет. А так посидим, как белые люди, поедим нормально, может и пробка к тому времени подрассосется. Пойдем, а? Тут рядом есть, я знаю.

Жена помолчала полминуты, потом пожала плечами.

— Ну ладно. Раз уже припарковались.

...

В ресторанчике было уютно, тепло и на удивление немноголюдно. Им даже достался столик у окна. Закуски принесли быстро, и в ожидании горячего мужчина хлебнул вина из пузатого бокала — только один, сказал он жене под ее строгим взглядом. Не водка же. Я же не идиот пить на таблетках, рассудительно и ответственно сказал он. Следил рассеянным взглядом, как она взаимно пила сок. Вишневый. Он оставался на ее губах и на коже над верхней, делая ее смешной и даже милой. От тепла и подзабытой атмосферы свидания жена расслабилась, будто сама выпила водки, порозовела и похорошела.

Мужчина смотрел на жену, кивал время от времени на ее слова, которые обтекали его, не задевая его сознания и уносились прочь, вместе с дневными проблемами и волнениями. Его собственные мысли неторопливо и успокоенно витали вокруг его кровати, он представлял себе как придет домой, скажет, что устал и, наскоро почистив зубы и скинув одежду, подойдет к разобранному уже месту сна. Он не бухнется в кровать, нет, подойдет не торопясь, сядет, откинув одеяло, погладит подушку, проверит будильник на телефоне. Потом осторожно одну за другой засунет ноги под одеяло, опустится на подушку, вытянется, накроется одеялом до подбородка и станет ждать.

Да. Сон, конечно, придет не сразу, сначала он полежит, притаившись, стараясь не спугнуть дрему, потом услышит, как ложится жена, осторожно и все же слишком шумно. Успеет раздраженно подумать, какая она корова и как она его достала, потом, когда жена притихнет, понемногу успокоится и незаметно для себя соскользнет в сон.

И тогда начнется оно.

Сны были всегда разные и всегда такие похожие. Иногда они были совершенно обыкновенными, будничными, он что-то делал, чистил оружие, пил пиво за длинным столом в каком-то полутемном и гулком зале, иногда — реже — шел с другими такими же одетыми в тяжелые, звенящие металлическими пластинами кожаные куртки и мягкие, словно совсем без подошв, сапоги стражниками по пыльным дорогам. Куда, он тоже не знал, только видел, поднимая прищуренные от солнца и пыли глаза, впереди всадника в бликующих латах, за которым плелась колонна. Иногда он стоял на страже. В башне.

Ему нравилось ощущение высоты, нравилось смотреть на дальнюю полоску зеленого леса за выжженным от солнца, вытоптанным, желто-коричневым полем. Нравилось знать, даже не знать — ощущать всем телом присутствие Его в большом, сводчатом, выходящем огромными окнами-проемами на четыре стороны света зале на самом верху башни. Там лежала огромная куча сена, там были ввинчены в каменные стены тяжеленные, изъеденные, потемневшие от времени железные кольца, за которые Его привязывали. И на которые иногда подвешивали пленников. Там витал особый, ни с чем не сравнимый запах — запах дракона. Этот запах витал в воздухе, мерещился ему везде. Этот запах он вдыхал полной грудью, когда входил в Его лежбище.

Этот сон снился ему редко, гораздо реже, чем другие сны. Но именно он оставлял в нем острую, не утихающую тоску. Просыпаясь после таких снов он особенно сильно чувствовал всю пустоту, всю бессмысленность его мечущейся, мелочной, мучительно-однообразной жизни. После таких снов он с трудом ходил на работу. Его бесили глупые разговоры, тупые совещания, бесили и идиоты-подчиненные и идиоты-начальники. Он изо всех сил делал вид, что все нормально, старался сдерживаться, но обсуждения планов продаж, новой машины директора, достоинств новой секретарши казались таким бредом, на который было трудно не сорваться. Ведь руки помнили алмазную гладкость чешуи, нос помнил запах, глаза помнили угрожающе-изящные очертания...

Это сводило с ума. Он понимал, что тосковать по снам — это даже не глупо, это дико и нелепо, он понимал, что расскажи он кому-нибудь из знакомых истинную причину своей "депрессии", ему просто покрутят пальцем у виска. Предыдущий психотерапевт, единственный, с которым мужчина был откровенен, был неплохим спецом, и поначалу честно пытался разобраться, что значат для него эти сны, откуда они приходят, почему у него — успешного молодого руководителя, с хорошей жизнью и хорошими перспективами воспоминания о грязных лапах дракона вызывает чувство сходное с острой ностальгией. Но потом и этот спец, ограниченный привычными смыслами, скатился во фрейдовский сексанализ пополам с фроммовским бегством от свободы и все закончилось рецептом на антидепрессанты. Что в какой-то мере было выходом, поскольку таблетки помогали держать настроение, точнее безразличие, большую часть времени, помогали ходить на работу. Только вот после ТАКИХ снов его снова накрывало.

Когда это началось, мужчина не мог точно сказать. Он помнил, что эти сны приходили к нему время от времени начиная может быть с подросткового возраста, а может позже. Помнил, как впервые, где-то на старших курсах универа, с интересом осознал, что они — не просто повторяющиеся картинки, а как-будто воспоминание, проблески другой — другой его — жизни. Помнил, как впервые увидел во сне Его. Он вроде всегда знал, что Он где-то есть, но увидеть — это было потрясением. Он помнил точное число, когда это случилось, мог припомнить весь тот сон до мельчайших подробностей. Два с половиной года назад — и с тех пор он видел этот сон почти регулярно. Нечасто, даже слишком редко для его острого желания оказаться там, но — почти регулярно. Как будто нес дежурство.

...

Как только за ними закрылась дверь кафе и они снова оказались на улице, женщина поплотнее запахнула пальто и, застегиваясь, обернулась к мужчине.

— А ты знаешь, хорошо, что сходили. Ты был прав, — улыбнулась она, — так давно не было… так хорошо иногда… — она остановилась, повернулась к нему всем телом и улыбнулась, глядя в глаза, — поговорить о чем-то хорошем...

Потом подняла голову выше и мечтательным взглядом посмотрела в небо.

— Снег почти закончился. Смотри, как красиво.

Мужчина натянул перчатки и слегка улыбнулся в ответ.

— Холодно.

Женщина засмеялась.

— Вечно ты мерзнешь.

Мужчина кивнул. Потом осторожно взял ее ладонь в свою руку.

— Знаешь, мы пока там сидели, я подумал… Может нам завести ребенка сейчас? К черту всех этих психов, я нормальный. Может мне этого как раз и не хватает? Малыш… — он поднес ее руку к губам. — Мы можем, зачем ждать? Ребенок может все исправить, а? Как думаешь?

Женщина потянулась за рукой, словно стремясь всем существом приникнуть к его губам и счастливым, неверящим шепотом переспросила:

— Ты думаешь?

Зажегшиеся глаза ее недоверчиво впились в его лицо.

— Ты же не хотел сейчас.

— Да хотел, не хотел, — отмахнулся мужчина, передернув плечами. — Чего тянуть? Старости ждать? Или пока меня таблетками закормят?

Он нервно хохотнул, не выпуская ее руку.

— Так что думаешь?

— Да!

Женщина схватила его лицо в ладони и жарко поцеловала.

— Да! Я тоже так думаю! Я согласна, ты прав, давай попробуем.

Мужчина кивнул и притянул ее за талию.

— Тогда приедем и попробуем.

Они стояли под медленно падающим редким снегом и целовались. Запорошенный прохожий, бредущий по еще не перемешанному ногами, чистому снегу, обогнул их, мельком оглядев, и побрел дальше.

Мужчина и женщина целовались и каждый думал о своем. В сумбурных ярких мыслях женщины мелькало лицо пухлого смеющегося младенца. В темных, логически выстроенных мыслях мужчины его жена мельком, уставшим взглядом, оглядывалась на него и снова возвращалась к ревущему младенцу в обгаженном памперсе. Он был свободен.

...

— Ангус, вставай, сволочь пьяная.

Кто-то заржал над ухом, и Ангус поморщился, не открывая глаз.

— Вставай, лунатик, — заржали еще громче, и острый носок сапога ощутимо пнул его под ребра.

— Не мешай ему, он сны смотрит, — заржали с другой стороны блеющим подвывающим дискантом. — Он же во снах богатый человек...

— Ага, и жена у него есть… Во сне, — еще громче заржали над ухом. — Ангус, давай, давай, не спишь же уже. Что, от жены не оторваться? Так подождет, чай не бросит… Во сне то...

Ангус приоткрыл глаза и с омерзением отвернулся от вонючего рта десятника.

— Отстань, а? Не моё дежурство, вот Головешку пошли.

Чернявый, словно головешка, и такой же иссушенный стражник приподнялся на локте и, отплевывая солому вперемешку с кашлем, просипел:

— Твоё время, малахольный. Спать меньше надо, всю жизнь проспишь.

Закашлявшись, он почти упал обратно на солому и отвернулся к каменной стене, выдавливая из себя легкие и судорожно хватая воздух вместе с соломой подстилки.

Ангус покосился на него, потом поднял глаза на усмехающегося десятника.

— Что, разве уже заутреня?

— Заутреня, заутреня, — осклабившись, закивал тот. — Давай, поднимайся, пока я тебя не пришиб. Ты в каком порядке меч держишь, скотина?

Ангус огляделся вокруг в поисках меча, пошарил под соломой, потом покосился на ухмыляющегося третьего стражника.

— Вор, — тихо сказал он, — отдай.

— Что? — ощерил тот последние два зуба, но Ангус глухо и зло повторил.

— Отдай меч.

Стражник зыркнул на десятника и вытянул из-под себя ножны.

— Спать меньше надо.

— Не твое собачье дело, — буркнул Ангус, тяжело поднимаясь. — Дернул же меня черт рассказать вам… Все своими грязными ртами испохабите.

Десятник посторонился, пропуская его. В нише в стене было тесно, и оказавшись в коридоре Ангус потянулся, расправляя плечи.

— Ведро возьми, — мерзко усмехнулся ему в спину десятник. — Ты сегодня в башне.

Ангус судорожно сжал в руке ножны и, резко повернувшись, уставился в ухмыляющуюся щербатую рожу.

— Не моя очередь, — глухо прохрипел он.

— Твоя, — со злобным удовольствием ответил десятник. — Я сказал — значит твоя.

Ангус шел по темному коридору. Вдетые в кольца, чадили факелы, отбрасывали причудливые тени на грубый камень стен. Тени то превращались в заснеженную улицу, пушистой легкой поземкой кружились вокруг стройной фигуры. То очерчивали стол у большого окна, на котором стояли бокалы и тарелки с дымящейся едой, ему даже казалось, он помнит вкус и запах. То призрачными штрихами рисовали полутемную спальню и покатые женские плечи. Тени рисовали счастье.

В руке Ангуса покачивалось наполненная до краев водой бадья. Вода от мерных движений плескалась и выплескивалась. Он прошел коридор, поднялся по лестнице. Башня была высоко. С каждым шагом его словно придавливал к земле все более тяжкий груз. Поднявшись на последнюю ступеньку Ангус задержался на секунду, глубоко вздохнул и толкнул низкую тяжелую дверь.

Большой зал, занимающий всю площадь башни, розовел в лучах восходящего солнца, заглядывающего в огромный проем, выходящий на восток. За тремя другими проемами ночь еще клубилась сумраком, сопротивляясь восходу. Ночная прохлада наполняла зал, постепенно оседая росой, и изъеденные железные кольца, вкрученные в стены, уже поблескивали драгоценными каплями. Запах свежести почти смывал острый запах дракона.

Дракон сидел посередине зала спиной к двери на разворошенной, словно разоренное гнездо, куче сена, заляпанной грязью и кровью. Рождающееся солнце высвечивало каждую чешуйку на его шкуре, превращая в крошечную драгоценность, кожистые крылья, еще не сложенные после дальнего полета, угрожающе подрагивали. При звуке скрипучих петель тяжелая шипастая голова медленно обернулась.

— Ну что, скотина, опять по болотам шлялся? — Ангус вошел в зал, захлопнул за собой дверь и со стуком опустил бадью на каменные плиты пола. От раздраженного движения вода выплеснулась волной и растеклась мокрым пятном у его ног.

Дракон мигнул, перепончатое веко на мгновение пригасило мрак узкого зрачка, и тут же безжизненным взглядом ящерицы снова уставился на Ангуса.

— Ну что смотришь? — зло спросил Ангус. — Мерзость ты перепончатая.

Дракон на секунду приоткрыл пасть, между рядами зубов острой красной молнией мелькнул язык, и отвернулся.

Ангус тоскливо посмотрел на его грязные, облепленные мокрой землей лапы с забившейся под когти зеленой тиной и сгустками чьей-то крови, вздохнул и обреченно потянувшись за бадьей тихо, с горечью, добавил:

— А мне такой сон снился...