Служба контроля за тряпичностью

Иногда, очень-очень редко, когда мне совсем уж невмоготу становится собственное общество, я начинаю веселиться с телефоном.

Набрать случайные цифры и позвонить — не весело. А вот придумать систему подбора цифр — другое дело.

И, развлекаясь таким образом, одним скучнейшим летним днем, я обнаружил великую службу.

— Алло, — обычно голос на той стороне трубки кажется чуть более растерянным — все же человек думает, что ему позвонил кто-то незнакомый. Или кто-то ошибся номером. А это в любом случае неловко. Так уверенно отвечают только из каких-то учреждений.

— Здравствуйте. Позвольте мне уточнить, куда именно я попал?

— Конечно. Вы позвонили в Службу Контроля за Тряпичностью, — обладатель голоса получает, наконец, какой-то определенный пол. В данном случае — мужской.

— За… чем?

— Тряпичностью. Вы никогда не чувствовали себя тряпкой? Не казалось ли вам, что своим бездействием вы уничтожаете какую-то часть своей жизни?

Кто-то веселится не меньше, чем я, судя по всему.

— Простите, я позже перезвоню.

По правде говоря, меня довольно смутил этот звонок. Даже если кто-то всего-навсего разводит случайных собеседников, то все же делает это весьма красиво. Надо же было придумать — Контроль за Тряпичностью. Почему именно такая формулировка? Почему такие странные слова?

Но я никогда не чувствовал себя тряпкой. Я счастлив. Моя жизнь, конечно, не очень хороша, но я справляюсь. И я не стану просить у кого-то помощи — я сам по себе силен, я не какая-то там тряпка, нуждающаяся в поддержке...

Но разве не признак ли… тряпизма… то, что я никогда не могу просить помощи, а все плыву по течению или лечу в направлении движения ветра? Я не могу сказать «нет». Черт, да я даже не могу признаться в любви. Уже месяца два я рассыпаюсь на намеки, но прямо передать свои эмоции не в силах.

Тянусь к ноутбуку, чтобы написать объекту своих чувств, но замираю. Как и всегда. Я не могу ничего написать ей, я не могу сказать ей, что чувствую, как и не могу спокойно жить, не признавшись. Как ни как, я почти официально признаю, что влюблен.

Проходит еще несколько часов, уничтоженных на бессмысленные поступки: приготовить печенье, посмотреть фильм, поглядеть в окно, чтобы в очередной раз понять, что же напоминает мне неловко раскинувшаяся яркая клумба. Обычно она напоминала огромного павлина, спрятавшего голову под сломанным крылом, но сегодня она напоминает изможденное, запачканное красками лицо неаккуратного старика-художника.

Но делать нечего, а потому я, дабы не терзать себя продумываниями новых планов на тему будущего признания, набираю номер Службы.

— Здравствуйте, спасибо, что позвонили снова.

— Здравствуйте… — определитель номера, конечно, славная штука — вот как помогает обескуражить звонящего.

— Итак, вы желаете пожаловаться на некоторую тряпку?

— Да. Знаете ли… Есть одна тряпка, которая безумно мешает мне жить.

— Что ж, расскажите подробнее, мы попытаемся вам помочь. Или вышлем машину скорой тряпочной помощи.

— Эта тряпка ничего не может сказать. Может сделать почти все, что угодно. Хоть горы свернуть, если понадобится. А сказать — никогда.

— Знаете, это довольно типичное поведение для скрытой тряпки. Как вы думаете, она хочет измениться?

— Хочет.

— Отлично. Продолжим?

— Да… А вы можете представиться?

Молчание.

— Возможно, — неловкий кашель. — Теоретически мы не имеем права, но если вы так просите. Это не настоящее мое имя, но, надеюсь, вам и этого хватит. Зовите меня Томас. Можете просто Том. А вы?

— В таком случае, я Франц.

— Нравится это имя?

— Ассоциация.

— С девушкой?

— Да. Она меня так называла. Когда мы встречались.

— Почему расстались.

— Именно из-за этой тряпки.

— Все еще ее любите?

— Да.

— Не можете признаться?

— Да.

— А хотите, Франц?

— Хочу.

— Подождите пару минут, не бросайте трубку. У меня звонок по параллельной линии — этот человек уже в 8 раз звонит — у него серьезные проблемы. Я перезвоню.

Но минута сменяется минутой, а он все не звонит. Это не то что бы тревожит меня, но заставляет все больше и больше погружаться в свои печальные мысли. Но как бы долго я ни размышлял, я все равно не могу решиться что-либо рассказать своей возлюбленной.

И потому я пеку печенье.

Хотя, по правде говоря, я не умею готовить. И не знаю, почему из той невнятной смеси ингредиентов, которую я хладнокровно создаю в рамках небольшой серой чашечки, получается что-то съедобное.

Вот оно в духовке. Совсем скоро я буду сыт. Впервые за долгое время…

Но звонит телефон.

— Да?

— Франц, простите, что так поздно звоню. Как вы?

— По-прежнему не могу справиться с тряпкой.

— А я могу вам помочь, — не спрашивает — утверждает. — Позвоните этой девушке. Скажите ей… Скажите, что у вас сгорела плита, вам негде готовить, что она могла бы вам помочь. А когда согласится, говорите, что чувствуете.

— А если не согласится?

— Все равно говорите, что чувствуете.

— А если плохо отреагирует?

— Какая разница? Вам что, есть что терять? Не смешите.

— Постойте, вы говорили про плиту… Подождите!

Бегу на кухню, тушу горящую плиту, грущу над мертвым печеньем и буквально лечу к телефону.

— Плиту сожгли, да?

— Ага.

— Я же говорил. Так звоните же.

— А зачем вы мне так помогаете?

— Если я вам помогу, то перейду из этой службы в реабилитационную. Там помогают тряпкам, уже совершившим первый шаг на пути изменения. Всю жизнь мечтал там работать.

— Удачи вам, Том.

— И вам, — отключается.

Но я не могу позвонить. Как и всегда. Мне необходимо еще немного помощи. Я терплю примерно полчаса, а потом срываюсь и перезваниваю Томасу.

— Том, отправьте, пожалуйста, машину, — диктую свой адрес.

— Хорошо. Адрес девушки назовите.

— Зачем?

— Надо.

Называю.

— В течение часа подъедет. Жаль, что вы сами не захотели справиться.

— Это же не повредит вашей карьере?

— Ни в коем случае. Не стоит беспокоиться из-за меня. Я уже собираю вещи для переезда в новый офис. Спасибо вам, Франц.

— И вам.

Час все не заканчивается. Бесконечное время.

Дверной звонок. Вскакиваю и мчусь к двери. Воняет горелым. Ужасно…

На пороге стоит невысокий парень в маске. Фигура скрыта тяжелым темно-синим балахоном. Но чувствуется почему-то, что это мужчина. Рядом с ним — мешок. Большой. В руках незнакомец держит букет бардовых роз, таких, какие нравятся моей любимой.

— Распишитесь в получении помощи от СКТ, — протягивает какую-то бумажку. Ставлю свою подпись, отдаю.

Он вносит мешок в прихожую, кладет сверху букет и уходит.

Развязываю мешок. Знакомое лицо, знакомые глаза, связанные руки, заклеенный серой лентой рот. Что?

Я прижимаю букет к груди, снимаю ленту, гляжу в ее перепуганные глаза, на ее судорожно дрожащие губы, и не позволяя сказать ни слова, произношу то, чего не сказать теперь просто не могу:

— Я люблю тебя.

И плевать, что будет дальше.