Скользящие-в-ветвях

СКОЛЬЗЯЩИЕ-В-ВЕТВЯХ.

— Вас всех убьют, — сказал я, понимая, что к моим словам никто не собирается прислушиваться, — просто покосят из пулемётов, понимаешь?

— Ага, — рассеянно протянул Слава, изучая содержимое потрёпанной сумки, — что ты сказал?

— Сказал, что вас перебьют из пулемётов, — устало повторил я, — из пяти больших пулемётов, установленных в конце засеки, три — в кустах и ещё два на большом дереве.

— И всё это ты увидел во сне, — Славик закрыл сумку на взвизгнувший замок и широко усмехнулся, — признайся — тебе стало страшно, и ты придумал эту побасёнку. И ещё, хорошо, что ты портишь нервы только мне. Миха, как пить дать, сказал бы, дескать ты продался Бугаю, чтобы он оставил тебя в покое. Ну подумай сам: откуда там возьмутся пулемёты? Я сам вчера излазил там всё от и до: сначала идут густые заросли какой-то колючей хрени, потом — обрыв и река. Вертухаи обопьются самогона и будут резаться в карты, а мы потихоньку проползём полста метров и— здравствуй свобода! Что скажешь?

Я покачал потрескивающим черепом.

— Я не побегу. Мне трудно объяснить, но мои сны, это — не совсем сны, не те сны, которые я видел раньше.

Слава как-то странно посмотрел на меня и хмыкнув, повесил сумку на плечо. Потом пожал плечами.

— А ещё поговаривают, — вполголоса пробормотал он, — дескать Серый оставил тебе наколочку, про тайную тропку отсюда и ты её приберегаешь до лучших времён. Пропал то он бесследно, Бугай вон, до сих пор, волосья на жопе рвёт.

— Я уже устал повторять: не знаю, как он исчез. Лёг спать, а когда проснулся — койка уже пустая.

— Ну да Бог вам судья, — Слава хлопнул меня по спине, — пошли. Не хочешь валить с нами, окажешь последнюю помощь — постучишь топориком, типа мы все в работе. Ну а как шум подымут с тебя взятки гладки — ничего не видел, ничего не знаю.

— Ага и Бугай мне тут же поверит, — я покивал, невесело усмехнувшись, — он за Серого чуть печень не отбил, с-скотина. Если бы не комиссар, точно — хана бы...

— Комиссар — мутная рыба, — пробормотал Слава, остановившись на пороге барака и подозрительно всматриваясь в вышки охраны, — нет, приятель, у тебя — типичная лагерная паранойя и сны твои — обычный бред. Если бы уроды готовили нам пакость, прикинь, какой шухер бы уже поднялся!

Мы прошлись между гладких коричневых стен, поросших длинным седым ворсом древожёрки и остановились у каменного столбика поилки. Слава достал из сумки древнюю алюминиевую флягу и наполнил её до горлышка, после чего наклонился и жадно хлебнул мутной зеленоватой влаги. Другой воды на территории лагеря для заключённых не предусмотрели, а пить из рек, озёр, да и просто луж категорически не рекомендовалось. "Козлёночком станешь" — мрачно шутил Бугай, пристрелив очередного несчастного, поражённого странной и неизлечимой хворью. Сам сержант, как и прочие вертухаи, пил исключительно из пластиковых баков, которые сбрасывали вертолёты, прилетающие раз в неделю.

Вырубка вплотную примыкала к лагерю и именно эту часть периметра охрана даже не пыталась контролировать. Не имело смысла. Здесь начинались совершенно непроходимые заросли, кишащие неведомыми зверушками, разной степени смертоносности. Больше всего страшили смутные зелёные тени, скользящие в ветвях на грани восприятия. Поговаривали, дескать именно они повинны в исчезновении вертухаев, вроде бы, как стопроцентно защищённых бронёй вышек.

Совсем тихо нам проскользнуть не удалось. Два мордоворота в расстёгнутых камуфляжных рубашках, игравших в карты на старом пне двухметрового диаметра, заметили нас и лысый, с татуировкой молнии на блестящем черепе, поманил скрюченным заскорузлым пальцем. Второй, поросший иссиня-чёрной щетиной, отложил колоду и плюхнул из термоса в два пластиковых стаканчика. Омерзительно пахнуло бурдой, которую Авиамеханик гнал из опилок на центральном складе.

— Какого не на точке? — дрогнувшим голосом осведомился лысый и не глядя подхватил налитый стакан, — если Бугай увидит, как вы шаболдаетесь без дела — шкуру спустит. С нас. А я вас потом натяну по самое не балуйся. Уяснили, доходяги?

Второй жадно влил в себя коричневую бурду и бессмысленно захихикал.

— Так точно, — другой ответ даже не обсуждался, — разрешите отправиться к месту выполнения работ?

— Мухой, уроды!

На лесосеку вертухаи не заходили, хоть это и вменялось в их обязанности: опасались нападения лесных тварей. Под вечер, изрядно набравшись храбрости, кто-то из охраны подсчитывал поваленные деревья, тут же увеличивая их количество раза в два и загонял зеков обратно, в бараки. Поговаривали, что именно на это опасное занятие сторожа целыми днями и резались в карты.

Срубленные деревья никто и не пытался убирать — они лежали на том же месте, где их повалили. Ни брёвна, ни даже доски вывезти не было никакой возможности. Да и незачем: почти вся промышленность похерилась после начала Волны. Ходили слухи, дескать в других лагерях, заключённые, так же бессмысленно, дробили камень и добывали соль. Целью работы стала сама работа, тяжёлая и бесконечная.

— Ну, вот и всё, — Слава похлопал меня по плечу и поправил ремень сумки, — последний раз предлагаю...

— А я последний раз предупреждаю, — я взял его за лацканы робы и посмотрел прямо в глаза, горящие огоньком возбуждения, — там стоят пулемёты и вас всех перебьют.

— Ладно, — он криво ухмыльнулся, освобождаясь, — жаль одного: не увижу, как взбесится Бугай, когда узнает. Ну, пока.

Я бы пожелал ему удачи, но отчётливо понимал: у этого побега нет ни единого шанса. Сны, про которые я пытался толковать товарищу не имели ничего общего с обычными сновидениями. Их чёткость и связность поражали не меньше, чем отсутствие обычной человеческой логики. Существо, чьи видения являлись мне по ночам, жило в мире, который пересекался с нашим, как могут пересекаться две пересекающиеся плоскости: одной лишь тонкой линией. И вот в этом ничтожном промежутке сегодняшней ночью я наблюдал, как пыхтящие вертухаи, повинуясь повелительным указаниям Бугая, тянут пять пулемётов и цинки с патронами в самый конец засеки. Именно туда, откуда Миха планировал исход доверившихся ему людей.

Провожая взглядом Славика, перешедшего на быструю трусцу, я почти автоматически взял топор и начал лениво постукивать им о морщинистую броню огромного, в четыре обхвата, дерева. Ещё один забавный факт: вместо бензопил, которые бесполезно ржавели на складе, нам выдавали тупые сколотые секиры. Ибо, как ехидно заметил кладовщик: "Нам не нужно, чтобы вы работали, нам нужно, чтобы вы сношались".

Мысли, тем временем, вернулись к беглецам. Как Миха, прибывший с последней партией, сумел так быстро убедить весь барак, что его безумный план имеет все шансы на успех? Чёрт его знает. Робкие возражения, дескать на сотни километров вокруг только непуганый лес, полный диких тварей, разбивались о яркий блеск серых глаз, уверенное выражение лица и решительные рубящие движения рукой. Со слов мощного здоровяка выходило, что в полусотне километров к западу, когда-то существовал военный аэродром, где, возможно, уцелели работоспособные вертолёты. Кроме того, там ещё должны оставаться запасы армейского продовольствия.

Взмахнув топором в очередной раз, я замер, ошалело уставившись в заросли, слева от объекта приложения моих сил. Нет, и до этого мне приходилось видеть зелёные тени, но так близко...

Силуэт напоминал человеческую фигуру, но оценить подробности оказалось невозможно: взгляд словно увязал в струящемся тумане, размывающем очертания существа. И только глаза на неразличимом лице, горели подобно двум фонарикам. От их света я ощутил давление на виски, точно меня стремительно погружали на огромную глубину. Кажется, тварь пыталась сотворить со мной какую-ту гадость. В глазах рябило, сердце колотилось и ощутив головокружение, я выронил топор, рухнув на одно колено.

В этот момент глухо треснули пулеметные очереди и гулкое: "Ду-дут" заметалось между деревьев. Давление на виски тотчас исчезло, а когда я сумел поднять голову, то не обнаружил и самого зелёного существа. Ф-фух, пронесло!

А вот пацанов — нет. Пулемёты били не переставая, короткими злыми очередями и вглядываясь в колоннаду леса, я поневоле представлял, как валятся в высокую траву фигурки с надписями: "Дальлаг" на спинах. Пулемёты, увиденные мной во сне, очень напоминали Серафимов из прошлого пятнадцатилетней давности, когда я проходил службу в Приморье. Жуткое оружие, не оставляющее жертве ни единого шанса.

Всё. Очереди смолкли и после нескольких секунд абсолютной тишины, пару раз хрустнули одиночные выстрелы. Стало быть, раненых решили не оставлять. Всё логично: лазарет должен оставаться пустым, чтобы кум в видеоотчёте центру мог спокойно доложить об успешной борьбе со всеми видами болезней. А потом, как всегда, пойти и нажраться, оставив Бугая за старшего.

Я стоял, прижавшись спиной к ребристой коре, когда услышал тяжёлые шаги и сопение, знакомое до боли.

— Эй, ты! — смачный плевок, — а ну, выходи, падла!

— Заключённый четырнадцать — сто пятьдесят восемь, — я вышел и замер, пребывая в высшей степени офигения, — а...

Видимо с целью вывести меня из шокового состояния, Бугай ударил с левой, вынудив переломиться пополам и ткнуться лбом в листву, перемешанную с травой. Я ещё пытался удержать рвотные позывы, когда второй удар, по рёбрам, напрочь перебил дыхание и прокатил по земле. Оставалось лишь пялиться в бездонное синее небо, на фоне которого плыли два невозможных сателлита: головы Бугая и Михи. Оба улыбались.

— Ну что же ты, сучёныш, так меня подвёл? — Бугай наклонился и взяв за ткань робы, легко, точно я ничего не весил, прислонил к дереву, больно приложив головой, — я всё надеялся увидеть тебя среди этих баранов, специально сам стал за гашетку, а ты, говнюк, не пришёл. Ай, ай!

— Не понимаю, о чём речь, — прохрипел я, — выполнял мероприятия, согласно расписания, зоны работ не покидал.

— И уже не покинешь, — Бугай достал из кобуры пистолет и приставил к моему лбу. Дуло оружия оказалось ещё тёплым. Теперь понятно, кто добивал раненых, — итак, я последний раз спрошу, как умудрился дёрнуть твой корефан и если не ответишь — сдохнешь, при попытке к бегству, вместе с остальными. Ну, сука, отвечай!

Я смотрел в тусклые зелёные глаза и отчётливо понимал: пришла смерть. Рассказывать мне было нечего. Точнее, была одна вещь, о которой я никому не поведал, но в неё, всё равно бы, никто не поверил.

Серый, накануне исчезновения, пластом пролежал в бараке, сотрясаясь в приступе непонятной лихорадки. Об этом знали только я и Слава, сумев провести пьяных вертухаев. Вариантов оставалось немного: отвести больного в лазарет, где Бугай, через час-другой, пристрелил бы болезного или дать отлежаться. Бывало такие хвори сами по себе проходили через несколько часов.

Так получилось и в этот раз. Когда все вернулись в барак, Серый уже чувствовал себя намного лучше и даже сумел сесть, но от пайки, всё же отказался, сославшись на отсутствие аппетита. Мы съели его долю на пару с Сявой, подшучивая над богатыми, у которых свои причуды. Ночью мой сосед пробормотал нечто странное, насчёт открытого пути, но я уже засыпал и не стал переспрашивать. Вот и всё. Утром койка оказалась девственно пуста, а двери барака, как всегда, наглухо опечатаны. Электронная система не зафиксировала нарушения периметра и это больше всего выбешивало Бугая, считавшего, что каждый зека обязан покидать лагерь только ногами вперёд.

— Отставить, — голос негромкий, глуховатый, но исполненный необыкновенной властности, словно говорит президент или король, — доложить ситуацию.

Комиссар остановился в паре метров от нас. Худощавая фигура, упакованная в чёрный френч без опознавательных знаков и тёмные штаны, опускающиеся на блестящие туфли. Отрешённое бледное лицо, как обычно, напоминает лик святого с иконы, а глаза скрыты под солнцезащитными очками. Никто не знал, сколько комиссару лет, но в чёрных волосах тянулись белые нити, контрастируя с безукоризненно гладкой кожей лица. Загадочная личность.

Бугай недовольно крякнул и отпустив меня, принялся неохотно заталкивать оружие в кобуру. Миха, злобно косясь в мою сторону, сделал попытку спрятаться за спину охранника. Оба то и дело посматривали за спину комиссара, где стояла его личная охрана: два безмолвных великана, с автоматами наперевес. Телохранители никогда ни с кем не общались, напоминая безмолвных человекообразных автоматов, тенью следующих за хозяином.

— Предотвращена попытка массового побега, — лениво пробормотал Бугай и демонстративно сплюнул, — благодаря принятым оперативным мерам и самоотверженности персонала.

— Оставьте это для отчётов, — комиссар шагнул вперёд, а Бугай, неожиданно, шумно сглотнул и попятился, — мне, как офицеру высшего ранга доступа, доступны самые топовые циркуляры. Итак, финансирование, в очередной раз, урезали, в связи с чем принято решение сократить количество осужденных. С этой целью во все пункты Дальлага направлены специально обученные агенты-провокаторы. В данном случае, агент Миха, он же — Прямой, он же — Круча, — у Михи отвисла челюсть, — полностью выполнил поставленное задание. Приказываю: посадить его в карцер, до получения дальнейших распоряжений. Этого, — комиссар ткнул пальцем в меня и задумался, — через десять минут доставить к моему кабинету. Целого и невредимого.

— Слушаюсь, — брякнул Бугай, пробормотав краем рта что-то, типа: "Сука". Бровь комиссара тут же приподнялась и охранник, чертыхнувшись, повторил, — слушаюсь. Будет сделано.

— Меня в карцер? — взмыл Миха, стоило комиссару исчезнуть за деревьями, — ты же обещал...

— Заткнись, — Бугай замысловато выругался, — сам видишь, как вышло. Ну ничё, перекантуешься пару суток, а после чегой-то придумаем.

— Ах ты ж тварь! — я-таки сумел подняться на ноги, ненавидяще уставившись на провокатора, — иуда, сука! Из-за тебя столько пацанов загнулось.

— Повякай, — Бугай хлопнул волосатой пятернёй по открытой кобуре, — я ведь могу и понести заслуженное наказание, за неисполнение приказа, а на тебя списать подставу. Поэтому, засохни и скажи спасибо, что жив остался.

Охранник громко свистнул и на зов тотчас примчались два бритоголовых толстяка, воняющих самогоном и кислым дымом. Группа, мать её, поддержки. Бугай их что, за деревом держал? Боялся, сам не справится?

— Сява, — "бульдог" со сплющенной мордой кивнул, — этого в карцер. Пусть перекантуется. Если кто из доходяг заметит, как ты его прёшь, дай в пузо, пусть думают, что случайно попался. Кузьма, — курносый "поросёнок" сделал неуклюжую попытку стать по стойке смирно, — какого выделываешься? Это чмо тащи прямиком к комиссару и пусть все видят, куда ты его прёшь. Не вздумай бить, ни в коем случае.

Чёртова скотина решила в обязательном порядке подписать мне смертный приговор. Если наши подозревали кого-то в сотрудничестве с администрацией, того немедленно тихо душили ближайшей ночью. Бугай, ухмыляясь, покивал, глядя на моё лицо и отпустил пинок, на прощание.

Обычно лагерь в рабочее время пустует и лишь ветер гонит мусор среди запылённых коробок бараков, да когда-никогда пройдёт скучающий вертухай, от нечего делать, активирующий окна обзора в наших обиталищах. Естественно, по закону подлости, сегодня всё пошло не так.

Дежурная смена выбралась из кухни на перекур и теперь с мрачным любопытством наблюдала за нашей неразлучной парочкой. Жирдяй Кося, которого долго, но бездоказательно, подозревали в крысятничестве, тотчас принялся шептать в ухо Верзиле, а тот согласно кивал, морща пожёванную физиономию. Вообще то уголовники не лезли в дела политических, но для поднятия авторитета могли запросто прирезать стукача. Ч-чёрт!

Угу. Вот ещё и бригада доходяг-уборщиков с мётлами прошаркала мимо, и никто не упустил случая покоситься в нашу сторону. Кузьма покровительственно похлопал меня по плечу и склонившись к уху, злорадно прошептал:

— Хана тебе, урод!

А то я ещё не понял.

Блок бараков закончился, сменившись административным сектором. Здесь начинался другой лагерь, с собственной охраной и другими порядками. Подтянутый солдат в бронике, с коротким автоматом под мышкой, презрительно оглядел моего сопровождающего и лишь после нажал на кнопку. Вопросов задавать не стал, значит комиссар уже дал распоряжение.

Пытаясь хоть как-то отвлечься от гнетущих мыслей о погибших товарищах и собственной незавидной судьбе, я задумался: на кой я этому странному человеку? Обычно эта смесь психолога и политрука не вмешивалась в дела зеков, лишь наблюдая издалека за работой или делая записи в крохотном терминале. Однако несколько раз он весьма серьёзно наседал на кума и тот тотчас шёл на попятный, выполняя указания комиссара. По слухам, тот даже появился как-то необычно; в одно прекрасное утро выйдя из кабинета предшественника и отрапортовав коменданту. Как вертолёт сумел так тихо доставить его и забрать предыдущего, никто не понял. Да и охрана эта...

Два офицера, тихо беседующие у радиорелейной будки, увидев нас, переглянулись и один тотчас бросил короткую фразу, явно адресованную конвоиру. Второй расхохотался, а Кузьма тихо выругался: внутренняя и наружная охрана друг друга крепко недолюбливали.

Вот и наша цель: крошечный белый домик с блестящей вывеской у входа: "Офицер психологической поддержки". Сам я тут не бывал, но Серый подробно рассказывал, что комиссара пару раз вызывал его и вёл разговоры на какие-то дурацкие темы. В чём заключалась суть бесед, товарищ так и не понял, дескать, офицер вёл себя странно, точно что-то недоговаривал.

Оба телохранителя были тут, как ту, одинаковые, словно близнецы или клоны. Лиц не разглядеть, под чёрными забралами шлемов, а тела настолько неподвижны, что солдат можно спутать с манекенами. Одна из "кукол" внезапно пошевелилась, и рука в перчатке ткнулась в грудь Кузьмы.

— Ты чегой? — он попятился.

— Жди здесь, — прошелестел бесплотный голос и забрало повернулось ко мне, отразив костистое лицо и серый ёжик волос, — проходи.

Дверь загудела и скрылась в стене постройки, освободив небольшое квадратное помещение, напоминающее шлюзовую камеру. Чёрт, да это она и была! Я только сейчас сообразил, какая штуковина стояла здесь, замаскированная под обычный домик. Мы выпускали такие, сразу после начала Волны. Убежище, вот как они назывались. Эта штуковина могла спокойно выдержать ядерный взрыв, находясь недалеко от эпицентра, давление на дне Мариинской впадины и жар в жерле вулкана. Их заказывали олигархи, изо всех сил пытающиеся выжить во взбесившемся мире. Чудны твои дела, Господи.

Дверь встала на место и тихо зажужжала. Потом отворилась другая и я вошёл в помещение, настолько плохо освещённое, что первое время я не видел ровным счётом ничего.

— Проходи, — голос комиссара доносился откуда-то справа и проморгавшись, я обнаружил там тускло светящийся портал терминала. Бледно-зелёная змея медленно кружила над порталом: то ли антивирус, то ли просто обои, — присаживайся.

Сделав пару шагов на голос, я обнаружил, что терминал стоит на рабочем столе, за которым сидит хозяин кабинета в своих неизменных чёрных очках. В такой-то темени!

— Заключённый четырнадцать — сто пятьдесят, — начал я привычную лагерную мантру, но комиссар только рукой махнул.

— Присаживайся, — повторил он и оглядевшись, я увидел удобное кожаное кресло, выходец из моей прошлой жизни. Порадуйся, задница, пока тебя не оторвали!

Комиссар протянул руки к терминалу и змея рассыпалась на крошечные фрагменты, среди которых уверенно порхали тонкие пальцы, перемещая и совмещая информационные блоки. Не останавливаясь ни на мгновение, офицер бросил, словно в никуда:

— Ты ещё помнишь, как началась Волна?

— Так точно!" — ноги едва не выбросили меня из кресла. Чёртова привычка! — я тогда оказался в одном из эпицентров изменения. На моих глазах люди превращались в непонятных существ, а некоторые так и вовсе бесследно исчезали. Но, честно говоря, больше поразили машины, превратившиеся в кусты и деревья.

— Это — не начало Волны, — веско отметил комиссар и долго всматривался в замысловатую фигуру, напоминающую полупрозрачный тор, закрученный винтом, — это — её окончание, финал.

Он шевельнул пальцами и бублик обратился восьмёркой, медленно вращающейся над терминалом. Я же, всё никак не мог понять, в чём смысл нашей беседы. Вообще-то, обычно о Волне никто не хотел вспоминать: слишком много неприятного связано с проклятой катастрофой. Фактически вся прошлая жизнь в одночасье рухнула, сменившись некомфортным существованием в новом, непривычном мире.

— Начало Волны почти никто не заметил, — казалось, собеседник читает некую лекцию и это, в сочетании с началом дня, придавало происходящему оттенок сюрреалистической фантасмагории, — сначала начали исчезать люди. Ключевые личности, то ли открыто, то ли из тени, влияющие на мировой порядок. Никто не мог понять, в чём причина и даже возникла теория мирового заговора. Её несостоятельность стала очевидна, когда глава Финляндии просто растворился в воздухе, во время антикризисного совещания. Началась паника. Дальше — больше, — восьмёрка расслоилась на сотни пластин, вращающихся независимо одна от другой, — Ангелы Возмездия, Душекрады и Тени.

Угу. Это я уже помнил весьма отчётливо. Именно тогда у нас ввели военное положение и многочисленные патрули устроили активную охоту на неуловимых Ангелов. Можно было запросто получить пулю, если ты, хотя бы отдалённо, напоминал высокого широкоплечего мужчину в длинном, до пят, кожаном плаще. Моего знакомого, совсем не подходящего под описание, застрелили, потому что он испугался и побежал. У страха глаза велики.

— Как ты думаешь, — комиссар опустил руки и вращающиеся восьмёрки сложились в пирамиду, — в чём причина Волны?

Ну и вопрос! Откуда я знаю? Вряд ли его заинтересуют те варианты ответов, в которых фигурируют Страшный Суд и нашествие инопланетян. И это ещё — самые адекватные! Озвучивались и похуже.

— Не знаю, — честно ответил я, нервно ёрзая под прицелом чёрных очков, — я же не учёный какой! Да в общем то и они не сильно смогли объяснить.

— Всё очень просто, — комиссар откинулся на спинку кресла и пирамида в портале преобразилась в прежнюю змею, неутомимо кружащую над терминалом, — это — защитная реакция мира на поступки и деяния человечества.

— В смысле? — я помотал головой, — Земля пытается нас уничтожить? Так, что ли?

— Земля? — тонкие губы обозначили холодную улыбку и это оказался первый случай, на моей памяти, когда лицо комиссара отображало хоть какую-то эмоцию, — да нет, одна-единственная планета не способна на подобные фокусы. Люди сумели изгадить окружающее до такой степени, что на них ополчился весь мир. Вселенная. И у неё не было намерения уничтожать человечество, вовсе нет.

Так, теперь всё становится понятно. Так или иначе, но перемены вынудили каждого из нас слететь с катушек и если у некоторых всё ограничилось лёгким помешательством, то другие могли, раздевшись догола, поднимать голографические таблички с призывами к единению и бродить между городов, пока их не съедала какая-нибудь тварь или не пристреливал батальон миротворцев. Но оказывается, можно и так: занимая важную должность, пророчествовать помаленьку.

Я думал, комиссар продолжит свои апокалиптические песнопения, но, вместо этого, он положил пальцы на терминал и змея расплылась в лист, чернёный мелким текстом.

— Причина заключения?

— Статьи восемь-тринадцать, четырнадцать-пять и четырнадцать-пять: бродяжничество, нарушение режима проживания и сопротивление при задержании.

— Подробнее.

— Закончилась еда и я решил посмотреть, где можно чем-нибудь разжиться. Немного сбился с дороги и не заметил, как забрёл в чужой сектор, а потом попытался убежать, когда увидел патруль. Хорошо, хоть не пристрелили на месте, могло и так получиться.

— Высшее образование, — бормотал комиссар, как будто и не слыша моих пояснений, — гуманитарий из технического ВУЗа, забавно… Работа на оборонку, два рацпредложения… А вот это совсем интересно: сетевые публикации, в основном — стихотворения, хм.

Чёрт, последнего в моём деле просто быть не могло! Я же никому об этом не говорил, даже Серому! Собственные упражнения казались нелепым и даже несколько позорным занятием, который следует скрывать от самых близких товарищей. Я и печатался то под псевдонимом.

Откуда он узнал?

— Хорошо, — комиссар вытащил из ящика стола янтарную пластинку и бросил мне. Движение оказалось настолько молниеносным, что я едва успел поймать пластиковый пропуск-разрешение, — распоряжение коменданту я уже отправил, а это — для предъявления по месту, — он хмыкнул, — запрет на выход из барака сроком на три дня. Будешь находиться, вроде как под домашним арестом. Думаю, этого времени окажется достаточно.

Для чего? Чтобы остальные успели забыть про сегодняшнее? Вряд ли. Однако же, три дня жизни — тоже неплохо. Спасибо и на этом.

— Спасибо, — я поднялся, предполагая, что аудиенция подошла к концу, — разрешите идти?

Нет, всё-таки странно он двигался: только сидел за столом, а вот уже стоит рядом, протягивая руку для пожатия. Для рукопожатия! С ума сойти. Я неуверенно сжал странно твёрдые пальцы и взглянув в лицо офицера с близкого расстояния, обомлел: за тёмными стёклами очков слабо пульсировали огненные точки.

Теперь всё становилось окончательно ясно. Кибернетические имплантаты значительно увеличивали силу и скорость реакции, но сводили с ума почище любой наркоты. Крыша могла протечь в любую минуту, а дальше поведение человека, под завязку нашпигованного машинерией, становилось крайне непредсказуемым.

— До встречи, — рукопожатие прервалось и я, на дрожащих ногах, подошёл к шлюзу, — постарайся держать себя в руках.

Выйдя наружу я вновь ослеп, на этот раз от яркого света. Некоторое время постоял, привыкая, но тут грубая ладонь вцепилась в шершавую ткань робы и потянула вперёд.

— Три долбаных часа! — прошипел Кузьма, омерзительно воняя куревом и самогоном, — что можно делать три долбаных часа? Я тут едва не околел от жары! Пш-шёл.

Три часа? Да он, должно быть, шутит! Я попытался прикинуть по времени: по всему выходило, что я провёл внутри не больше двадцати-тридцати минут. Однако же шар солнца успел достигнуть зенита. Вот хренотень. Может я задремал?

Когда мы проходили мимо кухонного блока, там на корточках сидел один Верзила. Пуская дымные кольца, он следил за нами со спокойствием сытой акулы. Перехватив мой взгляд, урка медленно провёл пальцем по горлу. Стало быть, про резню уже знают все и думают, что пацанов подставил именно я. Просто великолепно! Похоже, подарок комиссара действительно бесценен. Целых три дня спокойно жизни. Да чего уж там — просто жизни.

Краем глаза я заметил за колючкой быстрое движение и остановился, напрягая глаза. Смутная зелёная тень на мгновение задержалась в сплетении лиан и сверкнув огненными глазами, растворилась в зелени леса.

— Какого встал? Я...

С вышки протяжно ударил пулемёт. Замер, а потом выпустил ещё одну очередь, чуть короче.

— Чёртовы твари! — Бугай, сжимая пудовые кулаки, злобно уставился за ограду, а потом перевёл пылающий ненавистью взгляд на меня, — куда ты прёшь этого недоноска?

Прежде чем оторопевший Кузьма сумел разродиться ответом, я молча протянул пластинку, выданную комиссаром. Перед тем, как взять его в руки, Бугай подозрительно изучил пропуск и лишь затем ухватил неповоротливыми сардельками пальцев. Тотчас разрешение выстрелило фонтаном букв, сложившихся в короткий текст на фоне эмблемы департамента здоровья нации. Вертухай замысловато выругался швырнул пластик обратно.

— Тащи его в стойло, — приказал он и скрипнул зубами, — ладно, мать его, развлечение откладывается. Вот же чёртов педик, как всегда суёт палки в колёса. Очко ему, небось, вылизывал, да, говнюк? Вы же, гомосеки, друг за друга стеной стоите, разве не так?

Семь бед — один ответ. Мне оставалось совсем немного, а рядом усердно мели плац трое зека, пытающихся делать вид, будто наше общение их ничуть не интересует.

— Ну, тебе лучше знать, сказал я, нахально уставившись прямо в выпученные глаза Бугая, оторопевшего от подобной наглости, — как у вас, вертухаев, там заведено?

Охранник приобрёл забавный окрас: лицо стало багровым с зелёными пятнами. Он подступил вплотную, с явным желанием прикончить наглеца на месте, но оглянулся на свидетелей и обуздав себя, отступил на пару шагов. Криво ухмыльнулся и с явным усилием разжал кулаки.

— Когда тебя начнут убивать, — он обозначил улыбку на варениках губ, — я обязательно приду и сниму процесс на видео. Если будет плохое настроение, включу и посмотрю ещё раз. Убери это дерьмо с моих глаз.

Стоило нам отойти на десяток метров, и Кузьма принялся тихо кудахтать, искоса поглядывая на меня. Причина его веселья стала понятна, когда дверь барака с тихим жужжанием поползла в сторону, а меня впихнули внутрь.

— Ну ты даёшь! — пробормотал сторож, — козла этого, конченного, конечно никто не любит, но чтобы так… Впрочем, тебе то уже всё пофигу. Кстати, а за кой, Бугай взялся именно за тебя?

Я только плечами пожал и Кузьма, тихо похохатывая, активировал замок двери, отрезая меня от мира тяжёлой пластиковой пластиной.

Тут же глухо щёлкнули и тускло вспыхнули полосы ламп на стенах, позволив разглядеть три ряда двухэтажных нар, заполнивших всё пространства крошечного помещения. Ровно сорок два лежака, осиротевших за сегодняшнее утро. Точнее. Своих хозяев потеряли сорок, но Миху я уже перестал считать за своего, ну а судьба моей персоны была предопределена.

Я прошёлся по бараку, вспоминая погибших товарищей. Вот здесь спал Веня, бывший скрипач, последние месяцы свободы, промышлявший налётами на передвижные продовольственные лавки. Здесь — Лёнчик, строитель, которого подозревали в серии изнасилований, но так ничего и не смогли доказать. А тут… Пришлось одёрнуть себя, хватит! И так, от всего произошедшего, меня начало морозить и подташнивать.

Пытаясь сдержать усиливающуюся дрожь, я подошёл к своей койке и сел на жёсткий матрац, бездумно уставившись перед собой. Почему так получается? Вроде жизнь успела войти в какую-никакую размеренную колею, пусть и такую дерьмовую и тут — опять! Чёртов Бугай со своим ручным провокатором, чтоб вы сдохли, твари!

Нет, ну действительно, какого хрена этот мудак так взъелся на меня? Мы тогда ещё не успели толком выйти из транспортного контейнера, спущенного с тарахтящего вертолёта, как эта татуированная гадость пнула меня в живот, сшибив в пыль бетонного плаца. После этого вертухай хлопнул по ладони шоковой дубиной и злобно уставившись на остальных, принялся зачитывать свои правила поведения. Комендант лагеря, кум, всё это время нерешительно топтался далеко позади цепочки охранников, а потом и вовсе, незаметно для всех, исчез.

Дрожь не прекращалась. Вообще то строго-настрого запрещалось среди бела дня ложиться на нары, но я сомневался, что кто-то из охраны решит навестить последнего обитателя четырнадцатого барака. Поэтому я заполз под тонкую ткань одеяла и съёжился, приняв позу зародыша.

Согреться не получалось очень долго и даже начало казаться, будто весь мир вокруг принялся содрогаться вместе со мной. Подпрыгивали нары, мелко трясся потолок, перемигиваясь раскосыми глазами светильников и ходуном ходил пол, вызывая воспоминания о пережитых днях Волны, когда землетрясения шли одно за другим, превращая города в нагромождение дымящихся камней.

Спать не хотелось, но веки, почему-то, то и дело закрывались, становясь всё тяжелее, точно неведомый чародей приделал вместо них...

… каменные плиты...

… уложенные вместо указателя. Очаровательно. Посмеиваясь, я протягиваю руку, проникая в щель между замшелыми Валунами. Точно, как я и думал. Опять шутки Златогривой. Послание от неё превращается в Огнехвоста и медленно проворачивает Время вокруг вертикальной оси. Одно из Светил тотчас меняет окрас, а второе прячется в коридоре Ветвей.

Скольжу вдоль клокочущего змея Реки, успевая заметить парочку Громил на водопое. Давненько их не было. Нужно будет оценить ближайшее Будущее и если поголовье увеличится, пригласить Стрелозуба на Охоту. Однако, помимо пятёрки лохматых Хищников, чувства фиксируют ещё одну вещь: тёмная паутинная бездна на пару мгновений приоткрывается и чей-то холодный взгляд оценивающе пронизывает окрестности.

Ждущие? Сейчас? Возможно это как-то связано с непонятным образованием, которое ядовитый Спиралехвост успел окрестить Лишаем, сравнивая с болезнью Животных. Непонятная чёрная штука, где умирают Деревья и неуклюже перемещаются вдоль одной из осей странные Существа, разительно отличающиеся от всех остальных. Златогривая даже уделила им три, два и четыре пункта по трём осям и утверждает, будто одни из них держат взаперти (тут я не совсем её понял: это — как?) других.

Златогривая пыталась объяснить смысл происходящего, но на середине подпункта мне надоело, и я утащил её на верхушку Горки, где пряталась под шатром Веток отличная кровать. Там мы смогли исполнить ничтожную часть фантазий слегка эксцентричной Дамы.

Ещё одно Сообщение распахивает радужные Крылья, и я смеюсь, оценив тот эротический подтекст, который золотой нитью сверкает между Строк. Река исчезает и в пару длинных Прыжков я оказываюсь в точке, куда меня пригласили. Это — глубокая Ночь и небольшой Грот, сияющий Светлячками, медленно роящимися под Куполом, подобно заблудившимся Звёздам.

Златогривая приветствует меня взмахом руки и показывает на большой плоский Камень в самом центре вчерашнего Дня. Теперь всё становится понятно. Похоронный Ритуал — слишком интимная вещь, чтобы в ней участвовал кто-то, кроме самого покойника и того, кто наиболее близок ему.

Танцующий Луч представляется средоточием лунного Сияния и Ветра пятью Днями раньше и кажется, его глаза способны пронзить бесконечность и отодвинуть саму смерть. Нет. Невозможно. К сожалению, мы так же смертны, как и все остальные.

— Приступим? — шелестит Златогривая и мы оба берём Танцующего Луча за руки, — не волнуйся, всё хорошо.

Умерший, повинуясь нашему зову, поднимается и мы шагаем в самый центр Нигде, Никогда и Никто.

Пронзительный сигнал побудки разорвал тишину и лампы на миг ослепительно вспыхнули, тут же вернувшись к обычному, энергосберегающему, режиму. Я привычно вскинулся, пытаясь спросонья нащупать робу на тумбочке рядом с койкой и только хлопнув ладонью по холодной поверхности, сообразил, что спал полностью одетым. Пришли и другие воспоминания. И ощущения...

Легче не стало. К дрожи и тошноте прибавилось сильное головокружение, отчего окружающий мир, помимо прежних прыжков, начал ещё и медленно вращаться вокруг меня. Можно было сколько угодно убеждать себя, что это — последствия вчерашнего стресса, но суть от этого не менялась: я — заболел. Подхватил одну из чёртовых болячек, которые либо быстр убивали человека, либо так же скоро сходили на нет, не оставив ни следа. Но в этот раз, как мне кажется, Бугай не станет дожидаться результатов.

Сил, заправлять нары, не оставалось и цепляясь за пластиковые стойки коек, я заковылял в дальний конец барака, где располагалась параша. Около выхода лежал один-единственный жёлтый контейнер — моя пайка, но при мысли о еде тошнота ещё больше усилилась. Едва сумев добраться до дырки в полу и сделать необходимое, я рухнул на гладкий кафель и отрубился.

— Поднимай этого выродка! — о, знакомый голос, — какого хрена он тут валяется?

— Сержант, — встревоженный голос Фёдора, тощего, точно жердь, вертухая, вроде как предлагающего зекам наркоту в обмен на потрахаться, — он же горячий, как печка и совсем зелёный!

— Назад! — в голосе Бугая мелькнула нешуточная паника, — надеть намордники.

Меня перевернули, и я обнаружил над собой круглую физиономию охранника, поблёскивающую пластиком глухой защитной маски. Бугай хлестнул меня по щеке, не особо сдерживая усилия и с мощным звоном окружающее обрело чёткие контуры.

— Живой, — констатировал "парамедик" и вздёрнул меня за грудки, — поднимайся. Комиссар изъявил желание видеть тебя, так что давай, топай. Может заразишь этого козла, да и сдохнете оба. Хоть какая-то польза будет.

Ух ты, я даже смог удержаться на ногах!

Свет дня хлестнул по глазам, точно огонь электросварки и я отступил назад, тут же ткнувшись спиной о твёрдый предмет. Сквозь резь и мельтешение пятен, застилавших обзор, я сумел различить отключённую дубину-шокер, которой Бугай подталкивал меня вперёд. Физиономия вертухая не вмещалась в стандартную маску и багровые щёки складками торчали наружу, щетинясь сизой небритостью. Должно быть это выглядело забавно, не знаю. В голове вовсю трезвонили раскалённые колокола, а желудок не прекращал попыток выбраться наружу.

Бугай ещё раз толкнул шокером, выпихнув меня под безжалостный свет ослепительного светила и тихо забубнил, обращаясь к спутнику. Я не смог различить ответ Фёдора, но кажется он недоумевал.

— Всё, пошёл, — в этот раз тычок оказался настолько силён, что я едва не растянулся на бетонных плитах, — шагай, доходяга чахоточная.

Пока мы шагали вдоль бараков, я даже сумел немного собраться и додумать одну полноценную мысль. Пока действует мой пропуск, барак может считаться карантинной зоной, где Бугай не имеет права применить оружие.

Но, как выяснилось, у моего доброжелателя созрел несколько иной план.

— Стой здесь, — Фёдор подтолкнул меня к стене кухонного блока, — никуда не уходи. Мне нужно, — он задумался, — отлить, скажем.

Охранник вёл себя странно, но я оказался рад уже тому, что появилась возможность передохнуть и облегчённо привалился к шершавой стене постройки. Смотреть на неимоверно яркие зелёные лапы деревьев над колючкой и ослепительное небо оказалось физически невозможно, и я тут же закрыл глаза. Наверное, я, на некоторое время, отключился, потому что пришёл в себя от низкого хриплого голоса слева.

— Вы, кумские подстилки, постоянно гоните туфту, — я разлепил сросшиеся веки и уставился на Верзилу, который сидел рядом, на корточках, — и загоняете беса. Ну, сдал ты корешей, подставил под маслины, какого продолжаешь рисоваться? Прикинься ветошью и не отсвечивай. Ясен же пень — на перо поставят, — урка шевельнул пальцами и между ними появилось короткое чёрное лезвие, — спёкся ты, фраерок.

До меня с огромным трудом доходило, о чём он говорит, и я уже собирался вновь закрыть глаза, когда твёрдая, как деревяшка, ладонь больно схватила за горло. Башка, мелкий воришка, всегда хвостом, ходивший за Верзилой, криво ухмыляясь, достал из кармана робы узкую заточку. Внезапно он нахмурился, и улыбка сползла с рябого лица.

— Длинный, — тревожно прошептал Башка, — фраерок то неправильный какой-то, весь зелёный и горячий.

— Бля, точно, да он чумной! — Верзила спрятал оружие и тут же оказался в десятке шагов от меня, — грёбанный Бугай хочет нас под монастырь подвести, с-сука! Башка, рвём когти, а этот и так — не жилец.

Наверное, болезнь мешала мне мыслить чётко и логично, поэтому я даже не сумел порадоваться чудесному спасению, а лишь облегчённо задремал. Забытье продолжалось вплоть до того момента, когда вернувшийся Фёдор со странным выражением жалости и досады на веснушчатом лице под маской, ткнул в меня шокером и приказал подниматься на ноги.

— Ну на черта оно мне надо? — бормотал охранник, — как будто своих проблем недостаточно! Слышь, доход, — я смог нехотя откликнуться, — с тобой никогда зеркала и стёкла не базарили? Ну так чтобы поддёргивать?

Сквозь глубокую апатию я ощутил укол интереса, но ни о чём спросить не успел, потому как перед глазами уже повисла знакомая вывеска про офицера и поддержку. Один из охранников, чьи позы, как мне показалось, ничуть не изменились за прошедшие сутки, поднял руку, остановив Фёдора, продолжающего бормотать про странные шутки с зеркалами и взяв меня за рукав робы подвёл ко входу. В ноздри внезапно ударил резкий аромат потревоженной древесины, который постоянно ощущаешь на вырубке. Этот удивительный парфюм, как ни странно, не потревожил мой желудок, а напротив — несколько успокоил его.

Дверь шлюза закрылась, а я только-только сподобился задать себе вопрос: зачем комиссар второй день подряд вызывает ничем не примечательного арестанта. Пытается вербовать шпиона? Так это же бессмысленно: я же засвеченный, по самое немогу и от смерти сегодня меня спасла чистая случайность — угроза другой смерти. Мысль эта показалась настолько забавной, что я даже принялся тихо хихикать.

— Проходи, садись, — хозяин кабинета торопливо собирал плавающие в портале круги и складывал из них половину шара, — я слышал, ты заболел?

— Так точно, — ух, как хорошо, когда есть возможность опуститься в мягкое кресло, — тошнит и голова кружится.

Должно быть я опять, незаметно для самого себя, отключился, очнувшись от острой боли, пронзившей шею. Открыв глаза, я обнаружил комиссара, неподвижно застывшего рядом с креслом. Что это было? Укол? Болезненные ощущения медленно отступали и тот жидкий огонь, который наполнял тело, сменился освежающей прохладой.

Офицер, как ни в чём не бывало, занял место за своим столом и уставился на меня.

— Что ты слышал об изменённых? — спросил он и мне показалось, будто я слышу странные нотки в его бесстрастном голосе.

Ну и вопрос! Пытаясь согнать в одно стадо, мысли, тотчас рванувшие по кустам подсознания, я принялся разглядывать убранство кабинета. Аскетизм его владельца просто поражал: рабочий стол с терминалом, два кресла — вот и всё! Он как, на полу спит? Или вообще обходится без отдыха? Некоторые импланты позволяли обладателям бодрствовать неограниченное время. До слёта с катушек, естественно.

— Одни слухи, — я пожал плечами, ощущая лёгкую ломоту в суставах — последствия утреннего приступа, — пока имел доступ к сети, читал сообщения о непонятных мутациях, превращающих людей во хрен пойми кого. Потом власти заблокировали общий доступ и оставили лишь канал правительственных новостей, а там про это — молчок.

— А люди ничего не говорили? — комиссар откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, — никаких баек, рассказов?

— Ха! — я не смог удержаться от смешка, — если попытаться собрать весь тот бред, который я слышал, то получится библиотека чуши в миллиард томов. Нет, я всё понимаю, но верить шизе про светящихся людей, летящих по небу или сказочкам про перевёртыши, живущих в зеркалах и жрущих мозги — вы меня извините, я не псих! Да и довелось мне видеть одного из этих ваших, изменённых, в перевалочной базе, когда нас везли в лагерь. Сидел в клетке. Весь заросший, вонючий, как козёл. Солдаты рассказали, дескать жил в норе, которую сам выкопал, по ночам выходил в город, насиловал и жрал женщин. Кажется, его потом пристрелили.

— Да, — согласился комиссар, — не очень похоже на достойную смену человеческого рода.

— А она нужна вообще, эта смена? — с горечью поинтересовался я, — уж если, как по-вашему, мир реально решил, что мы так сильно навредили ему, не проще ли просто взять и стереть человечество до основания, а потом заново создать каких-нибудь тварюшек?

— Мира гораздо милосерднее, чем это представляется людям, — мне показалось, будто тёмные стёкла очков собеседника озарились бледным сиянием, — и готов дать человечеству ещё один шанс. Вот только условия выживания очень сильно изменятся. Собственно, Волна, это и есть последовательная цепочка изменений, трансформации окружающей среды и тех, кто в ней продолжит жить.

— Ну и кто же тогда эти настоящие изменённые? — что-то во всём этом разговоре казалось мне странным. И совсем не тот факт, что один самых могущественных людей лагеря толкует о какой-то чепухе, а нечто иное, гораздо глубже. Кроме того, то ли сказалось побочное действие укола, то ли начался очередной приступ, но у меня начались галлюцинации. Стены комнаты затеяли забавнейшую игру: они-то вовсе исчезали из виду, скрываясь во мраке, то становились прозрачными, но видел я не бетонную площадку плаца с серыми домиками казарм, а бескрайнее пространство густого леса, с великанами-деревьями, густым переплетением лиан и пёстрыми птицами, беспечно порхающими с ветки на ветку.

— Что ты думаешь о тенях? — комиссар опустил руку в портал и тот отразил бледно-зелёную фигуру, казалось смазанную, от бешеной скорости.

— Ну, вер… Охранники говорят, типа это лесные твари, вроде обезьян, которые мутировали в кровососов и теперь воруют людей, чтобы спокойно жрать их в своих норах, — мне показалось или собеседник издал тихий смешок? — а комендант один раз читал настоящую лекцию про суеверия и напрасные страхи. По нему выходит, что всё это — видения, галлюцинации от болотных испарений. А вот Бугай, то есть — сержант Тарас Харитонович, тот вообще сказал, дескать наше дело — лес валить и писец.

Бледный силуэт под рукой комиссар обрёл плотность и сверкнув глазами исчез в изумрудном тумане. В тот же момент стены прекратили свои фокусы, а я ощутил неимоверную тяжесть во всём теле, точно вернулся в барак после дня тяжёлой работы.

— Тени, это и есть изменённые, — сухо пояснил комиссар и встал, — люди, пережившую мутацию и фактически утратившие связь с прежней жизнью. Ни физиология, ни образ мышления, ни сама объективная реальность у них не имеет соприкосновения с привычной человеку вселенной. К слову, они способны свободно перемещаться даже в тех измерениях, где человек имеет единственное направление.

— Это в каких же? — вяло поинтересовался я, сопротивляясь накатившей слабости, — и откуда вы об этом знаете?

— В каких? Во времени, например, — офицер протянул руку и помог мне встать. За тёмными очками всё ярче разгорался призрачный огонь, — откуда знаю? Ведём тщательное наблюдение и исследуем. Это нам просто необходимо, для дальнейшего выживания.

На улице меня встретила охрана, совершенно офигевший Фёдор и сумерки. Наступил глубокий вечер. То ли я совершенно утратил способность удивляться, то ли приступ усиливающегося озноба забивал все мысли.

— Охренеть! — бормотал вертухай, натягивая маску, — вы там чё, пялили друг друга? Восемь долбанных часов! — он толкнул меня в спину, — пшёл! А так, один хер лучше, чем торчать в Башне, где с тобой треплются зеркала.

Ноги наотрез отказывались нести вперёд и пару раз я, против своей воли, оступался и падал. Последний раз подниматься оказалось совсем нелегко, потому как окружающий мир превратился в изумрудную карусель со звёздным шатром над головой. Всякий раз, когда я пытался опереться рукой о землю, карусель запускалась и рука промахивалась. Кроме того, постоянно чудились огненные глаза, следящие за мной из-за каждого дерева. Откуда здесь, кстати, деревья?

— Чтоб ты сдох! — сопровождающий вздёрнул меня и буквально поволок вперёд, — если я, мудак, из-за тебя заражусь этой дрянью — лично пристрелю! Да шевели же ты ногами, урод.

— Что с ним? — Бугай схватил меня за ворот робы и встряхнул, — и где вас носило всё это время?

— Сидел у Глиста в норе, — Фёдор тихо выругался, — вернулся вот так вот, на ногах не стоит.

— Может он над ними какие-то опыты ставит? — я с трудом мог различить лоснящуюся физиономию, — слухи то разные ходят… Кстати, что ты за мульку тёр, про зеркала? Пацаны весь день ржут, как потерпевшие.

— Галюны какие-то, — голос охранника приобрёл жалобные обертоны, — сидел в Башне, а тут зеркало на стене начало трепаться. Втирало, типа жена моя с соседом вовсю трахается, а я тут сдохну и причём очень скоро. А потом...

— Хорош, — в голосе Бугая слышалось усталое недовольство, — сегодня отбарабанишь последний раз, а завтра я тебе рапорт подпишу на недельный отпуск, у меня ещё осталась пара бланков. Этого — в барак. Если до послезавтра не отлыгает...

Он промолчал, но всем всё было ясно и так. Однако апатия не позволяла ощутить даже тень страха, поглощая все чувства, точно бесконечный океан.

Как попал в барак — не помню. Сознание немного прояснилось, когда зашипели двери и вспыхнул тусклый свет. Тупо уставившись на две коробки пака под ногами, я побрёл в сторону койки, но до своей так и не добрался. Приступ свалил с ног на полдороге и я свалился на нары, где прежде спал Серый, так загадочно исчезнувший три недели назад. Возникло ощущение уносящего вдаль...

… потока воды...

… омывающего слабо колеблющиеся Водоросли под ногами. Остроглазая — великолепная танцовщица и каждое её движение наполнено сдержанной грацией, отчего кажется, будто ты вальсируешь с воздушным Вихрем. Остальные Пары-Тройки перемещаются по Залу Вечной Полуночи с таким же изяществом, уходя на противоположную сторону, согласно Протоколу. Если слегка отвлечься, то можно увидеть их смутные тени под ногами.

— Время, — шепчет Остроглазая и покусывает за ухо, — на счёт...

Шар Луны возникает прямо над головой, сменяя полог из переплетённых Лиан, усыпанных светящимися Цветами. Руки партнёрши разжимаются и сама она, провернув пространство на три полоборота, уже участвует в Охоте на стаю Колючек. Для Остроглазой, Протокольные Балы — тяжёлая обуза, поэтому, отбыв обязательную часть, она торопится скрыться.

— Остался без партнёрши? — Огнегривая манит пальцем из тёмного входа крошечной Пещеры, — не желаешь присоединиться?

Улыбаясь, шагаю к ней, наблюдая, как Рыбки под ногами шарахаются в стороны. Водная поверхность кажется несокрушимой, точно Скала, но стоит слегка изменить Частоту и можно оказаться в самом центре серебристой стайки, скрывающейся в лапах подводных Растений.

— Не скучал? — Огнегривая целует в губы и тащит за собой, — тебя кое кто хотел срочно увидеть.

Срочно — странное слово, полузабытое. Его употребляют лишь в тех редких случаях пространственных возмущений, когда нарушается Связь во всех направлениях.

Перед тем, как нырнуть в сумрак Пещеры, я ощущаю чей-то пристальный взгляд и оглядываюсь. Утренний Туман, верный товарищ, остановив Танец со Звёздной Пылью, внимательно смотрит на меня. Эти несколько Когда-Куда он избегает всяких встреч и разговоров, точно гибель во время столкновения с косяком Летящих, как-то изменила его. Странно, но почему-то и я не могу подобрать нужного Места-Времени для встречи, словно непонятный туман перекрыл все Пути. Пройдёт. Так уже бывало.

Пещера — не Пещера, а короткий капилляр, выводящий в День на скалистом Обрыве, у подножия которого бурлит, перекатывая Камни прозрачная Река. Мы стоим на каменном балкончике, глядя на грохочущий Поток далеко внизу и не удержавшись, я делаю шаг, опустив ладонь в ледяную Воду, кусающую за пальцы.

Брызги холодной Влаги летят прямо в лицо, когда Огнегривая плещет на меня, стоя по колено в Горной Реке. Её раскосые глаза светятся смехом, но в их глубине я замечаю тревогу. Нам нет нужды озвучивать свои мысли друг другу, поэтому я просто подхожу и обнимаю её.

— Всё хорошо.

— Принц хотел видеть тебя, — шепчет она, — одного. Когда вернёшься, — она умолкает и повторяет с большим убеждением, — когда вернёшься — непременно найди меня.

— Хорошо, — шепчу я, выходя из Воды на Травяной Ковёр королевских апартаментов, — Ваше Высочество...

Принц стоит у крошечного каскадного Водопада и задумчиво разглядывает его, подперев подбородок тонкими пальцами. Он, как обычно, сосредоточен и угрюм. Никогда не видел Его смеющимся или хотя бы улыбающимся. Должно быть именно те дела, которых чураются остальные Скользящие, лишают Его радости.

Тёмные глаза внезапно превращаются в...

… слепящие огни...

… утренней побудки, сбросившей меня с нар на холодный пол, где я и остался, не в силах даже опереться руками.

Зажужжала дверь и внутри внезапно стало очень многолюдно. Кто-то, глухо рычащий, ухватил меня и швырнул к стене барака. Впрочем, я всё равно ничего не понимал: где нахожусь, кто эти существа, обступившие меня и почему мысли, едва шевелятся, напоминая ленивых Костоног. Слово вызвало некий протест внутри, и я вдруг сообразил, что это Бугай раздражённо вопит на меня из-под пластиковой маски:

— Очнись, урод! — он хлестнул меня по лицу, — очухался, придурок? Отвечай, что тебе вчера Кучерявый наплёл? Что тебе Федька про Башню рассказывал?

— Зеркала с ним говорили, — выдавил я, пытаясь сфокусироваться на лице человека, — и вроде бы, другие стеклянные штуки. Про жену рассказывали, про скорую смерть.

— А я вчера всё мимо ушей пропусти! — Бугай выпрямился и до хруста потянулся.

— Да ну, бред какой-то, — протянул кум, стоящий за его спиной в окружении квартета телохранителей, — зеркала? Чушь!

— Чушь, это — целая смена, которая пускает слюни на линолеум! — взревел Бугай, — все похожи на чёртовы овощи. И это, между прочим, совпало с болезнью этого говнюка.

— Простое совпадение, — подал голос комиссар, стоявший чуть поодаль. Он, единственный из всех присутствующих, не носил защитной маски, — Ждущие обычно нападают не сразу, а через некоторое время. Ну, так на то они и Ждущие.

— Предлагаешь поверить в сказку о монстрах из зеркала? — Бугай презрительно ухмыльнулся и достал из кобуры пистолет, — а вот я сейчас прострелю этой дохлятине бошкуи погляжу, появятся ещё эти твои Ждущие или нет.

— У него освобождение до завтрашнего дня, — равнодушно заметил комиссар и направился к выходу, — пристрелишь раньше — отдам под трибунал; сам пойдёшь лес валить. Не выздоровеет до завтра — можешь делать с ним, что пожелаешь.

Стоило комиссару выйти, и комендант тут же испарился, словно его и не было. Бугай жестом отправил прочь остальных вертухаев и присел, прижав ствол оружия к моему лбу. Толстый палец дрожал на спусковом крючке.

— Завтра я тебя прикончу, сука! — прошипел охранник, — не знаю, будешь ты соображать к тому времени или нет, а сейчас — слушай. Вижу, ты меня не запомнил, а я твою рожу не забыл! И не забыл, как ты увёл у меня Ольку Ченцову. А я ведь на ней жениться собирался, гандон! Где она сейчас? Молчишь? А я знаю: умерла от гриппа, и ты ей, гад, ни хрена не помог! А я бы смог! — он ударил меня по лицу, — пока ещё можешь, вспоминай!

Дверь зашипела, и я вновь остался совсем один.

Если бы силы ещё оставались, я бы посмеялся. Все наши личные данные уничтожались при отправке в лагерь, поэтому Бугай не мог подтвердить свои подозрения, а с лицом он просто напутал: я никогда не знал никакой Ольки Ченцовой. Ведь забавно же, умереть, потому как тебя перепутали с кем-то другим! Впрочем, умирать приходилось в любом случае; то ли от руки Бугая, то ли от непонятной лихорадки, которая и не думала отступать.

Чтобы заползти на койку, пришлось потратить последние резервы организма и тело сейчас напоминало колбу с вакуумом. Такая же пустота царила и в голове: ни единой мысли или желания. Даже страха не осталось. Я просто лежал и смотрел в потолок, пока волны дрожи накатывались одна за другой, точно незримый прибой гнал через меня свои буруны.

Попытавшись вызвать хоть какие-нибудь воспоминания, способные скрасить последние часы, я точно увяз в липкой патокообразной тьме. Нет, моя прошлая жизнь была совсем рядом, но стоило протянуть руку в детство или юность, как ты переставал понимать, происходило это всё на самом деле или кто-то рассказал. А может и вообще, все эти картинки — только выдумки киношников.

Оставив бесплодные попытки, я просто лежал на нарах. Время струилось мимо, подобно водам горного потока из ночного сновидения. Почему-то именно сны последних ночей выглядели по-настоящему живыми и чёткими, легко затмевая реальность, проваливающуюся в тартарары.

Щёлкнули, отключившись, светильники и барак погрузился в непроглядную тьму: значит пришло время сна и у меня оставалась одна-единственная ночь. Самое обидное, что болезненная дрожь прекратилась и в теле появилось необыкновенное ощущение воздушной лёгкости. Казалось: оттолкнись — и ты взлетишь к низкому потолку… Да что там — пролетишь сквозь!

Как вообще могут преграждать дорогу эти нереальные образования, без задержек пропускающие свет ночи и дыхание леса? Я легко поднялся с уродливого ложа и внимательно осмотрелся по сторонам: вокруг такие же странные штуковины, но заполненные слабой пульсацией жизни. Некоторые её представители выглядели чуть ярче и перемещались взад-вперёд.

Внезапное ощущение угрозы вынудило меня обернуться, и я успел заметить, как тёмные щупальца медленно уползают в серую дыру, а холодный взгляд прячется во мраке Нигде.

— Не бойся, — Принц останавливается рядом и движения Ждущего тотчас становятся суетливее и быстрее, — он сейчас сыт, да и не рискнёт напасть на пару Скользящих.

— Почему я тут и сейчас? — в памяти странный провал, точно после нашей встречи я куда-то исчез, — почему на мне эта дрянь?

— Ты болел, — спокойно поясняет Принц и взяв за руку, ведёт наружу, — с нами такое случается. После смерти. Приходится некоторое Время и Место следить за больным, помогая ему.

Да. Я вспомнил. Это и есть Работа Принца: присутствовать среди Больных, ожидая, пока кто-то из них начнёт Выздоравливать. Поэтому Принц никогда не улыбается и сторонится остальных Скользящих. Маска, которую он вынужден носить, не слишком приятна для Восприятия.

— Спасибо, — я искренен в своей Благодарности.

Мы снаружи, и я замечаю, как особо яркий пульсирующий Огонь направляется в то Место-Время, где находился Больной. Тихий лязг, шелест и Существо вспыхивает, источая Ярость и Отчаяние. Какая-то История, которая мне уже не интересна.

Принц сопровождает меня до самой Разделительной Полосы, где Деревья входят в полную Силу, а Воздух пахнет Свободой.

— Дальше — сам, — тёмная уродливая Маска вновь скрывает изящные черты лица, — Огнегривая ждёт тебя.

Я знаю. Вижу!

Некоторое Время я стою неподвижно, а потом срываюсь с Места и лечу Вперёд-Вперёд, не разбирая Пути. Серебристые Стволы, Лианы, Ветки мелькают по сторонам, и пробудившиеся Птицы взлетают в тёмное Небо.

Свобода!

Тяжёлая Болезнь оставила меня и Теперь я могу свободно скользить...

Скользить в ветвях.