Путешествие

Как это я здесь очутился?

И где, собственно, это «здесь»?

Какая-то бесконечно длинная равнина. Мрачное ночное небо над головой. Вокруг горы разномастного хлама: заржавевшие этажерки, обломки огромных колонн, обрывки веселеньких разноцветных обоев и прочая подобная дребедень. Слева от меня — одинокая стена: местами осыпавшаяся кирпичная кладка, криво прибитая деревянная полочка и старинные часы с маятником, приютившиеся на хлипком гвоздике.

Я внимательно присмотрелся: стоят.

И самое странное — маятник нелепо застыл в положении «на семь часов». Да уж, о существовании такой штуки, как гравитация, ему явно никто никогда не говорил!

Да что здесь вообще творится?

Вдалеке мелькают силуэты людей. По крайней мере, надеюсь, что это люди, а не ополоумевшие зомби, мечтающие отобедать чем бог послал (в данном случае моими мозгами).

Может, они что-нибудь объяснят?

Я, не спеша, двинулся вперед, озираясь по сторонам. Окружающий меня мирок все еще напоминал шедевр безумного художника: аквариумы с блестящими рыбками, чучело крокодила, Эйфелева башня… Стоп-стоп. Эйфелева башня? Серьезно?!

Да, и впрямь — она самая. Кусочек настоящего Парижа посреди грандиозной свалки. Все в порядке. И чему я удивляюсь?

Спустя несколько долгих минут, все так же «прекрасно понимая», что здесь происходит, я подошел к небольшой стайке людей.

На первый взгляд вполне себе нормальные представители рода человеческого — у каждого по две руки, две ноги и даже по одной ничем не примечательной голове. Почти не примечательной…

Сначала мне показалось, что они в масках. В очень реалистичных масках, изображающих людей в разных состояниях — у одного грустное, у другого наоборот — радостное, с улыбкой шире Берингова пролива. У третьего маска, видимо, невыспавшегося человека с закрытыми глазами.

Но, приглядевшись, я понял довольно жуткую вещь: никаких масок и в помине не было. Были только настоящие лица. С застывшими, как вареники в морозилке, эмоциями.

Эти люди о чем-то тихо разговаривали друг с другом. Беседа смотрелась, мягко говоря, странновато: губы двигались, но выражения лиц не менялись. Такое, конечно, можно нередко увидеть в современном кино у личностей с определенно недюжинными актерскими способностями, но вживую это выглядело довольно пугающе.

Я подошел поближе и прислушался. Внезапно оказалось, что беседа-то и не беседа вовсе: они просто настойчиво повторяли друг другу одну и ту же фразу: «трижды четыре, трижды четыре…».

Какие же они загадочные!

Зная, что ничего хорошего из этого не выйдет, я все же осторожно спросил:

— Эй, ребята, привет! Как сами? Не подскажете, что это за место? А то я, похоже, слегка заблудился.

Компания повернула свои богатые живой мимикой физиономии, и три пары застывших глаз уставились на меня. Шептать эти чудаки перестали, но на мой вопрос отвечать, судя по всему, не торопились.

Теперь я чувствовал себя неловко — они совсем не понимали, чего я от них хочу. И вообще, видимо, понимали во всем здесь творящемся еще меньше, чем я. Просто тупо таращились и все. Покачав головой, я пошел дальше.

Куда же это меня угораздило попасть?

Вдалеке виднелось какое-то сооружение, похожее на кинотеатр. Похожее, пожалуй, тем, что на его предположительной крыше красовались огромные объемные буковки, сложенные в слово «Кинотеатр». Решив, что куда-то все же нужно двигаться, я направился в его сторону. Вдруг сейчас там какой-нибудь стоящий фильм идет?

По, если можно так выразиться, дороге мне попался зеркальный коридор. Два ряда зеркал, между которыми я задумал беспечно пройти. Сначала мне это казалось не самой худшей идеей. Да, первые пару метров я прошел нормально. Но потом взглянул на одно из зеркал…

И увидел внутри него человека. Нет, не свое отражение, а абсолютно другого человека, смотрящего прямо на меня остекленевшими глазами. Такое ощущение, что его туда «вморозили» — как в кубик льда. Слегка опешив, я посмотрел на соседнее зеркало, уже догадываясь, что там увижу.

Еще один человек. Замерший немного в другой позе, но такой же недвижимый.

Нет, они не были мертвыми. Наоборот — казались невероятно живыми. И это пугало больше всего.

А уж если они есть в каждом из этих зеркал…

Да ну их.

Я развернулся и вышел из стеклянной комнаты страха. Ума не приложу, почему меня вообще потянуло в это «междузеркалье».

Теперь-то, уже наученный не самым приятным опытом, я пошел в обход.

Луна (или нечто вроде настоящей Луны, висящее надо мной, как яблоко над Ньютоном), кажется, стала светить ярче. Я даже разглядел под ногами какое-то подобие тропинки — трава была немного примята. Может быть, та, уже знакомая мне группа товарищей, ходила этой же дорожкой в какой-нибудь местный супермаркет за пивом и орешками?

А может, и кто-то другой. Кто его знает?

Ровный бледноватый свет аккуратно ложился на хаотично разбросанные предметы. Стояла легкая прохлада. В этом несуразном мире царила почти обычная ночь. Под ее зорким присмотром одинокий потерянный странник брел к высящемуся темному зданию.

Раз, два… три!

Невидимый регулятор яркости повернулся еще на одно деление. Ночь стала чуточку светлее.

Времени у путника оставалось немного.

Я уже подходил к кинотеатру. Никаких афиш, освещения и привычного для подобных заведений запаха готовящегося попкорна. В общем-то, этого и следовало ожидать. Вряд ли администрация кинотеатра стала бы готовиться к моему приходу. Да и есть ли здесь эта самая администрация?

Зайдя внутрь, я к своему удивлению заметил, что в зрительном зале, двери которого были распахнуты настежь, горел слабый свет. Надо же, может, кинотеатр и впрямь работает?

Обстановка в зале была почти нормальной: зашторенный экран, около двух десятков рядов видавших виды кресел и один-единственный зритель: примерно в середине, ряду этак в восьмом, над спинкой кресла торчала чья-то голова.

Давненько я не встречал здесь людей.

Спустившись вниз, я начал протискиваться между кресел, чтобы добраться до этого случайного (или не совсем случайного?) зрителя. Уже издалека я услышал ставшее, видимо, традиционным бормотание: «трижды четыре, трижды четыре».

Ох, еще один тип с чудовищно огромным словарным запасом…

Подойдя к местному киноману, я заметил одну маленькую деталь. Совсем-совсем крошечную.

В кресле сидел я.

Или, если быть точным, — мой клон. Удивляться чему бы то ни было в этом мире я уже перестал, так что все было в порядке. Но постойте-ка…

Меня клонировали!

Если выберусь отсюда, будет, чем гордиться.

Клон посмотрел на меня, и вдруг его «триждычетверка» сменилась потоком мало связанных слов. Он быстро-быстро заговорил:

— Иди… к свету… лестница… выход… свет… мало времени… свет поможет… только свет… перспектива… поможет… свет…

После этого он замолк, опустил голову и утих. Я не стал его тревожить. Мне, например, было бы неприятно, если бы другой я начал донимать меня расспросами. Мысленно попрощавшись с собратом по внешнему виду и пожелав ему удачи, я стал выбираться к проходу. Ряд, кстати, действительно оказался восьмым по счету.

Пробираясь к выходу, я размышлял над тем, что сказал клон. Да, его речь казалась откровенным бредом (и это прекрасно соответствовало здешнему положению вещей), но все же что-то в его словах не давало мне покоя.

Ладно, допустим, что все сказанное действительно имеет какое-то значение. Будем разбираться по порядку.

Свет. Ну, в кинотеатре горел свет, но сомневаюсь, что именно он имелся в виду. Вообще здесь было довольно темно, но это мрачное положение исправляла Луна. Которая с каждой минутой становилась все больше и больше похожей на солнце. Смотреть на нее было уже невыносимо — глаза резала ее необъяснимая яркость. Так-так, может, это и есть тот самый «свет»? Не знаю наверняка, но версия имеет право на существование, и пока я остановлюсь на ней. Свет — Луна.

Идем дальше. Лестница и выход. Наверное, выход — это какая-то лазейка из этого уже поднадоевшего мира. Что-нибудь вроде двери, к которой и ведет лестница. Что ж, вполне оптимистичная перспектива. Вот только за время моего существования здесь не видел я ни одной лестницы. Хотя…

Около кинотеатра валялась старая ржавая стремянка. Да вон же — до сих пор валяется на том же самом месте. Хорошо, раз уж других вариантов нет, пусть этой самой лестницей будет она. А по поводу выхода — подозреваю, что это как-то связано со «светом». Так, получается, что нужно поставить лестницу, по ней забраться к Луне и выйти через нее отсюда?

Ничего более дурацкого я в своей жизни еще не придумывал.

И да — оставались еще «мало времени» и «перспектива».

Мне намекали, что если я буду медлить, то в очень скором и совсем не завидном будущем я сыграю в ящик? Какая радость-то. Пока не хочется думать об этом.

А вот насчет перспективы…

Кажется, начинаю догадываться.

Стремянка оказалась довольно легкой и ужасно скрипучей. Я раздвинул ее и поставил так, чтобы при взгляде на лестницу создавалось впечатление, что Луна «лежит» на верхней ступеньке. Посмотрев на результаты своей неимоверно сложной работы и удовлетворенно потерев руки, я осторожно начал забираться по ветхим ступеням вверх, к предположительному «свету».

Чем выше я поднимался, тем ближе казалась Луна. Ее белый свет становился еще более ослепительным. Прикрывая от него глаза рукой, я поднялся на вершину многоступенчатой башенки. Свет сиял впереди меня, я мог дотянуться до него пальцами. И это несмотря на то, что поднялся-то я всего метра на четыре над землей.

С «перспективой» я явно не ошибся

Оставалось сделать последний шаг. Оглянувшись, я увидел, что все окружающее почти исчезло под белым сиянием, которое укутало и место, где я появился, и зеркальный коридор, и кинотеатр с еще слегка виднеющимися яркими буквами. Что-то надвигалось. Но узнавать, что именно, у меня не было ни малейшего желания. Я протянул руку вперед.

Раздался щелчок, и мир, напоследок полностью окрасившись в молочно-белый цвет, пропал.

Вспышка.

Кажется, я моргнул.

Фотограф, посмотрев на получившийся снимок, развеял мои сомнения — кивнул и сказал:

— Отлично. Минут через пять будет готово.

После этих слов он удалился в свою каморку в компании фотоаппарата.

Я присел на кожаный диванчик, размышляя о том, что неплохо было бы на будущее делать больше фотографий три на четыре за одно посещение студии — чтобы не ходить сюда каждый раз, когда понадобится принести фото для очередного важного документа.

Жаль, что сегодня я взял так мало денег.

Фотограф вышел из своей комнатки, держа в руке свежую четверку фотографий.

Да уж, я как всегда фотогеничен до чертиков. Вручив мастеру съемки заслуженную пару купюр, я попрощался и пошел к выходу.

Уже открывая дверь, я услышал позади какой-то шелест. Или даже шепот. Я обернулся.

Нет, фотограф молча сидел и листал какой-то журнал.

Здесь же больше никого не было?

Однако шепот продолжался.

Бред какой-то.

Ладно, наверное, я просто очень устал сегодня — вот и чудится всякое.

Выйдя на улицу, я направился к своему дому — благо идти было недалеко. Мир полнился звуками: тонко завывал сильный порывистый ветер, водители автомобилей сигналили незадачливым прохожим, где-то неподалеку довольно громогласно проводили очередную рекламную акцию. Но в голове, перекрывая все это разнообразие шумов, до сих пор звучал тот странный шепот: одна, постоянно повторяющаяся фраза.

«Трижды четыре, трижды четыре, трижды четыре…».

Сентябрь 2015 — октябрь 2015