Пластмассовые солдатики

— Шестьдесят секунд!

— Группа, внимание! Доложить готовность к десантированию.

— Топографирование точки сброса проведено. Замечаний нет.

— Каналы связи подключены. Сигнал устойчивый. Полоса в пределах нормы.

— Сорок секунд!

— Боекомплект загружен. Системы вооружения проверены. Замечаний нет.

— Пульс, давление, общее состояние — в пределах нормы. Замечаний нет.

— Двадцать секунд!

— Системы юстировки задействованы. Прикрытие активировано. Точки эвакуации подготовлены.

— Внимание!

— Три, две, одна…

— Первый — пошёл!

***

Мне повезло — я остался жив. Мне не повезло — группу накрыли, и я остался один.

Теперь задача проста, как мычание. В той скале — дыра. Через неё можно выйти из котловины. И оторваться от преследования. Удаление — пятьсот. Половину этих метров я уже прошёл. Осталось чуть-чуть. Совсем немного. Два рожка, и три гранаты. Нож. Это надёжно, и тихо. Но тихо уже не получается. Вокруг гремит, и трассеры указывают дорогу, ходить которой не надо. Стоять — тоже.

Осталось чуть-чуть. Совсем немного. Пот не заливает глаза, он давно расползся по телу, плотно облепив его грубой шкурой камуфляжа. Это не хорошо, и не плохо. Это данность, которая не мешает двигаться.

Я расчетливо скольжу между валунов, подспудно ощущая себя холодной змеёй, берущей пробы воздуха пересыхающим языком. И — самим языком, мгновенно слизывающим информацию с воздуха, раскалённого трассерами. Туда, где я был секунду назад, несутся хвосты маленьких комет. Я им рад: они дают нужную информацию.

Щёлкнувшая чека отлетает в сторону, и у меня остаётся две гранаты. И три секунды, которые надо переждать. До их огневой пятнадцать, разлёт осколков — двести, до моей промокшей шкуры — пятнадцать.

Визга маленьких квадратиков неслышно. Его перекрывает грохот взрыва, страшно оттенённый жутким воплем отошедших в небеса ребят. Меня это не задевает, и совесть не будит. Её сейчас нет. Вся осталась там, позади. Я слышу вопль, вижу то, что вместе с дымом взлетает над камнями, и радуюсь, что не промахнулся. На моём пути становится двумя стволами меньше. А пещера — десятью метрами ближе.

Рывок заячьей скидкой, и она становится ещё ближе. Ненамного. На полпути приходится волчком катиться в сторону, и — чуть назад. Чтобы успеть вырваться из-под фонтанчиков, накрывших место падения моих рёбер на острые камни. Камуфляж держит их, передавая костям лишь глухие удары соприкосновения.

Боковое зрение сняло точку выстрела. Инстинкт выдал направление. У разума не осталось времени, чтобы вмешаться. К счастью. Он медлителен. Всё пробует на вкус. Пытается разобраться, что приемлемо, что — нет. Неприемлем он. Он стратег. Здесь — тактика. Выживания. И потому две коротких отсечки уходят в цель на инстинкте. Он надёжен. Крик, скручивающийся в замирающий вой, подтверждает это.

Бухгалтер, в дальнем уголке мозга, ставит ещё одну галочку в графе «безвозвратные потери». Скоро туда попаду и я. Бухгалтер подсчитал эту вероятность с минимальной долей погрешности. Я верю. И потею не только от напряженной гонки по камням, и корням, вывороченным их снарядами.

Я не герой. Мне очень страшно. Но я должен выйти на эту дыру в скале. И я на неё выйду. По камням, по корням, по трупам. По живым? И по ним — тоже. Мне надо туда. И я там буду. На гоноре, наглости, нахрапе — не важно, на чём именно. Мне нужно туда. Это правда войны, у которой нет правды. Здесь сплошная ложь о том, что можно выиграть. Но выигрывает тот, кто умеет врать лучше других.

Трасса проходит впритирку к шлему, звонко щёлкнув по нему единственной пулей. Я ору предсмертным криком, вскидывая ствол к небесам, и, хрипя, валюсь оземь. Стрелок довольной физиономией засвечивается над валуном, из-за которого дырявил мою глупую морду. И кровавым цветком раскрывает свою. Война — искусство обмана. В этот раз он удался мне.

Новым рывком ухожу дальше. И ближе. Чёрная дыра в скале уже рядом. Я начинаю питать иллюзию, что осталось совсем чуть-чуть. Ещё немного, и этот кошмар будет позади. Но позади остаётся лишь пройденная заячьими прыжками территория врага. А впереди — не зачищенный враг, живым которому я не нужен.

Это понимание скручивает холодным жгутом, выбивающим из сознания волю к движению вперёд. Оставляет лишь жажду всем телом вбиться в незыблемые валуны, снисходительно поплёвывающие на крохотное визгливое железо. Инстинкт в зародыше давит подлое желание. Он надёжен, и знает грань, на которой можно выжить. Ему нельзя мешать — надо слушать.

Змеёй скольжу между валунами, нырком ухожу под корни, снова извиваюсь среди валунов… ещё чуть-чуть. Вот сейчас…

Это едва не губит: из-за грохота не успеваю понять, что ствол работает в метре от моей, страхом тупеющей, башки…

И вываливаюсь прямо на огневую. Сегодня Господь бережет мою голову, даря стрелку лишнюю секунду на изумление.

Её хватает.

И парень хватает ртом воздух, которого у него осталось лишь на пару секунд.

А я быстро выдергиваю из чужого подсумка свежие магазины.

Это неописуемое богатство, означающее, что теперь можно не отказывать себе ни в чём. Осталась лишь сотня метров. А у меня четыре магазина, и три гранаты. И я уже непобедим. Если удастся сохранить башку в неприкосновенности. И — холоде.

Но мне, почему-то, страшно так, что мозги кипят чайником, забытым на плите. Они требуют вот сейчас, немедленно, встать в рост, и, паля от бедра, нахрапом пройти оставшиеся метры. Их ведь всего-то чуть-чуть! Вон она, проклятая дыра — рукой подать.

Инстинкт спасает — отшвыривает мозги, со всем, что им принадлежит, в ближайшую расщелину, выдёргивая из-под визжащего металла, плотными граблями прошедшегося по захваченной позиции.

Снова верчусь ужом. Избитое тело деревенеет, оставаясь безразличным к тычкам камней, работая механизмом, получившим единственную задачу — дойти.

Они бьют с двух стволов. Это радует. Пусть тратят дорогие секунды на опустошение магазинов. Я извиваюсь между корней, а подсознание считает… У первого магазин на исходе… У второго кончится чуть позже…

Автомат первого клацнул затвором, откидывающим последнюю гильзу…

Второй дотягивает…

Первый сбрасывает магазин, и выхватывает из зажима свежий.

Второй дотянул.

Рывок от спасительных корней. Короткие очереди. Прыжок в сторону. Секундная задержка, для накачки крови кислородом. Обломок ветки — в небо. Сканирование направления выстрела. Хлопок подствольника.

Боковое зрение успевает зацепить вспышку справа. Подсознание сохраняет образ реальности, рванувшейся за ближайший валун. С ходу — короткую цепочку маленьких бесенят, зло вскинувших по валуну пыльные фонтанчики. Вскрик. Парень якобы «отошёл».

Не верю.

Щелчок чеки — задержка в длиннющую секунду, чтобы не успел перехватить и — «подарок» сволочи. Чтобы не придурялся.

Их становится всё больше. Это иллюзия уставшего мозга, постепенно начинающего утрачивать чувство опасности. Их становится всё больше, но они перестают быть страшными. Мишени не опасны. В них просто надо вовремя попадать. И бежать дальше. Как на учениях.

Перед глазами возникает ёрзающая нетерпением спина, прикрытая рубчатыми каблуками тяжёлых ботинок. Короткая очередь. Подошвы конвульсивно взлетают. В стремительно разваливающемся шлеме видны остатки рожи, искажённой жуткой гримасой.

Я успеваю охватить взглядом мертвеющие глаза, и валю картинку в архив памяти, чтобы сомнениями не давила волю к жизни. Картинки собираются горкой, и начинают выпирать наружу. Я утаптываю их, с яростным хрустом давя каблуками самые настырные. Они трещат, и разлетаются осколками по артериям, грозя напрочь забить каменеющее сердце. Я уже не боюсь. Мозг отвердел, и больше не воспринимает эмоции. Он принял правила игры, и готов к той реальности, в которую его окунули. Готов к бою. Готов убивать.

Чтобы выжить.

Дыра пещеры нависает над головой. Осталась всего пара метров. Совсем чуть-чуть, и кошмар будет позади…

Но на пути возникает сволочь, с полным магазином в ещё неостывшем стволе. Она понимает, голые руки — не аргумент! И знает — эта грязная, оборванная обезьяна сейчас пополнит список его трофеев!

Жуткая злоба затирает осознание несправедливости конца жизни, и я даже не успеваю понять, что хруст шейного позвонка, дело именно моих рук. Просто отшвыриваю этот мешок в сторону, и ныряю в спасительную темноту холодной пещеры.

***

Темнота начинает сереть, наливаться мягким светом, и затуманенным от усталости мозгом я, наконец, осознаю свою ошибку.

Нельзя сломя голову лезть в темноту пещеры…

Н-Е-Л-Ь-З-Я!!!

И теперь мои руки намертво привязаны широкими ремнями к чему-то монолитному. А в поле зрения ещё не сфокусированных глаз, медленно проявляется очередная рожа…

Вместе с её гримасой приходит осознание, что если вот прямо сейчас не порвать ремни, то действительно наступит конец. Всем телом кидаюсь вперёд. Это ничего не даёт: ноги тоже привязаны к монолиту.

А рожа, на самой грани восприятия мозга, гулко растягивая слова, требовательно начинает что-то из меня вытягивать. Я не реагирую — расшевеливаю ремни. Они становятся чуть податливее… Чуть эластичнее… Вот сейчас… Ещё немного…

Рвусь вперёд, чтобы добраться до хрустящего позвонка тонкой шеи… Ремни отбрасывают назад, и от злости я начинаю беситься до пены из перекошенного рта!

«Спокойно… спокойно… Всё позади. Успокойтесь».

Что он лепечет? При чём здесь спокойствие? Нужна злость, и гипердоза адреналина, чтобы сдёрнуть ремни, и свернуть поганую шею!

«Спокойно… спокойно…» — глупо продолжает он идиотскую мантру.

Пелена с глаз окончательно сползает, и я начинаю понимать, что сижу в центре давно откуда-то знакомого помещения. Трассеры мигающих индикаторов, ряды мониторов, белые халаты, и сочувствующие взгляды…

Тягуче, словно через перенасыщенный кисель, в мозг ввинчивается осознание — кто я, и — где я.

— Спокойно… спокойно… — всё повторяет, и повторяет этот заведённый, а я начинаю чувствовать уже не злость — раздражение.

— Всё, Эдвин! — устало говорю, почему-то охрипшим голосом. — Я вернулся, и успокоился. Можете развязывать.

— Кто вы? — вместо ответа, задаёт он контрольный вопрос.

— Виктор Дэйнин. — Отвечаю предельно чётко. — И убивать вас я не буду.

— Да! — соглашается он, по одному расстёгивая ремни. — Теперь действительно всё в порядке. Хотите кофе?

— Нет! — мотаю уставшей головой. — Сначала душ. И свежее бельё — не могу больше жить в этом липком коконе.

Разминая затёкшие конечности, встаю, и иду вслед за Эдвином, показывающим дорогу в душевые. Я много раз бывал в этой лаборатории, но почему-то не знал, где они расположены.

Эдвин любезно распахивает дверь:

— Бельё сейчас принесут. Я пока сварю кофе. Он вам понадобится, поверьте.

— Верю! — киваю я, сдирая мокрый комбинезон. — И если, в придачу к кофе, вы найдёте большой стакан коньяка, буду особенно благодарен.

— Найду! — усмехается он понимающе. — Все, опробовавшие систему первый раз, идут именно по этому алгоритму: душ, стакан, кофе. И никогда — по-другому!

Он скрывается, а я, залезая под обжигающе тугие струи ледяной воды, думаю: — «Я подпишу акт о приемке. И положу конец спорам членов комиссии. Я начальник Академии, и каждого курсанта пропущу через этот тренажёр. Каждого! Пусть на собственной шкуре испытают, что в реале чувствуют пластмассовые солдатики. Те самые, которых они с лёгкостью расставляют на макетах театра боевых действий. Пусть увидят, как выглядит война не с командного пункта. Пусть хотя бы раз побывают в шкуре солдата, идущего по стрелкам, нарисованным на штабных картах. Пусть знают! И думают о ʺпластмассовых солдатахʺ, когда рисуют эти стрелки…».