Пешком по асимптоте

Хочу выразить благодарность за участие в создании этого текста Hel и Юханану.

________________________

По гостиной плыл горький маслянистый аромат молотых кофейных зёрен. Неотвратимый и великодушный, как время, он проникал в самые укромные уголки, находил другие запахи и растворял в себе. Томные парфюмерные букеты, грубый дух тяжёлой работы, приторные ноты мышиного помёта – всё суетное тонуло в размеренных волнах густого аромата. Обиды, скандалы, ревность и похоть усмиряли норов перед его властным обещанием – скоро будет полдник. Потом, после еды, они снова начнут бередить души, но сейчас это неважно. После чаепития начнётся другой день.

Задумавшись о причудливости местных календарных расчётов, Марина потеряла кофе. Ещё пару минут назад пестик с усилием давил зёрна, а теперь он гулко постукивает по дну пустой чашки.
     «Чёртовы недоделки — ругнулась под нос Марина – Невозможно же привыкнуть!»
     Марина кривила душой. За два проведённых здесь года она привыкла недоделывать. Недосаливать суп, недожаривать мясо, недотушивать овощи. Иначе бы они совсем остались без еды – по необъяснимой прихоти этого мира любой сделанный предмет растворялся в воздухе, как только становился готов, будь то рагу, свитер или платье. Приходилось выкручиваться: оставлять на свитере недовязанным узор, на платье – непришитую бусину, а в ступку с кофейным порошком вовремя подбрасывать целые зёрна.
     На чертыхание, как будто на звук своего имени, над подлокотником большой кожаной кушетки появилась довольная мордашка. Большие синие глазищи лучились удовольствием, а пухлые губы как ни старались, не могли сдержать нахально-белозубую улыбку.
     — Это потому, что ты – слишком аккуратная! – победно заявила Лёля, продолжая старый, неразрешимый, да и толком не начатый спор.
     — Это потому, что доделанные вещи не определены в пространстве Малой Яви, — невозмутимо ответила Марина и припечатала: — Так Бертран говорит.
     — Много он понимает, твой Бертран, — поскучнела Лёля и снова нырнула в кожаный уют кушетки, откуда минуту спустя донеслось: – Истинная природа вещей доступна лишь поэтам и музыкантам.
     — Проникновение в оную суть не помешает госпоже поэтессе накрыть на стол? – поинтересовалась Марина, пряча за иронией досаду. Иногда ей казалось, что Лёля права. Марина всегда и везде была слишком. Сначала слишком молода, затем — слишком холодна и слишком занята. Теперь вот слишком аккуратна. Скоро станет слишком стара, потом слишком дряхла. А потом уже наверное «в меру мёртвая».
     — Я придумала тебе историю! – донеслось из -за спинки кушетки.
     Кушетка у окна – любимое Лёлино место. Оно стратегически грамотное. С одной стороны, отсюда хорошо просматривается тропинка, ведущая от дома к пристани. С другой стороны – от двери – любому вошедшему отлично видны длинные и загорелые, небрежно переброшенные через подлокотник, оголенные лёлины ноги.
     — Ты слышишь? Я разгадала твой секрет!
     — Лучше бы ты мне с посудой помогла. До полдника всего ничего осталось.
     Рядом с круглой веснушчатой коленкой на кушетке обычно лежал блокнот. Карандаш – а пишет поэтесса только грифелем – торчит в волосах на манер японской заколки. В пылу вдохновения Лёля вытаскивает его из причёски, выпуская на волю золотистую гриву, и прикусывает древко ровными белыми зубами. В эти моменты поэтесса серьёзна и сосредоточена, и Марина старается не даже дышать – боится спугнуть миг, когда по листу зазмеятся рифмованные строчки.
     Напрасно. Свои стихи Лёля никогда не записывает и никому не читает. Блокнот девственно чист.
     — Когда-то давным давно… Я думаю, во времена Крестовых походов… ты была лучшей поварихой короля.
     — Глупость!
     — Какого-нибудь там Людвига-мужеложца.
     — Гадость!
     — Но однажды опоздала с обедом…
     — Пф! Вот уж нет.
     — … потому что провожала жениха в солдаты! – Лёля распахнула глазищи: — Нет! Ты с ним миловалась, забыв о работе, вас нашли, и король приказал выпороть его вместо тебя. Но жених был хил, он слёг в горячке и помер!
     — Лёля, прекрати!
     — А ты в горести приняла постриг и присягнула на верность чёткому распорядку дня. Ты поклялась сражаться за него до последней капли крови. Поэтому, когда за тобой пришла безносая – ты её вытолкала взашей, прочитав гневную отповедь. Дескать, как можно отвлекать повара глупостями, когда в духовке истомилась утка, а салат к ней ещё не готов! – Лёля рассмеялась: — За это тебя и выгнали с Большой Земли – за строптивость, а ещё нудность и упрямство.
     Марина попыталась что-то сказать, но Лёля перебила её, рявкнув:
     — А ну быстро колись, как звали жениха!
     — Бертран! – закричала Марина.
     Лёля опешила:
     — Наш Бертран?
     — Бертран идёт! А у нас ничего не готово!
     И верно: дверь открылась, и в гостиную вбежал Бертран. Марина привычно поразилась, до чего же он похож на шар для боулинга. Такой же круглый, тяжёлый и громкий. Не замедляя хода, он просеменил мимо не накрытого стола, мимо кожаной кушетки и подбежал к большим – в человеческий рост — напольным часам.
     — Чего шумим? – спросил он.
     — Опаздываем с полдником! – отрапортовала Лёля.
     — Молодцы, — рассеяно буркнул Бертран, шаря по карманам.
     Вдруг его лицо просветлело, жестом фокусника он вытащил из воздуха бронзовый ключ и отпер дверцу. Стрелки показывали пять часов дня – лучшее время для полдника, но оно Бертрана не устроило. Ухватив минутную стрелку за ухо, он оттащил её на двадцать четыре деления назад, на семёрку. Получилось тридцать пять минут пятого. Бертран сам себе довольно кивнул, завёл пружину часов и снова запер дверцу. Аккуратно спрятал ключ в бессчётных карманах шерстяного костюма и только после этого повернулся к женщинам:
     — Так чего шумим?
     — Не успели накрыть на стол.
     — А, это даже хорошо. Сегодня вам следует пить чай вдвоём.
     — Какие-то срочные дела? – насторожилась Марина: отказ от чая нёс угрозу распорядку дня, и Бертран, как человек серьёзный, не стал бы пренебрегать традицией без весомой причины.
     — Похоже, у нас новенький.
     — Новенький? – Лёля подскочила на кушетке.
     — Да, его заметил Ринат. Он сидит на насыпи на недоделанной дороге и ждёт, пока его кто-нибудь снимет. Мы уже спустили лодку на воду, я только на секунду забежал поправить часы и предупредить вас.
     — А что мешает снять его после чая?
     — Марина, ну какой чай?! – не выдержав, влезла Лёля. – Бертран, чего же вы ждёте? А вдруг он исчезнет? Какого чёрта вы не сняли его до сих пор?
     — Вода уйдёт, — мягко возразил Бертран Марине. – Если мы не поторопимся – можем не успеть вернуться.
     Бертран всегда возражал мягко. Это с Ринатом можно было ругаться или спорить, приводить аргументы. А Бертран мягко возражал и улетучивался, оставляя за собой последнее слово. Так он поступил и сейчас. Следом за Бертраном, с задумчивым видом оглядев себя в зеркало, испарилась Лёля, и Марина осталась в одиночестве. Похоже, у распорядка дня и впрямь больше не осталось верных адептов. Она со вздохом подбросила в ступку щепоть кофейных зёрен, добавила немного специй и принялась перетирать их пестиком.
    
    
     ***
     Малая Явь – неизвестная картографам складка реальности. Временной карман на ровной глади мироздания — незаметный снаружи, вместительный изнутри. Никто точно не знает, как образовался этот мирок, но время от времени здесь появляются люди. Время от времени люди отсюда исчезают.
     Малая Явь – это обломок тверди где-то между морем, небом и туманом. Субстанции нелегко различить, и когда прячется солнце, начинает казаться, что мирок прячется внутри застиранного холщового мешка. Кроме Яви, в мешке есть и совсем маленькие островки – с десяток шагов в поперечнике.
     По форме остров похож на гриб-лисичку с холмистой шляпкой. На самом высоком месте красуется добротный каменный дом. От дома вниз, огибая яблони и перепрыгивая ручьи мостами, бежит тропка. Она спускается к самому краю и упирается в странную конструкцию, которую местные называют «пристанью».
     Большую часть времени – с утра до вечера и с вечера до утра – пристань выглядит как строительные леса, прикреплённые к шляпке острова-гриба. В это время не каждый угадает назначение сложной системы подвесов и опор. Не каждый поймёт, зачем в них нужна лодка, если между ней и поверхностью моря – с десяток метров отвесной скалы. Но дважды в день вода поднимается и бережно снимает лодку с креплений. Та качается на волнах, удерживаемая только верёвкой, и не остаётся сомнений, что это – самая настоящая пристань. От неё можно отчалить, к ней можно пришвартоваться.
     В море, окружающем Малую Явь, полно скал и островков. Больших и маленьких, гладких и сколотых, высоких и низких, лысых и таких, на макушках которых красуются чахлые деревца. На одном из таких островков есть насыпь. Обычная гора песка, каких полно на заброшенных стройках: то тут, то там пробиваются чахлые одуванчики. С одной стороны прямо в насыпь упирается дорога. Больше на острове ничего нет.
     Местные так и называют этот остров Недостроенной дорогой.
     На насыпи сидит человек. У его ног лежит дорога, по которой можно уйти, но она ему не интересна. Его взгляд прикован к острову. Вот он видит, что от дома к пристани бежит толстяк, смешно перепрыгивая кочки и рискуя переломать коротенькие ножки. Внизу, в лодке, толстяка ждёт напарник. Едва первый запрыгивает в лодку, второй начинает быстро-быстро грести. С удивлением человек понимает, что лодка плывёт к нему и начинает смеяться, указывая на неё пальцем. Человек, похоже, не в себе.
     И уж тем более, человек не может знать, что в своё время на Недостроенной дороге побывал каждый из местных.
     Первым был Бертран. Он рассказывает, что однажды стрелял ворон в своём родовом поместье, заодно пытаясь решить, что лучше: продать родительский дом или пустить себе пулю в лоб, чтобы покрыть страховкой карточный долг. Нежная супруга уже не первый час ждала мужа с охоты, а тот всё ходил и ходил кругами по лесу, надеясь собраться с духом и принять одно из двух решений. Но не мог. Тогда Бертран решил, что будет идти вперёд, пока не найдёт наилучший выход. Через час понял, что заблудился, но не повернул назад – выхода же ещё не было. Прошло ещё какое-то время – Бертран будто засыпал и просыпался на ходу: вроде бы наступила ночь, потом снова день – сознание отключалось, но тело упрямо продолжало двигаться вперёд. Бертран шёл, пока не увидел, что ноги привели его к краю обрыва. Тогда он разбежался и бросился вниз, в воду.
     Бертран не разбился и не утонул. Беспокойное море помотало его и выбросило на небольшой остров-гриб, шляпку которого украшал заброшенная, но ещё крепкая постройка.
     Так говорит Бертран.
     Ещё он говорит, что на Большую Землю вернуться нельзя. Что за первые полгода исследовал каждый метр водного пространства, но не нашёл ничего, кроме скал и воды. Бертран хорошо помнил, с какого обрыва он бросился в воду, подплывал к нему поначалу чуть ли не каждый день и подолгу смотрел вверх. Помнил, что там наверху есть дорога, и надеялся, что по ней можно вернуться домой. Но забраться на отвесную скалу было невозможно, а оплыть не получалось. Своенравные течения уводили лодку далеко в сторону, и как Бертран ни бился с ними, как ни держался первоначального курса – каждый раз, когда он абсолютно выбивался из сил, лодка либо возвращалась к острову, либо начинала дрейфовала между скал.
     А через полгода, проплывая мимо обрыва с Недоделанной дорогой, Бертран увидел на насыпи женскую фигурку. Переволновавшись, он едва не уронил весло в воду. Дрожащими руками кое-как пристроил его внутри и влез на сиденье. Он хотел крикнуть девушке, что ему нужна помощь. Но не успел. Она сложила руки вместе и рыбкой вошла в воду. Пока Бертран неуклюже затаскивал её в лодку, пока материл всю дорогу к дому, пока пихал в спину, принуждая подниматься по тропинке – девушка молчала и бессмысленно таращила глаза. Только на пороге дома, когда Бертран окончательно выдохся и больше не мог больше ругаться, тихо спросила, где здесь кухня. Девушку звали Марина.
     Спустя два месяца на пороге дома возникла Лёля; она сама добралась до острова, вплавь. Последним появился – Ринат. Он дня три сидел на краю обрыва, не желая уходить обратно и не решаясь прыгнуть. Пока не свалился случайно, споткнувшись на ровном месте.
     И теперь на насыпи сидел ещё один, новенький. Высокий и тощий, как жердь; сутулый. Длинные волосы и длинный шарф в белую и красную полоску придавали его фигуре оттенок какой-то трогательной нелепости, хронической неуместности.
     «Художник. Или музыкант. Опять бездельник», — подумал Бертран, а вслух крикнул:
     — Милейший, вам лучше вернуться домой!
     — Эй, гарсон, домой вали! – подхватил Ринат.
     Человек на утесе смотрел вниз, на лодку, и блаженно улыбался.
     — Эй! Марш домой!
     — Иди, мадам твоя заждалась!
     — До-мой! До-мой!
     — До-мой! До-мой!
     Человек подошёл к обрыву, повернулся спиной и стал медленно падать навзничь. В воздухе он несколько раз перевернулся и плашмя ударился о воду, только полосатый шарф растёкся по поверхности воды.
     — Добро пожаловать в Малую Явь, — пробубнил себе под нос Бертран.
     Ринат выругался и развернул лодку, держа курс на яркий красно-белый поплавок.
    
     ***
     Если сутки начинаются в пять вечера, то что следует считать «утром»: бывший вечер или бывшее утро? Этот, казалось бы, ерундовый вопрос изрядно портил жизнь Ринату. На Большой земле он привык вставать на рассвете, с детства приученный к поговорке «кто рано встаёт, тому Бог подаёт». А здесь даже если проснуться затемно – всё равно формально половина дня уже потеряна. Ринат был уверен, что именно по этой причине здесь, в Малой Яви, нечего надеяться на божью благодать.
     «Может, этому удастся что-нибудь изменить?», — подумал Ринат, увидев в окно мастерской полосатый шарф. Через несколько минут на пороге возник и давешний утопленник. «Тапёр», — само собой всплыло прозвище, которым новичка наградила глазастая поэтесса, рассмотрев, что пальцы на правой руке новичка искалечены: переломаны и криво срослись.
     — Женщины кудахчут над вами, как перепуганные курицы. Удивлён, что они выпустили вас из дома.
     — Признаться, я сбежал. Воспользовался тем, что они ещё сладко спят.
     — Вы отчаянный человек, — Ринат вытер тряпкой правую руку и протянул её новенькому. – Ринат. Плотник, столяр, резчик. Словом, мастер по работе с деревом.
     — Разве здесь достаточно работы, чтобы держать плотника? – ответил на рукопожатие Тапёр. Несмотря на старую травму, хватка у него была крепкой.
     — Нет никакой, — Ринат развёл руками. – Кроме той, которую придумываю себе сам.
     Словно не поверив, Тапёр оглянулся. Мастерская была почти пустой. Длинный узкий верстак и пол устилали завитки древесной стружки. То тут, то там в беспорядке валялись инструменты. Но нигде – ни на верстаке, ни на полу, ни в стружке — не было ни одной поделки. Кроме той, которую держал в руках сам плотник – фигурки обнажённой танцовщицы, изогнувшейся в изящном па. Маленькая острая грудь, капризный нос, гордо задранный подбородок.
     — Она похожа на Лёлю, — улыбнулся Тапёр.
     — Вы думаете? – удивился Ринат, глядя на фигурку так, словно видел её в первый раз. – А, впрочем, вы правы. Знаете, тут не слишком-то много моделей.
     — Она вам позирует?
     — Ну что вы! Для человека моего склада эта барышня слишком… энергична. К тому же современная мода без просьб обнажает всё, что нужно скромному, но наблюдательному художнику.
     — Это да, вы правы. А вторая? Марина? Она ничего?
     — Ну… если у вас есть опыт соблазнения часовых механизмов, вы вполне можете закрутить с ней интрижку.
     Новенький рассмеялся:
     — У вас тут не слишком-то весело.
     — Да, — серьёзно ответил Ринат, — не слишком. Именно поэтому я очень хочу отсюда сбежать.
     Тапёр растерялся:
     — Сбежать? А просто уехать нельзя?
     — Уехать? – переспросил Ринат так, как будто эта мысль ни разу не приходила ему в голову.
     Он покрутил в руках фигурку танцовщицы, разглядывая. Сделал два точных движения резцом и отставил на верстак, довольный работой. В косых солнечных лучах девушка словно ожила. Лёгкие руки будто потянулись навстречу солнечным пылинкам, спина чуть выгнулась – и статуэтка исчезла. Тапёр тихонько вскрикнул, посмотрел на плотника, но тот сделал вид, что ничего странного не произошло, сказал:
     — Мне нужно забирать продукты. Поехали со мной, вам наверняка будет интересно.
     — Хорошо, я только возьму куртку.
     — Вам не следовало выходить без неё из дома. В Малой Яви всегда недодождь, — и уже тише, словно сам себе, добавил сам себя: — Здесь даже погода бывает только недоделанной.
    
     К морскому транспорту Тапёр оказался привычен. Он охотно кивнул на предложение Рината взять вторые вёсла и, сделав несколько мощных гребков, подстроился под нужный ритм. Казалось, движимая силой двух мужчин лодка должна была ласточкой рвануть вперёд, но с ней творилось чёрт-те что. Она то тормозила на ровной глади, то бросалась в сторону, то вдруг ускорялась, словно, наконец, освободившись от невидимых пут.
     — Течения, — объяснил Ринат. – Иногда они представляют большую проблему.
     — Похоже, добраться до нужного места будет нелегко? – спросил Тапёр.
     — Напротив, очень просто, — плотник улыбнулся. – Главное, оторваться от острова.
     Тапёр решил, что ослышался, но переспросить не смог. Лодка уверенно пошла влево, пришлось налечь на весла с другой стороны. Течение было сильным, и на некоторое время стало совсем не до разговоров.
     — Уф… –вымученно вздохнул Ринат, когда наконец удалось вернуться на нужный курс.
     Он уложил вёсла вдоль борта и с видимым удовольствием откинулся на лавке:
     — Теперь станет полегче.
     И верно: словно почуяв вину, лодка притихла и легла в мягкий дрейф. Тапёр огляделся по сторонам. Всюду, куда ни глянь, бесцветное небо сливалось с бесцветным морем, как будто лодка находится внутри капли воды. Стало жутко.
     — Хотите, я расскажу вам, где мы берём продукты? – каким-то неуместно-светским тоном поинтересовался Ринат.
     Тапёр неопределённо пожал плечами.
     — Мы их покупаем.
     — У богов? За невинную жертву?
     Ринат долго рассматривал Тапёра, словно прикидывая, стоит ли говорить правду. Потом фыркнул:
     — Что-то вроде того. Вымениваем у Большого Брата.
     — Вы говорили, что лишены связи с внешним миром.
     — Связь-то здесь есть, только она работает в одну сторону. Мы можем написать письмо, заклеить конверт, прицепить к нему марку. Когда в адресе будет дописана последняя цифра, письмо исчезнет из этого мира.
     — И?
     — И воплотится в другом месте. Я не очень понимаю взаимосвязи… О законах физики вам будет лучше поговорить с Бертраном. Но суть проста: письмо воплощается в ближайшем почтовом отделении. Жаль только, что обратно – никак.
     Тапёр хотел спросить, какое отношение эта ерунда имеет к цели их путешествия. Но тут из тумана над плечом плотника показалась многометровая тёмная громадина. Тапёр понял: всё это время лодку несло течением. Ещё он понял, что Ринат знал, что они движутся, и знал, куда.
     — Нет, — рассмеялся плотник в ответ на незаданный вопрос. – Я знаю только то, что все течения в этой луже несут либо к острову, либо к стене. Она-то нам и нужна.
     Стена была длинной скалой, уходящей вверх чёрт знает насколько – её край терялся где-то в тумане. Через равные промежутки на скале висели корзины. Немного, две или три. Ринат подплыл к первой, встал в лодке в полный рост, дотянулся до неё пальцами и достал хлеб, сыр, молоко. Через несколько метров мужчины нашли ещё одну корзину – с мясом.
     — Смотрите, смотрите, — вдруг взволнованно зашептал Ринат, указывая пальцем на стену.
     Она начала растворяться, словно потеряла свою материальность, и сквозь неё проступила неожиданная картина: берег моря, усеянный острыми скалами, а вдалеке между ними – маяк. Медленно, словно заржавевшая, линза маяка открылась, отправила световой сигнал в бесконечность и закрылась, не дождавшись ответа.
     Тапёр тихо спросил:
     — Что это?
     — Это? – с горечью переспросил Ринат. – Это свобода, которую у нас с вами отобрали. Это Большая Земля.
     Слова спугнули волшебство и иллюзия растаяла. Перед Тапёром снова была стена, твёрдая и неприятно настоящая.
     — Знаете, что происходит в это время в Малой Яви? В это время Бертран заводит напольные часы, — плотник неуклюже вытер пятернёй лицо, словно пытаясь стереть усталость, а вместе с ней — эту стену, эту чёртову лодку и эту опостылевшую, ноющую надежду, добавил:
     — Давайте выдвигаться, нам нужно успеть вернуться до отлива.
     Дорога домой прошла в молчании. Ринат пыхтел трубкой, а Тапёр пытался осознать увиденное. Только один раз он оторвался от своих мыслей и спросил:
     — А продукты как? Вы так и не сказали, как вымениваете продукты.
     Ринат равнодушно пожал плечами:
     — Бертран кого-то консультирует по истории и культуре средневековой Англии. Марина строчит рецепты; она прекрасная повариха. Лёля не делает ничего – она слишком бесполезна для любого занятия.
     — А вы?
     — А я…. Я знаю одно, что пока исчезают мои фигурки – по субботам в корзинах для меня лежит бутылка портвейна. Стоит мне перестать вырезать – вино пропадает, а наш рацион скудеет.
     Больше за весь путь домой никто не проронил ни слова.
    
     ***
     В реальности, которая состоит из одного острова и четырех человек, жизнь небогата событиями. Поэтому местные склонны к традициям и ритуалам. Из обеда они стараются устроить мероприятие. Марина застилает стол накрахмаленной скатертью, Бертран ловит свежую рыбу и готовит её сам – на мангале, Лёля радует глаз дивными туалетами, а Ринат надевает кирпичного цвета галстук, придающий ему сходство с учёным бобром. Первая часть обеда проходит в относительной тишине – слышен только стук приборов. Как только женщины уносят посуду – ритуал переходит во вторую фазу. Бертран достаёт сигары, а Марина – приносит поднос с графинчиком клюквенной настойки и рюмками.
     «Чекушка, — смущенно улыбается она, словно ждёт протестов. — Полезно для пищеварения».
     Обычно никто не возражает. Вот и сегодня Бертран взял рюмку первым и передвинул поднос сидящему по правую руку новенькому.
     — Как ваш первый день на острове? – спросил он, разглядывая полосатый, не первой свежести шарф.
     — Очень познавательно, — кивнул Тапёр. – Я ездил с Ринатом за продуктами. И признаться, получил лёгкий вывих представлений о мироздании.
     Послышались смешки. Вниманием и подносом завладела Лёля.
     — А вы забавный, — улыбнулась она, опустив ресницы. – На самом деле моё имя – Лиля. Вы понимаете, в честь кого?
     Последнее слово она произнесла с придыханием, метнув на Тапёра глубокий, полный недосказанности взгляд.
     — В честь Лили Брик, — бесцеремонно вмешалась в разговор Марина, забирая с подноса рюмку и подвигая его Ринату. — Только не вздумайте звать её Лилей. Это имя нагоняет на неё ипохондрию и мысли о самоубийстве.
     — Это точно, — отхлебнул Ринат от рюмки и крякнул от удовольствия. – Только она даже для того, чтобы убиться, слишком бестолковая.
     И добавил, обращаясь к Бертрану, но избегая встречаться с ним глазами:
     — Да, я показывал Тапёру маяк. А что? Он имеет полное право знать, куда попал, тебе не кажется?
     — Кажется, — кивнул тот. – И что же вам стало понятно после этой прогулки, милейший?
     — Да почти ничего, откровенно говоря, — пожал плечами Тапёр. — Это какая-то аномалия?
     — Так давайте я вам расскажу, — заявил Бертран с неожиданным азартом, и Тапёр понял: он гордится своим миром, как собственным ребёнком. В том, что это какой-то странный сумасшедший мир, новенький уже не сомневался. Понимание пришло легко и необратимо, как совращение. То, что ещё вчера казалось невозможным, сегодня представляется единственным разумным.
     …. Физика совсем проста, – тем временем продолжал воодушевившийся Бертран. – Когда я понял, я едва не прыгал от радости. Малая Явь отстоит от большой реальности в четвёртом измерении – времени. Очевидно, в результате какого-то катаклизма временной поток Малой Яви оторвался от временного потока Большой реальности и теперь они движутся по схожим, но не одинаковым законам.
     — Каким? – спросил Тапёр, с видимым облегчением придвигая к себе вторую рюмку.
     — В нашем часе – пятьдесят девять минут! – заявила Лёля, напрочь забыв свои роковые манеры. – А в сутках – тысяча четыреста шестнадцать; на двадцать четыре меньше, чем в Большой реальности!
     — Но при этом они не короче, — перебила Марина. — Они точно такого же размера, просто длятся меньше. Понимаете?
     Тапёр неуверенно кивнул, беспомощно глядя на Рината. Тот добавил:
     — Ну, раньше-то время здесь бежало как ему заблагорассудится, с минутами – это Бертран придумал. Он большой мастер всё приводить в порядок, наш Бертран.
     — Да, — польщённо кивнул тот. – Когда я сюда попал, со временем тут творилось чёрт знает что. Сутки могли длиться минуту, а могли не заканчиваться неделю. Как младенец не может держать головку, так и Малая Явь не могла держать постоянное время. Но она оказалась очень сообразительным миром. Я создал для неё часы, и она меня поняла!
     — Вы хотите сказать, что задавая время на часах, управляете временными координатами мира?
     — Ну… — смутился Бертран. – Я только рассчитываю оптимальный поток. Но Малая Явь под него подстраивается. Наверное, понимает, что без моей помощи нежизнеспособна.
     Он подошёл к часам и погладил их по дверце как-то нежно и очень интимно. Так, что Тапёру сразу подумалось о гладком женском бедре и почему-то о невольно задравшейся юбке.
     — Что будет, если часы остановить?
     — Реальность снова потеряется. Начнёт метаться по временной оси, пока не расшибётся в лепешку о Большого Брата.
     — Непременно расшибётся?
     — Боюсь, надежды на мягкую ассимиляцию нет.
     — Но вы же не можете знать наверняка.
     Бертран разозлился:
     — Милейший, любая перестройка мироустройства затрагивает процессы, далёкие от нашего понимания. Когда я придумал часы, — он сделал акцент на слове «я», — я рисковал, но рисковал только своей жизнью. Вы же предлагаете более грубое вмешательство и ставите под угрозу жизнь ещё нескольких людей. Это, как минимум безответственный шаг, на который не пойду никогда!
     — Я просто хочу выбраться отсюда.
     — Все хотят, — хмыкнула Лёля. — Надо придумать менее рискованный способ.
     — Придумаю, — заявил Тапёр. – Пока думаю, может, перекинемся в карты. Как вы относитесь к покеру?
     — Отлично, — обрадовался Ринат.
     Лёля неуверенно кивнула.
     А Марина подумала, что это предложение ей очень сильно не нравится.
    
     ***
     Ночью дом спал. Под строгим надзором луны не скрипела ни одна половица, не гудели водопроводные трубы, не шелестели по комнатам сквозняки. Тишина – это единственное, что в Яви было абсолютным, готовым и доделанным. А может быть, она, повинуясь общему закону, тоже исчезала, и по ночам в старом каменном доме вместо тишины молчала пустота.
     Бесшумно открылась дверь гостиной и внутрь пробралась высокая худая тень. На цыпочках тень прокралась до середины комнаты и замерла. Стояла, не двигаясь, долго, пока из кресла у окна признанием поражения не донесся едва слышный вздох.
     — Что вы здесь делаете? – спросила тень.
     — Жду вас, — прошелестел женский голос из кресла.
     — Откуда вы знали, что я приду?
     — Не знала, — женщина в кресле переменила положение, и на фоне луны возник точёный профиль: прямой нос припухшие, будто искусанные губы.
     — Ладно. Вот вы меня дождались. Раздевайтесь.
     — Но… я не за этим! Я думала… — судя по голосу, Марина была готова разреветься.– Я думала, у вас будут вопросы… Я только помочь…
     — Забавно. В том мире, откуда я свалился, женщины не дежурят ночами, чтобы удовлетворить чьё-то любопытство. Выкладывайте, что вам от меня нужно, или проваливайте. У меня тут дело.
     — Вам удалось раздобыть ключ?
     Самодовольно улыбаясь, Тапёр запустил руку в карман и вытащил ключ. Тот самый, от механического сердца Малой Яви.
     — И вы не музыкант.
     И снова довольная улыбка в ответ. Тапёр поднял правую руку, демонстрируя искорёженные пальцы.
     — Ошибки молодости. Однажды я самоуверенно решил, что ловкость пальцев – это всё, что нужно для того, чтобы разбогатеть. За самоуверенность поплатился. Предваряя ваше морализаторство: нет, не раскаялся. Только стал осторожнее.
     — Понятно. А Бертран всегда был беззащитен перед азартными играми. Его святая вера в статистику и так не слишком разумна, а за одним столом с вами у него и вовсе не было шансов, — Марина вздохнула и продолжила. – Вы всё же собираетесь остановить часы? Вы же можете нас угробить.
     — Послушайте, я вам не ваш неудачник Ринат. Я не собираюсь торчать тут вечность, пуская слюни на вид из окна. Если ковчег не делает остановок, то придётся менять курс – надо же как-то покинуть ваш гостеприимный дом.
     — Нет, вы всё не так понимаете. Малая Явь – это не ковчег. И не тюрьма.… это реанимационная палата. Сюда же добровольно приходят. Вот даже вы. Вы же там, на Большой земле, чего-то не могли решить, верно? Настолько не могли, что вам было проще убежать в иную реальность, чем перебороть свою натуру. Верно?
     — Продолжайте, — процедил Тапёр сквозь зубы, и Марина радостно зачастила:
     — Явь – мир недоделанных. Как в предметах, так и в людях есть изъян. Сбой развития. Ринат –слишком нерешителен. Знаете, он второй год мечтает устроить смену власти, но ни разу не попробовал. А Бертран слишком… математичен, он всегда всё делает по правилам. А это не всегда верно. Иногда успешным оказывается, — Марина помялась, – творческое решение, заведомая ошибка.
     — Так что, эти двое будут сидеть здесь, пока не выучат свой урок? Не доделаются, по-вашему?
     — Да, и вы тоже. Раз оказались здесь, в Яви, значит чего-то хронически не умеете. Ищите, устраняйте – и катитесь на все четыре стороны. Никто задерживать не станет.
     — А устранять как? – тихо спросил Тапёр. – Заявление, что ли, написать: осознал и обязуюсь?
     Марина облегчённо выдохнула – поверил. Так же тихо ответила:
     — У всех по-разному. Кому-то, чтобы измениться, хватает просто понять себя. Кому-то – надо долго набираться решимости, чтобы переступить какую-то черту. Люди взрослеют по-разному.
     — А вы?
     — А что «я»?
     — Стойте, я понял, из-за чего здесь вы. Ваша Лёля корчит из себя портовую шлюху, а вы, значит, наоборот… не верите мужчинам. – Тапёр вцепился в юбку и подтащил Марину к себе. Зашептал в ухо, оглушая терпким запахом мужского тела. – Хотите, я вас доделаю? Это несложно… Даже приятно.
     — Отпустите меня.
     Вместо ответа Тапёр погладил девушку по груди. Ехидно улыбнулся, заметив, как напрягся под пальцами сосок, рука обласкала бедро и скользнула выше, под юбку.
     — Почему? Это же справедливо. Я доделываю вас, взамен получаю гарантии, что вы не лжёте.
     — Какие?
     — Ну, скажем, если это всё сказка – завтра утром ваш драгоценный Бертран узнает, какой подарок мне обломился. Вы, как натура холодная, но ответственная, согласны поставить на кон репутацию?
     — Нет, — дёрнулась Марина. — Так нельзя. Послушайте, вы же мерзавец, верно? Что вы там всю жизнь — продавали ближних, подставляли невиновных, кидали богатых, верно?
     Тапёр ослабил хватку, ответил:
     — Как со мной, так и я — ничего нового.
     — Ну так вот он, ваш ответ. Вам нужно хоть раз позаботится о других. Без гарантий и без корысти.
     — Так предлагаю же: давайте о вас позабочусь. Вам понравится.
     — Невелико доверие, — фыркнула Марина. — Вы ж ничем ни рискуете. Нет, нужно сложное решение. Подумайте, мне тоже нелегко доверять вам судьбу острова. Вернее было бы тяжёлым тупым предметом в висок и закопать. Но нет же, вожусь вот, жду, пока ситуацию осознаете. Поэтому давайте я пойду спать, а вы посидите немного, подумайте: верите мне на слово или не верите. Решите, что верите и — оставьте ключ где-нибудь на видном месте, хорошо? Я проснусь, отдам Бертрану.
     — А если не решу?
     — Тогда мы расшибёмся о временную ось Большой реальности до того, как я проснусь.
     — Экая самоотверженность.
     — Да нет. Верю, что любому навозному жуку свойственно тянуться к свету, — и добавила уже с порога. – А за предложение ваше спасибо. Но согласиться я не могу. Только после того, как местные повзрослеют. Иначе кто же будет их кормить?
    - Сами не справятся?
    - Эти недоделанные? Уверена, что нет.
     Одёрнула юбку и исчезла. Тапёр только хмыкнул вслед: «Тяжело с бабами».
    
     ***
     По гостиной медленно тянулся горький масляный запах давленых зерен. Пестик размеренно царапал осколками по дну чашки. В углу на кушетке звонко щебетала Лёля:
     — Марин, а почему мы чашки моем, а они не исчезают? Мы же их тщательно моем, верно? Качественно трём снаружи и внутри, чем переводим в ранг абсолютно вымытых чашек. А они всё равно не исчезают…
     — Лёля, — Марина вдруг уселась рядом, положила ладошку на Лёлину руку и заглянула в глаза. — Иногда, чтобы переменить жизнь, не хватает простейшего поступка. Вот ты никогда полезной не была – так изменись, сделай правильный поступок – и удивишься, как быстро и резко изменится судьба.
     Внизу хлопнула входная дверь, по лестнице раздались быстрые тяжёлые шаги, в комнату вбежал Бертран. Что-то буркнув под нос, он подбежал к часам и шумно выдохнул:
     — Ключ! Господи, я думал, что потерял его! Уф, чуть не помер от перепугу.
     — Бертран, а Бертран?
     — Что?
     — Ты на Большую Землю хочешь?
     — А за зачем? Тут хорошо: часы, математика, порядок. А там… бардак и азартные игры.
     — Вот видишь, — промурлыкала Лёля, насмешливо глядя Марине в глаза, — всё дело в том, что никто не хочет меняться.