Новый день

Черный матовый электромобиль подъехал к массивным узорчатым воротам КПП. Программа охраны периметра резиденции давно своим всевидящим оком — камерами наружного наблюдения, просканировала машину вплоть до последнего винтика. Не обнаружив ничего подозрительного, она долго ждала разрешения на пропуск от дежурного охранника, мерно попивающего свой кофе. Техника работала быстро, а человек, особенно отдежуривший всю ночь, соображал долго, поэтому водителю пришлось немного потерпеть, прежде чем створки ворот начали медленно раскрываться.

Было ранее утро, солнце только только начало подниматься, а утренний туман рассеивался с большой неохотой. От ворот до резиденции премьер-министра вела широкая гравийная дорога. С обеих сторон она утопала в зелени деревьев и кустарника. Кроме объективов камер на тихо едущий электромобиль больше никто не обращал внимание, хотя парк, окружающий дом хозяина, населяло множество птиц и животных. Скрип колес о гравий сопровождали крик кукушки и щебетанье соловьев, а водителю приходилось ехать медленно, на случай если на дорогу выскочит какая-нибудь живность. Глава нации очень любил природу, точнее покой и тишину, которые она могла дать, поэтому он постарался окружить себя парком со всех сторон. Это позволяло прогуляться и поразмышлять о вечном, совсем ненадолго отрываясь от дел.

Штатный водитель Ведомства воспитателей личности приезжал в этот уголок дикой природы, одновременно являющийся эпицентром государственной власти, раз в неделю. В его обязанности входило привозить сюда воспитателя и возвращаться за ним через 3 часа. Но сегодняшняя поездка была внеплановая, да и на заднем сиденье в это раз сидел сам верховный магистр — глава ведомства. Что все это могло бы значить, водителя не интересовало, главное хорошо сделать свою работу, и с чувством выполненного долга вечером отправиться отдыхать со своими друзьями в любимое кафе.

Преодолев 1,5 километра пути, электромобиль остановился у главного входа в резиденцию премьера. Тут же подбежал швейцар и открыл заднюю дверь машины, из которой, кряхтя и опираясь на трость, вылез седой мужчина, лет 70. Он был одет в серый костюм— тройку. Вместо галстука на шее был повязан атласный платок ярко-красного цвета. Такую одежду не носили уже давно и если и надевали, то только в качестве карнавального костюма. Именно об этом подумал швейцар, провожая взглядом старика, который, несмотря на годы и трость, отказался от помощи и довольно, быстро поднялся по лестнице подъезда и вошел в дом.

Обиталище главы государства являло собой 2-ух этажный дом, разделенный на 2 крыла: рабочую и жилую части. Жителю прошлого архитектура здания и вся его обстановка напомнила бы жилище английского пэра: здесь был огромная гостиная с камином и стоящим в углу черным фортепиано, библиотека, заставленная двухъярусными стеллажами с давно уже устаревшими бумажными книгами, кабинет премьера с массивным дубовым столом и кожаными мягкими диванами и креслами. На стенах, обитых деревянными панелями, были повешены оригиналы картин известных художников прошлого. Говорят, когда-то они стояли миллионы, но теперь это были всего лишь картинки, нарисованные устаревшим способом творения — кистью и красками. На полу лежали персидские ковры, давным-давно сотканные вручную женщинами востока. Обстановка и мебель — все это кричало о своей непрактичности и несовременности — нация давно так странно не жила. Большинство не знало о причудах своего премьера, а те, кто был в курсе, снисходительно прощали главе государства его слабости. И лишь горничные, которых заставляли убирать все эти излишества по старинке, используя обычные кусочки ткани и воду, недовольно перешептывались между собой о тяжести их трудовой доли.

Старик же в старинном костюме наоборот, открыто наслаждался домом. Он часто останавливался и подолгу рассматривал картины, видимо находя для себя в них нечто большее, чем их стоимость и способ написания. Здесь он чувствовал себя как дома, хотя был здесь в последний раз много лет назад, когда еще не был магистром и не возглавлял Ведомство. Тогда он был обычным воспитателем, проводившим обучение еще молодого и зеленого юноши. Юноше было 5 лет, но уже тогда ему было суждено стать главой нации. И сейчас магистр, рассматривая «Тайную вечерю» и вспоминая имена апостолов, одновременно размышлял о причине вызова его в дом бывшего ученика. Магистр отвлекся от созерцания и посмотрел на часы, вздохнув — опаздывать больше было нельзя, решительным хромающим шагом направился в кабинет премьер-министра.

В кабинете стояла полутемень: шторы были задернуты, и лишь настольная лампа на рабочем столе да догорающий с ночи камин не давали помещению погрузиться в полную темноту. За столом сидел немолодой толстый мужчина в очках, он что-то печатал на своем планшете и не обратил внимание на вошедшего человека. Он был одет в светло серый френч, застегнутый на все пуговицы — строгая мода для высшего аппарата управления не позволяла никакой вольности, тем более его главе. Магистр прошел через всю комнату, взглядом оценил все кресла и диван, и, выбрав то, что помягче, неловким движением по-старчески плюхнулся в него. Только тогда премьер отвлекся от работы и с приветливой улыбкой радушного хозяина произнес: «Опаздываете, учитель»

— Не мог не оценить твою коллекцию. Так зачем ты меня, Макс, вызвал? Ты же знаешь, как много в данный момент в ведомстве дел — проворчал в ответ старик.

Профессиональная приветливая улыбка исчезла. Лицо Макса приняло серьезный деловой вид человека, который уже принял решение, и осталось соблюсти последние формальности.

— Ну как же, как же. Знаю. Но скорее всего после нашего с вами разговора дел у вас резко поубавится...

— То есть как поубавится? Ты это вообще о чем? — с заметным беспокойством и непониманием происходящего уже четко и совсем не по-стариковски произнес магистр.

— Ну-ну… не все сразу. Давайте по порядку. Как вы знаете: за последние 2 года из-за несчастных случаев погибло целых 5 воспитателей. И это не просто так. Мне кажется, эти люди слишком много говорили о том, о чем не стоит разговаривать и с теми, с кем они общаться не должны. Они слишком болтливы...

— Позволь, мне, главе ведомства, судить о качестве моих воспитателей, — резко перебил премьера магистр. На обучения будущих учителей тратится огромные силы, и я лично контролирую этот процесс!

— Да, я не сомневаюсь в вашем контроле — я же все-таки ваш ученик. Но тогда скажите, ответьте на простой вопрос: чем мы, аппарат управления, отличаемся от тех, кем мы управляем?

— Простые люди заботятся лишь о себе и ближайшем круге знакомых и родных, мы же, как представители элиты, думаем обо всех — растерянно ответил магистр. Он не понимал, к чему идет весь этот разговор, и это ему явно не нравилось.

— Правильно, правильно! — премьер-министр в возбуждении вскочил со своего кресла и начал ходить по кабинету из угла в угол — Это мы их научили так жить, это мы позаботились об их душевном спокойствии. Единственное, что им надо делать, так это работать, любить друг друга и размножаться, а главное не мешать элите заботиться о будущем и вести их вперед. И тогда настанет тот момент, когда потребности каждого будут удовлетворены полностью. Но чтобы мы ими управляли, нам самим нужно уметь думать, размышлять, понимать и видеть слабые стороны нашей власти. И ведь для этого мой дед создал ваше ведомство, чтобы ваши люди — воспитывали элиту, учили нас думать!

— Я отлично все это знаю, зачем ты мне все это рассказываешь? Как это все связано с моими делами в ведомстве и этими случайными гибелями?

Макс вернулся к своему столу взял тонкую папочку государственного указа и сунул его магистру. В кабинете повисла тишина, каждую минуту нарушаемая перелистыванием очередной страницы. Все это время министр, явно довольный собой, прохаживался по кабинету, напевая мотивчик какой-то старой песни.

— Ты хочешь закрыть ведомство? — едва шепотом произнес магистр, перевернув последнюю страницу указа.

— Не закрыть, а реформировать. Понимаете, знания и умение думать, размышлять, нужны только мне и моему министерству, народу они ни к чему. Слишком много лишних вопросов может возникнуть у простого водителя, освоившего пару запрещенных книг. И воспитатели, как носители этого знания, должны служить тоже только нам, не стоит им обременять народ лишними печалями. А так, как я уже говорил, ваши люди стали слишком болтливы, мне как главе нации придется их слегка, так сказать ограничить в свободе.

Старик вскочил. Глаза его блестели. Желваки нервно задергались. Он был разгневан.

— Ты не посмеешь этого сделать! Чтобы совершить хоть малейшее изменение в моем, ведомстве требуется согласие его руководителя. А я на это не пойду! — прокричал он.

— Да, мой дед не предвидел проблему чрезмерной болтливости ваших знатоков, и обезопасил ваше ведомство от вмешательства. От официального вмешательства, конечно же, но не от воли случая. Неужели, вас, умудренного опытом человека, не удивил такой резкий всплеск случайный смертей среди ваших подчиненных? Вы потеряли власть над ними, и они начали фантазировать в совершенно неверном направлении, делиться знаниями с кем попало, растить личностей среди простолюдин. Они камень за камнем начали разваливать фундамент, на котором стоит наше благополучие. И им пришлось помешать… Случайно… И если вы не хотите больше таких случайностей, вы примете мои условия.

— То есть если я не соглашусь, то жизнь воспитателей под угрозой?

— Именно! Вы все верно поняли, учитель — спокойно ответил Макс.

Магистр был ошеломлен. Гнев прошел и сменился задумчивостью. Он снова сел в кресло. В кабинете повисла тишина. Казалось, она длится вечность. Премьер терпеливо ждал ответа, покачиваясь на одном месте. Наконец старик с видом человека, который объясняет простые вещи, заговорил.

— Они не согласятся на затворничество, а без них все потеряно. Пойми, без воспитателей все эти книги, как устройство двигателя для младенца: сложно, красиво, но совершенно непонятно. Уже много веков мы аккумулируем все знания, выявляем законы мира и жизни, выжимаем из этого бумажного и культурного хлама квинтэссенцию, которой делимся с тобой и твоим аппаратом. Не будет нас — некому будет добывать вино и масло. Уничтожив воспитателей, ты вырубишь сад, чьими плодами питалось человечество. Да, голод придет не сразу, твой сын еще сможет воспользоваться запасами кладовой, но уже его потомки никуда в своем голоде народ не приведут. Именно в этот момент перестанет существовать элита, именно тогда масса станет однородной, поглотит элиту и превратиться в застойное болото.

— О да, великий магистр, вы мудры! Но не все такие упертые и жертвенные как вы. Пускай воспитатели не живут только едой, питьем и женщинами, у них другая страсть. Страсть к познанию, желание узнавать и делиться познанным. Так в чем беда, если делиться надо будет только с нами — со слугами нации? Зачем ради широты своей аудитории лишаться жизни? — Макс вдруг засмеялся — Хаха, конечно и не прогуляться им дальше своего нового дома. Но поверьте, там будут все условия для достойных размышлений! Я даже повелю облицевать там все гранитом, чтобы они буквально грызли его в попытках оттуда сбежать!

Магистр был уже совершенно спокоен. Наверно он уже осознал и принял все, что произойдет сейчас и в ближайшее время в стране. Он откинулся на спинку, закрыл глаза и тихим голосом раскаяния вновь заговорил.

— Ты лишь создашь монастырь, выхода из которого уже не будет. Теперь я понимаю, как сильно ошибались все мы — создатели этого нового мира. Мы заперли знания и учения быть человеком в головах воспитателей и их привилегированных учеников. И теперь ты, мой ученик, как скупой торгаш чахнешь над своей властью, боишься потерять ее, защищаясь идеями продвижения массы к полному удовлетворению в жизни. Хотя ты всего лишь пастух стада, чьим мясом и молоком питаешься. Но не преступление пользоваться плодами коровы, преступление из человека делать скотину. Будь у меня теперь возможность, я бы заставил воспитателей идти к простым людям, говорить с ними, учить их быть теми, кем они должны быть по праву рождения. Но теперь поздно — любовь к солнцу и его теплу приходит лишь, когда близится закат и тени охлаждают наши тела. И, боюсь, новому восходу уже не быть. Я никогда не соглашусь на ограничение свободы моих людей.

Макс был раздосадован, он явно ожидал другого ответа. Он вернулся к своему столу, сел и начал что-то печатать на клавиатуре планшета. Затем он нажал кнопку, расположенную на ручке кресла. Не прошло и минуты, как в комнату вошли 2 высоких мускулистых человека в черной полицейской форме. Они подошли к старику и, взяв его под руки, повели к выходу. Макс с сожалением наблюдал это и, когда процессия подошла к двери из кабинета, окрикнул их.

— Стойте! Еще одну минуту. Учитель, мне жаль, очень жаль. Я, как видите, ожидал этого, но все еще надеялся переубедить вас. Мне тяжело прощаться, но вы не оставляете мне выбора. Ради будущего моей нации я вынужден буду расправиться с любым неподконтрольным мне источником свободомыслия. Найдутся среди воспитателей те. кто согласится на мои условия и, вопреки, вашей вере, их будет много, а остальные исчезнут. Теперь ваше согласие не имеет никакого значения — вы не можете распоряжаться тем, что по закону уже не существует. Да, вас, как великого магистра уже нет, вы уже история, которая не попадет в учебники, а значит: вы станете лишь мифом, о котором забудут через несколько часов как услышат. Прощайте! Уведите его...

Дверь за полицейскими и их заложником захлопнулась. В кабинете все еще было темно, камин погас. Министр, тяжело вздохнув, выключил лампу и подошел к окну. Он медленно раздвинул шторы. Солнце было уже высоко, и кабинет быстро заполнился его теплом и светом. Макс долго стоял у окна и смотрел в сад. В то время как миллионы людей просыпались, завтракали и шли на работу, для него наступал новый день.