Мы рабы...

«И, наконец, рабство мысли и раболепие — в науке перед авторитетом, а в жизни перед мундиром, которое так возмущало лучших людей в конце пятидесятых годов и вызвало резкий протест Базарова, — вновь оживают среди нас.»

«…что прогресс в человечестве не разделен, что он возможен только тогда, когда он охватывает всех, и что нищета и угнетение одних ведут за собой нищету духа и рабство всех…»

П. Кропоткин

Легко можно понять Ленина с его идеями создания нового человека. Будучи человеком свободолюбивым, с живым умом, он попросту задыхался в царской России. Огромная, необразованная, рабско-лакейская страна, где были ещё живы рожденные при крепостном праве — вот откуда все эти дома-коммуны, вот откуда создание нового, свободного, смелого человека. Но слишком велико было отставание, слишком сильно был забит народ, поэтому идеи были преждевременны. Но какой рывок вперед! Полуграмотная страна, не имеющая ни приборостроения, ни машиностроения, ни авиастроения, за неполные полвека полетела в космос и стала делать такие машины и самолеты, которым завидовал весь мир.

Мы сидели в небольшом кафе в одной из галерей таганского вокзала «Свобода» и, конечно же, муссировали вечные темы. Мы — это я, ваш покорный слуга, довольно молодой инженер по имени Борис и мой заокеанский друг Алексей. Родственники Алексея уехали в далекую прекрасную страну в годы тяжелой оккупации, когда была потеряна всяческая надежда и, казалось, все уже потеряно навсегда. Период с 2000 года — не хотел бы лично я там жить. Судя по фотографиям и документам, ужасное было время: повсюду рамки досмотров, отряды полицаев, обыски, проверки, постоянный страх, что захватившие власть для устрашения масс устроят какую-нибудь диверсию, дабы оправдать эти самые рамки металлоискателей и расходы на содержание полицаев, охраняющих их отобранное и присвоенное.

Алексей прилетел межконтинентальным дирижаблем «Булгаков». Да, мы возродили дирижабли. Совмещение новейших технологий позволило возродить этот, казалось бы, забытый вид транспорта. Ни одна страна, где правит алчность и капитал, на могла бы выделить столько денег на подобные исследования. Только страна свободного труда. Результат — практически 100% безопасный вид транспорта с неподражаемым уровнем комфорта. Пилотами на этих грандиозных штуках работают обычно списанные по возрасту пилоты космических челноков «Буран» третьего поколения.

По всему миру ставят мачты причалов и прокладывают новые маршруты полетов. Ну, а у нас в Москве, конечно, самый грандиозный причал. Это даже не совсем причал, это путевой комплекс, недаром названный «Свобода». Советский человек отсюда свободен попасть в любую точку как Москвы, так и всего мира. Здесь, на Таганской площади, где возведено это футуристическое здание в стиле фантазий художников прошлого, сходятся железнодорожные, воздушные, надземные и подземные пути. Здесь я и встретил своего давнего сетевого друга, который так мечтал посмотреть родную землю своих предков.

Алексей прекрасно говорил по-русски, а вот мне, к моему стыду, английский давался плохо. Виной тому была прежде всего моя лень, ну и, по большому счету, любовь ко всяким механизмам. Такая необразованность, конечно, вносила определенный дискомфорт в мою душу, но я успокаивал последнюю тем, что вот-вот займусь-таки самообразованием.

Я с гордостью встретил своего друга по переписке в этом ажурном здании, чем-то напоминающем творения Шухова, совсем уж отдаленно — Киевский вокзал (масштаб совсем не тот).

Как же хорошо в Москве весной, да еще ранним утром! Чистый воздух, молоденькие листочки, через стеклянные стены виден «Парк Царей», как мы его называем, где собраны памятники всем верховным правителям этой большой страны. Может, свежий весенний воздух повлиял, а может, просто радость встречи, поэтому мы дружески обнялись и пошли в кафе. Оба любили кофе и хорошие виды, а вид, как я уже говорил, открывался замечательный — весенняя пробуждающаяся Москва.

Леха таращил глаза на открывшуюся панораму и постоянно спрашивал:

— Как, как все же вам удалось? Мне родители говорили, что у вас нет никаких шансов, что вы уничтожены, вернее, сами себя уничтожаете, — он вдруг сделал страшное лицо и с киношным акцентом произнес: — Как это по-рюски? Рубить палка, на который сидеть, — и, перейдя на нормальный язык, добавил: — Мало того, что вас правители уничтожали, как могли, так вы и сами им в этом активно помогали. У нас в Америке даже есть специальной курс по изучению этого феномена. Послушай, но та машина, этот ваш «Булгаков», на котором я летел, это нечто! Я теперь, наверное, в самолет не войду никогда.

— Да ладно, мне вот летать не доводилось, некуда было, учеба, практика, а потом, знаешь, хочется чего-то большего. Как бы сказать… Понять, что ли, хочется многое. Вот и не до полетов. Хотя очень хочется, конечно, вот как ты, через океан. Лететь и не думать о том, что сейчас каааак хряснет об этот самый море-окиян и вспомнишь труды и Маркса, и Энгельса сразу… Так вот ты говоришь — как? Ну, начинать надо, наверное, с Ленина, я сам думал над этим вопросом, и без Ленина тут никуда.

— Да подожди ты с Лениным! Ну вот, Ленин дал свободу нашим предкам, живи да радуйся — что еще надо? Зачем они снова в ярмо-то полезли, что, совсем не соображали ничего?

— Ну что тебе сказать, я тогда, конечно, не жил, но думал над этим вопросом. И скажу тебе так: да, в общем, не соображали. Понимаешь, они жили в раю и не знали об этом. Вот и потеряли бдительность.

— Как можно…

— А вот можно! Можно, когда живешь без забот, когда сравнить не с чем, от безделья, да и тогдашние руководители помогли. Партия выродилась, слишком сытно жили, без забот, страна сильная, мирное небо. Стало этого мало, захотелось большего, а как это большее взять? Чтобы сделать что-то большее, трудиться надо, а трудиться не хочется — можно же по-простому. Вот и обокрали свой народ, своих отцов и дедов, продали все, думали, мы сильные. А когда опомнились (ну, те, кто опомнился), было поздно: увязли уже по самые макушки, и, чтобы вырваться, Человеком надо быть с большой буквы. А они только речи бессмысленные произносить тогда умели да карман свой набивать, и дела им не было ни до какого народа.

С другой стороны, тот, кто занимался настоящим делом — конструкторы, инженеры (те инженеры, конечно, кто не чаи по КБ распивал, а работал) — обрадовались поначалу переменам. Они-то, божьи души, думали, что сейчас на смену горлопанам и некомпетентным людям придут настоящие профессионалы и не будут больше рубиться все новаторские идеи. Ведь перед девяностыми директора заводов и партийные руководители, добравшись до хлебных мест, меньше всего хотели каких-либо перемен и прогрессивных решений — лишь бы ничего не менялось. Не давали ничего сделать.Так вот и возник застой.

— Ну подожди, если не хотели нового, то как же тогда в 90-е так грянуло?

— Как, как… Были начальники и выше их. У тех действительно было все, но хотелось большего. Ну что они могли на свое это «все» приобрести? "Волгу"? Ну, две "Волги". Да и показать нельзя было, а хотелось, чтобы все видели, какие они богоподобные твари. Вот и продали Родину за возможность служить вашей Америке и лизать ей зад. А ваши уже им приказали: ну-ка, развалите образование, промышленность, медицину, тогда будем разрешать вам сосать. Этим они и занимались, разваливали и сосали. Ваши же ставленники у нас тогда везде были, они даже полицаев ввели, чего уж больше.

— И народ терпел?

— А что ему оставалось делать? Лишь бы меня не тронули — вот девиз был. Ленин дал народу свободу, и как этой свободой народ распорядился? Стал рабом!

Зато теперь смотри какой вокзалище! Да что вокзалище. Образование! В институт после школы можно без экзаменов идти, в какой пожелаешь! Не будешь учиться — сам уйдешь, не выдержишь, или отчислят по неуспеваемости. А принимают всех, только заявление грамотно составь, обоснуй, почему и как ты именно здесь хочешь учиться, и все.

Потом — другое дело. Хочешь зарабатывать, хочешь быть начальником — открывай свое дело, а о бухгалтерии думать не надо: государственный бухгалтер у тебя, он все высчитывает, и зарплату получаешь столько, сколько заработал, а не сколько своей рукой себе нарезал. Знаешь, почему так возможно стало? Да потому что перестали считать деньги в чужом кармане, а это, знаешь ли, многого стоит.

День постепенно разгорался, за окном отчалил и полетел в Жуковский на обслуживание «Булгаков», освобождая причал. Алексей задумчиво смотрел в окно на панораму Москвы-реки, «Парка Царей», серебряные нити путей надземного транспорта, расчерчивающих зелень столицы, на Высотки. И я знал, что он видит: он видит настоящую Родину, может, ту Родину, которой не было у эмигрантов, у диссидентов, у всех тех, кто не мог мириться с ложью, несправедливостью, откровенной тупостью и рабством.

— И все же ты не сказал: как? Как вы смогли?

— Применили метод!

— Какой еще метод?

— Метод профессора Преображенского. Стали бить себя по загривку и выбивать, только не разруху, а раба. Выбивать из себя каждое утро раба.

Мы опомнились. Трезво взглянули на себя и ужаснулись. Мы с ужасом поняли, что мы сами хотим быть рабами. Это же так прекрасно: не думать своей головой, не нести никакой ответственности. Но будучи рабами, мы хотели иметь еще и своих рабов, на которых бы вымещали свои, как нам бы казалось, незаслуженные обиды.

Я как-то видел старый букварь, так вот там было написано: «Мы не рабы, рабы не мы». Но нам бы подошла другая надпись: «Мы рабы, не рабы не мы». И вот когда мы поняли, кто мы на самом деле, мы начали раба из себя — не выдавливать, нет, выбивать, — меры нужны были уже серьезные.

Прежде всего мы перестали сваливать вину на других, особенно на тех, кто уже умер и ничего не ответит. Мы взглянули правде в глаза: это мы! Мы раскулачивали и ссылали. Это мы в 30-е годы писали друг на друга доносы, это мы лжесвидетельствовали, это мы ложно обвиняли, пытали и расстреливали невинных, находя этому жалкие рабские оправдания. Мы уничтожали сами себя. Мы победили в страшной войне, а потом попытались облить грязью Жукова, полетели в Космос — и продали страну за пиво и джинсы, а продав и предав своих отцов и дедов, присвоили себе их победы. В самом деле, какую победу они могли праздновать, да еще с такой помпой? Ведь в Великой Отечественной войне победила совсем другая страна, с другой идеологией, с другим гербом, флагом, границами, наконец. Что это было, как не издевательская насмешка над памятью отцов и дедов? И победила Красная Армия, армия рабочих и крестьян, а не армия олигархских холопов — вот что мы сделали.

Конечно, валить вину на соседа, на Сталина, на родителей, в конце концов, — это так приятно, но это путь в никуда, это тупик. Даже если взять так воспеваемое нами в тот период христианство, то по его канонам непризнание собственных ошибок является смертным грехом — гордыней. Да и то: были атеисты и — але опп! — стали христиане. Легко, без запинки, без затей. Да кем бы угодно стали, только дай команду.

Для того чтобы все это понять, требуется большое мужество и самоотверженность. Далеко не просто это, но все другое не работает. Можно обманывать себя долго, можно даже начать с маленькой лжи, но каждая маленькая ложь для своего поддержания требует еще большей лжи, и все это держится на пустоте.

Так, например, отказавшись от идеалов отцов и дедов, от Ленинского пути, мы продолжали ходить, окруженные полицаями и машинками для личного досмотра, сдирали на века сделанную облицовку со станций метрополитена, заменяя ее дешевыми и кривыми поделками, и слушали песни и музыку преданных нами отцов, потому что свое придумать кишка была тонка, своего-то ничего у нас не было...

Что уж там говорить о том, чтобы сказать правительству, поставленному мировой буржуазией: "Стоп! Руки прочь от того, что сделали наши отцы и деды, создали ценой своей крови, своих жизней! Руки прочь от пенсионеров, от наших заводов, школ и университетов!" Никто не задумывался над тем, за что погибал солдат на германском фронте: уж точно не за то, чтобы его потомки говорили матом (даже не ругались!) в безумном празднике своего невежества и бескультурья. Не за это гибли честные люди, не за то, чтобы мы ехали в метро и сосали бы из иностранной банки с названием «Козел», нам ведь все открытым текстом говорили, кто мы на самом деле. Было такое пиво «Козел». Весь мир все прекрасно понимал, а мы нет. Вот так. Так и смогли, когда поняли очевидное, признали свою вину, так и получили шанс стать людьми. Вот и идем пока по этому пути, тебе, приехавшему к нам, со стороны виднее, как — получается или нет. Вот такая, брат, история. А ты говоришь — как...

Алексей ошарашено смотрел на меня. Увидев свое отражение в зеркале кафе, я понял почему: распалился я во время речи, уж больно это меня всегда волновало. Со страхом думал я с детства, что было бы со мной, родись я в то ужасное время, и как не повезло жившим тогда. Страшно мне бывало, когда приходили подобные мысли, страшно не на шутку. Ведь родители у меня небогатые, простые люди, где бы я получил образование? Кем был бы, как сложилась бы моя жизнь, смог бы я мириться с происходящим тогда? Да смог бы, как и все, смог бы. Так же прятал бы в песок голову, подставляя противоположную точку небесам, и от этого становится мне страшно еще больше.

Пока я это все думал, Леха стал чуть меньше пучить на меня свои удивленные глаза, сделал глоток остывшего кофе и сказал:

— Утопия….

Николай Грамота

Ред. Нина Гулиманова