Мудант

Меня зовут Евпсихий. Я графоман.

Когда-то я был гениальным писателем, потом повзрослел. Вовремя понял, что гений — это не профессия, а патология. Что никакой литературы нет, а есть лишь текстовый фастфуд, утоляющий голод скучающей публики. Который даждь нам днесь не гении, но обыкновенные фабрики по производству сей пищевой химии.

Выдавив прыщи метафор и аллюзий, я пошел на фабрику — сначала простым разбодягой, потом вырос до фасовщика доз. А теперь я графоман. Это должность, и немаленькая. Сижу на персональном компиляторе, варю всякое читабельное и не жужжу.

По штатному расписанию моя должность называется «графомен». Расписание составляли продвинутые люди, знающие английский язык. Им виднее. Но — как в том бородатом анекдоте про еврея — бьют не по паспорту, а по морде. Так и у нас: называют не по должности, а по понятиям. Народ-языкотворец клал на тренды и бренды. Бармен, шоумен, супермен — нет вопросов. А графоман может быть только графоманом.

Компилятор — это такая компьютерная шняга, заточенная под эффективный худлит. С неонкой внутре. Ну, это я шучу (остатки патологии), на самом же деле там базы сюжетов, модули мотиваций, генератор персонажей и алгоритмы эротических сцен. Мощный агрегат, апофеоз технологий. Не то что кустарные гении прошлого без мотора: рука к перу, перо к бумаге — тьфу.

Но сам он ничего не пишет, к нему должен быть приставлен специально обученный графоман, то есть я. Во-первых, я умею включать его в розетку. Во-вторых, я знаю пароль на вход в систему. А в третьих, я могу варить популярные сюжеты из архаического говна, навроде классики про гекуб, джульетт и красных шапочек. Отдел продаж не даст соврать, я это могу очень неплохо.

Некоторые наивные лузеры, хворающие застарелой формой литпоноса, полагают, что тоже могут использовать компилятор для сочинения сколько-нибудь продажных текстов. Ха, ха, ха. Они неистребимы, как тараканы: наследники вчерашних сетевых прозаеков и попэтов, серфингующие на кромке потного вала вдохновения в резервациях розовых бложиков и высокодуховных тус. Жалкие, ничтожные люди. Мастурбаторы-дилетанты.

Мы, профи строчкогонства и версификации, работаем глобально. Мы команда, мы система. Фабрика владеет контрольным пакетом информационной тотальности: поисковые боты по рейтингу, аналитика товарного литоборота, эвристические прогнозы предпочтений — держит руку на пульсе. А гениальные тараканы держат свою руку на другом органе. Пытаясь выдавить оттуда бестселлеры.

Кстати, сей бодрый период я слепил за минуту — двумя кликами мыши в опциях фонового цинизма.

Корпоративный тренинг, опять же. Человек — очень паскудное существо, обремененное душой и прочими моральными багами. Оптимизация профессионального графомана требует значительного времени и финансовых вложений — это вам не жук начихал! Лет пять минимум, чтобы отформатировать совесть и дефрагментировать эмоции. Ме-то-ди-ка!

***

Я сидел в своем офисном обезьяннике и лениво мониторил американцев. Срочных заказов не было, поэтому просто вычесывал иноязычное непереведенное на предмет чего-нибудь украсть. Знаковые термины, потенциально ликвидные сюжетные фишки, которые потом можно впарить отечественному потребителю под видом «ночного дозора» вкупе с «иными».

Ловилось не очень. Проклятые буржуи взяли моду копирайтить все, вплоть до запятых. А вот раньше, эх… Я, правда, не застал тех легендарных времен вольного старательства, был юн, нищ и незамутнен, но старшие коллеги намыли нехило: даже эпосы целиком тягали из под носа правообладателей, распахали Средиземье под озимые…

Тут хрюкнул матюгальник громкой связи: зайди.

Это босс, топ-редактор. Решил меня чем-то озадачить, морда манагерская.

Встал на свои ноги — и пошел. А кому сейчас легко?

— Ребрендинг, — сказал топ, с удовольствием перекатывая во рту вкусное слово. — Булгакова знаешь?

— Порнуха с Маргаритой на фоне воландовской атрибутики? — спросил я осторожно. — Адо-мазо? Я ж не по этим делам, вы в курсе.

— Вот только не надо, — топ набычился. — Не по этим он… Мы все по этим. А кто не по этим, тот строит из себя. Рукописного интеллигента. С душой и талантом.

— Хотите быстро и эффективно — зарядите Хердту из отдела профсекса. Он с двух рук четыре фабулы умеет. Гей-комьюнити на него кончает массово — после «Санчо и Кихот: голубая мельница любви».

— Ладно, проехали. Слушай сюда: Булгаков. Про собаку, идеологическое.

— Какое именно идеологическое?

­— Хороший вопрос, тактически уместный. Ценности у нас на этот период — либеральные. Поэтому ребрендить будешь положительного героя, пострадавшего от тоталитарной вивисекции.

— Не вопрос, сделаем. Хотя сам персонаж — та еще сволочь.

— Да ладно. Не бывает сволочных персонажей, бывает неправильный угол зрения. Сделай правильный, иначе за что мы тебе графомани башляем? Этот… как его…

— Полиграф Полиграфыч, — подсказал я.

— Кстати, почему он — Полиграф? — задумчиво спросил топ

— Юмор такой. Ирония как бы.

— Не вижу я тут никакого юмора. Юмор — это когда смешно. А смешно — это когда голая жопа или сиськи наружу. Когда доской по морде. Когда просто «сцуко» — одно слово, только везде и через раз — и уже смеху полные штаны. Согласен?

Когда он прав — он прав. Возразить было нечего.

— Придумай ему имя какое-нибудь. Другое. И можно без юмора, он же страдалец будет. Диссидент и все такое.

— Надо перечитать. Освежить, так сказать.

— Это уж сам смотри. Если времени вагон и делать больше нечего. Я вон почитал вчера чуток — вечерком под стопочку …

— И как?

— Ну…— топ неопределенно пожевал губами. ­— Не согласен я.

Ого! Я напрягся.

— И с чем же, позвольте спросить?

— Да со всем. Слов много слишком. Этих… как их… букв! Конгресс какой-то, немцы… — взгляд его помутнел и расфокусировался.

— Контрреволюция одна, — согласился я, выдерживая стиль.

— Да чхал я на котрреволюцию! — пришел в себя топ. — Нам за нее бабки не платят! Нам за другое платят. Вот тема сисек — почему она не раскрыта? Ты ее — тово, раскрой. Вообще глянь там, что можно использовать. Чтобы узнаваемо, но более эффективно. Например, про газеты.

— Не читайте до обеда советских газет.

­ — Во-во. Только на советские газеты современному читателю тоже чхать. Он и нонешних-то не читает. Переделай. Вставь туда что-нибудь актуальное. Конкурентов наших, например. Вот смотри: «Не читайте АСТ перед едой» — как?

— Гениально.

— Дык! — гордо сказал топ. — Скилл не пропьешь! Ладно, иди работай. И не тяни, а то гонорар — тово… уплотним.

***

Прочтя «Собачье сердце», я понял, что придется включать мозги. Оригинальный текст никуда не годился: болтовня и социальные фиги за пазухой. Или в кармане, не помню этого фольклорного тренда. Более того, сам материал настолько протух по антуражу, что сварить что-либо годное к употреблению из сей архаики невозможно в принципе.

Контент и формат диктует потребитель, он главный и всегда прав: чтобы легко и не запивая, без непонятных терминов, без диких аббревиатур раннесоветского палеозоя, закинуться парой главок в промежутке между брифингом и корпоративом, под ненавязчивый фон поп-сонга. И не подавиться. В общем, все надо было переписывать под актуальную атрибутику, отжимать желчь, разжимать фиги и так далее.

Первое что я сделал — перекинул во времени всю эту банду за нулевые, поближе к демократическим ценностям и компактному новоязу. Профессора определил в секретные советские медики стратегического значения, гуру геронтологии, ранее занимавшегося мумификацией Политбюро, а теперь востребованного в качестве держателя патента на хирургическое возрождение потенции иссякших от публичного дрочева кремлевских лидеров. А также модификации сексуальной ориентации бомонда. Резонерство я ему сразу почикал — чтоб неповадно было гнать пургу. И вообще умничать. Режь кроликов (или кого там, не знаю — мышей, допустим), ремонтируй начальственные мудя и сиди на жопе ровно. А то эти интеллигенты — такая стервь, что за ними даже не присмотр нужен, а тотальная лампа в глаза. Иначе сорвутся с винта и, даже пенсне не подмыв, начнут рассуждать о том, что хирург в России — больше чем хирург. Со всеми вытекающими.

Борменталь, ясное дело, стал иностранным шпионом. Втершимся в доверие с коварной целью. Лидеры иных стран иссякли ничуть не менее своих российских коллег и расценивали их медицинский стояк, как личное оскорбление. Как попрание исторической справедливости и вызов здравому смыслу. Поэтому — заслали Борменталя: выведать и похитить. Тут надо не забыть подчеркнуть гуманность Запада: не сразу бомбить, а сначала просто украсть по-доброму. В перспективе сей борменбонд разоблачался или перевербовывался, с этим я пока не определился и оставил люфт фабулы.

С Зиной вообще не возникло никаких сомнений. Нормальная лимитчица с двумя извилинами: поступить в мед и женить на себе Борменталя. Профессора — боготворит и побаивается, попутно шевеля третьей извилиной на предмет выпросить пересадку коровьего вымени для вожделенного четвертого размера.

Самого главгероя я пока особо не редуцировал, решил посмотреть, как он себя проявит в новых условиях. Заодно и имя выберет. Когда сам — оно естественней смотрится.

Единственно что, вспомнив о балалаечных способностях, накрутил ему абсолютный слух и музыкальный талант. Пусть будет гениальным исполнителем: черный фрак, лакированный рояль, стая чаек с руки, вдохновенное чело — накося выкуси, гражданин Булгаков!..

Такая рыба. Это значит — базовый концепт, заготовка. Тактика унд стратегия.

Залив рыбу в компилятор, я запустил рендер и с чистой совестью пошел в буфет жрать бизнес-ланч.

А пока я его жру, есть возможность объяснить, откуда берутся дети. То есть, конечно, тексты, но некторые гуманитарные девственники не знают до сих пор ни того, ни этого.

Компилятор сам не пишет, ему обязательно нужны:

а) первичный источник (или источники)

б) концептуальная рыба.

Из этих ингредиентов варится первоначальная версия текста.

Например: берем «Волшебника Земноморья», настраиваем подростковые нюансы, беззастенчиво адаптируем известные магические сеттинги, накладываем матрицу мыльных опер — и получаем готовый многосерийный хит про волшебного мальчика.

Или так, еще проще: все мы когда-то разрисовывали школьные учебники (ну, не читать же их, в самом деле!), акцентировали картинки, расширяли их восприятие свежим креативом. Рога ангелам, бороды и ослиные уши античным героям, первичные половые органы всем без разбора — в изобилии. С переходом учебных пособий в электронный формат, градус фантазии взмыл и воспарил — до недосягаемых вершин фотошопа и создания сцен сексуального соития не только Сусанны и старцев, но и Герасима с Муму, Онегина с Ленским, Жанны с д’Арк, Ленина с ходоками. Более продвинутые тинейджеры нового времени взламывали педагогический интерфейс: несложные манипуляции в 3D — и на уроке возникала прекрасная Ника Самофракийская с членом вместо головы. К вящему веселью юных творцов. Vox populi, vox sexus. Социальный заказ, ага.

Собственно, так варится любая настоящая литература. Компилятор рендерит текст на базе готового источника и суммы опций, прописанных умелой рукой графомана.

Но тут еще один важный нюанс: рендеринг сей — не простой, а многопроходный. Эта фишка (ноу-хау текстоварения) требует таких мощностей и организации, которые и не снились рукописным лузерам-одиночкам.

Каждый вариант готового продукта проходит через некий фильтр Сферического Читателя. Этот СЧ-фильтр, в свою очередь, представляет из себя искусственный интеллект усредненного потребителя, разбитого на таргет-группы и умноженного на онлайн-статистику. То есть тексты верифицируются до полной товарности и съедобности.

Безотходное производство, мы работаем со стопроцентной отдачей. Тщательно размешанный в верификаторе текст не только обязательно будет продан, он будет и обязательно прочтен! Очень важно, кстати. Бизнес-стратегия глядит далеко и пристально: сопутствующие фан-сервисы, символика, аксессуары, экранизации, гейм-девелоперство, мода на эмо/гомо/само/садо (проставить нужное) и так далее. А для этого надо, чтобы потребитель — употребил. И желательно без рвотных спазм. Прочитал чтобы.

Мы сохранили читателя как вид. Поэтому, когда выскодуховные интеллектуалы выкатывают нам предъявы насчет «суррогата» и «фанфиков», мы гордо отвечаем: пнх, непрушники! Благодаря нам люди еще что-то читают, а не только сосут телевизор.

И — доской по морде!

Ха, ха, ха.

***

Жрачка у нас бесплатная, но (как и любая халява) с подвохом: бизнес-ланч и базис-ланч.

Бизнес-ланч сделан из натурального мяса. Так на нем написано: «Изготовлен из натуральной говядины». То есть берется настоящая корова — и из нее изготовляется.

А вот базис-ланч «изготовлен из экологически чистых продуктов». Что это за экология и чем ее чистили в процессе изготовления — лично мне страшно даже представить. Потому что я питаюсь по бизнес-категории, как ценный сотрудник. Прочие же чухари жрут очищенную экологию. По мнению начальства, это «стимулирует здоровый дух соперничества».

В принципе, пожрать можно и в платном буфете этажом ниже: хоть говядину, хоть свинину, а хоть и баранину. Цены умеренные, ассортимент широкий, официантки честные. Но не говядиной единой, оказывается! За посещение официальной едальни каждому сотруднику начисляются корпоративные баллы, сумма которых потом может обеспечить бизнес-статус жрачки. Это не просто стимулирует, это — возбуждает! И базис-народ жует бесплатный джанк, с тяжелой ненавистью глядя на меня и мне подобных.

Их ненависть возбуждает еще больше. Жру с аппетитом, каждый ланч — как пищевой оргазм.

Вкусив натуральной курятины изготовленной из настоящего петуха, я вернулся в свою пластиковую келью и с удивлением обнаружил тупые нули на СЧ-фильтре. Рендер гнал варианты, но текст не шел.

Интересно девки пляшут…

Я заткнул компилятор паузой и стал разбираться, чего он там нарендерил.

Дела были, прямо скажем, ни к черту.

Американец еврейского происхождении Борменталь никак не проявлял свою шпионскую сущность, а бодро хавал профессорскую снедь, изготовленную не просто из натуральных животных и птиц, но умерщвленных на кухне специально обученной Дарьей непосредственно перед изготовлением, распаренных, прожаренных, залитых сложными соусами, от одного названия которых у меня началось непроизвольное слюноотделение. Жрал Борменталь, беспардонно жрал! и собеседовал почтительно, и поддакивал интеллигентно, и даже не думал о вероломных планах. А профессор, не взирая на жесткий трепологический лимит (полный софтверный блок!), обильно витийствовал и продуцировал сарказм.

Я выхватил наугад:

…— Вы слишком мрачно смотрите на вещи, — возразил подозрительный Борменталь, — они теперь резко изменились.

Вот зар-р-раза, подумал я. Надо было его обрезать начисто.

…— Не угодно ли — червонец! — профессор хирургически безошибочным движением выхватил из портмоне зеленую бумажку. — Это не просто деньги, это купюра с именем собственным. С историей. Я живу в своей стране уже более полувека…

— Сейчас модно говорить «в этой стране», — заметил Борменталь.

— Сейчас модно и однополой любовью заниматься. Как они говорят — «гламурно и продвинуто». Вспомните, голубчик, вчерашнего клиента с проектом имплантации женских детородных органов в задний проход… Иван Арнольдович, как по-вашему, я понимаю что-либо в анатомии и физиологии, ну скажем, человеческого мозгового аппарата? Как ваше мнение?

— Филипп Филиппович, что вы спрашиваете! — с большим чувством ответил Борменталь и развёл руками.

— Так вот, даже я не могу диагностировать сей мыслительный сдвиг: мало того, что он полагает «анус» каким-то древнеегипетским божеством, это можно списать на образовательную методику курсов эффективного менеджмента, но он же при этом еще и заседает в Госдуме! Он — избранник! Знает ли избравший его электорат о модной ориентации и продвинутой операции своего законотворца?

— Опасные вещи говорите, Филипп Филиппович. Того и гляди манежную риторику припишут, а то и фашистские лозунги.

— Глупости. Нет никакой манежной, болотной и прочей риторики. Есть удобные ярлыки, заменяющие людям здравый смысл. Почему исчез червонец? Где в этом здравый смысл? Червонец был при Иване Третьем, при Петре Первом, при бироновщине, при кровавых коммунистах — он был всегда! А при «живущих в этой стране» исчез. Куда? Принесен в жертву древнеегипетскому богу депутата Госдумы? Канул в водовороте мистических «финансовых потоков», текущих из ниоткуда в никуда и обрастающих при этом волшебным процентом? Разве их Сорос против русского червонца? Разве где-нибудь у Сороса сказано, что купюра достоинством в десять рублей вредит мировой экономике, а посему ее необходимо изъять и не пущать? Кому это нужно? Почему разнокалиберная сволочь по ту сторону прилавка или ресепшена смотрит на меня, как на врага и отказывается принимать мои деньги — настоящие деньги, прошу заметить! — требуя каких-то еще, более настоящих, но не существующих в их, прошу прощения, монетарной реальности?..

Я автоматически отредактировал «смотрит, как на врага», усугубив в «смотрит, как на говно», но заработал лишь незначительные 0,3% одобрения СЧ-верификатора.

…— Кризис, Филипп Филиппович.

— Нет, — уверенно возразил профессор, — нет. Иван Арнольдович, голубчик, вы здравомыслящий человек и специалист по социальным патологиям. Не употребляйте эту шизодиную мантру. Не читайте АСТ перед едой, Не смотрите телевизор перед сном. Сохраните разум в чистоте и незамутненности, избавьте себя от душераздирающего зрелища, когда первое лицо государства катается на лыжах, летает в военном истребителе или облизывает компьютерный гаджет. Что такое этот ваш кризис? Зверь из моря? — Филипп Филиппович широко растопырил короткие пальцы, отчего две слипшиеся тени, похожие на геральдического орла со вставшими дыбом перьями, вспорхнули по скатерти. — Змей из рая? Инопланетный сионистский разум, массово аннигилировавший все червонцы? Что вы подразумеваете под этим словом? — яростно спросил профессор у несчастного телевизора, висящего на стене в профилактически выключенном состоянии, и сам же ответил за него. — Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире кататься на лыжах, у меня настанет кризис. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнётся кризис. Следовательно, кризис не в клозетах, а в головах. Когда эти лыжники вещают с трибун о «преодолении и экономическом росте» — я уже даже не смеюсь! Я вижу больных людей, неизвестно каким образом оказавшихся у руля и кормила. Моих диагностических способностей хватает, чтобы определить крайнюю степень запущенности их безумия. И все, что им нужно, это персональный санитар шоковой терапии, который будет лупить их по лбу — каждого и систематически! И вот когда из них вылупят все демократические галлюцинации, разжалуют в дворники и направят на общественно полезные работы по уборке дерьма с улиц — кризис исчезнет сам собой…

И так далее, и тому подобное. Строго в формате КГ/АМ.

Такое не то что издавать, а и показывать никому нельзя. И не из-за пидора депутата, это ерунда. Пошлятиной сейчас никого не шокируешь (тем более что и в оригинальном тексте клиенты были — не ах), в разумных дозах голубизна даже приветствуется, как острая специя (вспомнить хотя бы популярную «Голубую соль» автора с птичьей фамилией). Но из булгаковской компиляции пёрли черная жуть и попрание святынь: с деньгами шутить нельзя.

Я посмотрел логи СЧ-фильтра и обнаружил единственный единогласно верифицированный бренд — имя главгероя.

…31 декабря.

Колоссальный аппетит.

(В тетради — клякса. После кляксы торопливым почерком).

В 12 ч. 12 Мин. Дня пёс отчётливо пролаял «му-дант».

(В тетради перерыв и дальше, очевидно, по ошибке от волнения написано):

1 декабря. (перечёркнуто, поправлено) 1 января.

Фотографирован утром. Счастливо лает «мудант», повторяя это слово громко и как бы радостно. В 3 часа дня (крупными буквами) засмеялся и назвал горничную Зину «соской», чем вызвал ее истерику с последующим обмороком.

(Косыми буквами карандашом): профессор расшифровал слово «мудант», как запечатленный образ нашей дискуссии о генетике. Он понимает! (Тут же добавлено, торопливо): пес, конечно, а не профессор. (Еще торопливей): боже, что я пишу! профессор тоже понимает!

Что-то чудовищ…

2 января.

(В тетради вкладной лист).

Российская наука чуть не понесла тяжёлую утрату.

История болезни профессора Ф. Ф. Преображенского.

В 1 час 13 мин. — глубокий обморок с проф. Преображенским. При падении ударился головой о палку стула.

В моём и Зины присутствии пёс обругал проф. Преображенского по матери и сделал противоестественный для собачьей физиологии жест средним пальцем правой лапы (зачеркнуто) руки.

(Перерыв в записях).

6 января.

(То карандашом, то фиолетовыми чернилами).

Сегодня после того, как у него отвалился хвост, он произнёс совершенно отчётливо слово «пидарасы». Круглосуточно работает видеорегистратор. Чёрт знает — что такое.

Приём у профессора прекращён. Начиная с 5-ти час. дня из смотровой, где расхаживает это существо, слышится явственно вульгарная ругань и слова «наливай по второй».

7 января.

Он произносит очень много слов и выражений: «в натуре», «жидохохол», «гони бабки», «в хот-дог положена сосиська, а вовсе не собачья писька» и все бранные слова, какие только существуют в русском лексиконе.

Вид его странен. Шерсть осталась только на голове, на подбородке и на груди. В остальном он лыс, с дряблой кожей. В области половых органов формирующийся мужчина. Череп увеличился значительно. Лоб скошен и низок, как у менеджера среднего звена.

11 января.

Совершенно примирился со штанами. Произнёс длинную весёлую фразу: «Дай косячок — у тебя яйца с кулачок».

В 5 часов дня событие: впервые слова, произнесённые существом, не были оторваны от окружающих явлений, а явились реакцией на них. Именно: когда профессор приказал ему: «Не бросай объедки на пол» — неожиданно ответил: «Пошел в жопу, старый хер».

Филипп Филиппович был поражён, потом оправился и сказал:

— Если ты ещё раз позволишь себе обругать меня или доктора, тебе влетит.

Я фотографировал в это мгновение Муданта. Ручаюсь, что он понял слова профессора. Угрюмая тень легла на его лицо. Поглядел исподлобья довольно раздражённо, но стих.

Надолго ли?..

Мудант — это было неплохо. Я забил его в текстовые константы и назначил высший семантический приоритет, попутно закомментировав обязательное обоснование: что-нибудь от «мудрый». Хотя и без особого восторга. Ибо настроение было поганое и предчувствия, как выражается наш топ — «тово». Томили предчувствия.

И грянул бой!

Тьфу, какая мерзость эта ваша заливная классика…

Я сражался с текстом, как гладиатор на арене — с непредсказуемыми плотоядными хищниками из семейства кошачьих. То есть собачьих.

Ограничители не работали, софтовые предохранители вылетали со стеклянным звоном, взрывались опции, обращаясь в прах, профессор гнал прежнюю волну, и никакие плотины не могли ее удержать, я уже плюнул на второстепенных персонажей, надо было спасать продукт и выводить Муданта в люди. Но он, скотина, упирался всеми четырьмя костьми, не желая никуда идти, тем более — в люди.

Ни один вариант не давал положительного героя. И даже музыкальный талант — гармония, призванная спасти мир и мою головожопую жертву генетики — оставался втуне. В лучшем случае текст заканчивался безобразной сценой пьяного Муданта, который накладывал на преподавательницу свои лапы и прочие органы (предварительно нассав в рояль), после чего банда врачей-убийц его тут же реэволюционировала хирургическим путем. В худшем — Мудант делал стремительную карьеру в музыкальном и наркотическом андеграунде, пел русский рок, бессмысленный и беспощадный, жрал вещества тоннами, трахал поклонниц и в конце концов бесславно сдыхал от передоза.

Собаке — собачья смерть. И что еще тут добавить, кроме одиозного «бля!»?..

Текст сопротивлялся. Текст издевался надо мной.

Вечерами, прогуливаясь по засранному скверу мегаполиса, я внимательно присматривался к бездомным псам. Казалось, они знают какой-то важный секрет. Они могут ответить, если их правильно спросить. Но я не знал, как.

Псы смотрели на меня и скалили зубы.

Просечь авторский подвох было несложно, это я понял почти сразу: изначальный бомж, генетический шлак.

Я сделал Муданта бывшим учеником элитной школы, мальчиком из хорошей семьи, подающим надежды и мячики. Ладно, допустим. Неудачно упал на танц-поле, закрытый перелом головы, безутешная родня, легендарный профессор — второй шанс.

Мальчик воскрес с собачьим сердцем. Но переломанная голова осталась: девки— соски, украсть и не делить, анекдоты про медведа, автор выпей йаду! Колледж — бизнес — пирамида — обманутые вкладчики — тюрьма — жизнь под нарами — летальный финал.

Мудант! говорил профессор Преображенский. Мудант — это состояние души!

Что бы я ни делал, кем бы его не воскрешал — всегда он упирался в скотство и блевотину. Текст выдавливал его, как чирей. И постоянно, с пугающей закономерностью появлялся Швондер (которого даже не было в базовой рыбе!): то в образе ловкого продюсера, то в амплуа шустрого авдоката, наставляющего Муданта на тему отторжения части профессорской квартиры.

Я впал в отчаянье.

Персональная карьера графомана катилась вниз. Стремительным домкратом: ха, ха, ха.

В буфете я присматривался к коллегам. Они были похожи на псов. Но в отличие от этих бродячих тварей, не знали ни черта. Ни секретов, ни вопросов, ни ответов. Они только жрали и гадили. Жрали синтетику и гадили бестселлерами.

Я смотрел в их резиновые рожи и видел тайное: урвать кусок говядины у этого мажорного вытраха. У меня урвать. Мой кусок.

А текст — не давался и сводил меня с ума.

Потом в одном из бесконечных (но равно тупиковых) вариантов мелькнул артефакт: рецепт творческой потенции из дневника Борменталя. Якобы побочный результат профессорских плясок с бубном бессмертия. Глюк, конечно, но я срисовал формулу на твердый носитель типа «бумага».

Три аптеки, выбранные рандомно, подогнали ингредиенты экспресс-доставкой.

Я сварил зелье. Зеленое, как купорос. И выпил.

Через полчаса я уже старался не промахнуться мимо унитаза, чтобы в моем личном клозете не возник кризис. Выворачивало, как грязный носок в центрифуге.

Наивный идиот. Так тебе и надо.

Я еще пытался победить текст. Последним судорожным шагом был Мудант-писатель. Среди гениев вменяемость не правило, а как раз исключение. Пусть пишет, сволочь.

Сидел и тупо выткал в монитор. Я. Мне было очень плохо. И постоянно хотелось жрать: призрак похищенной говядины маячил перед. Глазами. И не доставлял. Ни разу.

Текст потек сквозь фильтры, резво набирая очки.

Потом мне стали сниться сны.

По пустыне бегает сырое мясо и кричит. Оно кричит буквами — дикими, истошными, невыносимыми. Буквы сливаются, набухают кровью. На кресте крика распят великий маг с бледным лицом дьявола-морфиниста.

Отдай мою душу! кричу я. Отдай мое сердце! Но он не слышит.

Я ползу сквозь мутную взвесь вранья и боли — к нему, падаю на колени, обнимаю крест. Целую ноги — прости.

Его невозможные глаза находят меня. И тогда я понимаю, что это — Бог.

Я остаюсь с Ним и не возвращаюсь из сна.

***

Меня никак не зовут. Я безымянный пес.

Жуткая музыка в сияющем огнями и богатством кабаке ревёт мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Подонки в униформе ревниво бдят у входа, они пинают меня ногами, а один, особо паскудный, прыснул мне в нос какой-то ядовитой химией, от чего в голове моей теперь летают мухи, а глаза почти ослепли. Ах, люди, люди.

Холод и грязь, опасные авто, шныряющие по городу своими смертельными колесами — тяжела жизнь бродячего пса.

Какая гадина, этот секьюра. Чем я ему помешал? Неужели я обожру его чаевые, если добрый пьяный клиент кинет мне обкусанный хот-дог? Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперёк себя шире. Мудант с медной мордой.

А ведь хорошее это заведение, сытное. И официантки сердобольные, завсегда пожалеют голодную собачку (меня то есть). И посетитель тут невредный, понимающий.

Не то что в манагерских харчевнях.

Манагеры ужинают морепродуктами, как вам известно. Но это — последнее дело, вроде доширака. Знакомые псы с соседнего района, впрочем, рассказывали, будто бы в их бистро жрут дежурное блюдо — суши, по 200р. порция и палочки по 50р. комплект. Это дело на любителя: всё равно, что какашку лизать. И вообще, манагеры — самая дрянь, никчемные люди. Жабы жадные, все метут подчистую, и пахнет от них — завистью и тухлятиной.

Ах, как же голова болит! И в носу пчелы, нюх совсем пропал, так я, пожалуй, и сожру что-нибудь манагерское и отравлюсь насмерть.

Пойду-ка я подальше от любых людей, залезу в канализацию и там, в приятной теплой вони, забудусь сном и обрету покой…

Мне снится Бог. Он кормит меня мясом.