Маг Колдун Волшебник

Памяти Рэя Брэдбери.

В последний миг сна кто-то спросил его имя.

Он ответил спокойно то, что слышал все эти часы, начиная с полуночи:

— Икар Монгольфье Райт.

Рэй Брэдбери «Икар Монгольфье Райт»

Последний крепежный болт издал недовольный скрип, притягивая боковую стойку к основанию. Игорь отложил гаечный ключ и привстал, разгибая затекшие от долгого сидения на корточках ноги. Затем, взявшись обеими руками за только что привинченную стойку, являющуюся частью основной рамы, попытался ее расшатать, но ничего не получилось, и он довольно улыбнулся. Рама была закреплена надежно, став единым целым с основанием. «Хорошо, — подумал Игорь, — хоть с этой стороны не будет сюрпризов». Привычным движением вытерев и без того чистые руки о штанину, он отошел в сторону, чтобы оценить результат работы.

Гильотина была почти в сборе. Такая простая, по сути, конструкция и через две сотни лет вызывала в человеке, если не страх, то какое-то гнетущее чувство и вместе с тем пробуждала желание одновременно и рассмотреть ее, и, отвернувшись уйти прочь. Наверное, не только конкретный предмет, но даже форма предмета имеет собственную карму. И пусть эта Дева никогда не чувствовала под собой тяжести липких от пота и страха мужских и женских тел, в отличие от своих старших сестер, призванных когда-то показать равенство бедных и богатых хотя бы в смерти, но даже она, еще час назад лежавшая в картонной упаковке, уже несла в себе это бремя убийцы, вызывая неприятный холодок на спине у смотрящего на нее человека. Когда-то стоявшая на грязных и людных городских площадях, а позже в пыльных и скучных исторических музеях, подобная конструкция здесь, на краю цирковой арены смотрелась странно и нелепо, как сухое трухлявое дерево у кромки золотистого пляжа. Игорь присел на бортик, отгораживающий круг арены от зрительских кресел, и закурил.

«Вот ведь парадокс, — подумал он, выпуская дымное облачко в окружающее душное пространство, — машина, созданная для казни человека, вызывающая трепет и страх, теперь стала атрибутом циркового представления, инструментом иллюзиониста, моим инструментом… для развлечения людей. Вот человек, который завтра придет смотреть представление, чего он будет ждать, когда Сашка зажмет, мою, например, голову между дощечек и поднимет над ней лезвие. Чего он будет ждать, перешептываясь с соседом или молча затаив дыхание? Чуда? Ведь он же прекрасно знает, чем должен закончиться номер, он понимает его суть! Что лезвие, опустившись, не отсечет мою голову, но разрежет какой-нибудь… скажем, баклажан, закрепленный ниже головы. Тогда ожидание чего теснит страх и волнение, застывает в его глазах в тот миг, когда лезвие мчится вниз? Того, что вместе с разрубленным овощем на песок все же упадет и моя голова?.. Мда… а сколько, интересно, людей приходило на площадь в день казни два века назад, не для того, чтобы посмотреть на преступника, плюнуть в его сторону или запустить гнилым помидором, не потому, что осужденный — родственник, друг, знакомый, а лишь для того, чтобы, вот так же, затаив дыхание, но с полной уверенностью в исходе ждать, когда голова, подобно кочану капусты, упадет в мешок?»

Он докурил и, потушив сигарету о бортик, сунул окурок в карман. Потом вновь посмотрел на гильотину. «И зачем я в это ввязался, — подумал он вдруг с досадой, — это же вам не пальцы с руками рубить! Такое мы всегда пожалуйста! Тут ведь головы лишиться можно, если что-то не так пойдет! Это все моя дурацкая гордость и честность. Конечно, поспорил — выполняй! Обещал подготовить номер за день — вот, пожалуйста, тебе и карты в руки! Нужна гильотина — будет гильотина! И как же Максимушка ее так быстро достал? Как будто она у него дома в подвале лежала и ждала, когда же я начну языком трепать!». Он плюнул, достал еще сигарету и щелкнул зажигалкой. «Ну, ничего, ничего, — подумал он, успокоившись, — принцип «волшебной» гильотины везде одинаков, хоть в маленькой, хоть в большой. Разберемся».

Игорь сделал долгую затяжку и оглядел круг арены. Общая репетиция перед завтрашним выступлением шла полным ходом. Практически вся цирковая труппа высыпала на арену, за исключением, разве что дрессировщиков, репетировавших днем ранее, а сейчас, сбившись в кучку, стоявших у выхода дымя сигаретами и негромко разговаривая. Гимнасты, натянув страховочную сетку, занявшую большую часть пространства, крутили под куполом пируэты. То и дело слышался хруст раскачивающихся канатов, громкие отрывистые «ап!», а когда один из гимнастов выполнял несинхронно с товарищами очередной прыжок и, как следствие, срывался и падал вниз на сетку, то и отборный мат. Клоуны, разыгрывая новую сценку, корчили друг дружке рожицы. До Игоря долетал их громкий заливистый смех, и хотя самих шуток он расслышать не мог, но имел полное убеждение, что эти новые шутки не менее глупы, чем старые, проверенные зрителем. В сторонке акробаты, поддерживая друг друга, пытались взобраться на только что ими сооруженную неимоверно шаткую конструкцию. Жонглеры подсели к новичкам-факирам, притащившим из подсобки два пузатых ящика, и теперь возившимся с факелами.

Игорь давно заметил, что все они, его коллеги, цирковые братья-сестры, с самого начала репетиции тайком наблюдают за ним. Не раз за сегодня ему доводилось ловить на себе чей-нибудь длинный и внимательный или же вежливо-короткий взгляд.

«Вот они, мои первые судьи. Нет, не главные — главные будут завтра, пестрые, веселые, в меру шумные и неизменно благодарные, — но первые, кто дадут оценку даже не моему номеру, а мне самому. Бросая беглые взгляды и делая вид, что каждый занимается своим делом, они будут следить внимательно за тем, струшу ли я, отступлю ли, сломаюсь? А потом, подобно единой сущности, обладающей разумом коллективным, без слов и жестов, решат единогласно, достоин ли я находиться среди них. Ведь именно в такой неудобной, сложной ситуации я — это «я» настоящий».

На несколько секунд Игорь закрыл глаза, и душный, шумный бело-желтый павильон исчез. На смену ему напряженное сознание вывело совершенно иную картину. Он очутился посреди бледно-голубого пространства, где не было ни потолка, ни пола, ни стен, лишь прозрачная пустота. Вдруг перед ним, словно рожденные этой пустотой, возникли три человеческие фигуры — мужчины в переливающихся, казалось, всеми цветами радуги мантиях стояли и смотрели на него, но в тоже время и сквозь него, немигающими, бесцветными глазами. На их худых, угловатых лицах невозможно было различить ни единой эмоции. Теперь Игорь заметил, что и на нем надета точно такая же мантия. Мужчин стало семеро, и перед Игорем возник высокий золотой алтарь, покрытый витиеватыми узорами и надписями на неизвестном ему языке. Когда уже двенадцать пар немигающих, пустых глаз обратились к нему, золотой алтарь вспыхнул ярко-желтым светом, и рядом появились четыре огромные колонны. Первая была черная как уголь, вторая — прозрачная, словно сделана из стекла, третья была алая, будто раскаленное железо, четвертая — синяя с бирюзовым отливом, словно морская волна…

Внезапно, кто-то осторожно взял его за плечо. Игорь вздрогнул и открыл глаза, прервав странное ведение. Перед ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял невысокий худой паренек, лет двенадцати в коротких пыльных шортиках и сизой футболке навыпуск.

— А, Сашка, это ты… — голос Игоря прозвучал хрипло, и он откашлялся. — Ты чего?

— Извините, Игорь Петрович, я подумал, вам плохо, — он смутился. — Вы так сидели… тихо, и глаза закрыли.

— Нет, все нормально…

— Я в вольерах уже убрал, может вам помочь чем?

«Помочь, — подумал Игорь, отвернувшись, — чем ты мне можешь помочь? Ты хороший мальчишка, но, к сожалению, не умеешь управлять временем, иначе я обязательно попросил бы вернуть меня на три дня назад… или подобно великому и ужасному Гудвину не можешь раздавать людям те качества, которых им не хватает… ведь тогда бы я попросил у тебя смелости… и уверенности в себе. А так…»

Но Сашка, не дожидаясь ответа, с интересом покосился в сторону гильотины и спросил еле слышно:

— Это она?

— Она, — вздохнул Игорь.

— Вот здорово, — оживился Сашка. — Я видел по телевизору передачу, там рассказывали, что на таких штуках людей казнили… — он вдруг осекся и, повернувшись к Игорю, осторожно добавил, — а на этой тоже рубили головы?

— Нет, — Игорь улыбнулся, — я ее пару часов назад из упаковки достал.

— Ну, тогда ладно, — Сашка тоже улыбнулся, услышав то, что хотел и присел рядом на бортик.

«Интересно, а что бы он сказал, если б я ответил «да»?», — подумал Игорь, но вслух спросил:

— Ты, правда, хочешь помочь?

— Ага, — Сашка кивнул.

— Тогда принеси, пожалуйста, из подсобки коробку. Она такая серенькая, плоская почти.

Мальчик кивнул и убежал, а Игорь встал, подошел к гильотине и снова проверил раму, затем пусковой механизм, устойчивость основания. «Ну, что ж, теперь остался последний штрих, и можно приступать».

В проеме показался Сашка, тащивший плоскую картонную коробку. Опустив ее на песок, он облегченно выдохнул:

— Тяжеленькая!

Игорь нагнулся, разрезал упаковочную ленту и, положив коробку плашмя, раскрыл ее. На дне, обложенное защитным слоем пенопласта, лежало «сердце» Девы — широкое косое лезвие. Осторожно взявшись за края, Игорь достал его и опустил на основание гильотины. Яркий свет цирковых софитов заиграл на блестящей полированной поверхности лезвия. Он, словно в зеркале, увидел свое лицо, осунувшееся, небритое с блеклыми, невыразительными глазами и равнодушным взглядом.

Внезапно софиты заискрились, и лицо его исчезло, но на смену ему пришли другие. Десятки лиц заплясали на зеркальной поверхности лезвия, словно растревоженные призраки. Мужские и женские, морщинистые и гладкие, словно воск, злобные и искривленные в насмешливой улыбке. Игорь вдруг почувствовал, что его ведут сквозь беснующуюся толпу людей. Они что-то беззвучно кричат ему, пытаются ухватить за одежду. Он видит, как открываются их рты, как гримасы злобы и ненависти искажают их лица, а его, грязного и окровавленного, тычками гонят вперед неясные тени в длинных черных балахонах…

— Ух ты! — прозвучал над его ухом восторженный голос Сашки. Игорь вздрогнул, выныривая из привидевшегося кошмара, тряхнул головой и потер глаза. Отражение на блестящей поверхности, как и положено, повторило его движения. Рука Сашки потянулась к лезвию, чтобы проверить, такое ли оно на самом деле острое, каким кажется на вид?

— Осторожно, порежешься! — предупредил Игорь, но отстранять его руку не стал.

— Я аккуратно, — серьезным тоном ответил мальчик и медленно провел большим пальцем по острию, после чего уверенным, со знанием дела, тоном протянул:

— Да-а-а! Вещь! Заводская заточка!

Игорь хмыкнул:

— Ну, уж не ручная — это точно!

Мальчик смутился.

— Ладно, поможешь мне его навесить?

Сашка кивнул.

Они привязали тонкий стальной тросик к специальному ушку в лезвии, после чего, Игорь, подняв и вставив лезвие в пазы с внутренней стороны стоек, продел свободный конец тросика через отверстие вверху рамы. Сашка поймал конец и, натянув, закрепил его на небольшой лебедке, привинченной к основанию.

— Ну, натягивай, что ли… — сказал Игорь, и Сашка стал крутить лебедку.

Когда лезвие, поднимаясь, уперлось в верхнюю перекладину рамы, Игорь потянулся и подцепил его на небольшой крючок. Рычаг пускового механизма коротко дернулся и щелкнул. Теперь «сердце» Девы было на месте.

— Жми, — почти шепотом проговорил Игорь, и Сашка дернул рычаг. Лезвие с шумом понеслось вниз, издав в конце победное «шть!» Сашка от восторга захлопал в ладоши.

— Давайте еще раз! — крикнул он.

— Давай…

Он снова закрутил лебедку, а Игорь закрепил лезвие.

— Внимание! — нарочито торжественно возвестил Сашка. Пара шумных секунд, и глухой удар о ступор.

— Еще раз! — в глазах Сашки светился азарт.

— Нет, хватит! — Игорь махнул рукой.

— Ну, Игорь Петрович, еще разок, — жалостно протянул мальчик.

— Так чего ее в холостую гонять? Принеси со склада… м-м-м… пару-тройку арбузов, будем испытывать. Да, и несколько… чего-нибудь длинного захвати — огурцы, бананы. Дотащишь?

Лицо Сашки тут же растянулось в довольной улыбке.

— А-а-а, понял! Дотащу, конечно! Я мигом! — он помчался к подсобке, по дороге закрутив колесо, и скрылся за дверью.

«Славный мальчишка, — подумал Игорь, провожая его взглядом. — Для него цирковая жизнь — все еще игра, несмотря на постоянные переезды и утомительную работу. Он еще не перестал удивляться и радоваться новому, и в этом я ему завидую. По-доброму завидую, конечно же. Для него представления — это праздник, а не рутина, как для большинства наших цирковых. Для него вообще нет понятия «рутина». Проходит ли это с возрастом? Не могу ответить на этот вопрос… как и не могу ответить на вопрос, что для меня сейчас значит то дело, которым я занимаюсь вот уже без малого десять лет? Это еще Игра, какой было для меня ремесло фокусника в Сашкином, ну, или чуть постарше, возрасте или уже Работа, серьезная, основательная, ответственная? А есть ли «золотая середина» между этими двумя стадиями? Как уловить этот шаткий баланс и удерживать его, как можно дольше?.. Слишком много вопросов! — он улыбнулся уголком рта и покачал головой. — Сашка… а ведь в нем я узнаю себя, может, поэтому я так к нему привязался. Я все еще помню, как будучи совсем маленьким, изображал из себя фокусника. Это, пожалуй, одни из самых ярких и теплых детских воспоминаний, которые с каждым годом, десятилетием все труднее и труднее беречь, но которые будут согревать тебя в старости, сумей ты сохранить их…»

Воспоминания медленно сменяли друг друга, словно потертые, пожелтевшие страницы семейного фотоальбома. Он увидел себя восьмилетним мальчишкой, наряженным в белоснежную рубашку, куцую черную накидку и с нелепым большим цилиндром на голове. Мальчишка стоял перед широким обеденным столом, застеленным разноцветной скатертью, и, широко улыбаясь, проделывал неуклюжие пассы с зажатой в правой руке пластмассовой «волшебной палочкой». Перед ним в гостиной сидели на разнокалиберных стульях его друзья, раскрыв рты и с глазами, полными ожидания. Ожидания чуда. Краем глаза мальчишка видел и свою маму, стоявшую в сторонке прислонившись к двери и наблюдающую за ходом представления с улыбкой, в которой читалась нежность и одновременная гордость за своего ребенка. Но ему некогда было отвлекаться, ведь он творил чудо…

У дальнего конца арены раздался знакомый зычный басок — это директор цирка, Прохор Палыч, заглянул в павильон, чтобы понаблюдать за ходом репетиции. Невысокого роста, грузный и крепкий пятидесятилетний мужчина шел медленно, деловито поглядывая, а где нужно, то и покрикивая на цирковых. Одет он был как всегда неброско — в неизменные черные брюки с идеальными стрелками и серо-зеленую рубашку, на которой проступали уже мокрые пятна от пота. Поздоровавшись с клоунами, которые, не выходя из образа, раскланялись в неуклюжих реверансах, поприветствовав акробатов, жонглеров и бросив пафосные напутствия парнишкам-факирам, директор подошел, наконец, к Игорю.

— Приветствую вас, Прохор Палыч! — поздоровался первым Игорь.

— Здравствуй-здравствуй, Игорек! — пробасил в ответ Прохор Палыч. — Как подготовка продвигается?

— Да, продвигается потихоньку, — пожал плечами Игорь. — Вот, собрали уже, сейчас испытывать будем.

— Ну, да, ну, да, — директор покосился на гильотину и закивал, потом снова повернулся к Игорю. — И как же тебя так угораздило? Как мальчишку, «на слабо», ей богу!  

— Вы же знаете, Прохор Палыч, и на старуху, как говориться… — он виновато развел руками.

— Бывает и на старуху, Игорь, это правда, но дело серьезное, — он нахмурился, помолчал немного и спросил. — Ты мне скажи прямо, подготовишь до завтра номер или нет? Мне знать нужно, включать его в программу или не включать?

Игорю показалось, что вокруг стало как-то совсем тихо, будто разом умолкли все разговоры, выкрики, хотя репетиция не прерывалась.

Игорь опустил голову и на несколько секунд задумался, несмотря на то, что подобная пауза для него могла стоить очень дорого. Ответ «нет» означал бы однозначное поражение — он струсил, даже не попробовав, отступил, испугавшись трудностей! Ответ «да» мог показаться для Прохора Палыча слишком самоуверенным, ведь нынешний директор сам из бывших цирковых — гимнаст, как это ни странно может показаться, глядя на него сегодняшнего, закончивший карьеру много лет назад из-за травмы, а уж он-то поболее других знает и понимает всю цирковую «кухню». Но вопрос был задан, и с ответом медлить было невозможно.

— Подготовлю, Прохор Палыч, — ответил он, наконец, как можно увереннее. — Все будет в лучшем виде, вы же меня знаете.

Широкое лицо директора расплылось в довольной улыбке.

— Знаю, но спросить обязан, — он засмеялся и похлопал его по плечу. Игорь тоже улыбнулся, вежливо кивнув, обвел взглядом желтый круг арены и прислушался. Привычный шум вновь наполнил душное пространство павильона. Похоже, коллективный цирковой разум принял, пусть и не окончательное, но очень важное решение, и было оно в его пользу.

— А ты молодец, Игорек, — продолжил Прохор Палыч веселым тоном. — Я ведь другого ответа и не ждал! Вот, помню, был у меня в молодости случай. Проигрался я как-то в картишки. Вдрызг! И…

Но Игорь его уже не слушал. Арена перед глазами медленно расплывалась, уступая место неясному бледно-голубому пространству. Он вновь увидел мужчин в переливающихся мантиях, золотой алтарь и огромные разноцветные колонны. Каждый из мужчин медленно поднял вверх правую руку, указывая в сторону колонн, и те преобразились. Раздался хруст, и прямо на глазах гладкая черная поверхность одной из них покрылась мелкими трещинами, а сама колонна, казалось, просела, стала рыхлой. Прозрачная же засияла ровным, голубоватым светом, под стать окружающему пространству, и внутри нее медленно поплыли бесформенные снежно-белые пушинки, догоняя друг друга. Алую колонну с треском охватило пламя. Огонь закружился вокруг нее безудержным вихрем, поднимаясь от основания вверх к невидимым капителям. Очертания синей колонны вовсе стали неясными, расплывчатыми. Время от времени она вздрагивала, и тогда по поверхности словно пробегали мелкие бирюзовые волны. Мужчины вновь обратили взгляды к Игорю, и тот, повинуясь непроизнесенному приказу, опустил ладонь на поверхность алтаря. Он увидел, как руку окутало мягкое желтое свечение, и приятное тепло растеклось по телу.

— Маг, — услышал он чей-то сухой и сиплый голос.

— Маг, — тут же подхватил другой, низкий и важный.

— Маг, — через мгновение пропел звонкий, словно детский, голосок.

Двенадцатиголосая волна всколыхнулась, застыла на мгновенье и… продолжила свое движение, то усиливаясь, то вновь затихая, ведь за спинами мужчин стали возникать новые люди в переливающихся накидках. Старые и молодые, мужчины и женщины, десятки, сотни, тысячи. Они появлялись все быстрее и быстрее — секунда, полсекунды, десятая доля секунды, и с каждой новой мерцающей фигурой в голове Игоря звучало короткое «маг»… Маг, маг, маг…

Маг.

Игорь вздрогнул, и бледно-голубое пространство растаяло. Рядом с ним Прохор Палыч, подойдя, видимо, в своем рассказе к кульминационному моменту, чуть ли не кричал ему в ухо, при этом эмоционально жестикулируя:

— … а я, значит, раскачиваюсь уже на канатах под куполом, представляешь, без страховки! Ну, тут на арену выскакивает Ниночка, начинает мне что-то кричать, уговаривать, только все бесполезно! Если я решил что-то, все! Меня уже не остановить! Ну, и вот…

В дверях подсобки показался Сашка, тащивший буквально волоком деревянный ящик, набитый арбузами и бананами. На секунду остановившись, он выпрямился, вытер пот со лба, затем, вновь ухватившись за край ящика, вытащил его на арену и потянул вдоль бортика прямо к гильотине, оставляя на песке широкую борозду.

— Вот, все, что просили, Игорь Петрович! — пропыхтел он, не поворачиваясь и не отрываясь от работы, а когда обернулся и посмотрел на Игоря, то наткнулся на внимательный, но суровый взгляд директора и остановился. Прохор Палыч, прервав свой рассказ, следил за Сашкой, пока тот тащил ящик, а когда взгляды их встретились, спросил спокойным, но строгим и убедительным тоном:

— Ты что ж это, пострел, тут делаешь, а? От работы отлыниваешь?

Сашка, опешивший от неожиданной встречи, попятился и забормотал:

— Я… это, помогаю… там уже все…

— Не слышу! — рявкнул Прохор Палыч, — что ты мямлишь?

Сашка же совсем замолчал. Широко раскрыв глаза, он растерянно бегал взглядом по сторонам.

— Ну, получишь ты у меня, — медленно проговорил директор и пригрозил кулаком.

Игорю стало неловко, ведь Сашка мог пострадать именно из-за него.

— Прохор Палыч, — наконец, вмешался он, обращаясь к директору, — вы не ругайте Сашку. Это я его попросил помочь мне с подготовкой к номеру. Тем более, что он свою работу сделал. Ведь так? — Игорь повернулся в сторону мальчика и тот быстро закивал. — Вот. Так что, Прохор Палыч, позволите, он со мной побудет? Правда, а то одному не с руки.

Директор махнул рукой.

— Ладно, пусть поможет, хоть какой-то с него толк будет, — беззлобно проворчал он. — Но, — он снова повернулся к Сашке, — если увижу, что бездельничаешь — накажу!

Сашка снова закивал, и Прохор Палыч, заложив руки за спину, направился своей медленной, важной походкой в сторону кулис.

— Ну, давай, давай, не стой! — крикнул Игорь Сашке, чтоб вывести его как-то из легкого ступора.

— Нет, ну, а чего он? — обиженно проговорил тот, проведя сжатым кулаком под носом.

— Ну, так — директор! — многозначительно проговорил Игорь и подошел ближе к гильотине. — Давай, тащи арбуз, время ведь идет!

Сам же он расстелил большой кусок брезента под рамой, пока Сашка возился, выбирая «подходящий», по его мнению, экземпляр. Потом он вложил его в выемку на дощечке внизу рамы под лезвием, и Игорь зажал пузатую ягоду сверху подобной же дощечкой, но с небольшим секретом внутри. Чуть ниже, аккурат под арбузом, в основании конструкции имелось небольшое отверстие, в которое Игорь поместил банан. Теперь все было на своих местах, и он дал отмашку. Сашка дернул рычаг. Пара секунд, и вниз упали половинки арбуза, брызгая в стороны осколками мякоти, а после и кусочки банана. Алые струйки сока растеклись по зеленой поверхности брезента.

«Хорошо», — подумал Игорь и скомандовал Сашке:

— Заряжай!

Тот шутливо приложил худую ладошку к виску, отдавая честь, и закрутил лебедку. Игорь, водрузив второй арбуз на прежнее место, вновь зажал его дощечкой, теперь, с коротким щелчком переключив почти незаметный тумблер, затем вложил банан в тоже отверстие.

— Пли!

Сашка снова дернул рычаг, и лезвие жадно понеслось вниз. Глухой удар, и лишь две небольших желтых половинки оказались на зеленом сукне. Арбуз остался невредим.

— Вот здорово! — раздался веселый возглас Сашки.

«Да, уж неплохо…»

— Взводи!

— Есть!

… заскрипела ледка, щелкнул тумблер, клацнул рычаг пускового механизма, безудержное, злое движение вниз, удар, осколки и красные струйки… потом опять лебедка, тумблер, рычаг… удар…

И снова вокруг Игоря словно выросла разъяренная толпа. И вновь он ощутил, что волочится вперед, грязный, потный, подгоняемый тупыми, нетерпеливыми тычками в спину. И так же, как в первом кошмаре, окружала его неестественная тишина, глухая до звона в ушах. Когда людское бушующее море по обе стороны, наконец, иссякло, перед ним возник высокий деревянный столб, обложенный по кругу сухими ветками и хворостом. Игорь похолодел — столб, черный от копоти, был весь в трещинах и ямках, в которых все еще виднелся сероватый пепел. Тени подхватили его под руки и швырнули вперед. Сделав несколько неуклюжих шагов, Игорь споткнулся и повалился на хворост лицом вниз. Чьи-то сильные грубые ладони буквально сгребли его и, поставив на ноги, развернули лицом к толпе. Затем он почувствовал, как те же ладони завели его, казалось, хрупкие, тонкие руки за спину и приковали к столбу. «Нет! Это не со мной! Нет!» — мысли бились, словно в лихорадке. Он рванулся вперед, но рывок этот лишь отозвался адской болью в распухших запястьях. Тишина, глухая и давящая… Игорь обвел затравленным взглядом людей перед собой. Те притихли, словно обратившись в слух, и лица их были повернуты куда-то в сторону от несчастного. Игорь обернулся. На небольшом помосте справа от себя он увидел человека, облаченного в черную накидку. Лицо его было скрыто под широким капюшоном. Человек, вытянув перед собой руки, сжимал костистыми, скрюченными пальцами развернутый свиток. Секунда, вторая, третья… человек опустил свиток и, быстрыми движениями свернув его в трубочку, повернулся к Игорю, но вместо лица тот увидел лишь черное пятно. «Нет! Нет! Нет!» — стучало в голове в унисон бухающим ударам сердца. Две тени с горящими факелами в руках словно выросли из-под земли и приблизились к столбу. При виде огня толпа вновь ожила, зашевелилась, задергалась в конвульсиях, и тут, будто кто-то невидимый вывернул ручку громкости до предела. Окружающее пространство взорвалось звуками. Игорь услышал звон цепей на запястьях, хруст веток под ногами, но все это утопало в безумной какофонии из криков и улюлюканий беснующейся толпы, готовой разорвать его на части в сию же секунду, и сдерживаемой лишь десятком стражников.

— Смерть тебе! Проклятый! — летели в него слова. — Сжечь его! Колдун! Костер ему! Колдун! Колдун!!!

Колдун.

Еще несколько секунд, и все звуки вокруг словно растворились в сухом треске разгорающегося огня…

… удар «сердца» Девы разбил последний арбуз.

— Все… — грустным голосом проговорил Сашка и, обратив печальный взгляд к Игорю, повторил громче, — все, Игорь Петрович, последний!

Игорь, еще мгновение назад буквально ощущавший гибельный жар и удушливый запах дыма, проникающий, казалось, глубоко в мозг, встряхнул головой, пытаясь избавиться от остатков кошмара и звучащих, словно из глубокого пустого колодца, далеких, неясных возгласов призрачной толпы, переспросил, нахмурившись:

— Что, прости?

— Я говорю, арбузы закончились! — терпеливо повторил Сашка. — Может еще притащить?

— Тащи… — равнодушно ответил Игорь. Он проводил мальчика взглядом, пока тот не скрылся в дверях подсобки, потом достал сигареты, но, подумав, все же спрятал пачку обратно в карман.

«Что ж это за видения меня сегодня такие одолели? Работать не могу… то одно, то другое… хорошо, хоть Сашка здесь, а то много бы я успел сделать? Все-таки, он молодец! Попрошу-ка я Прохор Палыча, чтобы Сашка мне завтра ассистировал! Механизм он теперь знает — вон уже сколько нашинковал, — Игорь взглянул на ало-зеленую горку из половинок арбузов с редкими вкраплениями желтых кусочков бананов. — Ну, думаю, старик мне не откажет, да и Сашка будет рад! Я бы в его возрасте, если б мне такое предложили, до потолка прыгал! Принять участие в представление, прикоснуться к чуду… нет, самому сотворить чудо!»

Мальчуган в последний раз взмахнул «волшебной палочкой», и в ясных детских глазах его друзей появилось нетерпение. Маленький фокусник взял лежащие чуть в сторонке на столе небольшой пластмассовый кубик и широкий, синий с золотым, шелковый платочек. Положив кубик перед собой, он с загадочным видом вновь помахал над ним «волшебной палочкой». Затем, взяв платочек за края и не выпуская их из рук, накрыл им кубик. Пока мальчик торжественно, медленно и с чувством произносил всем известные слова заклинания: «Крекс-пекс-фекс», из-под стола прямо рядом с ним показалась мужская ладонь и широкое, улыбающееся лицо отца. Мальчик же, как и положено настоящему артисту, не обратил внимания на появившегося родителя, рука которого, скрываемая платком, аккуратно взяла кубик и унесла с собой под стол. Когда платок резким движением был сдернут со стола, демонстрируя публике таинственное исчезновение волшебного кубика, та ахнула и с восторгом захлопала в ладошки. Мальчик, придерживая цилиндр, медленно, с достоинством поклонился, после чего жестом попросил тишины, как это делали его любимые иллюзионисты в телевизоре. Публика притихла. Снова платок опустился на край стола, и волшебные слова зазвучали в гостиной. А когда через несколько секунд сине-золотой заслон взметнулся вверх, перед зрителями появился все тот же пластмассовый кубик. Вновь раздались нестройные аплодисменты, а маленький фокусник, весело улыбаясь, снял цилиндр и неуклюже раскланялся по сторонам. Поддерживая восторг зрителей негромкими ударами в ладоши, к нему подошла мама и поцеловала в щеку, ласково шепнув на ухо: «Ты мой волшебник!».

Волшебник.

Когда медленно перевернулась последняя пожелтевшая страница его детских воспоминаний, Игорь открыл глаза и обвел задумчивым взглядом шумную арену. Появившееся вдруг неясное чувство тревоги давящим комком скопилось в груди, мешая дышать. По телу пробежал озноб, и Игорь поежился. Душная, людная, крикливая цирковая арена стала какой-то неуютной, чужой. Захотелось бросить все, выбежать на улицу, вдохнуть свежего воздуха, но он не мог… что-то мешало ему, удерживало здесь и сейчас в круге арены. Он словно должен был узнать, понять какую-то очень важную вещь, и это новое знание станет началом нового этапа в его жизни.

Игорь присел на бортик и, решившись, все же закурил. Выпустив сизое облачко дыма, он вдруг подумал, а кто же он на самом деле? Иллюзионист? Фокусник, работающий по принципу «ловкость рук и никакого…»? Ремесленник? Артист?.. Шарлатан? Кто он сегодняшний, и кем станет завтра, после того, как исполнит этот номер, рискнет жизнью? И к чему эти странные видения, кошмары и детские воспоминания? Может, они помогут понять и найти ответы на ставшие вдруг такими важными вопросы?

Он снова закрыл глаза и три зыбких мира сплелись в тонкую, липкую паучью сеть, ловя его сознание, словно неразумную бабочку. Прикованный цепями к одной из огромных «живых» колонн посреди бледно-голубого пространства, Игорь стоял, ощущая, как в голове несется тысячеголосая волна, произнося одно лишь слово «Маг». Но перед ним вместо неподвижных людей в переливающихся накидках трепыхалась, бесновалась толпа, сдерживаемая невидимыми стражниками, а из толпы неслись в него проклятья и разъяренные изобличающие крики «Колдун!». Его же безумный, мечущийся взгляд, выхватил из шевелящейся злой толпы неподвижную женскую фигуру. Это его мама, нежно улыбаясь, тихонько хлопала в ладоши и шептала слова, растворяющиеся в окружающих безумных криках и улюлюканьях, и лишь по еле заметному движению губ он понял, что она зовет его своим Волшебником.

«Кто я?.. Нет, даже не так… Кто мы? Яркие индивидуальности? Творцы, новаторы, оправдывающие себя и скрывающиеся за железобетонным «Я — это я!»? Мы — губки, ежечасно, ежеминутно поглощающие эмоции окружающих нас людей, их мысли, их слова, впитывающие знания о мире, который был, и который есть вокруг нас в каждое мгновение нашего существования. Мы питаемся этой информацией, перерабатываем ее, пропускаем сквозь себя, обогащаем и отпускаем в окружающий нас эфир, чтобы и другой человек мог ею насытиться.

Я повторяю, кто мы? Мы — это детские мечты, желания и стремления, забытые или воплотившиеся в жизнь. Мы — отражения несуществующих, выдуманных нами миров, миров со страниц книг, миров с экранов телевизоров и мониторов. В нас — генетическая память и опыт множества поколений, определяющие пристрастия и влияющие, так или иначе, на наши судьбы.

Так, кто мы?.. Нет, теперь по-другому… Кто я?»

Игорь открыл глаза и оглядел пустые зрительские места.

«Завтра их заполнят шумные, пестрые люди. Они будут смеяться над шутками клоунов, будут с радостью и восторгом смотреть на дрессированных животных и непременно восхитятся ловкостью жонглеров и акробатов, смелостью гимнастов и факиров. Но они притихнут, перешептываясь в полголоса, когда Сашка зажмет мою шею «волшебной» дощечкой и незаметным движением переключит крохотный тумблер. По их рядам прокатится приглушенный гомон, когда косое лезвие зависнет над рамой. Они застынут в ожидании, как только невидимый барабанщик заиграет тревожную дробь, и тишина поглотит окружающее пространство после глухого удара «сердца» Девы. Мгновенье, другое… и арену накроет шквал восторженных выкриков и аплодисментов. Но теперь среди этой радостной бури я обязательно услышу строгое «маг», неистовое «колдун» и ласковое «волшебник». «Маг Колдун Волшебник» — таким станет завтра мое имя. Но «завтра», как это ни банально, творится именно сегодня, поэтому…»

В дверях подсобки показался Сашка с новой партией полосатых арбузов. Свалив их в кучу возле гильотины, он взглядом отыскал Игоря и, весело помахав ему рукой, начал устанавливать пузатый снаряд в ямку. Игорь, встав с бортика, подошел к нему и, взяв за плечо, негромко сказал:

— Брось, не нужно.

— Почему? — удивился мальчик.

— Этак мы до утра их будем шинковать, а дел у нас с тобой еще о-го-го!

— Так, а что делать тогда?

— Взводи, — бросил Игорь и, когда лезвие уперлось в верхнюю перекладину рамы, в очередной раз подцепил его на крючок. — Запоминай очень хорошо все, что мы сейчас с тобой делаем, — проговорил он, обращаясь к удивленному Сашке, а сам прилег на основание, поместив шею в выемке на дощечке.

— Но, Игорь Петрович… — жалобно начал мальчик, поняв, что тот намерен сделать, но Игорь его оборвал:

— Давай-давай, не трусь! Чего ты, как первый раз замужем?

Сашка с дрожью в руках закрепил дощечку на его шее и щелкнул тумблером. Игорь проверил положение переключателя, проведя рукой по поверхности «волшебной» дощечки и, удостоверившись, что мальчик все сделал правильно, утвердительно кивнул. Сашка взялся за рычаг пускового механизма, а Игорь закрыл глаза.

— Ну, с Богом…