Леопарда здесь нет

Доподлинно известно, дамы и господа, что все искусства произошли от трех типов поведения животных. Два первых лежат в области отношений пары «хищник — жертва» и тесно связаны с развитием внимания. В ходе эволюции одна амеба, спасаясь от другой, отрастила себе глаза, уши, нос, две пары ног, а также научилась наблюдать. Поднявшись в своем развитии до оленя, все свое внимание она направляет в чащу леса, чтобы по легчайшему шевелению листвы засечь приближение волка. На другой эволюционной ветке, растущей чуть ниже, древесный зверек шимпазио эректус, состоящий с амебой в троюродном родстве, высматривает среди волнующейся травы саванны леопарда.

Глаз шимпазио из века в век совершенствуется, чтобы среди многообразия оттенков желтого и коричневого, можно было различить маскирующегося врага. Спустя тысячелетия этими усовершенствованными глазами потомок эректуса созерцает картину Микаэла Страдиквариуса «У озера», выставленную в Лувре. И пока молодая, с точки зрения эволюции, часть мозга занята определением пропорций и цветовой гаммы картины, древняя часть — выискивает среди мазков зеленой краски старого врага леопарда, чтобы дать ногам команду бежать.

Сам же художник Микаэль Страдиквариус, как мыслится мне, дамы и господа, ведет родословную от тех шимпазио, что рано осознали всю выгоду преследования. Вооружившись палкой, они затеяли собственный проект — охоту на леопарда. Подобно самому грозному хищнику, Микаэль посылает в мир сигналы: поймаю, убью, сдеру три шкуры, съем! Его картины дышат угрозой и ввергают зрителя в транс. Страх и голод, голод и страх — вот два столпа, на которых держится искусство. По одну сторону картины — жертва, по другую — хищник.

Справедливости ради, нужно сказать, что чистые художники-хищники встречаются нечасто. Обычно в произведениях искусства мотивы жертвенности и агрессии неотделимы друг от друга. И даже в картине «У озера», казалось бы, написанной исключительно агрессией и вожделением, таится тревога — на любого леопарда найдется своя палка.

Какой же третий тип поведения животных дал жизнь искусствам, могут спросить некоторые из вас. Дамы и господа, наряду с агрессией и страхом, искусство также связано с созерцанием восходов и закатов — тех великих моментов, когда солярное божество становится доступным для зрительного восприятия. Великий момент встречи лицом к лицу с творцом наполняет смыслом исключительно гастрономическое существование твари. И хищник, и жертва забывают о вражде, провожая взглядом солнце. Мы, люди, можем довольствоваться самыми незначительными признаками присутствия Хоруса на небосклоне: розоватым отблеском на утренних или вечерних облаках, или косым лучом в прорехе неба, как на картине Микаэля Страдиквариуса «У озера». Хорошее произведение искусства невозможно без благоговения перед идеей смерти и возрождения, которую дарят нам восходы и закаты.

Но есть ли чистый вид солнцецентрического искусства, свободный от чувства страха и голода, спросите вы меня. Долгое время, дамы и господа, в ученом мире считалось, что такое искусство невозможно. Нет драмы без конфликта, пейзаж оценивается с точки зрения безопасности. «Какая чудесная пастораль!» — означает всего лишь: «Здесь нет леопарда». Чистое солнцецентрическое искусство — это контрискусство. Невозможно предположить, какой представитель животного царства мог стать у его начала, ведь страх и голод глубоко зашиты в клетке каждого живого существа.

Но я продолжал спрашивать: кто существует вне страха и голода в нашем мире? Что это за сущность, которая свои впечатления структурирует отличным от нас способом? От отчаяния я совершил поступок, который мне тогда казался нелогичным. В нем было больше эмоций, чем системности научного подхода. Я отправился в экспедицию на Тасканское плато. В этом жарком аду нет воды, нет еды, а, значит, нет страха и голода. Если среди раскаленных камней и песка есть жизнь, то она отлична от нашей. Под палящим солнцем пустыни я потерял счет времени. Я чуть не погиб, пытаясь выстроить картину восприятия совершенного существа, способного жить в таком месте. Мой разум мутился, и на девятый день скитаний я вышел в ущелье, где, наконец, увидел то, что искал. Это был Храм Солнца, наивеличайшее явление архитектурного искусства. Его формы столь совершенны, что могут преобразовывать материю и дух. Тот, кто видел его, уже никогда не вернется к прежнему существованию. На последнем дыхании я вполз во внутренний и двор и потерял сознание, и там, на краю жизни я принял важное решение…

Дамы и господа! Еще за час до лекции я не знал, кто создал этот храм. Что за разумное существо обитает с нами на одной планете и до сих пор остается неизвестным. Вернувшись из пустыни, я получил в свое распоряжение электромеханическую машину «Термит», с помощью которой подверг анализу линии, углы и плоскости архитектурного ансамбля Храм Солнца. На основе полученных данных я создал ментальный профиль восприятия сущности, которая могла построить этот храм. Мои единомышленники сопоставили профиль с образами восприятия всех известных науке существ. На это потребовалось время. И вот в стенах этого института я получил телефонограмму, в которой наконец-то названо это таинственное существо. Дамы и господа, мы завершили анализ данных и нашли его. Господи, мы нашли его!

Дамы и господа, друзья… Отныне вы знаете, что не одни на этой планете. Но прежде, чем я назову имя этого совершенного существа, я должен показать фотографии Храма Солнца. Возьмите темные стекла, которые лежат на столах, и подготовьтесь к созерцанию объекта солнцецентрического искусства. Оно поразит вас своим величием, ибо леопарда здесь нет…

Что это? Оставьте меня! Не трогайте фотографии! Охрана! Охрана, сюда!..

……………………………………………………………………………….

Лекция прочитана в Кенигсбергском университете величайшим мошенником от науки первой половины XX века Джеймсом Деверо, впоследствии признавшим, что проект под названием «Леопарда здесь нет» был создан для сбора средств и научной основы под собой не имеет. Фотографии Храма Солнца признаны подлинными, место и время съемки не установлены. Во время суда над Джеймсом Деверо были утеряны.