Китайка

Я очнулся и попытался пошевелиться, не получилось. Моё тело было сжато со всех сторон холодными объятиями мёртвого корабля. Сила, с которой нас бросило на поверхность планеты, просто-напросто сплющила оплавленные бока моего железного конька, до последнего защищавшего меня ценой своей жизни. И вот теперь эта защита превратилась в ловушку. Я дернулся пару раз и понял, что это бесполезно. Оставалось только ждать смерти. А она будет идти сюда долго-долго. Ведь даже для неё добраться в эти забытые людьми места, на проклятой теми же людьми планете, не так-то легко.

Неожиданно для себя я улыбнулся. Ведь мне однажды уже приходилось бывать в подобной ситуации, только о ней в моей семье до сих пор вспоминают со смехом, эту так вспоминать не будут… Да и не узнает о ней никто. Корабль расстреляли на орбите буквально в упор. И мои друзья видели, как я метеором лечу вниз. В таких ситуациях не выживают, мне, если так можно сказать, повезло. Именно о таких моментах и пишут песни — дескать, его последний бой был похож на сверкание звезды, или что-то типа этого — бла — бла — бла. Может, и обо мне напишут, только вот лично меня это совсем не радует, проку от этого никакого.

В тот раз, о котором я вспомнил, всё было иначе, но я, признаться, тогда здорово струхнул.

Память отбросила меня на двадцать пять лет назад, оказав дорогую услугу. Всё лучше, чем тупо ждать верного и мучительного конца. Я закрыл глаза и окунулся в своё детство, которое предстало передо мной неожиданно ярко, как давно уже не бывало. Может и правда перед смертью успеваешь увидеть всю свою жизнь?

Всё началось, в тот момент, когда Алька оставила меня в ракете и ушла за помощью. Точнее всё завертелось с самой идеи построить ракету…

Стоя под яблоней в нашем саду я, размахивая руками, излагал Альке свой план. А моя подруга смотрела на меня с восхищением. В тот момент я вырос в её глазах лет на десять и был вовсе не пятилетним пацанёнком, а опытным космонавтом, и, надо сказать, меня это очень и очень вдохновляло. Ведь я любил Альку, по-детски, наивно, но любил, правда, не сознался бы в этом даже себе, не только что ей.

— А потом мы отправимся в ракете к другим планетам!

— Ага! — согласилась Алька, закивав головой, так, что её косички запрыгали на плечах.

— Только это секрет, взрослым не говорить.

— Ага! — опять выдавила из себя девчонка и вдруг рассмеялась. В этом смехе было столько радости, столько счастья, оттого что у нас есть своя собственная тайна, что я не смог удержаться и засмеялся в ответ.

Мы стояли под старой яблоней-китайкой и смеялись, а солнышко тянуло к нам лучи сквозь листву…

При воспоминании о яблоне захотелось пить, рот мой наполнился сладковато-горьким привкусом китайки. В детстве меня очень удивляло название этих яблок, оно было каким-то завораживающим, вызывающим во мне ассоциацию с далёкой страной и путешествиями. Я любил забираться на дерево, а оно было просто огромным и таким старым, что ствол его однажды расщепился на две половины. Я лежал на стволе и смотреть сквозь листву на солнце, мечтая об иных мирах и о далёких странах. Где же ещё можно мечтать об этом, как не на дереве с таким чудным названием…

Мы построили ракету из ржавой бочки и найденных в сарае железяк. Наверное, взрослым наша строение показалось бы просто хламом, но для нас это была самая настоящая ракета.

Алька залезла на яблоню и, осмотрев наше строение с высоты, как она выразилась, птичьего полёта, оценила:

— Клёво!

Я кивнул:

— Завтра ровно в полдень пуск. Но сначала нужно её испытать! — и полез внутрь.

— Лёш, куда мы полетим?

— На Солнце.

— Папа говорит там очень горячо.

— Ну, это же не простая ракета.

— Волшебная?

— Ага, — и тут я почувствовал, что застрял. Бочка оказалась слишком узкой, я не мог вылезти. Меня охватила паника.

— Ты чего? — поинтересовалась Алька, заглядывая в иллюминатор, который маячил как раз напротив моего лица.

— Вытащи меня!

Алька потянула меня за ноги, ракета упала, а я остался там, где был, только в ушах у меня звенело, а на голове похоже появилась здоровенная шишка. Я заплакал. Алька испугалась:

— Я сейчас, — сказала она и убежала.

А я остался ждать. Я ждал, ждал, время текло медленно. Прямо как сейчас, а моя подруга всё не появлялась, я уже устал плакать и лишь всхлипывал. Стало темнеть. В иллюминатор я мог разглядеть небо и на его фоне яблоки китайки. Я их и сейчас помню очень отчётливо. Потом появилась Алька.

— Лёшка, ты ещё здесь?

— Где, где ты была?

— Мама позвала ужинать, я не смогла отвертеться, ведь ты же сам велел ничего не рассказывать взрослым.

И вот тогда я заплакал, нет, я заревел в голос. Я кричал, я проклинал Альку.

Девчонка убежала, но через несколько минут вернулась с моим отцом, а я всё кричал.

На следующей день мне стало невыносимо тоскливо, мне казалось, что Алька, которой я всё уже простил, обидится на меня из-за того, что я высказал ей вчера. Но когда на часах пробило полдень, я решился пойти к китайке. Мы появились у яблони одновременно. Алька была очень тихой, виноватой. Я улыбнулся ей, и её лицо расцвело.

— Ракеты нет, — вместо приветствия кивнула она. — Опоздали, она улетела.

Я не верил, что наша железка сможет стартовать в космос, всё это было лишь игрой, но её отсутствие говорило об обратном.

— Она волшебная! — закричала Алька и закружилась под яблоней, глядя в небо. Я тоже смотрел в сторону солнца, прикрывая глаза ладонью, но всё равно от яркого света перед моими глазами поплыли круги, и по щекам потекли слёзы, а я всё смотрел.

И тут солнце начало темнеть. Мы замерли, не в силах поверить своим глазам. Солнечный диск затягивался чернотой. Я услышал, как заплакала Алька. Так плачут только по умершему — тоскливо с подвыванием. И почувствовал ужас от происходящего.

— Мы убили Солнышко! Мы убили Солнышко! — принялась повторять Алька раскачиваясь, она уже не стояла, а сидела на земле, вцепившись в траву руками и всякий раз, когда она повторяла: «Мы убили…», мне хотелось умереть.

Должно быть я, да и она тоже, не испытывали потрясения сильнее за всю свою жизнь. И даже когда солнце очистилось, мы не сразу пришли в себя.

Это мы уже потом узнали, что было затмение. А ракету выбросил мой отец, чтобы я ещё раз не попытался стать космонавтом. И всё это происходило на фоне всеобщего ликования, ведь именно в этот день, учёные завершили испытания и подарили всему миру способность путешествовать от планеты к планете за считанные дни, и это изменило не только нашу жизнь, но и жизнь всех землян. Но всё это было потом…

Моё тело затекло, я дёрнулся, чтобы разогнать кровь, корабль сдавил меня так, что без посторонней помощи о спасении и мечтать не приходилось. Старые модели были не слишком надёжны в плане безопасности пилота во время аварии. А я ведь не хотел свой корабль менять на новый, считал счастливым — волшебным. Оказывается, я остался всё тем же мальчишкой, каким был в детстве. Я остался… А вот яблони той, наверное, уже нет. И слово «китайка» ассоциируется у меня теперь лишь с прозвищем предводительницы колонистов, возомнивших, что если они перережут пуповину с Землёй, то станут счастливее. Независимость — громкое слово. Но только лишь из-за какого-то слова Земля не захочет потерять свою колонию, ей нужны ресурсы с планеты с женским именем Зара. Слишком много сил и средств ушло на то, чтобы приручить планету. Земля не может позволить кому-то решать за неё. И я считаю, что это правильно. Кроме того, я ненавижу Зару. Именно туда через десять лет после запуска ракеты улетела Алька.

Тот день был дождливым, я стоял, обняв рукой ствол китайки и плакал, слёзы смешивались с дождём и текли по моему лицу, а я не мог остановиться.

— Я знала, что найду тебя здесь, — Алька неслышно подошла и положила руку мне на плечо. — Я всегда чувствую, где ты.

— Не улетай.

— Не могу. Это не моё решение и не моих родителей. Такие, как я, нужны там, — она помолчала, — ты же знаешь у меня способности. Зара любит людей со способностями, населяющие её твари — сплошь телепаты.

Алька, совсем взрослая Алька, но некоторые её слова так и остались по-детски простыми.

Я считал себя виноватым, в этих самых Алькиных способностях, ведь они проснулись именно в тот миг, когда потемнело солнце, словно, и впрямь, солнечное затмение было вестником величайших бед. Первое что я увидел, когда свет вернулся, это был хоровод из яблок китайки, они кружили вокруг нас, составляя фигуры, а глаза Альки смотрели в никуда. Совсем чужие глаза, почти что мёртвые.

— Не улетай! — я резко развернулся, забыв о заплаканных глазах и гордости, я готов был валяться в грязи, у её ног, если бы это помогло.

И тут Алька поднялась на цыпочках и поцеловала меня в губы. Робко и не умело. А потом побежала прочь…

Мой корабль вздрогнул, потом я услышал громкий щелчок, именно с таким звуком приземляются Дрейки — двухместные катера.

Надежда захлестнула меня, и я заорал во всю глотку, чтобы показать, что я жив. Загудел какой-то механизм, и я почувствовал, что труп моего корабля раздирают на части. Свет ударил мне в лицо, на мгновение ослепив, а потом я увидел чью-то ладонь, ухватился за неё и оказался на свободе. Хотя свобода для землянина на Заре это, конечно, понятие относительное. Попавшие в руки колонистов, домой не возвращались уже никогда.

Передо мной стояла красивая женщина, и ей чертовски шёл комбез пилота.

— А ты всё так же громко орёшь, — сказала она мне, и я с трудом, но узнал Альку.

— Как?

— Я же говорила, что могу почувствовать тебя везде, где бы ты ни был, — она улыбалась, её глаза сияли.

— Алька! — я не верил в происходящее, я был счастлив.

— Китайка, пора, — из кабины Дрейка высунулась какая-то рыжая девчонка.

И мы с Алькой вздрогнули, как от удара. Моё счастье гасло вместе со светом в её глазах. Затем подруга моего детства молча развернулась и пошла к катеру.

— Алька, — прошептал я одними губами. Я не мог поверить, что моя Алька и есть тот самый злейший враг Земли номер один, уничтожить которого мечтает каждый землянин, — Алька. — Я опустил глаза и увидел на поясе рукоять бластера, — Алька!!!

Она оглянулась, её лицо было таким же несчастным, как в день солнечного затмения.

— Мы убили Солнышко, — прошептала она одними губами, но я понял.

— Да, Алька.

Я выстрелил.