Отпуск в сентябре

Отпуск в сентябре

Впервые за месяц прекратился дождь, и солнечные лучи, словно боевым лазером, прожгли непроницаемую завесу стелящихся над самой землей туч. Температура стремительно пошла вверх. Запарила до предела напитанная водой земля.

Артур блаженно потянулся, резким движением головы откинул непромокаемый капюшон. Снял тяжелую каску, провел ладонью по короткому ежику темных волос и, приподнявшись на носках, выглянул из окопа.

Дремавший, привалившись спиной к глинистой стене, Мирослав, приоткрыл один глаз:

— Э, ты чего там раздухарился? Про снайпера забыл?

Артур небрежно отмахнулся:

— Да чисто на нейтралке. Я этого гада печенкой чую. – Но голову, тем не менее, за бруствер убрал.

— Хорошо-то как! – Мирослав подставил солнцу заросшее трехдневной щетиной, серое от хронической усталости лицо.

После очередного переформирования их бросили на передовую еще до Нового года, а уже август уходил в небытие, обрывая гнилое, дождливое лето. Начавшееся весной наступление поглощало резервы. Все давно потеряли надежду на хотя бы коротенькую передышку. Попасть в тыл можно было только в двух случаях: в лучшем – на носилках, в худшем – в цинке. Даже легкораненых оставляли в строю.

В ходе беспрерывных боев старуха с косой собрала обильную жатву. Каждый божий день батальонный писарь отправлял полную горсть личных жетонов убитых на вечное хранение родственникам. Рота обновилась более чем на треть, а из первого состава взвода осталось только их двое. Друзьям до сих пор везло, да и последняя ночная атака получилась столь стремительной, что в этот раз обошлась и вовсе без потерь. Теперь рота обживала отбитые у противника окопы.

Свежий ветерок на глазах рвал мутную пелену, теснил облака к горизонту, громоздя одно на другое и выстраивая сказочные замки. Испарявшаяся с нагревшейся стали влага оставляла замысловатые белесые разводы на оружии и опустевших алюминиевых флягах.

— Опять узкоглазых травили. Дождик-то сто пудов кислотный был, — заметил Артур, полируя ствольную накладку автомата испачканным в глине рукавом камуфлированной куртки.

— Будь кислотный, — щурясь в раскинувшуюся над окопом забытую синь неба, лениво рассудил Мирослав, — химик бы в миг в защиту обрядил. А ты по противогазу соскучился?

— Нужны мы твоему химику, как собаке пятая нога, — фыркнул Артур, подбросил и поймал подобранную с бруствера гильзу. – Он сорок литров спирта неделю назад получил. Теперь пока весь не высосет, и носа из кунга своей тарахтелки не высунет.

— Ротный выковырнет, — длинно сплюнул Мирослав.

— А ты такой наивный, считаешь, что ротный не при делах? Да на пару они и кирогазят. Не воткнулся до сих пор что ли? Капитан, собака, вчера перед атакой задачу ставил, а сам – кривой как бумеранг. – Артур раздраженно кинул тонко звякнувшую при падении гильзу к ее густо усеявшим дно окопа сестрам-близнецам, подтолкнул облупившимся носком давно нечищеного ботинка крышку от снарядного ящика и опустился рядом с товарищем. – Эх, сейчас бы того спиртика грамчиков по триста и в госпиталь – к санитаркам. Как тогда, в мае, помнишь?

Мирослав не ответил, продолжая смотреть в небо остановившимся взглядом. Повисла пауза, и в непривычной тишине стал неожиданно слышен робкий стрекот кузнечиков, каким-то чудом выживших на перепаханном снарядами поле.

Артур, не удержавшись, скосил глаза на мятый погон приятеля. Еще совсем недавно и он носил сержантские лычки, командовал вторым отделением взвода. Вновь остро полоснуло воспоминание о дурацкой драке с новоиспеченным прапорщиком из тылового подразделения, непонятно каким ветром занесенным на «передок».

Да, собственно и драки-то никакой не было. Не нюхавший пороху сопляк толком не успел и рта раскрыть, пытаясь осадить озверевшего от окопной жизни сержанта, как рухнул со сломанной челюстью. На счастье Артура он оказался начитавшимся идиотских патриотических книжек вчерашним школьником, а не сынком влиятельных родителей, и поэтому, вместо трибунала и штрафбатовской «каторги», учитывая боевые заслуги, его просто разжаловали в рядовые.

Артур до сих пор дивился упертости Мирослава, наотрез отказавшегося в одиночку ехать в офицерскую школу. Так ведь и заявил чуть не лопнувшему от злости ротному, что, мол, без него, Артура, с места не сдвинется.

Ну да теперь ждать осталось совсем недолго. Приказ о снятии взыскания и восстановлении в звании, по слухам, уже подписан командиром полка и будет объявлен после очередных политзанятий. Одного жаль, заслуженной за разведку медали лишился. Ну да хрен с ней, железякой этой. Подумаешь, одной меньше, одной больше. Все равно войне конца и краю не видно. Сколько их еще будет, медалей этих, если голова уцелеет?

Артур повозился, устраиваясь удобнее, собираясь окунуться в мечты о будущей красивой офицерской жизни, когда Мирослав вдруг больно ухватил его за плечо твердыми, словно железными, пальцами. В горевших безумным огнем глазах товарища плавилось странное, непривычное выражение тоскливой обреченности.

— Братан, а тебе никогда не хотелось застрелиться? – И, не дожидаясь ответа от обалдевшего Артура, продолжил: – Я вот небо голубое увидел, и так потянуло, прямо спасу нет. Всего-то ствол к виску да пальцем на спусковой крючок. Бах! Мозги наружу и темнота… Больше не нужно до одурения месить грязь, мерзнуть зимой, задыхаться летом, голодать, или давиться дерьмом… А главное, не нужно больше бояться той единственной пули. Ведь ты же сам ее и выпустил… Вот это настоящий кайф, правда, а? – Мирослав истерично захохотал, закинув голову, а затем, отсмеявшись, уронил ее, сжав лицо ладонями, помолчал и вновь глухо, сквозь пальцы, заговорил: – Слушай, а ты когда-нибудь задумывался, как это – мирная жизнь?

Растерявшийся и не на шутку перепугавшийся Артур изо всей силы ткнул его в бок.

— Ты мне это… брось! Я тебе дам – стреляться! Совсем башню снесло!.. Да я!.. Да я не посмотрю, что ты мне больше чем брат! – брызгал он слюной. – Да я про эти твои настроения ротному настучу! Понял?! Пусть тебя лучше живодерам-медикам на эксперименты сдадут, чем ты сам себе мозги вынесешь! Кретин!

Мирослав охнул от неожиданной боли под ребрами, когда кулак Артура попал точно в разрез бронежилета. Опасливо отодвинулся, тряхнул головой, приходя в себя, и успокаивающе похлопал друга плечу:

— Расслабься Артурчик. Не дождешься… Это я наверняка с недосыпу психанул. Если бы по настоящему решился, думаешь, стал бы рассказывать… Таким, если серьезно, сам понимаешь, не делятся… А вот, спиртик сейчас, в натуре не помешал бы.

Обрадованный переменой в настроении товарища Артур, взахлеб зачастил:

— И с пацифизмом своим завязывай. Гниль это все. Предательские разговорчики. С кем ты мирно жить собрался? С узкоглазыми? Или с черномазыми? Они ж и тебя, и меня, и всех наших живьем сожрут, без соли. Зарежут, как баранов, и сожрут! Или ты готов им нефть подарить? Воду питьевую со всей жратвой в придачу?.. Мы же впервые за двести лет войны этих тварей давить начали. А за Москву, в радиоактивную помойку превращенную отомстить уже не хочешь? И косоглазых из Сибири уже не желаешь выгнать? Пусть они из Байкала и дальше нашу водичку в полный рост качают, да? Когда твоя же сестра ее, между прочим, в тылу по талонам получает… Короче, скоро в школу откомандируют, а как звезды получим, вот уж развернемся. А потом, чем черт не шутит, и до генералов дослужимся. Представляешь – ты генерал!

Сгорбившийся по-стариковски Мирослав тяжело вздохнул:

— Дурак ты, братишка и уши у тебя холодные. Наслушался на политзанятиях и рад стараться. Ты чего меня лечишь? Агитатором заделался? Запомни, ни я, ни ты — генералами никогда не станем. И не мечтай. Забыл, что у генералов свои дети есть? Дай Бог до капитана доскрестись, если раньше в воронке не закопают. Мы, — он уже кричал, с силой тыкая пальцем в запасные магазины на груди Артура, — пушечное мясо!.. И на Москву эту гребаную мне плевать с высокой колокольни! Поделом получили! Если бы не москвичи эти яйцеголовые, может и не парились бы мы сейчас здесь!

Мирослав дрожащими от возбуждения пальцами выдернул из нагрудного кармана сигареты, прикурил, протянул пачку товарищу. Пока тот щелкал зажигалкой, немного успокоившись, продолжил:

— Но в одном ты прав. Байкала жалко. Слыхал я от стариков, офигенно красиво там было.

Артур, наконец справившийся с зажигалкой, окутался синеватым табачным облаком. Покосившись на приятеля, осторожно поинтересовался:

— Ты больше ни с кем на эти темы не трепался?

Мирослав нервно хихикнул.

— Артурчик, ты за кого меня держишь? Я что, первый год замужем? Если до сих пор в штрафбате через минные поля в атаку не хожу, значит, ты первый, — и хитро подмигнул. – Зато теперь, если особисты заметут, хоть буду знать, от кого потекло.

— Пошел ты, козел! – сжав кулаки, взвился оскорбленный Артур. – Да за такой базар не долго и по роже получить! Я стукачом по жизни не был, и не буду! Понял?!

Он в ярости ударил в стену окопа, выбив внушительный земляной пласт. Долго тряс ушибленной рукой, ощущая, как боль осаживает гнев, потом сплюнул, и как ни в чем не бывало, попросил еще сигарету.

Мирослав ухмыльнулся и бросил ему пачку. Артур закурил, кинул ее обратно, осторожно погладил продолжавшие саднить сбитые костяшки, стряхнул с них прилипшую глину. Оглянувшись, по сторонам, косо нахлобучил каску.

— Схожу-ка я на самом деле, тряхну химика. Давно за ним должок имеется. А ты пока на закусь чего-нибудь изобрази… — но закончить фразу не успел, над головами мягко прошелестел снаряд, и упал десятке метров позади окопа.

Оглушительно грохнуло, сверху посыпалась взметенная взрывом земля. Сквозь звон в ушах пробился нарастающий гул приближающихся на малой высоте штурмовиков.

Артур, на ходу сплевывая сигарету, со всех ног бросился к позиции ротного пулемета, а Мирослав, передернув затвор автомата и привычным движением надвинув на лицо прозрачное забрало, что было сил, заорал:

— Отделение!!! К бою!!!

Вспышка солнечного света резанула по глазам. Но, проснулся Артур не от нее, а от резкой боли. В последние мгновения поражающего своей реалистичностью сна, рвануло прямо под ногами. И сейчас обнаженную кожу на груди пронзали тысячи невидимых игл, словно взорвавшаяся в полуметре от земли мина существовала на самом деле. В голове бухали слова из песни Виктора Цоя, диск которого он слушал накануне в машине:

Две тысячи лет война. Война без особых причин.

Война — дело молодых. Лекарство против морщин.

«Тьфу, ты, черт возьми! Приснится же такое!!!».

Артур рывком соскочил с кровати и, морщась, некоторое время растирал стоя перед зеркалом украшавший левую половину груди внушительный шрам – последствие неудачного штурма забора в далеком детстве. Шрам горел огнем.

Но, глядясь в зеркало, Артур не видел своего отражения. Помимо воли перед его мысленным взором мелькали медленно тающие картинки из недавнего сна. Боль в груди не унималась.

Артур энергично тряхнул головой. Вроде бы ничего такого не случилось. Ну, приснился кошмар… Да, собственно и не кошмар даже, а триллер какой-то. Так, парней за пивом повеселить.

Он и в армии-то никогда не служил, а войну только в кино и видел. Однако, откуда это свербящее чувство, будто этот парень, Мирослав, (надо же, имя запомнилось), давным-давно ему знаком. И странный автомат лежал на руках как влитой. А с какого перепугу у него, пусть даже во сне, взялись навыки ведения огня из крупнокалиберного станкового пулемета?

Артур, не одеваясь, как был в одних трусах, босиком пошлепал по холодному паркету на кухню, где, помнилось ему, с вечера осталась недобитая пачка сигарет. Вот там его ждало настоящее потрясение.

Середину засыпанного хлебными крошками и табачным пеплом кухонного стола прочно занимала потертая, не раз меченая пулями и осколками, тяжелая камуфлированная каска с прозрачным, выщербленным с одного края забралом.

В ушах зашумело, земля качнулась под ногами. Заворожено уставившись на явно принадлежащий иному миру предмет, Артур даже не вздрогнул, когда на плечо опустилась тяжелая, облитая черной кожаной перчаткой с обрезанными пальцами, ладонь.

— Хватит дурака валять, братишка. Закончился твой отдых. В строй пора. Да и я, честно говоря, соскучился. Сказал же, без тебя в офицерскую школу ни за что не поеду…

1.08.2008