Hic sunt dracones

Наверное, сначала нужно кое-что объяснить. Чтоб было понятно. Или лучше сохранить интригу? Этого старшие не уточнили. Дед велел составить тщательный и подробный отчёт, одна мама посоветовала не упускать случая потренироваться в изящной словесности и превратить отчёт в рассказ, другая мама считает, что наша задача — как можно полнее описать флору, фауну и биоценозы другого мира, а отец сказал, что мы самые умные девочки на свете и напишем хорошую историю со смыслом. Ясно же, что угодить на всех — нереально, поэтому будем рассказывать эту историю так, как захочет сама история. Сочинение «Как мы провели неделю на море» — точно не будем. Нормально провели. Бродили по паркам, рисовали, купались, играли с дельфинами, объедались персиками, мороженым и пирожками с сыром. А вот что было необычно и прекрасно, так это поезд. Поэтому мы из него и вышли. Поезд, возникший будто ниоткуда, задал тон и дал толчок, это он, железный дракон, перенёс нас из линейного мира причин и следствий в многовходную и многовыходную игру воли и случая.

На старинных картах по краям ойкумены лежат белые пятна неисследованных, неведомых земель. Иногда их так и обозначали — terra incognita, а иногда метили надписью Hic sunt leones — «Здесь водятся львы». Пустое белое поле заполняли изображениями львов и прочих сказочных тварей — драконов, мантихор, василисков, камелеопардов, рогатых людей и людей с пёсьими головами. Бывало так, что в тех местах и впрямь водились львы и камелеопарды. Впрочем, картографы Средневековья и Возрождения густо населяли удивительной фауной и знакомые земли, а уж в морях-океанах фантастические монстры, то и дело нападавшие на корабли, просто кишмя кишели. Карты тех времён, яркие, пёстрые, простодушно стремящиеся поразить, напугать и насмешить, были увлекательнее любого бестиария.

Есть среди них любопытное исключение. Это страусовый глобус и отлитая с него в 1504 году медная копия, известная как глобус Ханта-Ленокса. Страусовый глобус сделан из двух широких половинок страусовых яиц и склеен по линии экватора шеллаком. По скорлупе выгравирована карта мира с недавно открытой Южной Америкой. На суше лаконичными штрихами нанесены горы, реки и названия местностей, мировой океан плотно заполнен резными волнами. Резьба тонирована синим. Всех украшений — пара корабликов. А на юго-востоке Азии начертано: Hic sunt dracones. Здесь обитают драконы. Ни на каких других картах эта фраза не встречается.

Предполагают, что создатель глобуса из скорлупы — Леонардо.

Конечно, драконы мелькают и на других картах. Сгоревшая в войну огромная и подробная Эбсторфская карта мира, датированная 1234 годом, поместила дракона, в компании со змеёй и василиском, на юге Африки. Правда, два века спустя великий картограф фра Мауро раздраконил выдумщиков, населяющих гигантскими змеями, драконами и василисками пустыню, и в собственной карте мира отправил драконов в горы Афганистана и на отдельный, специально обустроенный Остров Драконов в Атлантическом океане. Учёные последующих поколений, в свою очередь, назвали его заметки об афганских драконах и охоте на них измышлениями, а Остров Драконов — плодом фантазии.

Вполне может быть. Но не в случае с Леонардо. Он не фантазировал и не пользовался непроверенными сведениями. Леонардо знал.

Но всё это мы выяснилинамного позже. А тогда просто ехали домой, не думая ни о каких монстрах и чудищах, радовались невероятному везению: на вокзале, возле своеобычной угрюмой, озверевшей от безнадёжности циклопической очереди к авиа и железнодорожным кассам, закрытым по причине отсутствия, на нас налетела встрёпанная женщина: «Вам не надо два билета на поезд до Киева?» — «На когда?» — «На сейчас! Через пять минут отправляется! Бегите скорей, ещё успеете!» Почему в то утро мы решили, что непременно уедем, и пришли на вокзал с вещами?

Мы стояли в тамбуре, распахнутом с обеих сторон. Проводник, чувственный абхазец, явно в надежде ночью потискать кого-нибудь из нас, — а может, и обеих, — не стал ни гнать нас, ни запирать двери. Поезд медленно и почти беззвучно, лишь отмечая колёсами стыки, плыл по узкой полосе между горой и морем, то и дело останавливаясь на минуту-другую. Тёплый ветер пах солью, розой и хвоей, в выходе направо царапались ветви шиповника, цветущего на почти отвесном склоне, выход налево открывал редкую сизую траву, серебристый песок в ветровой ряби, сонный прибой и солнечную дорожку, бегущую в сияющий окоём. Ужасно хотелось сбегать, быстренько окунуться напоследок и вихрем назад, но мы были — кремень, сплошная сознательность.

Что ж, раз так — поезд остановился надолго. В совершенно дикой бухте. А сверху, со склона, капелью полилась музыка. Не запись, не радио — живое фортепиано, звук просторный и глубокий, наполненный обертонами.

Мы слушали шопеновский прелюд, всматривались сквозь кроны, пытались представить себе пузырёк культуры над высоченным обрывом, в двух часах езды от ближайшего очага цивилизации. Потемневший деревянный дом с мезонином… Рояль на веранде… Полубезумная худая старуха в длинной юбке и лёгкой шали на одном плече… Папиросы и белая полупрозрачная чашка на седом от старости столе… Разве не бред?

И тут мы углядели тропу. Тропа едва намечена, но вроде как проходима. Мы похватали из купе рюкзаки и спрыгнули.

Нет, вовсе мы не уговорили друг друга на эту авантюру. Просто Тин увидела путь и сказала: «Смотри», а Фай ответила: «Пошли». Вздумай мы назвать, проговорить, обсудить ситуацию, — наверное, разрушили бы чары Зелёной Двери.

Как потом оказалось, мы этаким манером, по звериной тропе, цепляясь за кусты и деревья, а кое-где на карачках, полезли на гору высотой в тыщу восемьсот с чем-то метров. Ну, из леса же не видно. До вершины мы, конечно, не доползли. Тропа вывела на уступ с террасой. Там была поляна, а на ней, действительно, облезлый, розовый когда-то давным-давно, дом с мезонином. И кабинетный рояль на веранде. И за клавиатурой высокая тощая старуха с серебряными волосами дыбом, как у Эйнштейна, в длинной чёрной юбке с гигантскими маками, зелёной футболке и лёгкой белой шали в розах и турецких огурцах, свисающей с плеча на пол. На наши «Здравствуйте» дама-одуванчик не отреагировала. Доиграла, сказала в пространство, пылая очами: «Всего-то? Ленивы человечки, ленивы и нелюбопытны», взяла со стола папироску в длиннющем мундштуке и величественно удалилась в дом.

Только тогда мы огляделись. И увидели очень странную штуку. Скалистую стену с тёмным зевом пещеры и светлое ущелье, ведущее на альпийский луг среди снежных пиков, которому вообще-то положено было располагаться парой километров выше. На одном и том же месте. Одновременно. А на лугу, среди мхов и рододендронов, в позе сторожевого мраморного льва лежал дракон. И хитро ухмылялся, собака страшная.

Произнести её имя, переливчатую смесь трелей и щебета, мы кое-как сумели, но записать его совершенно невозможно. Значило оно «Ласковая», и была у Ласковой манера без конца чиститься: прислонилась к пыльному камню — тотчас обдала чешую крошечной струйкой пламени и вылизала до блеска. Поэтому пусть будет Лиза.

Лиза — горный дракон. Классический для европейского фольклора: чешуя, четыре лапы, крылья, огнемёт. Золотой стандарт местообитания «западных» драконов — горы с пещерами: именно Европу окучивали Лизины сородичи, населяя пещеры Пиреней, Альп, Балкан и Карпат. А Восточную Азию, например, курировали речные драконы, у которых крылья редуцированы до плавников.

В их мире их много, драконов. Собственно, дракон, то есть существо с двумя позвоночниками, соединёнными от шеи до хвоста рядом рёбер, и двумя двойными поясами конечностей — это тип. В нём пять классов, десятки отрядов, сотни семейств, больше сорока тысяч видов, величиной от гуппи и колибри до косатки и аргентависа. Четыре вида разумны, так что жизнь у них сложная, насыщенная и разнообразная. Мы провели сутки в семейном клане горных драконов, познакомились с семьёй четырёхкрылых пернатых драконов и видели пролетавшего дракона-всадника — эти восьмилапые малыши живут в симбиозе с гигантскими (но, конечно, не стометровыми) морскими и степными драконами. Говорят, в древности предпринимали попытки развить разум степных великанов, увеличивая им число голов. Но ничего хорошего из этой затеи не получилось, эксперименты вскоре свернули: нервные системы не желали интегрироваться в единую сеть, головы норовили скусить друг друга, многоголовые летающие чудища выходили из-под контроля всадников и, раздираемые противоречиями, ломились через порталы в другие миры. С речными драконами мы не встретились (а было бы очень любопытно сравнить, насколько они, реальные, похожи на Фалькора, Дракона Удачи), поэтому о них ничего не можем сказать.

Европейские легенды об ужасных, кровожадных, ненасытных драконах в массе своей — сказки. Как и большинство наших легенд. Размах крыльев горного дракона около пяти метров. Ростом он, когда стоит на задних лапах, 150-160 сантиметров, половина этих сантиметров — голенастые ноги, рассчитанные на взлёт в прыжке, а весит горный дракон раза в два меньше человека такого же роста. Когтистые Лизины лапы почти не проминали снег, а детёныша сравнительно тяжёлого пернатого дракона мы без особого напряжения вытащили из глубокой ямы. Да, пасть у горного дракона — как у дельфина, изогнутая вечной ухмылкой и украшенная сотней треугольных зубов. Но в дельфине, хищнике второго порядка, стоящем на вершине трофической цепи, мы же не видим ничего ужасного. Да, зубы в два ряда — новый ряд поднимается изнутри, когда старый изнашивается. И у горных драконов ядовитый хвостовой шип, а у пернатых железы на подушечках пальцев выделяют едкую смазку, и раны от когтей оставляют химические ожоги. Ещё у летучих драконов есть спинной гребень — к нему прикреплены мышцы крыльев. А модники отращивают себе головные гребни, рога или хохлы из ярких перьев. На наш вкус, выглядит это скорее комично, чем устрашающе. Да, горные драконы — типичные хищники. И, как присуще хорошо вооружённым хищникам, они строго блюдут кодекс бойца, спокойны, доброжелательны и чрезвычайно церемонны. Агрессивность свойственна слабым.

Горные драконы — скотоводы. Дома они разводят очаровательных пушистых животных, похожих на гибрид овцы и паука, обустраивают террасные пастбища и регулируют численность хищников. Как ни странно, самым примитивным способом — ловчими ямами. В такую ведь может упасть не только неразумный зверь, но и, скажем, неразумное дитя. На Земле же горный дракон охотился с воздуха. Но на крестьянскую овцу он мог посягнуть только при крайней нужде: например, если люди переловили или перестреляли его собственное стадо. Горный дракон — не лучший из летунов. В его поясах конечностей с симметрично расположенными четырьмя суставами нет места грудному килю, к которому могли бы крепиться мощные мышцы, а само крыло — тонкая перепонка, натянутая между сильно удлинёнными костями верхней руки и верхней ноги. Она, конечно, очень прочная, покрытая мельчайшей полой чешуёй, то чёрной, то радужной, и армированная коллагеновыми тяжами, а все суставы крыла, складывающегося вчетверо вдоль и поперёк, в полёте фиксируются сухожильными защёлками — Лиза любезно продемонстрировала нам крыло, позволила посмотреть и потрогать. Планировать горный дракон может сколько угодно, безошибочно ловя восходящие потоки. А вот взмахнуть крыльями — лишь несколько раз. Из пике ему не выйти, овцу в когтях не унести. А летом в долинах горному дракону ещё и слишком жарко: он существо гомойтермное, его температурный оптимум — 8-10 градусов тепла, уже при нашей комнатной температуре горный дракон может получить тепловой удар. И жечь города горный дракон никак не мог. Не только потому, что это противоречило моральным принципам драконов и целям их пребывания в нашем мире, но и просто физически. Его удивительный огнемёт может служить оружием разве что в ближнем бою, но вообще-то рассчитан на блох и комаров.

Об этом чуде нужно подробнее.

Одно из универсальных для живого мира веществ — кофермент А, он же коэнзим А (КоА). А — потому что Липман искал, открыл и выделил его как переносчик ацетильной группы (иона уксусной кислоты) в очень широко распространённых в клетках всех организмов реакциях ацетилирования. КоА — сложное небелковое соединение, у молекулы которого в хвосте — аденозинмонофосфат (он может цеплять к себе ещё два фосфата с макроэргическими связями — универсальными переносчиками энергии), в голове — меркаптоэтиламин с группой SH (к атому серы и присоединяются всякие-разные группы, чаще всего — ацетильная), а посередине — пантотеновая кислота, витамин B₅. Когда с ним познакомились поближе, оказалось, что КоА, в первую очередь — его самая частая «нагруженная» форма, ацетил-КоА, выполняет такую пропасть разнообразных функций, что Липману, охреневая, дали Нобелевскую премию. Достаточно сказать, что ацетил-КоА участвует в великом и ужасном цикле Кребса (того самого, что получил Нобелевку на пару с Липманом) — ключевом этапе кислородного дыхания, обеспечивающем синтез макроэргических молекул АТФ. Кроме того, практически во всех организмах ацетил-КоА — предшественник нескольких классов биоактивных соединений, исходная точка их биосинтеза.

Один из длинных и разветвлённых путей биосинтеза начинается с того, что три молекулы ацетил-КоА, последовательно соединяясь друг с другом, формируют из своих ацетилов молекулу мевалоновой кислоты — соединения с разветвлённой цепью из шести атомов углерода, с тремя реакционными группами — двумя спиртовыми и кислотной. Мевалоновая кислота в серии реакций даёт кучу веществ похожей структуры — терпенов. В молекулах терпенов можно различить один или несколько одинаковых структурных блоков. Этот блок словно составлен из двух молекул изопрена — ветвистая цепочка из десяти атомов С, в которой чередуются одинарные и двойные связи, поэтому она легко сворачивается в кольцо. В зависимости от количества таких блоков в молекуле различают монотерпены, сесквитерпены, дитерпены и т. д. до политерпенов. Например, одно из веществ политерпеновой природы — каучук.

И вот что любопытно. Монотерпены, как алифатические (незамкнутые), так и ароматические (кольцевые), есть у растений, у животных они не синтезируются. Это преобладающие ингредиенты эфирных масел и смол: ментол, карвон, тимол, пинен, терпинен, борнеол, цинеол, цитронеллол и сотни других. Тритерпен (30 атомов С) сквален присутствует и в растительных, и в животных тканях. И исключительно у животных он в серии реакций превращается в вещество с пятью последовательными кольцами — холестерин, основу для дальнейшего синтеза всех стероидов животного организма (половых гормонов, например).

Итак, мевалоновая кислота в разных сериях превращений может давать либо эфирные масла, либо холестерин (не считая мириад других веществ). В организмах земных растений реализуется только эфиромасличная серия, у земных животных — только холестериновая. У драконов же в печени, как и положено, синтезируется холестерин, а в подъязычных и окологлоточных железах — эфирное масло. Дальше оно поступает в пузырь — специальный задний отдел зоба. Свернув язык трубочкой, дракон может выбросить струю взвеси мельчайших брызг масла в выдыхаемом воздухе на 5-6 метров или распылить масло вокруг, плюнуть точечным кинжальным уколом масла или выпустить лёгким облачком микродозу душистого тумана. И может, брызнув из полых клыков катализатором, поджечь выходящую смесь.

Пузырь вмещает две-три чашки бесценной жидкости. Этого количества хватает, чтобы очистить стены пещеры от плесени или расплавить на них плёнку льда, изгнать гнус, продезинфицировать чешую себе и детям, аккуратно оплавить снежный покров, сформировав на нём прочную ледяную корку, чтобы ребёнок, ещё не вставший на крыло, мог перейти через расщелину. И всё. Запас горючего восстанавливается только через сутки.

Горные драконы и их неприютные обиталища благоухают. Драконий аромат индивидуален, хотя родственники пахнут сходно. Мы спросили, не способны ли драконы синтезировать эфирные масла целенаправленно, с задуманным или заказанным запахом — и, соответственно, нужными целительными свойствами. По-видимому, да, и это их технологический секрет, потому что нас демонстративно не услышали — а мы, разумеется, не стали настаивать. Но можем предположить, что, явившись в незапамятной древности в нашу реальность, драконы дали юному человечеству первые лекарства, первые антисептики, первые репелленты и первые духи.

А вот легенды о драконьих сокровищах — правда. Их сокровища — книги. Только не на бумаге, а на золотых нитях и на мнемокристаллах. Поэтому мы понимаем драконью ярость. Когда невежественное голое четырёхлапое является в твой дом и, снедаемое алчностью, тырит мемуары прадедушки, точно побрякушку, — за такое надругательство убить мало.

И истории о драконоборцах — к сожалению, правда. Всюду в нашем мире, где поселялись драконы, рано или поздно они становились жертвами сказок о волшебных свойствах когтей, чешуи, костей, печени дракона или о магическом артефакте, который можно извлечь из его головы. И, конечно, очень престижно было растянуть над камином в пиршественном зале шкуру дракона. Впрочем, этот трофей, как правило, добывали посредством взаимовыгодного обмена. Драконы ведь линяют — и, подобно земным рептилиям, сбрасывают чешую целиком, вспоров её по средней линии живота. Старую шкуру охотно меняли на доспех — и рыцарю радость, и драконы не прочь повесить на стену сувенир из иного мира. Красногривый, старший мужчина Лизиного клана, гордо показал нам римскую лорику, мятую кирасу, пару изукрашенных золотой насечкой поножей, которые он называл бутурлыками, и бронежилет с надписью «police». Хотя драконы утверждают, что ушли из нашей реальности триста лет назад.

И о девушках — правда. Горные драконы, в отличие от речных и пернатых, старались не вмешиваться в жизнь людей непосредственно. Они видели свою прогрессорскую миссию в воспитании идеальных альтруистов. Идея была в высшей степени гуманная: отобрать юношей, огорчённых изъянами бренного мира и жаждущих его исправления, подвергнуть их реморализации и вернуть на Землю. А там уж они, очищенные от низменных инстинктов, тёмных страстей и пагубной лени, понесут в массы благие идеалы, будут сеять среди соплеменников разумное, доброе, вечное и строить совершенное общество.

Первые альтруисты были настолько идеальными, что забывали о собственных нуждах и очень быстро умирали от жажды, голода или грязи. Последующие уже могли существовать более-менее автономно — во всяком случае, подаяние съедали сами, а не раздавали другим страждущим. Но всё равно надолго их не хватало. За пропаганду благих идеалов их убивали оппоненты, а за попытки построить совершенное общество — соратники. В конце концов, изучив человеческий социум внимательнее, драконы пришли к мысли реморализировать человечество приватно, через воспитание детей. То есть через женщин. Теперь они собирали и увозили к себе человечьих девушек. А после курса реморализации возвращали невест в земные социумы. Вот только обращённые девицы почти поголовно уходили либо в монахини, либо в наёмницы, категорически отказываясь сдаваться мужчине, обременять себя семьёй и воспитывать новое поколение. Потом дело и вовсе пошло наперекосяк: ушлые человечки стали, ловко обходя условия конвенции, подсовывать прямодушным драконам то деревенскую дурочку, бессмысленно пускающую слюни, то известную всему городу юную распутницу, вытравившую не первый плод, то целомудренную девицу семидесяти лет. Бедные драконы совсем уж было отчаялись и последние лет сто содержали привратницу, заманивающую чувствительных путников к последнему открытому порталу, просто для очистки совести.

И тут пришли мы. Вот радости-то им было.

Они очень милы. Лиза устроила нам экскурсию с лекцией, отвечала на почти все вопросы и покорно позировала. Нас приняли в центральной пещере клана, согрели, накормили отличным жареным мясом и напоили горячим травяным чаем. Когда мы выручили ребёнка гостей клана, нас чествовали как героев и оказали медицинскую помощь. Мы, впрочем, тоже не подкачали. Мы смотрели, слушали и нюхали, отвалив челюсти, забрасывали всех вопросами, набросали Лизин портрет — и подарили ей, рисовали драконов в разных позах и по частям, от усов до хвостового шипа, просили разрешения потрогать суставы, любовались дифракционной игрой плакоидной чешуи, восхищённо ахали-охали, глядя, как воспламеняется выхлоп, дай нам волю — и зубы Лизе пересчитали бы. Словом, включили дурочку на полную мощность. Мы были наивны, доверчивы и заранее согласны на всё. И к тому же нам повезло — не лучшее из везений, но и из неприятности можно извлечь пользу. Этот балованный малец, что побежал по звериной тропе, запутался в собственных ногах и свалился в ловчую яму, от страха и боли запросился домой — срочно, немедленно, со слезами и воплями. Изумительно прекрасное было зрелище — дюжина разноцветных искристых драконов, десять горных и два четырёхкрылых, несущих сеть с восторженно визжащим юным придурком.

И всего-то лёту им было минут надвадцать. Нам как раз хватило сбежать.

А портал мы закрыли. Сволочи, да. Они к нам со всей душой...

Это не значит, конечно, что драконы никогда больше не проникнут в нашу реальность. Мы же не отняли у них умение открывать порталы. Более того — мы были бы рады, если бы в земном небе появились эти обворожительные создания. Но только в роли гостей. И, может быть, наш жест недоброй воли всё-таки заставит их задуматься, в какой роли посещать Землю.