ГНАТ

По зимней дороге ехал инспектор лесного хозяйства Павел. Дорога была всего лишь просекой, оставшейся после лесозаготовок. Петляя там, где недавно всё раскурочили тягачи и трактора, инспекторская «Нива», ныряла в огромные ямы, с трудом выбиралась, но в целом справлялась. «Только бы снег не повалил», — думал Павел.

Инспектор ехал в дальнюю деревню из-за медведя-шатуна. Лесные работы разбудили матерого медведя и теперь он, голодный и шалый, бродил по округе. Нужно было предупредить жителей и, если удастся, выследить зверя и отогнать его подальше от жилья. У Павла для этого была ракетница, а на крайний случай — карабин 12 калибра.

Была еще одна причина, по которой Павел охотно взялся поехать по кошмарной дороге в богом забытую деревеньку. Причину звали Танька, она была внучкой старосты. Когда Павел приезжал год назад, он заметил, как она выросла и похорошела. А теперь поди совсем расцвела… Что ж, Павлу давно пора было жениться, и чем ему не невеста работящая и ладная деревенская девчонка?

Когда до деревни оставалось километров пять, где-то в стороне от дороги раздался грохот, вспыхнуло зарево. «Нива» встала как вкопанная. «Что за черт, кто это балует?» — раздраженно подумал Павел, вылезая. Он достал лыжи и карабин, чтобы пойти, разобраться, но сначала заглянул под капот «Нивы». Там было черт-те что: вся электрика сгорела, от двигателя поднимался сизый дымок, текло масло. «Да какого…?» — вырвался у Павла нецензурный риторический вопрос, который услышали только покрытые снегом ели.

Павел был мужчина крепкий и не знал, что такое нервы, но тут его почему-то охватил страх, по спине пробежал озноб, закружилась голова. Он упал навзничь прямо у колеса своей «Нивы».

Спасатель с трудом посадил аппарат. Автоматика отказала, — что-то было не так с местными полями. Не успев задуматься об этом, спасатель перехватил управление.

Он избежал мгновенного уничтожения, но посадка была жесткой, аппарат почти полностью утратил функциональность. Как ни странно, уцелела функция маскировки: разрушенный аппарат выглядел как натуральный холмик с березками на макушке.

Тело спасателя тоже было повреждено. Оставаться в аппарате означало верную гибель, но и враждебная среда снаружи тоже была несовместима с жизнью.

Он выбрался из аппарата и приготовился окончить свое существование.

Кругом в огромных количествах была дефицитнейшая во Вселенной субстанция — вода. Она имела кристаллический вид — лежала толстым слоем искрясь в лучах местного светила. В организме спасателя тоже была вода, и скоро ей тоже предстояло замерзнуть...

Слабеющими органами чувств спасатель уловил звуковой сигнал. Он исходил от гуманоида, который был похож на самого спасателя и находился совсем рядом.

Из последних сил спасатель преодолел расстояние до гуманоида и перешел в него.

Оба потеряли сознание.

…Он очнулся оттого, что почувствовал на своем новом лице чье-то тяжелое дыхание. Зрение вернулось не сразу, а когда вернулось, он увидел вблизи огромную мохнатую морду с черным носом, из которого шел пар.

Ursus arctos, бурый медведь, — подсказала включившаяся память. В зимний период впадает в гибернацию, в случае прерывания которой становится непредсказуемым и опасным, в том числе для местного разумного вида, Homosapiens.

Рука спасателя лежала на карабине. Не шевелясь, он оценивал свои шансы. Едва ли медведь даст ему загнать патрон в ствол, вскинуть карабин произвести выстрел. А если все-таки удастся выстрелить… Тогда спасатель нарушит один из первых параграфов устава спасательной службы — о ненанесении ущерба местной природе, в особенности, фауне. Спасатель превратится в преступника, и вместо почетной отставки и долгого периода дожития в комфорте, на одной из специально оборудованных для этого планет, его ждет суровое наказание.

Он закрыл глаза. Во всех мирах хищники воспринимают открытый взгляд как агрессию, а бесчувственной жертвой нередко пренебрегают. Впрочем, этот Ursus arctos является падальщиком…

Медведь топтался рядом, фыркая. Вдруг спасатель почувствовал, что его рука помимо его воли нащупывает затвор карабина. Это лесник Павел собирался выстрелить, — очевидно, у него было свое понимание ситуации и шансов на спасение.

Собрав все силы, спасатель заблокировал сознание Павла. Но и его собственное сознание, не выдержав перенапряжения, отключилось.

Медведь был голоден, но тело инспектора лесного хозяйства, с которым происходило что-то странное, ему не понравилось. Он отступил к лежавшему неподалеку телу спасателя. У того был странный запах, но это было настоящее мертвое тело, и медведя оно устраивало. Прихватив зубами, медведь утащил его в лес.

И повалил снег.

— Тпру, — сказал Иван Степанович, притормаживая лошадь. — Глянь-ка, Танька, молодыми глазами: что это там, за поворотом?

— Машина.

Они подъехали, спрыгнули с саней. Танька первой заметила припорошенное снегом тело. Медвежьих следов уже почти не было видно.

— Дед, сюда, скорей!

Дед склонился над телом. Танька боязливо держалась на расстоянии.

— Он живой?

— Живой, замерз только. Давай-ка, поднимем его!

Вдвоем они затащили тело на сани. Дед подобрал карабин и забрал из машины вещи Павла.

Щелкнув хлыстом, он прикрикнул на лошадь:

— А ну, шевелись, старая!

Танька вглядывалась в лицо спасенного.

— Это ж Павел, инспектор! — узнала она. — Приезжал в прошлом году, помнишь, дед?

— Помню, — отозвался дед. — Помню, как ты на него заглядывалась.

— Ну вот еще! Очень надо! — вскинулась Танька.

Ямы на дороге присыпало снегом, сани летели быстро.

— Что с ним, как ты думаешь? — спросила Танька.

— С медведем столкнулся. Но не видно, чтобы тот его драл.

— Он что, застрелил медведя?

— Да нет, похоже, даже не стрелял. — Дед взял карабин, понюхал затвор. — И правильно делал, что не стрелял. Медведя убить с одного выстрела мудрено, а другой раз выстрелить он тебе не даст.

В деревне не было видно ни души — мужчины в лесу заготавливали дрова, женщины стирали на реке или хлопотали по своим хозяйствам.

Иван Степанович затащил спасателя в избу.

— Дед, что же нам с ним делать-то? — беспокоилась Танька. — Смотри, он никак не очнется. А у нас ни доктора, ничего.

— На печку положим, отлежится. Печка — первое дело, она и не таких поднимала.

…Он очнулся в тепле. Спину пронизывала могучая теплая волна, шедшая от сооружения из камней и глины, в котором недавно был огонь. Печь, важный элемент народного быта, служит для приготовления пищи и обогрева, — подсказала память. Сверху он был укрыт самой натуральной шкурой. Ovis aries, овца домашняя. Ну что за дикари? — ужаснулся спасатель, но сбросить овчину у него не было сил. Благодатное тепло прогрело его наполовину, но внутри застрял холод, его лихорадило.

Дед заметил, что гость на печке пошевелился.

— Ну что, оклемался немного? Спускайся, вон тут Танька борща наварила.

Спасатель попробовал управлять своим новым телом. Тело слушалось плохо, но понемногу он слез с печи.

— Вот, садись. — Дед налил в глиняную посуду доверху темно-красной густой жижи.

Béta vulgáris, Daucus carota, Állium… Свекла, морковь, лук, — определял спасатель. А это что? Мясо?!

— Я не ем плоти животных. Надеюсь, вы тоже, — обратился он к хозяину, используя стандартный ментальный код.

Дед его как будто не слышал.

— Вот тебе ложка, хлеб, соль… А, чуть не забыл!

Он достал из шкафчика бутыль, поставил перед гостем стакан и налил доверху мутной жидкостью.

Химический состав жидкости был убийственным.

— Почему ты хочешь меня отравить, командир? — спросил спасатель старосту на той же широкой ментальной волне.

— Выпей, тебе нужно, — велел тот, по-прежнему не слыша его.

Спасатель не имел намерения травиться, но рука лесника Павла сама потянулась за стаканом и опрокинула его разом в горло.

Ему обожгло внутренности. Спасатель опять приготовился умереть, но Павел, воспользовавшийся его слабостью, деловито отломил хлеба, густо посыпал солью и стал хлебать борщ.

Когда с едой было покончено, спасателю стало совсем плохо: из-за лихорадки, которая все не отпускала, из-за того, что он явно не справлялся со своей миссией, и — из-за того, что ему очень понравилось это красное варево с мясом. Не просто понравилось — это было лучшее, что он когда-либо ел. Борщ.

— Эк тебя прихватило, милок, — посочувствовал дед, видя, что гость опять теряет сознание. — Ну, полезай обратно на печку, отлежись. Потом поговорим, успеется.

Спасатель проспал полсуток, а проснулся оттого, что кто-то кричал ему в ухо:

— Эй, ты кто?

Нет, это кричали не в ухо, а у него в голове:

— Ты что за фрукт с горы? Что ты делаешь во мне?

Кричал представитель Homosapiens, инспектор лесного хозяйства Павел. Хозяин тела.

Согласно инструкции, спасатель должен был его заблокировать, погрузить в долгий безвредный сон до окончания своей миссии. Но его разбила слабость, а инструкции, которые всегда были для него абсолютной истиной, почему-то не казались непреложными.

— Я… — Спасатель пытался ответить, с трудом подбирая доступные хозяину мыслеформы. — Я пришелец.

— Какой еще на кол пришелец?

— Пришелец из космоса.

Павел разразился речью, состоявшей по большей части из слов, которые в словаре отсутствовали. Но общий смысл спасатель уловил: это была обсценная лексика, экспрессивное выражение сильных негативных эмоций.

Отведя душу, Павел помолчал, потом спросил:

— Правда, что ли? Не врешь?

— Правда.

— Значит, не зря местные болтали про летающую тарелку… А на кой черт ты в меня залез?

— Катастрофа. Случайное событие.

— Эх, дать бы тебе промеж глаз за такое событие, да только как я это сделаю?

Удрученный Павел умолк и скрылся из поля зрения, а спасатель стал обдумывать свое положение.

Всю свою профессиональную жизнь он был спасателем. Метрополия расширяла пределы своей ноосферы, экспедиции отправлялись в дальние углы Вселенной в поисках планет, подходящих для освоения. Согласно инструкциям, контактов с местными разумными видами старались избегать. Впрочем, иногда экспедиции шли не по инструкции, и тогда у местных рождались легенды о пришествии богов или визитах НЛО.

Время от времени экспедиции терпели неудачу из-за поломки оборудования или иных факторов риска, которые невозможно было полностью исключить. Как правило это означало, что члены экспедиции мгновенно или в течение короткого времени погибали. Иногда им удавалось спастись в биокапсулах, если те сохраняли функциональность. Тогда для их вызволения через пол-Вселенной летел спасатель.

В этот раз ситуация была исключительная. По данным службы дальнего ментосканирования, из двадцати трех членов экспедиции, отправленной на эту планету, двадцать один оставался жив, но ни с их аппаратом, ни с биокапсулами связь установить не удавалось. Могли ли они выжить в чужой среде?

В инструкциях был пункт, разрешавший, в экстренной ситуации, временное подселение в чужое биологическое тело. Но к этому пункту была сноска, разъяснявшая, что положительных исходов такого подселения не зафиксировано.

Теперь спасатель на своем опыте убедился, что подселение было возможно…

— Эй, ты, как тебя звать то? — спросил вернувшийся Павел.

Спасатель замялся. Его официальное имя было «1100 0011 1100 1101 1100 0000 1101 0010», — но вряд ли он мог объяснить это Павлу.

— По-вашему получается Гнат, — нашел он выход из положения.

— Ну, хоть что-то. Гнат так Гнат. А я, стало быть, Павел. И долго ты собираешься во мне сидеть, Гнат?

Спасатель старался ответить максимально объективно и точно, но именно поэтому вышло нескладно:

— Долго нельзя коротко.

— Это как? Ты сам-то хоть понял, что сказал?

Спасатель не успел подыскать более внятный ответ, потому что пришла Танька.

Спасатель слез с печи, приблизился к вошедшей и послал ей в упор сильный ментальный сигнал, но не получил ни малейшей реакции.

— Как вы странно на меня смотрите, — сказала девушка. — Я Таня. Вы меня не помните?

Пока спасатель собирался с силами для нового сигнала, инициативу перехватил Павел.

— Конечно, помню. С прошлого года еще.

Танька слегка зарделась и опустила глаза.

— Что ж, так прямо и запомнили?

— Так и запомнил, — весело и со значением подтвердил Павел.

Не поднимая глаз, Танька быстро накрыла на стол.

— Вот пельмени. Ешьте досыта, мы их много налепили… Но сначала выпейте вот это, я тут травки заварила, от лихорадки в самый раз.

Танька ушла. Проводив ее глазами, Павел выпил горький отвар, крякнул и сказал:

— Хороша девка, а?

Спасатель Гнат не имел пола, но почувствовал странное волнение Павла, и в образе Таньки, который стоял у них с Павлом перед глазами, увидел что-то такое, для выражения чего у него не было подходящих мыслеформ. Ни о чем подобном в инструкциях не упоминалось.

После Таньки явился парень лет двадцати с небольшим — Танькин брат.

— Привет! Павел, верно? Будем знакомы: я — Костян.

С широченной улыбкой он отдернул занавеску на окне.

— Принимай работу!

Гнат-Павел выглянул. Под окном стояла «Нива».

— Как же ты сумел?

— Мы двух лошадей запрягли, приволокли твой агрегат. А дальше уж мое дело. Я по технике первый человек, — самодовольно объяснил Костя.

— Давай, прокатимся, а? — предложил он. — Только чур, я веду.

Кататься было особенно негде — вся деревня состояла из десятка изб на единственной улице, где снег был укатан полозьями саней и трактором. С одной стороны были амбары, заснеженные огороды, с другой — спуск к реке. Дальше деревню со всех сторон обступали леса с сугробами по пояс.

— Сколько имеется людей здесь? — спросил Костю спасатель Гнат, с трудом подбирая слова местного языка.

— Сколько нас тут в деревне? — Костя задумался и стал считать, загибая пальцы. — Двадцать, вроде. А, нет, себя забыл. Выходит, двадцать один.

— Что происходило с двумя дополнительными?

— Что-что? Чего-то не пойму я тебя.

— Было еще два. Что с ними стало?

— А, вон ты о чем… — Костя помрачнел. — Да, было еще двое. Наши с Танькой родители. Когда ей было три года, Танька сильно заболела, они отвезли ее в больницу. На обратном пути попали в пургу, сбились с пути и замерзли. Танька-то их не помнит, а я…

— Ладно, чего прошлое ворошить, — оборвал он сам себя. — Вот мы и приехали. Дед баню истопил. Попаримся!

Раздевшись, спасатель Гнат с интересом осмотрел свое человеческое тело. Назначение некоторых частей ему было непонятно. Конечно, подробное описание можно было найти в его обширной спасательской памяти, но память как-то отдалилась, потускнела, и рыться в ней было трудно.

— Удивляешься, что целый? — по-своему истолковал Костян. — Да, брат, повезло тебе. С медведем столкнуться — это не шутка. Ну, да ты лучше меня это знаешь.

Поддав пару, Костян спросил:

— Ну как — полезешь на верхнюю полку?

Гнат сунул руку. Воздух над верхней полкой был нестерпимо горячим.

— Горячо, — сказал он Косте.

— А то! У нас жар так жар. Баню дед строил, он в этом понимает.

В голове у Гната раздался голос Павла:

— Ну, полезай, чего тормозишь?

Гнат залез на полку. Там было не просто жарко — там было убийственно жарко. Страдая телом и душой, спасатель очередной раз готовился к смерти, не понимая, почему с ним так поступают…

И тут он догадался. Этими варварскими процедурами местные хотели уничтожить его сознание, выгнать его навсегда из человеческого тела, чтобы вернуть тело Павлу.

Спасатель не имел сил бороться. «Вы победили, Homosapiens. Я сдаюсь», — мысленно проговорил он и покорно закрыл глаза.

…Очнулся он от обжигающего холода. Павел с Костяном голышом барахтались в сугробе возле бани.

У спасателя Гната не было ни мыслеформ, ни слов для того, чтобы описать происходящее. Он уже умер, но… был жив. Более того, он чувствовал огромный прилив бодрости.

«Существование предпочтительнее несуществования», — помимо своей воли произнес он мысленно.

— Жить хорошо! — гаркнул Павел вслух.

Они вернулись в избу старосты.

— Скоро все соберутся, чтобы тебя послушать, — сообщил Иван Степанович. — А пока что пропустите по маленькой. После бани самое то.

Он налил Павлу и Косте по стакану самогона. Гнат уже не сопротивлялся, когда Павел влил жидкость в себя и закусил луковицей.

Дед растопил огромный самовар, и когда люди стали подтягиваться, уже был готов чай, а к нему — сушки и варенье.

Все жители деревни поместились в простой избе старосты за двумя столами. Не спеша попили чаю, потом перевернули чашки, показывая, что готовы слушать инспектора.

Спасатель вглядывался в человеческие лица. Перед ним была, за вычетом двоих погибших, вся пропавшая экспедиция: члены команды и исследователи-первопроходцы: геологи, биологи, эволюциологи… Но никто из них почему-то не откликался на его ментальные обращения. Вместо этого они со вкусом хлебали чай, хрустели сушками и вполголоса обменивались мелкими деревенскими новостями.

Спасатель засомневался: а они ли это? Может, он ошибся, и это просто люди? Конечно, для проверки этого существовали тесты, но какие? В голове был туман, память отказывалась служить. Он помнил, что должен выполнить свою миссию. Но… в чем его миссия? И кто он сам, наконец?

Дед откашлялся, давая сигнал к серьезному разговору. Все повернулись к Павлу.

— Завтра идем на медведя, — сказал Павел. — Надо загнать его подальше в лес, а то беды не оберемся.

Наутро с первым светом все мужчины деревни во главе с Павлом отправились на лыжах в лес. У каждого было ружье, но Павел настрого запретил стрелять в зверя.

— Увидите медведя — палите в воздух. И шумите, кричите во все горло.

Ракетницу он отдал Косте.

— Если шумом не удастся отогнать — стреляй. Но не старайся попасть, а так, рядом.

Скоро они вышли на медвежьи следы — старые, вчерашние. Разобрав, откуда медведь пришел и куда пошел, Павел указал направление.

Через час они нашли свежие следы. Медведь был недалеко.

Павел скомандовал развернуться в цепь и двигаться осторожно, приглядываясь к каждому кусту. Но медведь не показывался, он все время был где-то впереди.

— Опытный, черт, — недовольно пробормотал Павел. — Давно уже нас почуял и водит за нос.

Так шли еще с полчаса. И вдруг Павел встал.

— А где деревня? — Он покрутил головой, потом вдруг выругался: — Черт! Ну, я балда!

Мужчины смотрели на него в недоумении.

— Он же нас кругом ведет, чтобы самому в деревню вперед нас прийти! А там одни бабы!

Он развернул лыжи.

— Назад! Все в деревню!

Инспектор лесного хозяйства Павел умел ориентироваться в любой чащобе и теперь бежал к деревне кратчайшим путем. За ним едва поспевал Костян, остальные отставали.

Они выскочили к деревне со стороны реки. Людей не было видно, только Танька у проруби полоскала белье.

Павел прислушался.

— Кажись, успели…

В этот момент из кустов вывалилась темная масса. Медведь по прямой быстро приближался к Таньке, как будто именно она всегда была его целью.

Павел вскинул карабин.

Костя кубарем скатился к реке и встал между Танькой и медведем. Медведь ускорил свою тяжелую косолапую побежку.

Костя выхватил ракетницу и, когда до медведя оставалось метров пятнадцать, выстрелил. Заряд угодил медведю в холку и застрял в шерсти.

Матерый зверь издал чудовищное рычание. Поднявшись на задние лапы, он старался сбросить с себя горящую ракету, а когда это не удалось, двинулся вперед.

Охотники знают, что уложить медведя одним выстрелом почти невозможно. Мозг у него маленький, и когда медведь в движении, попасть в цель нереально. Сердце же находится за лапами и обычно прикрыто от выстрела.

Но сейчас медведь наступал на людей на задних лапах и его мохнатая грудь была открыта.

— Стреляй! — мысленно кричал Гнат.

— Заткнись, дурак, не болтай под руку! — огрызнулся Павел.

Он перестал дышать, приказал сердцу замереть, прицелился и выстрелил.

Огромная туша медведя осела на снег в паре метров от Кости и Таньки.

Победу над медведем праздновали от души. Столы ломились от съестного, самогонка лилась рекой.

Павел степенно выслушивал похвалы в свой адрес, но почти не пил, — у него было другое на уме. Когда запели, он тоже в свой черед спел старинную казачью песню, поглядывая при этом на Таньку, которая не поднимала глаз.

Спасатель после сражения с медведем совсем потерялся, но еще некоторое время боролся за себя. «У меня есть миссия… Какая миссия? Я не помню. Вспомнил: я спасатель. А кого я спасаю?.. Ничего не помню».

Точку в этом поставила казачья песня. В песне была и удаль, и щемящая грусть, и ширь степей, и бескрайние, непроходимые леса. Не сопротивляясь, Гнат принял песню в себя — и стал с ней одним целым, стал казаком, потомком казаков, освоивших эти земли.

Больше не было инспектора Павла и спасателя Гната — был один человек.

Увидев, что Танька вышла, Павел отвел ее брата в сторону.

— Слушай, Костян, тут такое дело. Сестра твоя, Танька… Ну, в общем, нравится она мне. Ты как?

— А что я? — улыбался захмелевший Костян.

— Ну, ты не против?

Костян улыбнулся еще шире.

— Вот подари мне свою «Ниву», и будет тебе мое согласие.

— «Нива» твоя. Держи. — Павел протянул ему ключи от машины.

Костян немного протрезвел.

— Да ты что? Я же шучу… Ты мужик что надо, так что, если у вас с Танькой сладится, я буду только рад. Так что вперед, иди к ней.

— А где она?

— Да на дворе, на звезды любуется. Любит она звезды эти и, как ясная ночь, так всегда выходит, пялится на них.

Танька, одетая в овчинный тулуп, стояла у боковой стены, куда не падал свет, и, действительно, задрав голову рассматривала звездное небо.

— Не застыла? — спросил Павел.

— Да нет, я привычная, — рассмеялась она. — А ты любишь звезды?

— Не знаю, — честно ответил Павел, поднимая голову. — Хотя да, красиво…

С высокого места, где стоял дом старосты, небо открывалось от края до края. И все оно в эту ночь было полно россыпями и пылью звезд.

— А я знаю, когда звезда упадет, — сказала Танька. — Вон, смотри. — Она указала рукой.

И действительно, в том месте, куда она указала, по небу пробежал яркий прочерк.

— Как ты угадала?

Танька пожала плечами:

— Не знаю. Я всегда это могла, с детства еще. Я звезды понимаю, чувствую.

— А загадала что-нибудь? — спросил Павел.

— Загадала.

— А что?

— Это секрет! — засмеялась она.

Он поглядел на небо в задумчивости.

— А знаешь, я, кажется, тоже так могу. Вон, смотри туда.

Он протянул руку и тотчас по небу протянулась яркая полоса.

Танька захлопала в ладоши:

— Здорово!.. А что ты загадал?

Он приблизился к ней, заглянул в глаза, в которых отражались звезды.

— Я загадал, чтобы меня полюбила одна девчонка.

Она смеялась:

— Какая-нибудь? Все равно какая?

— Не все равно, — серьезно сказал он. — Я знаю, какая.

Он привлек ее к себе, но поцеловать не сумел — она увернулась со смехом и пошла назад, к крыльцу.

На ступеньках она остановилась и обронила вполголоса, кивая на темное окно своей комнаты:

— Боюсь, замерзну ночью. Окно рассохлось, плохо закрывается, а мужики все никак не починят, некогда им.

Она засмеялась веселой трелью и пошла в дом.

Выждав немного, Павел забрался в Танькину комнату.

В комнате было жарко натоплено, у кровати стояла свеча, освещавшая девичье плечо и темные, блестящие глаза.

Павел присел на край и погладил это голое плечо.

— Не боишься?

— Нет… Нас же звезды соединили, так что так тому и быть.

…Когда Павел уснул, Танька вышла в большую комнату. Там еще догорал огонь, возле которого сидел не ложившийся Иван Степанович.

Она присела рядом.

— Дед, я хочу тебя спросить… Скажи: кто мы?

Дед молча смотрел на нее.

— Я хочу сказать — я всегда знала, что мы откуда-то приехали. Но откуда?

Дед вздохнул.

— Я с тобой об этом никогда не говорил, но раз ты спрашиваешь, значит, настало время.

Они были экспедицией — пять членов экипажа и восемнадцать исследователей. Семнадцать земных лет назад они должны были высадиться на этой планете, но попали в аномальную зону. Аппарат потерпел крушение и превратился в холмик с деревцами. Тот холмик все еще был виден в лесу, но с тех пор он порос настоящей травой и березками, так что даже звери не чуяли подвоха.

Члены экспедиции выжили, им удалось вселиться в жителей глухой лесной деревушки.

— Тебе досталась девочка, которой был всего один год от роду, — объяснил дед.

— А кем я была в экспедиции? — спросила Танька.

— Штурманом, моей правой рукой. Я был командиром, твой брат — механиком. Вместе мы немало налетали…

Танька задумчиво смотрела на огонь.

— Иногда мне кажется, что я что-то помню, но это так, вроде как сон…

Она встала.

— Ладно, что теперь об этом толковать. Пойду я, надо поспать.

— А что будем делать с этим, спасателем? — спросил ее дед-командир.

— Нет никакого спасателя, — отрезала Танька. — Есть Павел, и я выхожу за него замуж.

— Решила?

— Решила. Я уже знаю, как сына назову.

— Как?

— Гнат.

Павел и Танька сыграли свадьбу.

Павел добился, чтобы его пункт инспектора лесного хозяйства перевели в деревню. Более того, он по совместительству получил должность в МЧС. В район зачастили охотники за НЛО, они постоянно терялись в лесу, их нужно было спасать. Так что теперь Павел был и лесником, и спасателем в одном лице.

К началу следующей зимы у молодых родился мальчик Гнат.