Фильтрационный лагерь "Хайнлайн"

Монстера — название из давнего детства. У Алексеевой прабабушки в дальнем углу зала стояла кадка с монстерой, и оттого там всегда царил полумрак. Алексей устраивал за кадкой штаб, залезал туда и рассматривал мельтешение взрослых сквозь ладони листьев.

За спиной чиновника в горшке тоже сидела монстера, но какая-то мелкая, худосочная, и создавала она не мрак, а просто пыль.

— Не понимаю, — сказал чиновник, глядя в документы. — Как вы сюда попали, господин хороший? Это филькина грамота, а не повестка!

— Ну, знаете! — возмутился Алексей. — Вас надо спросить, что я тут делаю! Мне уйти недолго. Отдайте бумагу!

— Зачем? — ответил чиновник, шуруя в конторке. Оттуда запахло ванилью. — Вы не капитан флота, вы не воевали. Но ворота вас пропустили, значит, вы наш клиент. Да и не уйти вам, при всём желании. Назад — только через Мембрану.

Алексей оглянулся: позади, на месте солидной двери, через которую он вошёл несколько минут назад, теперь белела обычная стена. Наискось змеилась старая трещина, желтели протечки с верхнего этажа, зияла круглая дыра из-под выключателя. Древнего электрического выключателя, какой можно найти иногда на свалке или увидеть в музее старого быта. Откуда они такой взяли?

Алексей мигнул. Вид разительно изменился. Теперь стену без стыков закрывала пластиковая панель, а вдоль потолка расположились светильники в виде подков. Точно так, как рассказывали вернувшиеся.

Чиновник, впрочем, остался прежним, как и лиана, и конторка, и металлическая стойка, и даже кусок стены за спиной чиновника.

— А вы? — спросил Алексей. — Как уйдёте отсюда вы?

— Через дверь, — сказал чиновник. — Не знаю, что вы там видите, и надеюсь никогда не узнать. Моё рабочее место, — показал он рукой, — находится вне лагеря. Алексей Сергеевич! — чиновник встал и заговорил деловой скороговоркой: — Взяв в руки оружие, вы осознанно поставили себя вне общества. Вы лишаетесь основных гражданских прав: права избирать и быть избранным, права занимать государственные должности, права на работу, семью и отдых. Добро пожаловать в фильтрационный лагерь «Хайнлайн»! Желаю вам глубокого погружения и скорейшего осознания!

— Погружения куда? Осознания чего? — спросил Алексей, но чиновник уже исчез вместе с конторкой и монстерой.

На мгновение закружилась голова, мир потерял материальность, размылся и вновь собрался — изменённым.

Алексей стоял в центре большого круглого зала, пересечённого множеством радиальных коридоров. На нём была пижама из мягкой ткани, похожей на фланель, состоящая из свободной куртки и штанов, однотонная, без рисунка, такая же голубоватая, как и свет, падавший с низкого потолка. Алексей потянул за ворот, и куртка впереди распахнулась. Он сложил полы: ткань срослась, стала вновь единым куском. Да, он на месте… Разобраться бы, что это за место. Опять бес-непоседа, сидящий внутри, толкнул его на авантюру. Будто у Агентства не хватает полевых сотрудников!

«Нет, брат! — одёрнул себя Алексей. — Недостаток кадров тут ни при чём. Ты сам хочешь разобраться. Ведь хочешь, правда?».

Выбрав наугад один из коридоров, он пошёл вперёд. Слева и справа стены разрывали арки, за которыми были комнаты. В них сидели и лежали люди. Когда Алексей проходил мимо, они бросали на него короткие взгляды и снова погружались в себя. Погружение и осознание. Алексей хотел спросить, что они делают, но понял, что ещё рано, что это не его двери, и он узнает, когда можно свернуть.

Кроме дверей, в коридоре не оказалось ничего интересного, и Алексей стал считать проходы слева и справа, пытаясь найти в их расположении какую-то периодичность. Сначала арки встречались поровну и в шахматном порядке — одна слева, следом одна справа, потом это строгое правило сломалось. На третьей сотне комнат, когда новый закон расположения, сложный, но логичный, стал выстраиваться в голове, Алексей вышел в кольцевую галерею, за которой был чёрный космос, населённый мириадами звёзд.

Мембрана.

Свидетели, которые согласились дать показания в Агентстве, описывали Мембрану по-разному. Кто-то видел бескрайний океан, кто-то — пустыню, уходящую вдаль до горизонта, но всегда это были стихийные природные пейзажи, и ни разу город или распаханное поле. Кроме того, никто из них не запомнил Мембрану такой, какой она показалась им в первый раз, по прибытию в лагерь.

Алексей протянул руку: ладонь ощутила упругую плёнку, холодную, словно впитавшую в себя мороз межпланетного пространства. Алексей посмотрел по сторонам: внутреннее чувство, возникшее у него в коридоре, молчало. Тогда он пожал плечами и свернул влево: для него, как и для лагеря, все направления одинаковы.

Пол, вымощенный уже знакомыми панелями, пружинил под ногами. Слева то и дело открывались проходы радиальных коридоров; прямые как стрела, далеко впереди они пропадали в тумане. По правую руку поворачивалась Вселенная.

Неужели он тоже забудет эти звёзды?

— Новенький?

У одного из проходов стоял пожилой и полноватый, но крепкий на вид мужчина с седой головой.

— Мне сообщили, что будет пополнение, — сказал он и протянул руку: — полковник Старых, Генштаб. Я староста в нашей когорте. Можете называть меня Виктор Иванович, можете — полковник, так мне будет приятнее.

Алексей тоже назвался и спросил:

— Кто сообщил? И почему — когорта?

— Барак — звучало бы лучше? — ответил Старых. — А кто сообщил… У Ходоков, капитан, для этого много разных способов. И пусть вы не капитан флота...

— Почему, полковник? Или центурион?

— А?.. — Виктор Иванович удивлённо поднял брови, потом понял и широко улыбнулся. — Или так, мне почему-то не приходило в голову… Это интересно. Но, всё же, лучше — полковник. Договорились? Вы не капитан флота потому, что… — Виктор Иванович пожевал губу. — Встречая полковника генштаба, флотские капитаны ведут себя не так.

— Я в запасе.

— Да? — полковник подумал и кивнул. — То есть, уже и до вас добрались… Неважно. Вы здесь и должны познакомиться с остальными. Не надо, — он зло посмотрел на Мембрану, — терять время. Что вам этот издевательский туман? Идёмте.

— Туман?

— Вы не готовы. Я давно перестал считать дни, но я тоже не готов. Не стоит травить душу. Идёмте же! — Виктор Иванович развернулся и нырнул в арку коридора.

— Вы их видели? — спросил Алексей по пути в «когорту».

— Кого?

— Ходоков.

— Нет. Я хотел спросить об этом у вас. Ещё вопросы?

— Да. Что значит «погружение и осознание»?

— Это просто, — полковник кинул на Алексея насмешливый взгляд. — Это значит, что мы должны покаяться перед Ходоками в своих грехах. Я так думаю. Больше мне ничего не приходит в голову. С какой, скажите, стати я буду виниться перед непонятными монстрами, к которым даже не имею отношения? В Генштабе я работал по другим направлениям, и про Ходоков услыхал, когда уже всё произошло. Вы там, на воле, — он упёр в Алексея палец, — знаете про них куда больше. Разве нет?

— Нет. Ничего, кроме того, что людям стали приходить повестки, и что где-то есть лагеря.

— Повестки-то я застал, — сказал полковник. — Тем более, чего перед ними каяться? Проходите, мы на месте.

Алексей шагнул вслед за полковником — и словно попал в большой пузырь внутри куска сыра! Стены зала, подобного центральному, только меньше, источили дыры и ходы. На уровне пола, чуть ниже или чуть выше, и тогда порог нырял или плавно взбирался на приступочку. За ходами располагались комнаты, невысокие, но довольно длинные. Слева, в полушаге от входа в зал, висело мутное зеркало, неправильной формы, в рост высотой.

Зеркало? Нет, такая же нора в стене, прикрытая мягким прозрачным лепестком! Казалось, коридор и темноватая комната занимали одно и то же пространство, но не путались и как бы не замечали друг друга. Алексей на мгновение поплыл и лишь усилием воли заставил себя отвернуться.

Генштабист сидел по-японски посередине зала около невысокого помоста и похлопывал ладонью рядом с собой — сюда, мол!

Алексей неловко опустился на пол. От непривычной позы сразу заныла спина: купание в ледяном океане Европы до сих пор давало о себе знать. Алексей потянулся вперёд — встать, но под ним возникло движение. Тёплая волна взбежала по спине почти до плеч, пол хитро изогнулся, и Алексей оказался в удобном кресле.

— Как в варенье упал, — сконфуженно сказал он полковнику.

— Да, — ответил Виктор Иванович, внимательно глядя на Алексея. — Что у вас со спиной? Ранение? Не сочтите за пустое любопытство, я тут давно, насмотрелся. Вам соорудили особенное кресло.

— Застудил когда-то.

— Интересно, где? — полковник задумался. — Нет, не говорите, — он махнул рукой, — я хочу вспомнить сам.

— Вы не знаете, — сказал Алексей.

— Даже так? — удивился Виктор Иванович. — Но это в бою? Не на огороде и не в турпоездке?

— Без сомнения.

— Значит, вы наш. Рассказывайте.

— Что?

— Всё. Мы ждём новостей. Любых новостей.

Вокруг стояли и сидели люди и жадно смотрели на Алексея.

— Я не всем интересуюсь, — развёл руками Алексей, — не стараюсь запоминать… Я не рассчитывал… Но спрашивайте!

Скоро Алексей понял, что человек запоминает гораздо больше, чем осознаёт. Он не мог и представить, как много деталей незаметно оседает в голове. Его спрашивали о футболе и симфонических концертах, о транспортировке астероидов на лунные станции и биржевых котировках на сахар, о новинках кино и последних изысках кулинарии. Он потерял представление о времени и едва ворочал языком.

— Всё, всё, друзья! — шутливо скомандовал полковник. — Дайте отдохнуть человеку, или он невесть что подумает.

Алексей закашлялся. Он уже почти уверил себя, что подвергся хитро обставленному и тщательно продуманному допросу. Скоро нечто странное привлекло его внимание:

На помосте вырос бугор, как если бы под полом сидел великан и дырявил его пальцем. Бугор задрожал, лопнул и оттуда, как шампиньон сквозь асфальт, вылезла глубокая пиала, затянутая сверху полупрозрачной плёнкой.

— Что это? — посмотрел на Виктора Ивановича Алексей.

— Пайка, — ответил полковник. — Лагерь взял вас на довольствие, капитан.

Алексей нерешительно протянул к пиале руку; плёнка лопнула. Внутри оказалось серо-зелёное «тесто» с запахом дрожжей.

— Не жульены и даже не жареная со шкварками картошка, — подмигнул Виктор Иванович, — но тоже не противно. Ешьте. И торопитесь, скоро на работы. Кстати, ячейка ваша тоже готова.

Алексей оглянулся. Лепесток у входа, который закрывал невозможное помещение, разделился на несколько частей и втянулся в стену. С опаской, не понимая, чего ожидать, Алексей переступил овальный порожек.

Основное пространство узкой кишки занял невысокий топчан, близнец подиума в центральном зале когорты. У самого порога к потолку прилипла подкова светильника; она слабо тлела, не освещая дальнего конца ячейки, и там копился мрак. Осторожно обойдя топчан, Алексей заглянул туда и обнаружил, что за выступом стены скрывается другое помещение. Стоило ему сделать ещё один шаг, как разгорелся новый светильник. Запахло влагой. Справа с потолка свисали какие-то лохмотья, похожие на очень грубую марлю или дерюгу, и с них медленно капала вода. Слева, в углублении пола зияло отверстие. Что это ещё, как не уборная? Алексей хмыкнул, вернулся, пятясь, назад и примостился на топчане — перекусить.

Солоноватое на вкус «тесто» в пиале было вполне съедобно и сытно. Пока он не обнаружил ничего из тех ужасов, которыми пугали его аналитики Агентства. Либо Ходоки понимали категории наказания и кары совсем иначе, чем человек, либо, устраивая лагеря и рассылая повестки, они преследовали иную цель.

Какую?

Он должен ответить на этот вопрос. Но сначала нужно найти директора Агентства и попытаться вывести его из лагеря. Или хотя бы выйти самому.

— Стр-ройся! — раздался снаружи голос полковника.

Люди покидали норы и занимали места в шеренге посредине зала, лицом к выходу. Примерно шесть на десять, действительно, почти полная римская когорта. Алексей пристроился ближе к хвосту.

— Новичок здесь? — Виктор Иванович прошёл вдоль колонны. — Шагом, песню запе-вай!

Офицеры и нижние чины вокруг зычно грянули:

— Там, где пехота не пройдёт!

— И бронепоезд не промчится!

Что за чертовщина?! Откуда энтузиазм? Крутить головой ему не дали: «Пой, новенький!» — прошипели в ухо и для верности саданули кулаком под рёбра. И он заорал со всеми вместе, удивляясь, откуда всплывают в голове раритетные слова:

— Суровый танк не проползёт!

— Там пролетит стальная пти-ица!

Густо пахнуло корицей.

Входная арка растянулась, коридор стал невероятно просторным тоннелем, замостился брусчаткой, и когорта пошла по нему, гремя сапогами и ботинками! Теперь строй сиял парадной формой всех родов войск, орденскими планками и золотой вязью аксельбантов. Алексея снова стали подталкивать в спину, теперь уважительно, предлагая выдвигаться в первые ряды. На него косились. Немудрено, он и сам забыл, как выглядит его мундир, какие погоны стискивают плечи, как звенит при ходьбе медальный иконостас на груди.

— Могли и намекнуть, экселлент-капитан, — проворчал Виктор Иванович, когда Алексей вышел в первый ряд. Немыслимо импозантный, полковник чеканил шаг, держа стек как саблю и тряся брылями.

Ногу вверх, рискуя распороть в паху брюки — и резко опустить вперёд! Чтобы звон в ушах, чтобы в крошку гранит! Чтобы пятки ныли от ударов, и дрожь бежала по телу. Выше, выше!..

Капля повисла на кончике полковничьего носа. И как не сорвётся? Мундир потемнел от пота. Виктор Иванович со свистом втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Он устал. Все устали. Как трудно держать локоть!.. Ёкает в груди, воротник трёт шею, в подмышках горячо от пота. Изысканное издевательство — маршировать в парадной форме, тянуть, как на смотре, носок! Отвратительное, бессмысленное убийство времени и сил. Особенно для ведущего эксперта…

— Держись, когорта! — стеганул по нервам голос полковника. — Недолго осталось, скоро поработаем…

Больше всего сейчас Алексею хотелось упасть возле лесного ключа и пить, пить, пить студёную воду! До ломоты в зубах, до онемения в глотке, до холода в кишках. А потом перевернуться на спину и смотреть в небо сквозь редкие кроны. А тут — работа?

Он украдкой оглянулся на соседей: глаза бравых майоров и подполковников горели нетерпением! Словно труд — именно то, что нужно после изматывающего марша по бесконечной дороге. Почему?

Повеяло мятой, и стены тоннеля прыгнули в стороны.

На огромной площадке стояло в полной готовности к взлёту звено тяжёлых штурмовиков проекта «Плутон». В новейшей модификации! Определённо, из всей когорты правом просто видеть эти машины обладали не более двух — трёх человек, считая Виктора Ивановича и самого Алексея. Да и то не факт, что у полковника есть нужный допуск. Ох, не факт!..

— Инструмент разбира-ай…

Хриплая команда оказалась лишней. Когорта рассыпалась по площадке. Обмирая от радостного предвкушения и закатывая рукава удобной спецовки, Алексей побежал к дальнему краю. Там он схватил из ящика универсальную монтировку — массивный агрегат с удобной ручкой, похожий одновременно на пилу и отбойный молоток. Точь в точь как в старой хронике. И скорее назад — пока не опередили!

Походя срезав пилоны, Алексей вгрызся в центроплан. Монтировка гудела и дрожала в руках, рассыпая вокруг искры, визжал, сдавая позиции, усиленный композит фюзеляжа. Атмосферная плоскость, вылущенная, как куриное крылышко из сустава, тяжело рухнула на щербатый бетон. «Плутон» покачнулся и перекосился, задрав рваную рану корпуса в слепое небо: это срубили левое шасси, ведь машину ломал не он один.

Алексей с упоением рубил, кромсал и резал. В воздухе носился чад от жжёного металла и пластика, летели под ноги броневые листы обшивки. С гулом обвалился двигатель. Набежали соратники, подхватили и унесли. Скоро от боевой машины остался несущий каркас, но и он пал в неравной схватке с разрушителями. В каком-то угаре Алексей мельчил оставшиеся фрагменты, так, чтобы никогда и никто не смог собрать штурмовик вновь. Рядом ожесточённо орудовал монтировкой ещё один чернявый лагерник. Потом работа внезапно кончилась, и появилось время обратить друг на друга внимание.

— Павло, — сказал чернявый и протянул руку.

— Лёха, — в тон ему ответил Алексей.

— Будем знакомы, экселлент-капитан, — оскалился Павло и достал из-за пазухи маленькую фляжку. — Пей. Сделаешь себе такую же, к поясу привяжешь, тогда не пропадёт в чёртовом этом маскараде!

Алексей сделал глоток. Саднило сорванное горло. Похоже, он ещё и кричал от восторга. Стыдоба…

— Что это было?

— Воспитывают, трудом. Мы раздолбали к чертям орудие убийства. И вот, — махнул рукой Павло, — смотри!

Пока они с Павло ломали и крушили, соратники построили ажурный мостик. В балках и перильцах угадывались части каркаса и обшивки штурмовика. Смертоносная машина превратилась в мирное, пасторальное сооружение. Такому положено стоять в старом графском парке, над заросшим прудом с зеленоватой водой. Закрыв глаза, Алексей почувствовал даже запахи тины и нагретой солнцем краски перил.

— Когорта! — голос полковника разрушил наваждение. Несуразная конструкция напоминала наспех сляпанную этажерку, но никак не произведение художника. — Становись!

Назад они шли нестройными рядами. Эйфория исчезла, осталось опустошение. Подсознание оказалось не подвластно до конца даже Ходокам.

— Стой…

Полковник прохромал вдоль колонны, остановился, вытер потную шею и обескуражено покрутил головой:

— Не нравится мне это, господа офицеры, старшины, сержанты и рядовые. Идёте, как стадо баранов, и я не лучше. Не люблю, и никто не любит, но придётся лечиться. Шелухин!

Из строя враскачку выбежал невысокий белобрысый сержант-артиллерист со светлой же щёткой усов на верхней губе.

— Когорта, сми-ирна! — прошипел он таким противным голосом, что Алексея передёрнуло от ненависти. — Как идём, так и кушаем, все помним? На месте!.. шагом!.. носок под обрез сапога впереди стоящего!.. Делай раз!

***

Вечером, когда Алексей вяло ковырял пайку, к нему зашёл Павло.

— Не обижайся на Витька, — сказал он. — Сержант учебного центра — самая собачья должность. Зато, — он кивнул на пиалу, — сыты. Мы, в самом деле, если будем плохо маршировать, без жратвы останемся.

— Зачем так?

Павло пожал плечами:

— Не знаю, не психолог...

— Что-то не сходится, — сказал Алексей. — Мы курочим боевую технику, современную, гордость земной промышленности. Мы строим мирные… что-то мирное. Не военное. Нам вдалбливают мысль, что война — это плохо, что быть военным вообще — плохо. Что нет ничего хуже парадной формы, в ней неудобно шагать, душно и жарко, а рабочая спецовка — самая удобная на свете одежда. Это понятно, это логично… Но зачем приучать к строевому шагу? Как Павлов своих собак?!

— Не знаю… — повторил Павло. — Как тебе Шелухин?

Алексей скривился.

— О! — Павло поднял палец. — К чему бы?

— Да? От противного, то есть… — покрутил головой Алексей. — Как апофеоз бессмыслицы? Что-то в этом есть, наверняка. Павло, мне нужно найти одного человека.

— Ищи, экселлент, — сказал Павло, — нас не запирают. Только будь осторожен, ночью опасно. Нет, никаких монстров, просто...

— Что?

— Лагерь шалит иногда, к нему привыкнуть надо. К себе приучить. Так что не торопись, обживись сначала.

— Хорошо, — сказал Алексей и со стоном поднялся с топчана: от проклятой шагистики болели, казалось, даже шея и зубы. — Только на разведку, вдоль Мембраны.

Зубчатый обломок бронелиста, тайком принесённый с разборки, Алексей укрепил между рогов светильника — над устьем коридора. Теперь он точно найдёт свою когорту.

Для начала Алексей решил прикинуть размеры лагеря, пройдя по периметру вдоль Мембраны. Две сотни коридоров — так он оценил их число ещё утром — он думал миновать за час-полтора. Конечно, можно прочёсывать коридоры один за другим, но хотелось узнать больше о месте, в котором он очутился. И ведь он же обещал, а обещания следует выполнять.

Алексей повернул налево и пошёл, сначала медленно, разогревая измученные мышцы, потом быстрее.

Кризис. Вслед за дедами и отцами на сборные пункты отправились молодые люди, вчерашние дембеля, часто не дождавшись повестки.

Пять.

Их можно было понять: никто не хочет остаться без работы, без семьи, без денег и без перспектив. Отмыться добела загодя — вдруг зачтётся? И ведь многие возвращались! Хотя и не все...

Десять.

Агентство задыхалось. Им не хватало шефа, его опыта, его решительности, его кругозора.

Двенадцать… Алексей забыл опустить ногу; в хребет стрельнуло, словно Шелухин каркнул в ухо своё «Делай раз!». На полу лежала двойная зубчатая тень. Когда он успел? Прошло шесть минут, — чувство времени не умеет обманывать. Или он забылся и повернул назад?

Алексей развернулся и побежал, скользя рукой по Мембране.

Ныли икры, не хватало воздуха. Немигающие звёзды равнодушно смотрели на него из-за стены. Потом он втянулся, и даже боль отступила. Сорок, шестьдесят… сто. Сто двадцать. Двести! Сорок минут трусцы, цель близка. Двести двадцать, двести сорок — в лампах было пусто. Двести шестьдесят, триста! Час бега — слишком много после тяжёлой работы. Алексей привалился спиной к Мембране и съехал на пол.

Зубчатая тень нагло пялилась ему в левую скулу.

Из арки вышел Павло и встал рядом, лицом к Мембране.

— Иногда лагерь переодевается, — сказал он. — Сейчас он похож на сдобный пирог, перед этим, полгода, наверное, назад, был один в один чёртовый морской ёж.

— Полгода?

— Да. Или год, здесь трудно заметить течение дней, — ответил Павло, не поворачивая головы. — Они все одинаковые. В самом начале, я помню, это был настоящий лагерь с бараками, выстроенными рядами, с вышками охраны, где маячили какие-то чёртовы силуэты, со спиралями Бруно по периметру. Мембрана начиналась перед колючкой.

— Давно ты здесь?

— Мне иногда кажется, — сказал Павло, — я здесь всегда. А иногда, — он упёрся лбом в Мембрану, — что всё случилось сегодня.

— Что именно? Прекрати уже интриговать, — сказал Алексей. — Ты появился здесь не просто так, верно?

— Я часто выхожу, — ответил Павло. — И да, было интересно, чего ты хочешь добиться. Ничего не вышло, верно? Слушай дальше. Я служил начальником артпоста на «Моцарте». Мы картографировали внешний край рукава Центавра, тридцать градусов по долготе, чёртова даль! Выныривали из гипера на час-другой, снимали данные и опять погружались. Там совершенно не на что смотреть. По левому борту тусклое свечение, как в городе ночью. Справа — чёртова пустота с редкими звёздами гало. Если у Млечного пути есть задница, то это именно она. Я знаю, оттуда можно увидеть много чего, какой-нибудь Сектант, например, но всё равно те места — чёртова галактическая задница! Представь, — Павло повернулся к Алексею, — что ты нырнул в море, плывёшь с закрытыми глазами… и утыкаешься в отвратительную медузу. Щупальца шевелятся возле твоего лица, по краю колокола сокращается студенистая бахрома, а внутри видна полупереваренная рыбка! Гадость!

— Когда «Моцарт» всплыл в очередной раз, — продолжил Павло, — на экранах мы увидели именно такую тварь. Омерзительную, хотя и без рыбки. Гигантская амёба повисла прямо по курсу, совсем близко, в каких-то десятках километров, закрыла всё впереди отвратительной тушей. Меня, помню, чуть не стошнило прямо на операторский пульт! Это было так, так… — Павло сжимал и разжимал кулаки. — С Этим было невозможно находиться рядом! Глупо звучит, но я мирный человек. В детстве мечтал быть кондитером. Булочки с корицей, чай на мяте — лучшее, чему можно посвятить жизнь. Не вышло, бывает. Я никогда не был в бою, я хотел этого избежать, но тут!.. Командир отдал приказ, и я с радостью открыл огонь изо всех орудий! Медуза прыгнула, и наступила темнота. Я очнулся здесь. Я был один, потом появились новые люди.

Павло замолчал и уткнулся взглядом в Мембрану.

— Ненавижу звёзды, — сказал он долгое время спустя. — Я люблю приходить сюда, к лесному ручью. Следить за бликами на воде, за волнением травяной бороды на стрежне, за стрекозами, за танцем песчинок на дне. Здесь так спокойно...

— Да ты поэт… — протянул Алексей. — Подожди! Лес, ручей, стрекозы… Значит, ты можешь уйти отсюда хоть сейчас?!

— Да, — ответил Павло, — но зачем? Дома меня никто не ждёт, а тут мне отлично спится. Пойдём, Лёха, тебе тоже пора на боковую.

— Но...

— Не спорь. Ты пока тычешься без толку, как слепой, а утром многое поймёшь.

***

Оводы гудели, как заходящий на посадку воздушный паром. И были они такие же толстые, уверенные и неторопливые. Иногда одна или даже две мухи садились Алексею на лицевой щиток и начинали самодовольно умываться, принимая его, видимо, за удобный, нагретый солнцем валун. За корабль-авиаматку и овододром подскока одновременно. Обливаясь потом внутри огнеупорного комбинезона, Алексей медленно шёл молодым сосновым леском. Впереди, сквозь ветви, синели куски неба, потом деревца разом пропали, и открылась большая поляна.

«Медленно идём, не торопясь, — прошелестел в наушниках недовольный голос Митрича. Он всё ещё обижался, теперь на пустой расход «матерьяла». — Приглядывай, ботаник, за ивняком. Там у них самое логово».

Среди разнотравья то тут, то там поднимались изящные купы Salix purpurea — ивы пурпурной. Индикатор на изнанке шлема перестал тлеть и налился вишнёвым тревожным огнём. В сплетении побегов Алексею почудилось слабое мельтешение и искры. «Давай!» — заорал Митрич. Из-под куста стали вылетать маленькие, с ладонь, диски. Алексей придавил рычаг распылителя, и воздух перед ним наполнили клубы пара. Сквозь фильтры проник густой спиртовой дух. Чтобы не опьянеть, Алексей прибавил подачу кислорода.

Из облака вырвался один диск, другой, они повисли на миг в воздухе и сорвались в траву. Потом облако вспыхнуло и рассеялось. Под ногами судорожно копошились десятка полтора летающих тарелочек. Межзвёздные злыдни, нападающие исподтишка. Космические оводы. Алексей добавил спирта, для надёжности.

Слева хлопнуло и полыхнуло, — сработал Митрич.

Из-за спины выбежал Сайдуллаев в блестящем скафандре, стал быстро подбирать вялые диски и кидать в мешок.

«Дальше, дальше! — закричал Митрич. — Не очухались покуда!».

Алексей проснулся. Тускло светила подкова над головой, сочилась за перегородкой вода, чуть заметно дышали, сдвигаясь и расходясь, стены. Для случайного воспоминания сон был чересчур ярким. Странно, что привлекло Ходоков в том давнем эпизоде?

Алексей закрыл глаза — и опять провалился в то утро. Снова, снова и снова. Всё повторялось с вариациями: лениво цедил слова прапор у шлагбаума, разевал рот в крике Митрич, Валерка смотрел с похмельным изумлением… Наполнялся негнущийся мешок, шеф говорил про пакостных пришельцев и их требования, про обстрелянные оранжереи и тонну франция…

Они хотят растревожить совесть, понял Алексей, очнувшись в очередной раз. Почему? Что он сделал не так?

***

Соратники выползали из своих нор мрачные, измученные, с серыми лицами. Алексей же, несмотря на рваный сон, отлично отдохнул и пребывал даже в приподнятом настроении.

Лагерь так и не заставил его стыдиться прожитого — не нашлось поводов. Он не грыз одеяло и не стонал от неизменности прошлого. Бессовестным чудовищем он тоже не стал. Память хранила грешки, которые есть в жизни любого человека, и о которых каждый хотел бы забыть. Ходоки не обратили на них внимания. Они тащили наружу только военные или боевые эпизоды, которые считали преступными. Алексей не согласился с такой оценкой, и Ходоки отступили.

Это следовало обдумать.

— Как спалось, экселлент? — Павло присел рядом.

— Жаловаться не на что, — ответил Алексей. — Часто здесь казнят?

— Что?!

— Казни бывают? Наказания, экзекуции, расстрелы, повешения, смертельные инъекции, избиение камнями, утопление в фекалиях, что угодно. Как в лагере поступают с преступниками? Бунтарями? Убийцами?

— Не видел, — развёл руками Павло. — Это важно?

— Очень важно, — сказал Алексей. — Ты не представляешь, насколько.

***

Директора он встретил на третий день. Вход в пузырь, где «погружался и осознавал» Владимир Арнольдович, находился в стене девятого по правую руку коридора. Алексей добрался до него без помех: лагерю — или тому, чью волю он выполнял — надоело шутить с протяжённостью и длительностью.

Местные кучковались по углам. В отличие от когорты, где полковник Старых притягивал внимание и всегда был окружён людьми, генерал в одиночестве и неподвижности сидел у стены. За всё время, пока Алексей наблюдал за шефом из коридора, тот не перебросился с окружающими ни словом и даже не повернул головы.

Зайдя под арку, Алексей сразу почувствовал возникшее напряжение. Здесь не привыкли к посетителям.

— Здравствуйте, я быстро, — сказал он с улыбкой и кивнул на шефа. — Мне поговорить только.

— И тебе не хворать. Что выглядывал, не заходил, если быстро? — ответил лысый толстяк, сидевший в центре, у помоста. — Мы хитромудрых не любим.

— Я человека ищу, не был уверен, он — не он?

— Удостоверился, значит? Лады, базарь, — сказал толстяк и отвернулся.

— Ты зря пришёл сюда, Алёша, — тихо сказал Владимир Арнольдович, когда Алексей устроился рядом.

Вблизи шеф выглядел плохо. Устало, неуверенно. Он постоянно косил глазами по сторонам, словно ждал подвоха.

— Как вы тут? Они всегда такие неласковые?

— Глупый вопрос, — ответил Владимир Арнольдович. — Даже странно услышать его от тебя. Ты не за этим явился.

— Да, — сказал Алексей. — Вы получали повестку, шеф?

— Нет, — ответил генерал, — я пришёл сам.

— Я так и думал, — Алексей наклонился ближе, — Владимир Арнольдович, пойдёмте со мной. Мне здесь не нравится.

— Ты можешь вывести меня из лагеря? — оживился директор.

— Нет, но…

— Тогда бессмысленно, — сказал Владимир Арнольдович. — У каждого своё, персональное Чистилище. Ты должен был понять… Уходи. И будь осторожен!

***

Чистилище… Мистика — последнее, в чём Алексей мог обвинить шефа. Генерал никогда и ничего не говорил зря. Что он имел в виду, откуда взял такие сравнения?

— Куда спешишь, разговорчивый?

Смутно знакомый голос нарушил течение мыслей. Напротив, загораживая дорогу, стоял давешний толстяк.

В коридорах лагеря невозможно столкнуться случайно. Это понятно, погружение и осознание требует одиночества. За время своих экспедиций Алексей не встретил в них ни единого человека, кроме вечера первого дня в кольцевой галерее. Павло тогда сам искал его — и нашёл.

Лысый криво улыбался.

— В чём дело? — удивился Алексей. — Я пришёл и ушёл.

— Не нравишься ты мне, — ответил толстяк и чуть заметно кивнул.

Сзади почудилось движение. Что там? От удара Алексей покатился с ног. Его хотели вырубить сразу, метили в затылок, но Алексей уже начал оборачиваться и пригибаться, поэтому нападавший попал в скулу, и только поэтому Алексей не потерял сознание.

Сжимаясь под градом ударов, загораживая руками голову, он думал только о двух вещах: «за что?» и «сохранить глаза». Сломанный нос недолго и поправить, а отращивать глазное яблоко — занятие долгое, муторное и не всегда успешное.

Навалилось отупение. Боли он не чувствовал, она придёт потом, а пока мозг милостиво отказался слышать страдающее тело.

Хрустнуло в кисти. Сволочи, они сломали ему руку!

— Хватит! Вы убьёте его!

«Шеф? — вяло удивился Алексей. — Зачем он тут?».

— Купи его жизнь, гражданин начальник! Твой ведь человечек, — издевался лысый.

— Три дня.

— Четыре, старичок, и мы даже донесём его до койки, — веселился толстяк.

— Идёт.

«Что это значит?» — успел подумать Алексей и провалился в беспамятство.

***

Наутро он проснулся в своём отнорке без малейших следов побоев. Вчерашнее происшествие не могло ему привидеться, голова помнила об ударах и о хрусте в запястье, тело же рапортовало о полном здоровье. Очередное чудо: болячки мешают каяться, долой их! Чем шеф заплатил за его жизнь?

В изголовье чмокнуло, и из топчана полезла утренняя пиала. В тюрьме завтрак: солёное тесто. Что владеет узник, кроме жизни? Пайкой! Ничего, генералу недолго придётся голодать.

— Насыщаемся быстро, господа офицеры, старшины, сержанты и рядовые, — приговаривал в общем зале полковник. — Работа не волк, ждать не будет!

Всё-таки он центурион. Центурион генштаба. Был у Цезаря генеральный штаб?

Чудовищная штука — межконтинентальная ракета на передвижной платформе. Предки вбухали уйму денег в этих монстров, прежде чем научились доверять друг другу. Даже лёжа, огромная сигара пугала скрытой мощью и готовностью в один миг убить десятки и сотни тысяч. Равнодушное, тупое, тошнотворное предназначение.

Движение оказалось слишком размашистым. Перемычка вышла узкой, металл от тяжести потёк, и кусок обшивки беззвучно пошёл вниз. Не было времени освобождать неудачно поставленную ногу и отпрыгивать; Алексей уронил монтировку и принял груз на вытянутые руки.

От прилива крови загудела голова. В ушах застучало. Воздух стал вязким, как патока, застрял в горле. Мир перед глазами почти исчез, сузился до мутного кружка.

Когда силы иссякли, а дурнота почти заставила сдаться, тяжесть внезапно отпустила. Будто издалека Алексей услышал глухой удар. От облегчения отказали ноги. Кто-то подхватил его подмышки и помог сесть.

— Сейчас… — торопливо сказал Павло. — Пей.

Какое счастье — спокойно сидеть! И пусть рваный металл впивается в спину, а от земли тянет холодом, зато ничего не мешает дышать и пить.

Квас… Вкус из детства. Забавный факт, сам по себе мало что значащий, но завершающий картину. Последний фрагмент головоломки.

— Спасибо, — прошептал Алексей, возвращая самодельную фляжку, — ты очень вовремя. Я не рассчитал маленько…

Остаток дня они работали молча. Иногда Алексей чувствовал взгляд. Павло порывался задать какой-то вопрос, но так и не решился. Неуверенность, ставшая частью характера. Алексей не собирался ему помогать. Пусть сомневается, проще сложится финальный разговор. Осталось выбрать время и место.

***

Отбив ноги о камень рабочего тоннеля и проорав обязательные песни, когорта очутилась в густом лесу. Вернее, на маленьком зелёном пятачке, потому что не так далеко за соснами и берёзами клубилась серая хмарь. Из неё выползала высокая, прямая гряда, тянулась через заросли и ныряла в такой же туман.

Соратники разобрали тачки и отбойные молотки. Под лишайником откосов притаился мокрый бетон с амбразурами пулемётных гнёзд. Древняя оборонительная полоса.

Алексей и Павло, не сговариваясь, перебрались на обратную сторону вала, подальше от остальных. Обрушив толстую дернину, они освободили подземный ход, ведущий в глубину ДОТа, раскидали земляной завал и нырнули в холодное подземелье.

Двойное эхо шагов пробежало по сырому тоннелю. Миновав распахнутые настежь бронированные двери, Алексей и Павло попали в небольшую комнату. Свет проникал сверху, через пролом в низком потолке. Здесь царили сумерки. По стенам спускались древесные корни, исчезали в кучах грунта вдоль стен, и оттуда торчали бледные худосочные проростки.

Ход уходил дальше, под землю, но паводки и дожди давно затопили нижние этажи, и ступени лестницы скрывала чёрная неподвижная вода.

— Изящно. Удачное место для важного разговора, — сказал Алексей и сел на парапет лестницы. Пол устилали снарядные осколки. Алексей подобрал один из них: иззубренный, покрытый цветами побежалости, новенький, будто не пролежал здесь невесть сколько лет. — У тебя отличный вкус. Сам придумал?

— Настоящее, — ответил Павло и улыбнулся. — Я видел такое на Карельском перешейке. Как ты меня вычислил? Из-за кваса?

— Не только, — махнул рукой Алексей. — Разные мелочи. Например, я сделал себе фляжку, как ты говорил. Она растаяла на следующее утро. По запахам. Ты мечтал быть кондитером, с детства кухня для тебя как сказка, и если запахло вкусно — жди от лагеря какого-то чуда!

— Чёртовы мелочи! — рассмеялся Павло. — И что дальше?

— Понимаешь, Паша, — Алексей поднёс осколок к свету; от металла брызнуло синим и зелёным, — мы поначалу решили, что Ходоки — на самом деле сверхцивилизация. Шанхайский инцидент, Хайдарабадское безумие — очень сильные доводы, трудно было рассудить иначе. Но потом… Во всём этом слишком много от человека. Ты любишь читать, Павло?

— Да, особенно раньше. Фантастикой зачитывался.

— Вот! Ходоки — это же почти Странники Стругацких! А название лагеря? Споришь с Хайнлайном, что только отслужив, можно стать полноправным гражданином? Зачем могучим пришельцам эти намёки? Стало понятно, что за Ходоками спрятался человек. Например, ты, Паша. А было так…

Патрулируя рукав Центавра, «Моцарт» наткнулся на древнюю тварь. Скитаясь по галактике, не встречая никого близкого по силе, она давно отвыкла думать и желать. И тут ей попался ты! Верящий, что можешь переделать мир, желающий перевоспитать человечество. Почему ты так ненавидишь военных, Паша?

— Я знаю их изнутри! Я видел военные гадости, подлость и чёртово воровство каждый день. Их лицемерие, их враньё! Это надо разрушить — навсегда, чтобы памяти не осталось!

— Ты же сам военный!

— Так совпало.

— Да, — сказал Алексей, — так совпало. Тварь впитала твои страсти, она учла твои страхи, — ты же не дурак, ты понимал, что для безопасности Земли нужны тревожные и полицейские силы, и ни один их сотрудник не получил повестки от Ходоков; она создала для тебя уютный скит, окружила порядочными людьми; она дала тебе покой…

— Разве я не прав? — повысил голос Павло. — Разве не в оружии всё зло мира, не в нашей чёртовой агрессивности, не в военных наших игрищах? А тут — такой случай сделать всё по уму!

— Ты ошибся, — ответил Алексей. — Здесь, в лагере, где ты хочешь воспитать нового человека, убивают за пайку! Ты не видишь, лагерь уберёг тебя от плохих новостей, но они никуда не делись. Человек таков, каков он есть. Люди, вернувшиеся отсюда, остаются прежними. Геройствуют, подличают, жертвуют собой, убивают без повода, всё, как раньше! Это не я придумал, так природа устроена.

— И что дальше? — повторил Павло.

— Дальше, — сказал Алексей, нагибаясь и отворачиваясь, — ничего.

Осколок удобно лёг в ладонь. С разворота, наискось снизу вверх по длинной дуге Алексей бросил руку с зажатым в ней острым железом в шею Павло.

Время замедлилось. Осколок летел к бледному горлу. Дёрнулся и пополз вверх кадык. Пришла в движение — защититься — левая рука.

Подземелье пропало.

Алексей висел в межзвёздной пустоте. Вселенная равнодушно посмотрела на него, и он сам посмотрел на вселенную. На себя в ней, на замершего в недоумении Павло, на ломающих камень соратников, на Лысого, пожирающего втихаря генеральскую пайку, на лагерь и на разбросанное по галактике человечество. На всё, всё, всё...

… На древнее существо, частью которого он стал. Существо спало. Бодрствовал только рассудок, превратившийся в рефлекс задолго до появления жизни на заштатной планетке, которую потом назовут Землёй. Одновременно в нём крутились миллионы мыслей, и одна — о крохотной песчинке, желающей испортить новую забаву. Мысль вырастила вопрос: «Зачем?».

«Это не забава, это наша жизнь, — ответил Алексей, обмирая от ужаса. — Мы злы, агрессивны и ни во что не ставим чужаков. Всё так, но есть ещё честь и отвага, есть жертвенность и любовь к Родине. Не решай сразу, выслушай и вторую сторону?».

***

— Глупые шутки, — сказал чиновник и положил на стойку повестку Алексея. — Вы не наш клиент, не отнимайте время. Сейчас много работы, и наружу поток даже больше, чем внутрь. Не мешайте!

— То есть, — сказал Алексей, — я могу уйти? А как?

— Как вошли, — укоризненно произнёс чиновник, — через дверь.

Снаружи было жарко и пыльно. Возле крыльца сборного пункта нерешительно прохаживался полковник Старых.

— Вас тоже развернули, молодой человек? — полковник его не помнил, для него ничего не случилось. — Безобразие! Оторвали от дел, заставили лететь куда-то! И что прикажете думать?

— Всё будет хорошо, полковник, — сказал Алексей. — Отправляйтесь домой!

— Мы знакомы? — удивился Виктор Иванович. — Хотя, неважно. Надеюсь, вы правы. Прощайте!

Полковник козырнул, развернулся и пошёл по жухлой тополиной аллее, навстречу солнцу. У Алексея внезапно закружилась голова: вулкан на Лазурной, на другом краю галактики, вулкан, о котором он не знал ещё минуту назад, был готов проснуться. Это очень опасно, ведь его подножие густо застроено пансионатами; Лазурная — курортная планета.

Его оценили и отметили. Его доводы приняли к оплате — и даже вернули сдачу, поделились частью силы.

Отныне эти предвидения навсегда с ним.

Не самый худший подарок.