Его тишина

Чёрные-чёрные дни

В городе этом всегда

Наливают выше краёв.

Платит за всё

Твоя

Чёрная-чёрная совесть.

Его тишина.

— Булькнула опять, спать завалилась. Ну и малого не почувствовала. Насмерть раздавила. А тот и не пискнул даже. Мутны дела Твои…

По коридору отчётливый скрип тележки и шаги. Холодильные камеры, мрачное спокойствие ( или решимость ?) раздетых догола мертвецов. Холод ячейки, шорох кожи о стены. Лязг затвора двери.

Темнота ?

— Вы если пойдёте до магазина, то вам воон по тому переходу, где доски постелены. Прямо до угла. Потом направо. Только не оглядывайтесь. Повернёте за угол а там и вывеску заметите. И вам. Пожалуйста.

До дома по сумеркам доползла. Мутило очень. Сыну оставила. Когда проснётся..

Ходят опять эти, малёхонькие да острые. В окна заглядывают. А у нас тут дважды два— четыре. Ясно всё. Как вчера.

Горе за горем откупоривали. Текло оно вовнутрь, и слаще было там, чем снаружи. На языке. Песни пели, поле выли. Кости крепкие, старые — всё выдержали. Не набросят ещё на кости землю.

А эти… Пусть ходят, не вечно им время. Бусинки, на них похожие, у Надюхи видела. Ух шалава ёбаная, где взяла? Молчит. «Подарили», мол. «Когда воссияло всё здесь, те прямо в ладошки мои вложили их».

А сама-то, сука, небось не раз в могилу руки совала.

Булькнуло внутри завистью, бухнулась на лежанку. Кружилось всё внутри и снаружи. Всё в себя затягивало. Разные узоры разных кусочков одного и того же. Как у «календоскопа», что в детстве был.

А по центру— пусто и темно.

Как тут темнота.

Спать.

Баю, баюшки, баю…

Тишину твою ловлю.

Через годы, через шум

Тишину твою ношу….

Пела спящему, сама лежала. Маленький он ещё, впитает…

Потолок похожий на лик Неведомого Бога, равнодушно смотрел на них.

***

Пророк появился в Тотьмищеве года четыре спустя Разлома. Бродил туда-сюда по городу, окружённый безмолвием. Долго стоял перед витринами, разглядывая то ли себя, то ли происходящее за спиной. Появление его, впрочем, заметили сразу, когда на улице Серых Стихов исчезли все жившие там личности. Постепенно вокруг Пророка стали собираться горожане. Часто можно было наблюдать как стоит толпа людей напротив его. В абсолютной тишине. Они разглядывали его. А он, казалось, всё в себя впитывал. Все их вопросы к жизни, всю радость от неведения, горе и печаль познанного, страхи будущего.

Не было человека в Тотьмищеве, который услышал бы его.

По прошествии ещё одного года, как это полагалось местным традициям, у Пророка стали появляться последователи. Собираясь в группы, они рассиживались в людных местах, закрывали глаза ( ибо только Пророк зрит) и молчали.

Местная администрация, само собой, на первых порах видела во всём этом угрозу спокойствию горожан. Но впоследствии все принятые меры по борьбе сошли на «нет».

Так и прижились следы Пророка в городе.

Случилось это, когда Пророка стали преследовать некие люди, вся жизнь которых выражена одним-единственным знаком. Они спрашивали его, по скудоумию своему ( или упорству) забывая, кто он есть. Но не ответов они ждали, нет. А невероятного, что повлечёт за собой новые вопросы. Подобны они муравьям, ползущим по ленте Мёбиуса.

И тогда Пророк взял в руку осколок хрупкого цвета и начертал одну-единственную фразу:

«Тишину Его в себе ношу»

После этого все слова в этом городе обратились в прах.

Последствия Разлома оставили Тотьмищево в самом захолустном состоянии. Поэтому общины последователей, подобно самому Пророку, не покидали его пределов.

Следовавшим же за ним дали два имени. Одни называли их «расставаны», ибо они расстались со всем внешним. Другое же, сокращённое от «Несущие Тишину» — нэсти. Хотя само по себе безмолвие не нуждается в названии. Ибо выразить его словом— богохульство и богоборчество.

Сам же Пророк, спустя пять лет, в полном одиночестве покинул своих и чужих. Утонул пьяным в реке, само собой никого не позвав на помощь.

Когда же его тело обнаружили и вытащили из воды, глаза его смотрели на каждого так, будто смотрит на него его родная мать. Люди, не выдержав этого, бросили его обратно в воду. Там он и исчез. С тех самых пор ни один из живущих здесь не заходит в эту реку.

Говорят что однажды он вернётся и отдаст всё то, что впитал у людей.

Примечание :

Пророка, после его смерти, всегда изображают спиной к смотрящему на икону. Другие его изображения либо спрятаны, либо попросту не сохранились.

Впрочем, бытуют легенды что в Праздник, когда его изображения по традиции бросают в ту же реку где он утоп, некоторые «сектанты» ( у которых якобы сохранились эти самые прижизненные изображения Пророка) втайне бросают в воду и их. Глава этих «еретиков» некая Яна Сквернослов, опять по слухам же, бывшая ему матерью.