Двухколонник

Всё было просто и правильно.

Мы жили в провинциальном городке, почти селе, но на самом деле мы жили между небом и землёй, среди дыхания травяных ветров и бега быстрых облаков, укутанные в мягкие покрывала долинных туманов. Дома наши, крепкие и приземистые, словно врастали в склоны. Их крыши, гладкие и тёплые, как шкура спящего зверя, отражали закаты.

По вечерам дети выпускали в наступающий сумрак стайки светящихся насекомых, и те танцевали в воздухе, как ожившие звёзды. Все знали всё про всех, но это ничуть не мешало нам с упоением угощать друг друга свежими слухами, как и подобает в приличном обществе. В положенные дни мы, от мала до велика, собирались в церкви, самом высоком и прочном здании. Там пахло древней пылью и покоем, а звуки хорала ложились на душу тёплым умиротворением.

Мы верили, что наш мир завершён, безопасен и предсказуем. Даже смерть здесь была тихой и ясной, как вечерний дождь. Мы считали, что небо — это просто вечное зеркало, в котором отражается солнце. И мы были счастливы в этой правильности.

Пока небо не треснуло, как хрупкая скорлупа, и из раны не потёк огонь. Грохот был таким, будто лопнула сама земная твердь. Яростный свет пронзил облака, прочертил по лазури кровоточащую рану и упал за рекой, в мягкой низине. Вся долина содрогнулась и загудела.

Свидетели, движимые долгом и страхом, бросились к месту происшествия. И то, что они рассказали по возвращении, навсегда лишило наши сердца спокойствия. Каждый принёс свою версию произошедшего, но, сложенные вместе, они создали картину правдивого ужаса.

Трава на подступах к разрыву небес вспыхнула разом, обратившись в тлеющий прах. В центре воронки, чёрной и огромной, сияла колоссальная башня из незнакомого вещества. Она ввинчивалась в глубины нашей земли, пытаясь достичь её нутра. Дверца в ней лопнула, и Оно выползло наружу — медленно и неловко, как новорождённое, источая со всего тела едкую прозрачную слизь, зашипевшую на почве.

Существо поднялось. Ростом оно богохульно превосходило нашу церковь, а тело было собрано из отсеков, пластин и тонких связок. Воздух вокруг чужака дрожал, скручивался в колющие стеклянные нити. Его геометрия кричала о своей неестественности: всюду острые углы, неуклюжие выступы, без намёка на благодатную округлость живой плоти. Много, слишком много щупалец, растущих из боков, обвивало его «тело», словно они пытались удержать эту конструкцию от распада.

Когда оно подняло раздутую шарообразную голову, свидетели увидели один-единственный глаз: огромный, абсолютно чёрный, без век, полный маслянистого мрака. Он неподвижно смотрел вперёд, впитывая свет и надежду. Значит, это хищник, уверенный, что всё вокруг — его добыча.

Рта никто не увидел, и эта скрытость делала его ещё более пугающим. Где-то в этой груде чужеродности таилось отверстие, готовое в любой миг разверзнуться. Воображение рисовало ряды зубов, один страшнее другого.

А потом оно издало звук. Точнее, попыталось издать, но терпело неудачу с каждым импульсом. Наш мир, построенный на гармонии и тишине, был потрясён до основания. Этот безумный скрежет, смешанный с низким гулом, напоминал, как под гигантским весом ворочаются каменные плиты. От этого вибрационного удара заходились ходуном наши бедные внутренности. То был предсмертный хрип всего, что мы знали и любили.

И существо пришло в движение. Нет, это нельзя было назвать привычной ходьбой. Из-под цилиндрического торса выдвинулись две тонкие колонны. Оно встало на них, покачнулось, будто вот-вот рухнет, и сделало первый «шаг» с пугающей быстротой. Его равновесие казалось чудовищно нестабильным, как будто оно было собрано неправильно, а законы мироздания действовали против него. Оно постоянно падало вперед, но в последний миг, обманывая гравитацию, с удивительной ловкостью выставляло одну из колонн, чтобы не рухнуть наземь. Эта судорожная катастрофа и была его способом передвижения.

Так его и нарекли — Двухколонник.

Когда несколько безумцев, пытаясь установить контакт с чудищем, приблизились к краю кольца разрушений, они не успели даже понять, что произошло. Едва переступив незримую черту его злобной ауры, их кожа мгновенно покрылась волдырями, а плоть обуглилась. Они рухнули замертво, не издав ни звука, став первыми, кто познал чужую, неправильную смерть.

В ту ночь никто из нас не сомкнул глаз. Паника окутала наш городок в считанные часы. Двери захлопнулись, ставни, обычно распахнутые настежь, были наглухо заперты. Но мы не могли просто так отдать свой мир существу, которое одним своим присутствием обращало нашу природу в тлен.

Весть о Двухколоннике достигла столицы быстрее, чем успели остыть тела первых жертв. Наш первоначальный ужас уступил место организованному страху. К утру прибыли военные в комбинезонах из плотной ткани, которая должна была защитить их от жгучего дыхания пришельца. Они были подготовлены лучше всех нас, но и они дрожали под отражёнными в забралах отсветами зарева.

С военными пришли учёные. Мы привыкли считать их мудрецами, но в тот день они выглядели так же потерянно, как и мы. В дрожащих руках они держали приборы, которые щёлкали и пронзали воздух тонкими лучами.

Они оцепили место падения, назвав его «карантинной зоной», и установили барьеры, призванные сдержать злонамеренья твари по отношению к нашему городку. А по периметру логова чудища расставили громоздкое оружие. Всё это указывало на скорое разрешение ситуации.

Когда Двухколонник, пошатываясь и шипя, вернулся со своей зловещей разведки к своей башне, в него со всех сторон влетели снаряды. Любая армия на его месте обратилась бы в кровавую пыль. Дым окутал оружие, грохот стоял, не слабея пришествия чужака, но в ответ он издал свой собственный рёв, который был в тысячу раз громче и яростнее нашего. От этого дикого звука затрещали стены наших дальних амбаров. Все наши усилия были напрасны. Он не обращал внимания на атаки, словно мы были назойливой мошкарой, а его целью была огромная башня, рухнувшая с небес. Двухколонник что-то готовил, и это «что-то» сулило нам лишь беду.

Учёные заметили закономерность: существо всегда возвращалось к башне, которую прозвали «Гнездом». И там начиналось его непостижимое пиршество. С той же нечестивой силой, с какой оно передвигалось, Двухколонник вгрызался во внутренности своего Гнезда. Он ломал блестящие плоские пластины, скрежетал ими, пытаясь приладить на другие места. Запускал свои щупальца в раны Гнезда и вытягивал оттуда сплетения странных жил и геометрических камней, и засовывал их в скрытый паз на своем теле, вероятно, рот. Для нас, чья жизнь построена на потреблении даров природы, зрелище пожирания собственного дома было верхом осквернения.

Кульминацией же этого кощунства стало сердце башни. Разведчики, пробравшиеся вглубь Гнезда, обнаружили там ядро, окружённое мрачным светом. Вокруг него монстр проводил жуткий ритуал: ходил по кругу, что-то поворачивая и нажимая своими щупальцами, и с каждым его действием гул, сопровождавший его появление, наполнялся новой силой, грозя разорвать перепонки.

Несмотря на такое чудовищное питание, оно, казалось, изнывало от голода. От голода по чему-то такому, чего в нашем плодородном мире просто не существовало.

Однажды ночью его колонны унесли его к ядовитым озерам, куда десятилетиями стекали отходы наших заводов, к мёртвой жидкости, которую обходили стороной даже самые выносливые животные. Двухколонник добрался до зловонного берега, неуклюже опустился на одно из своих противоестественных сочленений и одним из своих верхних отростков зачерпнул этот яд. Он лил эту смертельную жижу куда-то в щели своего тела, жадно поглощая то, что убило бы любого из нас за мгновение. Затем монстр рухнул в самый большой водоём, подняв тучу брызг. Мы ждали, что он зашипит и сгинет. Но нет. Он лежал неподвижно, его слизь смешивалась с отравой, и, казалось, это адское погружение было для него бальзамом, охлаждающим его внутренний пожар.

Этот яд придал ему сил. Двухколонник поднялся, и скрежет его голоса обрёл ужасающую мощь. То стало последним куском головоломки. Мы поняли, что имеем дело не со зверем, а с демоном, для которого наша смерть была источником жизни.

Долгое время мы надеялись, что Двухколонник просто уйдёт во вспышке, как пришёл, или хотя бы испарится в токсичных отходах, как рассеивается ночной кошмар. Но терпение властей иссякло вместе с последними надеждами на понимание. Открытие, что тварь зависит от мёртвых озёр, сломило наш дух, но оно же подарило нам отчаянный план. Чудовище было одержимо, а значит, предсказуемо. Если Двухколонника нельзя убить оружием, его нужно уничтожить средой. Мы все знали, что это безумие, но никто не смог бы обвинить нас в бездействии.

Наши инженеры и военные работали без сна и отдыха. На тропе, что вела от Гнезда к озеру, они вырыли ловушку — котлован глубиной с пятиэтажный дом, замаскированный ветками и тканью. А за холмами, затаившись, стояла карьерная техника, готовая обрушить в земляную пасть гигантские промышленные прессы. Мы стали ждать.

Голодный до своего яда, Двухколонник вскоре двинулся по знакомому маршруту. Всегда падая, всегда находя равновесие в последний миг, он шёл на свой жуткий зов, слепой и неотвратимый, как падальщик на запах гнилого мяса.

Когда его неуклюжая масса пошатнулась над замаскированным краем и земля ушла из-под колонн, он рухнул вниз с оглушительным лязгом. И тут же, по сигналу, операторы обрушили на него тонны тяжести. Грохот был окончательным, пыль поднялась стеной. Это должно было расплющить всё.

На мгновение воцарилась тишина. В эти несколько долгих секунд мы позволили себе поверить, что победили, раздавив кошмар. Затем из ямы вырвался дикий рёв. Гора грузов вздыбилась, словно пробуждался вулкан. Огромные прессы сдвигались и скрежетали друг о друга. Из-под завала показались отростки чудовища, и оно, шатаясь, словно опьянённое гневом, выбралось на поверхность.

Но всё же мы смогли повредить монстра — его панцирь был пробит в нескольких местах, и из этих трещин хлынула мутная жидкость. Она дымилась при контакте с воздухом, который заколебался маревым жаром. Близстоящие деревья, не касаясь его, вдруг начали тлеть: листья скручивались и обращались в пепел. Стая птиц, пролетавшая над ним, забилась в конвульсиях и камнем рухнула вниз. Их легкие, должно быть, сгорели изнутри от одного глотка его выдыхаемого ада. Стада наших травоядных, обезумев, понеслись прочь, круша всё на своём пути. Мир вокруг Двухколонника начал воспламеняться.

Оставив за собой зловещий след из пепла и слизи, чудовище бросилось обратно к своему Гнезду. А учёные, рискуя жизнью, собрали образцы вытекшей субстанции. То, что они обнаружили в своих лабораториях, заставило их постареть на годы. Первый же отчёт выглядел не как научное исследование, а как описание проклятия.

Это не биология. Это геология, облачённая в форму насмешки над жизнью. Монстр построен из мёртвых, тяжёлых элементов, которые в нашей биосфере не встречаются, только глубоко под землёй, где нет ни света, ни жизни. Двухколонник — часть мира мёртвых.

Но худшее ждало впереди. Учёные проанализировали метаболизм монстра и выяснили, что его внутренние процессы — это непрерывное горение. Он сжигал самого себя изнутри, чтобы двигаться и существовать. Каждый его вдох — это маленький взрыв. Неудивительно, что он был таким горячим и агрессивным — он жил в вечной агонии самосожжения.

Всевышний… Да он дышал ракетным топливом.

Пока мы переваривали эту чудовищную правду, самый смелый из наших разведчиков принес из Гнезда новое наблюдение. Раненый Двухколонник добрался до своего логова и забился в его глубины. Поток слизи из его ран прекратился, покрывшись мерзкой коркой, похожей на застывшую магму. Затем его колонны подогнулись под натиском щупальцев. Он лежал неподвижно, как статуя зла и чуждости, абсолютно уязвимый.

Но мы боялись приближаться. Мы видели, как он оживился, испив яда. Мы осознали его чудовищную плотность. Мы знали о его внутреннем огне. Это не могло быть ничем иным, как ловушкой. Или, что еще страшнее, метаморфозой. Он сбрасывал поврежденную оболочку, чтобы принять свою финальную, еще более устрашающую форму.

Мы ждали. Армия ждала. Весь наш мир, затаив дыхание, ждал, когда чудовище явит свой новый облик. Но нас спасло Гнездо. Башня умерла и потухла, прекратив подпитывать его. Тогда Двухколонник проснулся.

Когда он выбрался из своего полусъеденного дома, скинув с себя корку пережжённой слизи, мы осознали страшное: он идёт к нам. К нашему тихому провинциальному городку, который так отчаянно цеплялся за иллюзию нормальности.

Монстр просто прошел сквозь энергетические заграждения, и они лопнули, как болотные пузыри, обдав его бесполезными искрами. Он проигнорировал танки и артиллерию, стрелявшие по нему, но не оставляющие даже вмятин на его вновь сросшейся коре.

Ещё до его появления неправильность просочилась на наши улицы. Воздух стал густым и обжигающе тёплым. Луна дрожала и плыла в небе, как отражение в кипящем котле. Птицы, ночевавшие на крыше церкви, в панике метались кругами и бились о стены. Домашние животные заползли в самые тёмные углы и скулили, как перед землетрясением.

Когда он появился на южной дороге, мы увидели, что его походка стала хуже. Он уже не падал вперёд, а рушился на нас, как оползающая гора, едва удерживая форму. Его колонны, теперь потемневшие, давили наши сады и плетни. Аура опережала его: стёкла в окнах мутнели и трескались, деревянные ставни начинали тлеть. Воздух наполнился сладковатым запахом гари и чем-то незнакомо кислым. Вопли ужаса были музыкой его шествия.

Мы увидели конец — наш тихий мирок растворялся в ядовитой мгле. Военные в беспомощности отступили, опасаясь стрелять среди жилых кварталов. Мы остались одни наедине с чудовищем. Все решения снова стали провинциальными, нашими.

Когда существо достигло центральной площади, старый фермер Борк сделал то, на что не решилась армия. Он завёл свой «Рыхлитель». Огромный сельскохозяйственный гигант с рёвом выкатился из ангара. Его оператор, чьего сына мы нашли обугленным неделей ранее, сидел за рычагами с лицом, окаменевшим от слепой ненависти.

Вибрации были выкручены на полную мощность, стекла в окнах запели тонко и жалобно, как и наши несчастные внутренности. Двухколонник остановился, его тело затряслось в конвульсиях. Пронзительный скрежет его голоса смешался с нарастающим гулом машины. Кора на его теле затрещала, запекшаяся слизь посыпалась на брусчатку, и тогда резонансные волны достигли панциря. Вибрация вошла в идеальный резонанс с его мёртвой структурой.

«Рыхлитель» ударил в проклятую колонну, и раздался оглушительный треск, как при расколе ледника, но более влажный. Оболочка чудовища разлетелась на тысячи острых осколков, обнажив то, что скрывалось внутри. Жар вырвался наружу, но вибрации дробили его, не давая пламени собраться воедино. С каждым новым ударом виброплуга оно теряло слои, как обгоревшую шкуру. Монстр пошатнулся, колонны подкосились, и он рухнул на мостовую, от чего содрогнулись самые глубокие фундаменты.

Двухколонник умер.

Но никто не радовался. Мы медленно приблизились, все еще не веря своим глазам. Панцирь был разворочен, и внутри… внутри не было ни машин, ни демонической сущности.

Только мясо.

Мясо. Дымящееся мясо, пронизанное толстыми жилами и сочащееся той самой тёмной слизью. Оно было отвратительно хрупким. Головогрудь сужалась в середине, на верхней, меньшей части находились всего два глаза, смотрящих в небо остекленевшим взглядом. Ниже — холм более твёрдой плоти с двумя тёмными пещерками. И в самом низу верхотуры, там, где у нас находится горловой мешок, — горизонтальная щель, полная белых камней, из которой струился горелый пар.

Мы стояли над телом, пытаясь осмыслить эту биологическую кошмарину. Было ясно, что оно не предназначено для жизни. Мы дышали часто, как дети, боящиеся заплакать. Потому что вокруг его останков начал распространяться запах… дома. Древнего.

Старейшина Польлипион, самый спокойный и рассудительный из нас, выполз вперёд. Он заложил три щупальца за спинные гребни и шумно вдохнул наш живительный воздух из аргона с гелием, которым богата эта долина, вместе с примесью сероводорода. Он хотел что-то сказать, ободрить нас, вернуть к жизни, как делал всегда. Но слова не успели родиться.

Именно в этот момент три новых огненных столба, ещё более яростных и широких, чем первый, вспороли знакомое фиолетовое небо Ксиллантарума.

И мы всё поняли.

Двухколонник был всего лишь разведчиком.