Двадцать часов

Виолетта изумила меня. Наотрез отказалась пойти на камерный концерт так любимого ею Аристарха. И это несмотря на раздобытые мною приглашения. Попробуйте в наше время, когда любое зрелище можно увидеть прямо дома, через голо, попасть на приватный сенс для избранных! В маленький частный клуб, со свечами в доисторических подсвечниках, с мебелью, обтянутой кожей диких еще крокодилов, с натуральными винами. Когда Аристарх даёт камерные концерты, он не признаёт других условий. Я на его месте поступал бы так же. Но я не Аристарх, а Виолетта так его любит! Почему, почему меня она любит не так?

Целый месяц я бегал, строил обмены. Сколько знакомых возненавидели меня за назойливость, какой труд пришлось совершить, сколько мелких и не очень унижений испытать, чтобы раздобыть Виолетте эти странные бумажные карточки с золотой кромкой!

Когда я пришел к ней, сияя, Виа была рассеяна и пребывала в меланхолии:

— А, это ты, — произнесла она отсутствующе, накручивая золотой локон на тонкий пальчик. — Знаешь, я получила письмо…

— Письмо? Ты хочешь прокрутить мне его?

— Нет. Это настоящее древнее письмо на бумаге, — теперь она теребила серебряный локон, — от деда Спиридона, из та-а-айги. Он приглашает меня повидаться.

— У тебя есть дед? Ты никогда не рассказывала о нем.

— У меня нет деда, это просто мой давний знакомый, дед Спиридон. Ты не можешь знать его, мы не виделись сто лет, а ты у меня такой молоденький, Сержик, — томно шептала она, играя вперемешку черными, малиновыми и перламутровыми прядями.

Сейчас не принято интересоваться возрастом друзей и знакомых. Тем более подруг. Сто лет — не совсем фигура речи, вездесущие и всемогущие нанопланты позволили забыть про возраст. Я действительно молод, а сколько лет Виоле? Пусть эту тайну хранят архивы. Мне лишние секреты не нужны, мне важнее моя Виа! Её фигуре могут позавидовать звёзды голо, её глаза, то сияющие и смеющиеся, то томные и мерцающие лунным светом. А что она делает с прической! Волосы — для Виолы хобби, страсть и профессия одновременно. Она парикмахерский дизайнер. Когда мы идем вместе по улице, или едем скоростным эскалатором, или просто сидим в кафе, взгляды мужчин провожают её долго-долго, а женщины смотрят холодно и отстраненно, будто их не касается. Я им не верю, а Виолетта смеется.

— Он написал мне письмо, настоящее, рукой и чернилами! Я так давно не получала таких писем, только мессаджи, с пада на пад. Мы сегодня, прямо сейчас едем в гости!

— Разве нельзя поговорить по голо?

— Серж, милый! С ним нельзя говорить по голо, он не любит говорить по паду, у него принципы.

— Почему же? Это так удобно!

— Спиридон живет в ладу с природой, он говорит так, я не очень понимаю его, но голо у него нет, и мы сейчас же отправляемся к нему!

— Дед Спиридон приглашал тебя, как же мы поедем вместе, — я удивлен, так не принято, так не поступают. — Что он подумает про меня?

— Мы сделаем ему сюрприз, — её глаза меняют цвет, теперь они не изумрудные, как минуту назад, а янтарные. — Спиридон всегда любил сюрпризы! А про тебя он подумает то, что попрошу его я.

— Золотая моя! Ты забыла, прямо сейчас мы отправляемся к Аристарху, вот приглашения.

— Ах, Аристарх… он подождёт!

— Аристарх не может ждать, это личные приглашения!

— Ничего, ты сделаешь их еще раз, я верю в тебя. Не обижайся, Серж! — Виола обнимает меня за плечи, мои руки находят ее ягодицы. Зачем обижаться? Одежда, струящееся, переливающееся пурпурное платье Виолетты и мой парадный костюм, я потратил на него три часа, осыпаются серебристой пылью, впитываются в пол. Нанопланты предвосхищают желания хозяев. Аристарх, конечно же, подождет!

Через два часа мы занимаем купе в скоростном моноре. Виолетта мастер не только в прическах и любви, ей не требуется много времени создать самый изысканный, самый торжественный наряд. Костюм, на который я убил столько времени и сил, она лепит двумя, тремя движениями. На своё походное облачение, поразить Спиридона в самое сердце, она тратит времени чуть больше. Сборы наши недолги, и вот монор уносит нас навстречу надвигающейся ночи. Прочь из полиса, где ночью не бывает тьмы, а днем солнечного цвета. Где причудливые силуэты жилищ встают из зелени парков и садов, небо прорезано трассерами скафов, в воздухе плывут полотнища зрелищ!

— Ты не представляешь, Серж, что такое та-а-айга, — Виолетта мурлычет мне на ухо, — там нет дорог и эскалаторов, деревья растут сами по себе, за ними никто не смотрит.

— Милая, как же мы доберемся до та-айги, — я пытаюсь повторить слово, оно так замысловато звучит, — если там нет дорог?

— Та-а-айга большая… Сначала дороги будут, потом они кончатся, потом не будет даже энергэлов, — её глаза провожают исполинский зонтик энергэла, он настольно велик и далек, что почти не движется за пленкой окна. — Спиридон приедет за нами, он обещал что-то особенное! Еще он обещал показать пчёл и у-ульи...

Она шепчет, рассказывает что-то, но я не слышу. Монор чуть заметно покачивается, пейзаж за окном стремительно убегает назад, сливаясь в мутную полосу. Разумная наноматика купе умеряет свет, я постепенно уплываю в дрёму, в сон, где меня ждет странная и загадочная тайга, где таинственные пчёлы кружат на ульях меж деревьев, ведь за ними обязательно нужно смотреть! У пчел янтарные глаза и перламутровые волосы.

С рассветом мы прибываем на нужную нам станцию. Выходим, стена за спиной смыкается, монор с тихим свистом следует дальше. Мы одни. Откуда-то из памяти всплывают слова: "Забытый полустанок".

— Э-ге-гей! Виолетта!

Дед Спиридон оказывается на самом деле именно дедом. Удивительно! Он настолько стар, что уже не хочет проходить сеансы омоложения? Или противник наноплантов? Впрочем, что мне до чужих правил.

— Спиридо-о-он! — Виолетта обходит Спиридона кругом, жмурясь и чуть не урча, как большая черная кошка. — Ты немного изменился со времени нашей последней встречи.

— Здравствуй, Виола, — он ласково улыбается, — зато ты не изменилась совсем. Познакомь меня со своим спутником.

— Серж, — я подаю руку.

— Спиридон, — рукопожатие его твердое, рука жестка и шершава.

— Виолетта обещала, что мы поедем на чем-то особенном, — я с любопытством оглядываюсь по сторонам.

— Конечно.

Особенное — это странная четырехколесная повозка, пахнущая горячей пылью и слегка бензином.

— Внутреннего сгорания? Неужели такое еще есть?

— Да, — Спиридон любовно похлопывает машину по гладкому боку. — Пока не поставили энергэл, пользуюсь «ласточкой» из старых, еще военных резервов.

Потом была увлекательная поездка по тому, что Спиридон назвал дорогой. Кажется, это просто тропа. Машину мотало из стороны в сторону, хвойные лапы били по переднему стеклу. Темный, угрюмый, несмотря на утро, лес вставал по сторонам. Понятно, что значит "за лесом никто не смотрит". Ни скамеек, ни лужаек с фонтанами, опасно торчат сухие ветви, почва под елями замусорена травой, кустами и мелкими деревцами. "Подлесок", — равнодушно ответил Спиридон в ответ на моё недоумение. Значит, это и есть тайга. Спиридон произносит это слово совсем просто, мне нетрудно за ним повторить.

Едем мы долго… Под конец дороги сидеть было уже совсем неудобно, верно, наноматика машины разладилась, не смогла подогнать под тело форму кресел.

Но всё кончается, подошел к концу и путь. Жилище Спиридона расположилось на берегу узкой речки, сразу за кромкой леса. Пока Виолетта со Спиридоном толковали, пройдя сразу в дом, о чем-то своём, я осматривался вокруг. Как, оказывается, еще люди живут. Дикая трава под ногами, деревянные стены избы, странные запахи. Это и называется — быть ближе к природе? Тишина — не тишина, звон — не звон, гудение — не гудение, что-то непонятное висело в воздухе. Обойдя дом, по тропинке между кустов с крупными ягодами, я прошел чуть дальше, на полянку с небольшими круглыми контейнерами на ножках. Прислушался. В самом деле, источник звука — здесь. Что же это? Какие-то энергетические устройства? Пожалуй, не стоит трогать, лучше заглянуть внутрь со стороны, вроде видна щель.

— Серж, — прозвучал из-за спины голос Спиридона, — это просто ульи, в них живут пчелы. Не надо беспокоить насекомых.

— Никогда не видел пчёл. Они так странно шумят.

— Посмотрите, — Спиридон нагнулся и подобрал что-то возле улья, — вот пчела, они живут недолго...

— И зачем они?

— Делают мёд. Пошли в дом, покажу. Специально для вас с Виолой приготовил медовухи.

Ох! Как же у меня болит голова! Трясутся руки и под закрытыми веками плавают цветные огни. Наверное, всё дело в тех пирогах, которые настряпал Спиридон. Но это странно. Никогда ничем не болел. Раскрыв глаза, я некоторое время осматриваю низкий деревянный потолок, не шевелясь, остерегаясь движений, любое из которых отдаётся в голове болевым ударом. Страшно хочется пить, прямо дерет горло. Откуда жажда, ведь вчера выпито столько медовухи. Очень вкусно.

Поднялся кое-как, хватаясь руками за стену. Почему-то я совершенно гол. Одежда не хочет возникать. Точно. Это на меня так действуют пироги! Завернувшись в простыню, выхожу, спускаюсь с крыльца. Спиридон сидит на скамеечке за низким столиком:

— Доброе утро, Серж, — он присматривается. — О, вам нужна помощь!

Через минуту у меня в руках большой запотевший бокал с чем-то ароматным. Восхитительно! Глотаю ледяное питьё, одновременно с кислинкой и с горчинкой, еще чувствуется мёд и чуть алкоголь. Боль в голове отступает, сменяется лёгким шумом.

— Что это, Спиридон?

— Моё собственное изобретение. Снимает похмелье, восстанавливает силы.

— Похмелье?

— Серж, медовуха очень коварный напиток! Вы выпили её так много вчера, тем более с дороги, неудивительно, что…

— Но нанопланты…

— Нанопланты не работают без подпитки. Это слишком дорого — строить энергэл в незаселенной тайге.

— Но вчера всё было хорошо!

— Правильно. У них запас энергии на 20 часов. Потом — полная разрядка. Одежда не строится, перестают действовать внутренние протезы, не нейтрализуются яды, все остальное.

— Извините, я грешил на пироги. И что теперь?

— Вернетесь в полис, все будет в порядке. Вы молоды, Сергей, Вам это совсем не страшно, главное, не выезжать надолго, — Спиридон улыбается. — Ничего, что я назвал вас этим именем? Вы же Сергей?

— Конечно, Спиридон, верно. Это Виолетта…

— Виолетта?! — Мысль приходит в наши головы одновременно, мы срываемся, вбегаем в дом. Комната Виолетты закрыта изнутри. Спиридон ищет ключ, бормоча:

— Женщины, они так любят свою красоту, но забывают, что она взаймы. Вам ни к чему, но я-то, я — старый дурак!

Наконец дверь открыта. Виолетта лежит тихо, кажется, она опять сменила цвет волос, они совершенно белые и почти прозрачные, облаком на подушке вокруг головы. Виолетта? Простыня скомкана, на кровати вытянулась страшная мумия, обтянутая желтой сухой кожей, глаза запали, смотрят остановившимся взглядом в потолок, тонкие ребра выпирают наружу, грудь пустыми мешочками свесилась по бокам.

Она мертва.