Друг человечества

Чтобы создать богатство страны, очень многое нужно превратить в руины.

В Шотландии зимой стоит отвратительнейшая погода, особенно в феврале. Теплый и сырой воздух, испарения от нечистот витающие в воздухе, приторно аммиачным запахом продирают носоглотку и впиваются прямо в легкие, не желая уже выходить оттуда не когда. Да древняя столица Шотландии сейчас как раз в той поре года, нечистоты как реки текут по узким лабиринтообразным улочкам и прямо в них сидят нищие, прося свою милостыню на паперти под презренные взгляды священников как традиционно для этих мест католических, так и английских. Мороза в этом году нет что бы хоть как то сковать всю эту феерию антисанитарии. Боже храни Стюартов, при них такого Явно не было. Над городом уже который день висит туман как плотное одеяние окутавший Эдинбург, это тот самый туман с которым приходят призраки и юные леди рискнувшие пройти в нем рискуют не вернуться попав на обед к Банши, разумеется в качестве главного блюда. Одна польза от этого тумана, проклятые англичашки промокают насквозь, хоть и у них на родине туманы тоже не редкость.

Глядя на все это хмурое великолепие в маленькое оконце и вспоминая прошедшие годы, которые пролетели так же быстро как первый поцелуй девственницы я увидел их. Ко мне шли два человека в серых поношенных плащах мокрых насквозь, полы которых были забрызганы нечистотами. Ими так богаты наши улочки, на них и два человека то с трудом развернуться, а нет же умудряются разъехаться и повозки с купцами и крестьянами везущими свои товары на рынок.Конечно если хочешь есть сам да и приходиться кормить семью из многочисленных ртов, будь волком, они и в непогоду идут на свой промысел. Хотя если на крайний случай нужда припрет не в моготу можно продать и дочку в работный дом или бордель, благо много охочих господ до молодой плоти, нежной и еще неосквернённой миром и трудом. Воистину капитализм в действии, мой капитализм.Медленные скрипучие, шаркающие шаги услышал я за дверью, должно быть слуга поднимается. Я знаю что он мне сообщит. Стук в дверь. — Да войдите. Дверь медленно открывается и со всей учтивостью свойственной слугам, входит Хобкинс. — Сэр господа из нотариальной конторы, ожидают высокой аудиенции и говорят что им назначено. — Желаете видеть их. Господа как же мерзкие свиньи привыкшие копаться в грязи и мертвечине, падальщики стервятники чующие труп, что бы урвать свой кусок. — Да, впустите их Хобкинс, будь любезен. Старый слуга проводит обоих наверх, в кабинет хозяина. Поднявшись на верх нотариус с секретарём увидели его, человека который при жизни стал легендой и творцом системы которая несомненно простоит века. Рабы вечно будут рабами, а господа вечно господствовать, по воле бога, бога Мамона.

«Похоже, — что старому черту недолго осталось, раз он занялся завещанием, видно сам лукавый призывает его к себе в свиту», — думает нотариус, глядя на клиента.

Черты лица клиента были воистину демоническими, тонкий нос с горбинкой выдается над впалыми щеками, светло-голубые, точно выцветшие, глаза ушли глубоко в коричневатые глазницы, кожа практически истлела и обтягивала заостренный череп, на лбу были язвы и наверное не только там, разгульная молодость давала о себе знать, костлявые руки обтянутые в плотные рукава сюртука на фалангах пальц венчали длинные, острые пожелтевшие ногти. В руке он вертел, какую то медную пластинку. И запах, запах ладана окружал все и вся, даже дуст, мука пудра и дорогие одеколоны из за моря не могли скрыть аромат костлявой за спиной профессора.

Парики выходят из моды, но старику уже поздно менять привычки, а и плешины на столь безобразном черепе и прочее, так хоть на человека похож.

Секритарь своим гнусавым и испуганым голосом, запинаясь, и взахлеб собственной слюной, читает завещание:

Нотариус знает завещание наизусть. Оно не очень большое и, вопреки разговорам в городе, касается весьма скромных сумм и владений. Почти все пойдет единственному близкому человеку одинокого старика — его племяннику. Взгляд нотариуса останавливается на юноше, который стоит за креслом. Старик слушает совершенно равнодушно, с полузакрытыми глазами. Неизвестно, слышит ли он монотонный голо с писца, мысли его явно не здесь.

****

Да сколько же я сделал для будущего, завязи будущих свершений видны уже теперь, а каковы будут плоды. Дух захватывает, и мурашки бегут по спине. Людишки правда еще не поняли что к чему, да и врятли когда-нибудь поймут весь замысел хозяина мира.

Как то несколько недель назад был я во Франции, она только начинала бурлить, довелось мне посетить один из их клубов, как мне тогда показалось достаточно перспективных для замыслов, и надо сказать я не ошибся.

Приехав в Париж и уладив свои дела в королевском университете по поводу лекций, я решил прогуляться, и надо признаться это была не просто прогулка, а цель ее была в посещении одного примечательного места церкви святого Якоба, что расположена по улице Сен-Жак.

Там по сведениям кои мне предоставил де Мирабо, располагался некий клуб, в отличие от английских, галльские клубы были политизированы, и надо думать их всерьез не кто не воспринимал, так безвредное общество романтиков и фантазеров обчитавшихся Русо под пару тройку бутылок крепленого вина. О, как же они ошибались.

Там меня встретил Шодерло де Лакло и любезно согласился препроводить к алтарю, где меня ожидал Максимилиан. Молодой и амбициозный ирландец, готовый идти по трупам врагов и друзей не задумываясь и на секунду, лишь бы достичь своей цели. Цели у него достаточно честолюбивы и в тоже время размыты, он не видит будущего так сказать конечного результата, благими намерениями он вымостит себе и тысячам или даже миллионам в благоприятной перспективе, прямиком в ад, в гиену огненную. Надо же какая ирония, а видь его в кругах, и называют Бешеная Гиена. Максимилиан недавно был выбран секретарем клуба, и здесь не обошлось без протекции моих братьев из ложи, многие члены клуба были участниками лож Парижа. Великий эксперимент капитула начался, полгода назад и как знать что выйдет, Максимилиан это слепое орудие в игре по продвижению начала пришествия хозяина в мир в полной своей силе. Год назад этот юнец громко о себе заявил во время того знаменательного фарса, он позиционировал себя сторонником идей просвещения, прославившись критикой Старого порядка во Франции, чем собственно и обратил на себя внимание братьев.

Кстати по поводу того, что выйдет я и прибыл сюда, а Макс мне в этом обязан помочь ресурсами и прочим, все-таки помощь высоких покровителей к коим и я отношусь, его обязывает.

Как же эти юнцы наивны и чисты в своих потугах к лучшему, но так сказать, не лишены здравого смысла, Макс считает что материальное — имущественное равенство это химера. И оно верно, среди равных должны быть те, кто еще ровнее.

— О дорогой профессор как же мы рады видеть вас, проходите, присаживайтесь, может вина, причастимся немного ха-ха. — Сказал Максимилиан, располагавший, однако в приподнятом настроении. — Спасибо, любезный друг, мне наши общие друзья возвещали, что вы мне можете посодействовать, в одном деликатном дели, и кое для вас будет тоже более чем любопытно. — Да-да профессор такому человеку как вы все что угодно, да и для себя лично я в этом вижу резон. Революция осуществляет ваши идеи — сдает на слом деспотизм, разбивает феодальные оковы, открывает простор частной инициативе, промышленности, торговле, процветанию. В этом дорогой профессор мы ваши ученики. У меня профессор есть одна к вам просьба, если не затруднит. — Что же излагайте, попробуем.

— Просьба моя такова если у вас получиться то что планируется и дар откроется и вам, то не могли бы вы, ну скажем выяснить для меня то, удастся ли что мы хотим проделать во Франции и то что в случаи как пожар перекинется на мир, стирая в прах все старое и утверждая наш новый мир Снотры. — Извольте, почему бы и нет, думаю, в том меня не затруднит не что. Дорогой Максимилиан, я старик мне немного осталось, я чувствую, отчасти по тому я и решился, что все тайны уйдут со мной, а знать хочется, не была ли напрасна жизнь моя. Но вам я скажу все и это все каким бы оно не было должно будет уйти с вами, помните не одной живой душе, и судьбу, начертанное в чертоге времени не под силу изменить смертному, сие под силу только Богу, и ученику его лучшему из всех. Так что от судьбы не уйдешь, постарайтесь же извлечь максимум из жизни. — Хорошо профессор я согласен на это, ведь оповещен, значит вооружен.

Этой же ночью мы собрали отряд, включая нас в нем было двенадцать человек, и отправились в Солон в департаменте Буш-дю-Рон. Вид замка Ампери мне казался, каким то не реальным, уж больно он контрастировал с пейзажем. В соответствии с планом мы направились в собор Сен-Лоре где на кладбище находилась могила интересующего нас еврея. Препятствий нам по первости не кто не чинил, да и кто бы посмел, целый отряд представителей революционных властей, всех молодых, среди них только я был преклонного возраста. Найдя нужную могилу. Надпись ее гласила: Reliovia Michaelis Nostradami in hoc sacellum, вскрыв могилу мы начали приготовления. Ребята извлекли кости и разложили в нужной последовательности в соответствии с ритуалом тринадцатой степени, череп был отделен и наполнен вином смешанным с кровью девственницы, кровь мы взяли у одной фермерской девчушки попавшейся нам в поле на выезди из Парижа. Конечно убивать мы ее после кровопускания не стали, мы же не звери, а как не как сторонники просвещения и гуманизма. Просто ребята разогрели свои чресла о ее упругие бедра, молодая кровь играет. Встав в хоровод вокруг костей, я же находился в центре его у шеи усопшего, держа наполненный череп в руках.высоко вознеся его к небу. Все это сопровождалось монотонным пением заклинаний по призыву духа, песнопения напоминали суфистские. Они плясали вокруг костей, а я пил из черепа Нострадамуса вино — я чувствовал как дух и дар предвидения входят в меня, я сал видеть картины грядущего. Войны, железные птица бросают перья на города, пожары, кровавые и жестокие вожди будущего мира в деспотизме и дикости нравов не уступающими римским императорам античности, деревья из метала, устремляются в небеса, нравы падение нравов и морали, церковь низложена, мир готовится встретить его, хозяина, князя мира. Вскоре мой провидческий экстаз иссяк, явился мэр города, этот глупый католик, не верящий в просвящение и торжество нашего разум, и стал увещевать нас, напоминая о страшной участи, которую пророк обещал тому, кто осмелится вскрыть его могилу. Послав его куда подальше «nombril de Belz;buth», мы отправились восвояси.

Максимилиан меня расспрашивал, что я видел, и я ему честно все поведал, а от себя добавил, что отпущено ему от сего дня еще три года, и имя его в веках жить будет, осыпанное проклятиями и словами восхищения в равной степени, и что я даю ему свое благословение на деяния сии во славу разума и хозяина, так возлюбившего человечество, что тот отринул небесные чертоги и возжелал быть среди людей инкогнито, но зримо в делах. Направляя и вдохновляя, таких как Максимилиан.

Вскрывши могилу, мы обнаружили на скелете Нострадамуса медную пластину, на которой была выгравирована дата, — пророк точно вычислил, когда будет потревожен его прах. Значит он видел все, и меня в том числе. Интересно в его катренах есть хоть что-то обо мне, или сие событие для него мало значительным предстало в видениях. А воистину он был сильный пророк.

***

Чтение подходит к концу. Рука старика заметно дрожит, опий и алкоголь дают о себе знать, он с трудом пишет свое имя. Подписывается слуга, выступая в качестве свидетеля. Теперь можно вздохнуть спокойно и подумать о смерти.

Адам Смит умер в Эдинбурге 17 июля 1790 года.

«Этот шотландец сделал для благоденствия человечества, больше чем было когда-либо сделано всеми государственными людьми и законодателями. Он великий друг человечества».