Дорогой хозяин

Незадолго до рассвета рядом с деревней проходила колонна военной техники. Семья Саеда жила в хижине стоявшей на краю, ближе других к дороге, и от лязга гусениц и работы мощных двигателей стало невозможно спать. Саед не любил просто валяться на кровати. Он встал и вышел из хижины, залез на крышу и наблюдал, как шли, освещая друг друга фарами, танки, бронемашины и транспортёры с солдатами. Сверху на них падал свет прожекторов пролетающих над колонной глайдеров[1]. Были там и гусеничные роботы, и ракетные установки, и машины чудовищных размеров, ни названия, ни назначения которых Саед не знал.

— Саед, иди домой, — позвала его высунувшаяся из окна младшая сестра. Свет прожектора скользнул по её лицу, и она спряталась, завесив проём одеялом.

Из хижины вышел отец, потянулся, зевая, и стал растирать успевшие покрыться от ночной прохлады мурашками плечи. Саед напрягся, ожидая, что отец скажет зайти в дом, но тот достал из кармана трубку, забил табак и раскурил. В паузах между затяжками он что-то недовольно шептал себе под нос, внимательно рассматривая и провожая взглядом каждый танк и бронемашину. Докурив, вытряс пепел из трубки и, исподлобья посмотрев на Саеда, зашёл в хижину, так ничего и не сказав сыну.

Колонна войск новых хозяев двигалась к дальней переправе через Голубую, ближнюю давно разрушили. На горизонте, там, где просыпалось солнце, то и дело мелькали огни далёких взрывов. В той стороне находилась ближайшая к Мокано[2] деревня, которую решили оборонять старые хозяева — силы корпорации Потт[3]. Последние сражения, так или иначе, затронули все деревни в округе, и только Мокано оставалась не тронутой, но война доползла сюда всё равно. Сады и поля уничтожались, на их месте строились шахты и разбивались военные лагеря. Люди голодали, не хватало питьевой воды, беженцы искали здесь пристанища, — и за год, прошедший с тех пор, как с неба пришли новые хозяева, жизнь деревни сильно изменилась.

Как только последняя бронемашина скрылась за лесом, и рёв двигателей утих, из-за горизонта появилось солнце. Оно разлило свет по заброшенным полям и сожжённым садам. Скоро от его горячих лучей можно будет скрыться только в лесу. А пока прохладный утренний воздух и тихое пение птиц, доносящееся из леса, убаюкивали взбудораженных деревенских, «советовали» накрыться одеялом и провести несколько часов в царстве снов. Саед последовал этому «совету». Он плюхнулся на кровать, она привычно заскрипела. Уже успевший задремать отец проснулся, перевернулся на другой бок и проворчал:

— Вот и выспались в выходной.

* * *

Выходным был каждый десятый день, тогда староста доставал приёмник. Кто-то из нубиров[4] приносил батарейки, найденные на Жёлтых полях, все замолкали, садились на холме вокруг высокого ветвистого дегона и окрестности наполнялись музыкой.

Саед помнил каждый час проведенный так в выходные. Шестнадцатилетний мальчишка — нубир, не видевший в своей жизни ничего интереснее отцовского трактора и не слышавший, до появления в деревне приёмника, ничего более приятного, чем вечернее мурлыканье вазгов[5], испытывал особенно тёплые чувства к транслируемой хозяевами музыке. Он не знал названий ни одной из звучавших мелодий, поэтому сам давал им имена. «Птичья», «цветочная», «железная»… А тем утром из приемника лилась самая необычная и красивая мелодия, ни разу не слышимая им до этого, её он назвал «жаркой».

От нежного, вкрадчивого вступления он проснулся и понял, что впервые проспал начало прослушивания. Стоя у алтаря Ядо[6], он произносил молитву так быстро, как дети считают до ста при игре в прятки, и надеялся, что этого никто не услышит. Далее мелодия развивалась стремительно, так же Саед нёсся по деревне, надевая на ходу майку. Чтобы не пропустить ни одного звука, он не позволял себе лишний вдох. Вот позади ржавая цистерна, остается преодолеть двор старика Бода и он на финишной прямой к холму с дегоном.

Резко завернув за дом и, едва не сорвав бельевую верёвку, Саед увидел хныкающую малышку Монифу. Мать снова не разрешила ей пойти со всеми. Саед подхватил её, посадил себе на плечи и помчался к холму. Монифа чмокнула его в темечко и начала оттягивать попавшиеся под руки уши Саеда. От внезапной боли тот надул щеки, но не вскрикнул, ведь мелодия стала настолько прекрасной, что мальчишка хотел, чтобы остановилось его дико бьющееся сердце, заглушающее её звучание. Он подбежал к дереву, ссадил Монифу и отвесил ей легкий подзатыльник. Та состроила смешную рожицу и села около матери, строго осмотревшей сначала дочь, а затем нарушителя её наказа. Мальчик улыбнулся и пожал плечами. Женщина улыбнулась в ответ, — в деревне все любили Саеда.

Темп «жаркой» стал спадать, стремительность сменилась утомлённостью, затем снова появилась вкрадчивость, и затихающий перезвон завершил композицию.

Едва закончилась безумно понравившаяся Саеду мелодия, в небе появился наблюдатель хозяев. Его жужжание нельзя было ни с чем спутать, из-за него деревенские прозвали эти аппараты стальными мухами, хотя по размеру они были сравнимы со стервятниками. За ними всегда появлялся транспортёр с солдатами. Саед сперва расстроился, что солдаты прерывают прослушивание приёмника, но потом воодушевился возможностью обменять найденный несколько дней назад нур[7].

«Муха» сделала несколько кругов над деревней, зависала то над амбаром, то над цистерной с водой, крутила своими большими глазами что-то выискивая. Каждый мальчишка в Мокано мечтал управлять такой. Однажды Квадо-Ёж поймал муху старых хозяев рыболовной сетью, но его она слушаться не стала. Бедный глупый Квадо, за это он провисел на столбе под палящим солнцем три дня, больше он их не ловил.

Наблюдатель сделал последний круг и развернулся, взмыл высоко в небо и пропал из виду. А на дороге вдоль леса уже поднимал клубы пыли транспортёр.

Музыка смолкла и все — стар и млад, — бросились к площади у дома старосты, где всегда происходила раздача. Мальчишки-нубиры выбегали навстречу транспортёру, неслись рядом с машиной, глотая пыль, махали солдатам, сидящим на броне, кричали им приветствия, ведь иногда те могли угостить конфетой.

Не успела поднятая в воздух пыль догнать остановившийся транспортёр, как шумная толпа окружила его. «Возьмите этот пистолет, он почти цел!», — кричал один нубир и пытался допрыгнуть до сержанта, внимательно рассматривающего находки мальчишек. «У меня есть шлем! Шлем!», — вопил другой, стуча кулаком по своей голове, на которой был надет его нур. «Ранец, смотрите сержант, не простреленный, чистый», — протягивал свою находку вверх третий. А у Саеда были новехонькие бронированные сапоги, снятые с трупа одного из старых хозяев, и он не спешил, — знал, что разгонят.

— А теперь замолкните! — властно протянул сержант, его закрытый шлем переводил сказанное с языка хозяев на дэро[8] и усиливал голос, — ко мне будет подходить только тот, на кого я укажу.

Они взяли ранец у долговязого Гуту за канистру чистой воды и три пачки тойто[9]. Кофи-Жук обменял тяжеленную треногу на шесть банок концентрата и шприц с лекарством для матери. А потом сержант пробасил:

— Подойди, Саед.

Имя мальчика он запомнил, когда тот снял с гусеничного робота гранатомёт и притащил на обмен. Бут и Бит, — так нубиры прозвали двух одинаковых с лица солдат, — еле затащили его в транспортёр. В тот день Саед прослыл первым силачом на деревне, две недели вся его семья ела пюре из тойто, а сам он впервые попробовал конфету, полученную в довесок от сержанта. За это Монифа прозвала его Саед-Муравей и прозвище прижилось.

За сапоги он попросил только воду, его сёстры недавно собрали много грибов — семье теперь было что есть, а вот отравленная старыми хозяевами вода в Голубой ещё не скоро станет пригодна для питья.

Повезло ещё троим, их семьи не будут голодать следующие семь дней, именно тогда в следующий раз появятся солдаты. И хотя у военных в транспортёре еще оставалась еда, они не стали менять её на безделушки, принесённые ребятами с поля. Не обращая внимания на кричащих, молящих и едва не бросающихся под колеса мальчишек, сержант развернул машину, транспортёр помчался на базу. Пыль медленно оседала на чёрные потные детские лица.

Слушать приёмник вернулись не все, только уверенные в том, что завтра им будет, чем пообедать. Снова громко заиграла музыка, заглушая рыдания сорвавшейся Тинаши — матери семерых детей. Под звучание «комариной» Саед увидел, как Кофи-Жук утешил её, отдал две банки. Жук никогда не забывал про Тинашу, — четвёртый сын был его, а другие папаши избегали девушку.

К полудню тень от дегона исчезла, жара становилась нестерпимой, слушатели начали расходиться. С прижавшимся к дереву и задремавшим старостой оставался только Саед, ждал, что повторят так понравившуюся ему «жаркую». Но вскоре староста проснулся от укусов слепней, и выходное прослушивание подошло к концу.

* * *

Засветло, когда даже отец Саеда, всегда встававший раньше всех, не ушёл еще готовить место под новый сад, в хижину вошёл Мози-Слизень. Это был старый друг Саеда, вместе с которым они перетащили в деревню много нура. У Мози был нюх на ценные предметы, а Саед был сильным носильщиком. Многие нубиры завидовали их дуэту.

Он был взволнован, даже не извинившись за раннее вторжение, прервавшее молитву матери друга, Мози схватил Саеда за руку и вывел из дома. Не обращая внимания на возмущенного друга, Слизень поведал ему, что видел, как за лесом упал глайдер. Саед понял обеспокоенность Мози и простил его беспардонность, ведь дело пахло сухпайками и антибиотиками, которых всегда было много в каждой машине. Договорились выйти сразу же, как Саед соберёт всё необходимое. На это у него ушло немного времени, одежда и нужные вещи всегда были наготове, оставалось лишь одеться и проверить, не забыто ли что.

Увидев, что Саед собирается за нуром, отец наполнил его флягу и вручил сыну пакет с сушёными грибами. Только ему было позволено распоряжаться в доме водой и едой.

— Вы далеко идёте?

— Не, бать, за Голубую переберёмся, а там рукой подать, — Саед и сам не знал, сколько им придётся пройти по Жёлтым полям, но ответил так, чтобы не волновать родителей.

— Помог бы лучше отцу с садом, у нас теперь много грибов, воды пока хватит, — говорила мать, рисуя красной краской сыну на шее три волнистые линии — символ Ядо.

— Воды самое большее на неделю, и то, если никто не придёт занять, — сказал Саед, застёгивая куртку.

Мать вздохнула, и, не дождавшись пока сын уйдёт, стала будить дочерей.

Как только солнце показалось из-за горизонта, друзья вышли на поиски. С ними увязался младший брат Мози — Пич. Проку от него всегда было немного — только нытье и гневные фразы, перенятые от отца, — но в настойчивости ему не было равных.

— Верните нам землю, — деловито буровил он то и дело, — а уж я дам вам яблоки.

Мози рявкал на него, тот замолкал, но через пару минут снова выдавал что-нибудь вроде:

— Пройдет год, и что вы будете есть? Руду? Додумались! Перерыть сад!

Вот и в этот раз он подстерёг двух друзей у ангара с ржавеющими тракторами и, догнав их, зашагал рядом.

— Иди домой, малой! Кто тебя звал? — обречённо ругался Мози, понимая, что от братца теперь не отделаться.

— Больше рук — больше нура, — ответил Пич заученной фразой.

Скоро мальчишки добрались до старого леса. Едва утреннюю прохладу стали разгонять набирающие силу лучи солнца, друзья скрылись от них в тени могучих ветвистых деревьев. Одна из троп выводила прямо к мосту через Голубую, по ней и пошли нубиры. Впереди, шагах в двадцати, по обе стороны от тропинки бежали мурчащие и словно хихикающие вазги. Они останавливались, вставали на задние лапы, вытягивали свои мохнатые морды, принюхивались, мурчали, глядя на мальчишек и снова бросались бежать. До войны в Мокано не ели этих маленьких безобидных падальщиков, но с приходом новых хозяев пришёл и голод, заставивший убивать их. Вазги ещё не привыкли к тому, что на них охотятся, всё так же, как и раньше сопровождали людей идущих через лес.

— Ужин убегает, — Пич бросил в вазгов подобранный камешек.

Вспомнив о еде, Саед достал из рюкзака пакет с сушёными грибами, и пока они шли через чащу, вся компания жевала их. Набив полный рот, Пич самодовольно отметил, что никакие грибы не сравнятся со спелым годорским синапом. Хотя лучшим, что он ел за последние полгода, был жареный вазг.

Как только они вышли из леса, жара приняла их в свои объятия. Впереди был виден разрушенный мост через Голубую. Пич начал то и дело прикладываться к своей фляге. Сначала Саед предупредил его, что вода ещё может понадобиться, но когда Пич снова припал к горлышку и сделал несколько глотков, не выдержавший такой неосмотрительности Мози вырвал у брата флягу и убрал в свой рюкзак. Пополнить запасы было негде.

— Старший брат не отец, воду отбирать не имеет права! — возмутился младший. Никак он не мог уразуметь то, что воду в походе надо беречь до последнего, не случалось ему застревать в поле с неподъёмным нуром, когда бросить его нельзя, — другие нубиры подхватят, поди потом докажи, что ты его полпути тащил, оставишь семью без воды, еды и лекарств. Пича брали только тогда, когда собирались уходить недалеко от деревни. А Саед с Мози пережили уже не один проблемный поход, они знали цену воде.

Старший брат только фыркнул в ответ, а Саед указал на реку и буркнул:

— Может отсюда флягу наполнишь, когда всё выдуешь?

Кристально чистая когда-то вода реки, которую можно было пить, не опасаясь инфекций, теперь была оранжево-красной. Масленые пятна всех цветов радуги неслись по её поверхности, к берегу прибивалась течением дохлая рыба, камыши засохли, даже комары не кружили над водой. Новые хозяева говорили, что очистить её нельзя, что пройдет время, и река сама восстановится. Но прошло уже три месяца, а вода не становилась прозрачней.

Перед уходом старые хозяева не только отравили воду, но и взорвали большой бетонный мост, по которому раньше могли проходить огромные грузовые трейлеры. Центральная часть при этом обрушилась, но жители натянули между сохранившимися опорами пару тросов, чтобы нубиры могли переправиться. Саед и Мози по очереди перебрались на противоположный берег, а потом и Пич не сплоховал, и не задержал остальных, как бывало обычно.

Поднявшись на холм, рассечённый пополам проходившей через него дорогой, Саед осмотрел пролегающую за ним долину. Три недели назад здесь был бой. Колонна поттовцев попала под обстрел, и для мальчишек-нубиров было много работы. Они тащили оттуда всё, что могли унести. Последними вещами, подобранными Саедом здесь стали те самые сапоги. От выгоревших бронемашин практически ничего не осталось, было вынесено вооружение, уцелевшие припасы, аптечки, каркасы сидений, приборные панели. О существовании убитых солдат и вовсе напоминали лишь кости, обглоданные стервятниками.

— Видишь что-нибудь? — спросил Мози, дожёвывая припасённый гриб.

За дальними холмами Саед разглядел чёрный столб дыма. Далеко было топать до этого места, а палящее солнце словно удваивало расстояние. Изредка отвлекали на себя внимание дымные следы ракет в один миг вырастающие за холмами — это артиллерия давала залп. Ракеты усеивали весь горизонт следами от сгоревшего топлива и исчезали. Ни взрывов, ни самих залпов слышно не было, позиции установок были далеко. Когда они достигли середины пути, в небе появилось звено истребителей. Нубиры услышали три хлопка, и самолёты растворились вдали, перейдя звуковой барьер. Больше ничего не отвлекало идущих от испепеляющего солнца.

Мози и Пич страдали от жары, она давила со всех сторон, выжимая из тела столь дорогую воду. На Саеде же была надета куртка, перешитая старшей сестрой из гимнастёрки, снятой с погибшего солдата. Даже старый Бод не знал, из чего хозяева делали свою форму, но жара в ней была нипочем. У Мози тоже была такая, но он отдал её своему дяде всего два дня назад. Тот, как и все мужчины, расчищал место под новый сад, много времени проводил на жаре. Парень не решился потребовать куртку назад.

Под ногу Пичу попался человеческий череп, он пнул его, тот перекатился к ногам Мози. Парень отправил череп обратно, младший из братьев остановил катящийся «мяч» и со всей силы ударил по нему. Мози кинулся вдогонку, подобрал черепушку и стал изображать голос наместника поттовцев, приезжавшего в деревню забрать еду и чинить правосудие.

— Смотрите, до чего вы довели своего хозяина, — забавно басил парень, — от меня остались только кости! Вам бы только жаловаться, что мы оставляем мало еды! Прекратить! Прекратить катать мою голову! Будете висеть у меня на столбах!

Пич держался за живот от смеха. Саед, натянув улыбку, наблюдал, как дурачится его друг. Он не любил такого обращения с мёртвыми, но не стал ничего говорить, пусть развлекаются, лишь бы не ныли.

Когда друзья подошли к холмам, за которыми разбился глайдер, дым уже не поднимался в небо. Тяжело было взбираться вверх по рассыпающейся под ногами земле, но ожидание дорогих находок придавало сил мальчишкам. Когда до вершины оставалось несколько шагов, Мози ускорился и первым достиг её. Он улыбался, тяжело дыша, но улыбка быстро сползла с лица. Насторожившись из-за такой реакции друга, Саед тоже ускорил шаг.

Место падения глайдера было как на ладони. И там уже хозяйничали незнакомые никому из ребят нубиры. Саед понял, что они пришли из Ханата — соседней деревни, всё ещё контролируемой старыми хозяевами. Один пытался вскрыть ломом люк на корпусе, другой снимал шлем с тела обгоревшего пилота, третий загружал в тележку знакомые Саеду ящики. В таких обычно хранят лекарства или запчасти для машин. Ханатским достался солидный куш.

Заметив незваных гостей, самый высокий из обладателей богатого нура вышел вперёд и скрестил руки над головой. Спорить с запретом было бессмысленно, их было семеро.

Пич зло плюнул в сторону конкурентов и, в отчаянье обхватив голову, сел на раскаленную землю.

— Что будем делать, Муравей? — не менее расстроенный Мози надеялся найти какой-то выход.

— Ничего, Слизень. Пойдем домой, мы опоздали.

— Что я скажу Луре? Её сестре нужны лекарства, болеет уже вторую неделю, бабкины травы не помогают. Где теперь их взять? — причитал Пич, покачиваясь.

— Мы найдем ей лекарства. Вставай, Пич.

Обратный путь переносился ещё тяжелее, теперь никого не тешила надежда об обогащении, а жара только усиливалась. Несколько минут они шли в невыносимой тишине. Саед накинул свою куртку на Пича, которому приходилось хуже всего с непривычки, а сам надел его рубаху. Отогнав печальные мысли, Саед вспомнил одну забавную песню, которую сочинили они с Мози во время одного из таких походов.

— Эй, водила, где твой груз?! — он сделал паузу в надежде, что кто-то подхватит, но Мози лишь усмехнулся, а на лице Пича и вовсе не дернулся ни один мускул, и Саед продолжил. — Нашу рухлядь ты ведь вёз!

— Был там золотой сервиз! — глаза Пича озарились.

— Шуба где моя из лис?! — нудно подпел Мози.

— Где мой личный самолёт?! — продолжил Саед.

— А мне Лура не даёт! — заменил Пич слова песни на строчку своего сочинения и все дружно рассмеялись.

И в тот самый момент, когда отчаянье было побеждено, послышался нарастающий шум. По дороге из бетонных плит на нубиров неслась бронемашина. Она была еще далеко, в километре — полутора от них, однако быстро приближалась. Все поспешили отойти с дороги, но такая предусмотрительность оказалась напрасной, — когда с машиной их разделяло едва ли сто метров, раздался оглушительный взрыв.

Инстинктивно мальчишки стали падать, а взрывная волна довершила дело — все повалились на землю, закрыв голову руками. Рядом падали осколки бетонных плит, их догоняли камни и куски земли. Когда каменный град закончился, и сквозь поднятую взрывом пыль стало можно что-то увидеть, Саед поднял голову. Пич все ещё лежал, схватившись за ногу, — большой осколок оставил на ней гематому. Он испуганно смотрел на брата, а тот ковырял пальцем в ухе, набирая воздуха в легкие и зажимая нос, — пытался восстановить слух. Саед понял, что и сам слышит всё так, как будто окунулся в воду, но пробка исчезала.

То, что осталось от бронемашины, горело в воронке, скрывавшей останки наполовину. Из люка, открывшегося на крыше кабины, вылез военный в форме новых хозяев, спина его горела, но он, казалось, не обращал на это внимания. Оказавшись на крыше, выживший попытался встать, но ноги его подкосились, и он рухнул на капот, скатился по нему и упал на дно воронки.

Саед с Мози переглянулись и бросились к нему. В мгновение ока они оказались около горевшей машины. Следом ковылял Пич, держась за ногу.

Военный упал на спину, и ему удалось сбить пламя. Тело его защищал тяжёлый бронекостюм, голову — закрытый шлем. Сквозь изодранные брюки было видно, как кровь заливает посечённые осколками ноги. Правой рукой он шарил по устройству на поясе, своим видом напомнившее Саеду вытянутую консервную банку. Наконец палец нашёл нужную кнопку.

«Банка» зашипела, на ней засветился голубым небольшой экран, по которому заплясали непонятные символы. С каждой её стороны выдвинулось по три тонких стержня, которые согнулись и стали «ногами». Устройство превратилось в подобие пластикового паука. Такое Саед видел впервые!

«Паук» отстегнулся от ремня и начал медленно перемещаться по телу раненого. Он хватал осколок клещами, делал несколько уколов вокруг раны, скальпелем выполнял надрез и вынимал его. Затем на кровоточащий разрыв из «хоботка» выливалась прозрачная жидкость, моментально останавливающая кровотечение и застывающая на ране. Он монотонно, с легким гудением, перемещался от одной раны к другой и, не обращая внимания на стоны раненого и лёгкие подергивания его ног, продолжал свою работу.

Все стояли и завороженно смотрели за действиями доктора-паука. Даже Пич забыл о боли в ноге. Не прошло и пары минут, как медик извлек все осколки из ног солдата и, обследовав всё тело, вернулся на своё место. Экран погас. «Сколько пачек тойто дали бы за такую штуку?»

Хозяин сделал попытку встать, опираясь на руки, но то ли уколы подействовали, то ли силы покинули его, — он рухнул на спину и замер.

— Эстанико ке, — послышалось из его закрытого шлема.

В ответ Саед сделал шаг назад и пожал плечами. Солдат забыл включить переводчик. Саед пересекся взглядом с другом, в глазах Мози устроили пляску черти. Он смотрел то на шлем, то на замершего на поясе «паука», то на Саеда с Пичем, — ждал команды или хотя бы поддержки. Пич подобрал крупный осколок бетона и обходил солдата сбоку.

«Пока никто не видит, мы могли бы обобрать его ослабшего, на нём нура на недельный запас воды для всей деревни. Это грех, Ядо разгневается, но солдат всё равно умрёт. А что, если нет? Что, если кто-то узнает? Тогда конец всем. Эти двое готовы рисковать, но не я», — пронеслось в голове Саеда, и жестом он предостерег спутников от любых действий.

— Ролени вогира мэ, — бормотал солдат.

— Не понимаю тебя! — ответил Саед и снова пожал плечами в подтверждение своих слов.

Человечность Мози всё же проиграла битву жажде наживы, он решил пойти на риск. Нубир осторожно подходил к раненому, а рука тянулась за спрятанным на поясе ножом. Но визг Пича заставил его резко обернуться.

— Смотрите! — Пич показывал на холм, с которого они наблюдали за растаскиваемым глайдером.

Оттуда спускались все семеро ханатских нубиров. Впереди шёл тот самый высоченный парень, что запретил Саеду и компании приближаться к глайдеру. Положив на плечо внушительную дубину, он уверенным шагом приближался к своей новой добыче. Идущий за ним громко свистнул и начал махать рукой, прогоняя неудачливую троицу с места взрыва. Саед вышел вперёд и скрестил руки над головой, — со стороны ханатцев послышался хохот и новый свист.

Мози убрал ладонь с рукоятки ножа, не мог использовать его против своих, пусть и зарвавшихся, соседей. Пич нащупал в кармане кастет. Каждый из мальчишек уже тысячу раз пожалел, что, не желая делить возможный нур с кем-то ещё, они не позвали с собой больше нубиров. Саед снова скрестил руки над головой, на этот раз один из ханатцев поднял с земли камень и бросил в его сторону.

— Из какой вы деревни? — вдруг послышался тихий голос из-за спины.

— Мы из Мокано, — ответил Саед оглянувшись.

Солдат по-прежнему лежал на том же месте, но голова его была повернута в сторону приближающихся нубиров.

— Откуда те парни?

— Из Ханата, они ещё под стары… под, — мальчик замялся, не зная как правильно назвать бывших хозяев.

— Ханат ещё принадлежит Потту. Слушайте внимательно. Вы доставите меня в свою деревню, за это вы получите награду. Убьёте меня — погибните сами и вам недолго придётся ждать на том свете ваших родных, — раненый с трудом говорил, но шлем усиливал голос и он казался уверенным.

Саед и Мози переглянулись, Пич бросил камень и попал в одного из наступавших.

— Убирайтесь, вонючие нуччеры[10]!

Все семеро ханатских нубиров сначала ускорили шаг, а затем побежали на своих, ставших врагами соседей, с криками и угрожающими воплями. Мози ударил ногой бежавшего прямо на него парня, вооруженного толстой палкой. Удар пришелся вскользь, ботинок только ободрал руку нападавшего. Противник начал зло размахивать перед собой своим оружием.

Саед увернулся от удара нападавшего, подсел под него и провел мощный апперкот сбивший ханатца с ног. В это время шедший первым высокий главарь опустил свою дубину на Пича, который схватился с одним из соперников, прокусил тому плечо и катался с ним по земле. Пич обмяк. Мози тоже пропустил два удара, сбившие его с ног и пытался подняться с земли, вытирая кровь, обильно льющуюся из рассечённой брови. Саед наотмашь ударил ещё одного ханатца, но не успел среагировать на толчок другого. Его повалили на землю, дубина высокого уже занеслась над головой, и тут прозвучал выстрел.

Сноп молний окутал быстро чернеющую кожу, дымящаяся дубина упала на землю. Тело высокого нубира в одно мгновение стало похоже на головешку, рот успел открыться от боли, но крик так и не покинул его. Все участники драки замерли. Вокруг распространилась смесь запахов озона и палёного. Пич, очнувшийся, но ещё не понимавший что произошло, издал долгий стон, после которого спалённое тело рухнуло и только подёргивающиеся конечности выдавали в нём угасающую жизнь.

Один ханатец стал пятиться назад, бросил палку. На его лице застыл ужас, взгляд его прилип к сгоревшему товарищу. Двое развернулись и побежали обратно к холму, ещё двое рванули в другую сторону, от страха не понимая куда бегут. А шестой, покусанный Пичем, схватил нож, выпавший в ходе драки у Мози, и приставил к горлу Саеда.

— Я прирежу его! Что вы сделали с Тембо?! Вы убили Тембо! Из-за нура убили Тембо! — вопил он, слёзы наполнили его глаза.

Он причитал что-то про себя, рассматривая тлеющего приятеля. Рука, в которой был нож, расслабилась, опустилась. И тогда удар дубиной сзади заставил его замолчать. Ханатец выпустил Саеда, согнулся пополам и упал на колени, обхватив руками разбитый затылок. Мози снова занёс дубину, но жалкий вид соперника разубедил его наносить удар.

— Эй, ты, счастливчик, — обратился солдат к Саеду, держа ханатца на мушке, — возьми нож и перережь ему горло.

Парень, ещё не отошедший от случившегося, не сразу понял, что хочет от него хозяин. Он посмотрел сначала на нож, затем на ноющего от боли сокрушенного соперника, и испуганно ответил:

— Я не стану.

— Он хотел убить тебя, ты — мужчина, мужчина должен убивать своих врагов.

— Он не враг мне, я не стану! — закричал Саед, а потом повернулся к пытающемуся встать на ноги ханатцу: «Уходи! Беги!»

Тот с трудом поднялся, одарил всех гневным взглядом и успел сделать три шага, прежде чем повторил судьбу Тембо. Солдат убрал оружие в кобуру.

Ошеломленный Саед перевёл взгляд с дымящегося тела на поднимающегося на ноги военного.

— Зачем? — прошептал он.

— Сканер показал, что у этого плаксивого погорельца во рту есть золото, и Ядо подсказывает мне, что это зуб. На вашем месте я бы не упустил возможность стать чуточку богаче, — не собираясь отвечать Саеду, солдат усмехнулся и выпрямился. Ростом он оказался выше каждого из мальчишек самое меньшее на полторы головы, едва ли не вдвое шире в плечах.

Во взгляде Саеда перемешались страх и гнев. Он уже жалел, что не поддержал Мози, и они не погубили это чудовище, когда была возможность. Его друг склонился над приходящим в себя братом, дал сделать ему глоток воды из фляги.

Солдат попытался идти, но с трудом устоял на ногах.

— Рабы, — обратился он к нубирам, — надеюсь, больше никто из вас не посмеет ослушаться меня как этот везучий добряк. Нормально идти я смогу не скоро, но я могу нормально стрелять и бить.

Он продемонстрировал всем огромный кулак в армированной перчатке и продолжил:

— Сейчас я дам таблетку этому малышу, она приведёт его в чувства. Он отправится в Мокано и приведёт оттуда несколько рабов покрепче вас. А мы с вами не будем сидеть на месте. Те ханатские парни явно не в настроении, после того как изжарились двое их дружков. Они могут задумать недоброе. Так что крепитесь, — пока не придёт помощь из деревни, нести меня будете вы.

До сих пор ни один солдат не называл деревенских рабами. В голосе этого чувствовалась надменность и уверенность, да и говорил он слишком много для обычного солдата. Саед вспомнил жреца старых хозяев. Он прилетал раз в полгода, чтобы раздать грамотным религиозные книги и собрать приношения. Тот тоже любил болтать, его власть была от Ядо, но даже он не позволял себе произносить слово раб.

Пич проглотил таблетку, полученную от солдата и, спустя несколько минут, его стало не узнать. Он принялся быстро ходить вокруг компании и эмоционально размахивать руками. Рот его то открывался, то закрывался, вытаращенные глаза обалдело глядели на друзей. Военный засмеялся и приказал мальчику бежать до деревни, не останавливаясь. Пич рванул так, что казалось догнать его можно только на глайдере.

— Что ты дал брату?

— Тебе это не понравится, не теряйте времени, вперёд.

Он навалился на плечи несчастных мальчишек, и они с трудом удержали его.

— Сними хотя бы бронекостюм, шлем и сапоги, они очень тяжелые, — взмолился Саед, пройдя сотню шагов.

— Если я сниму их, вам придется тащить мой труп, а мне очень не хотелось бы этого.

— Костюм лечит тебя? — с опаской спросил Мози.

— Он не даёт мне умереть. После такого взрыва вы превратились бы в кашу, именно это стало с моими спутниками, им было жарко в броне…

Только сейчас Саед понял, что в бронемашине были еще солдаты, и у них были такие же костюмы. Им приходилось оставлять огню целое состояние, а то, что не сгорит, растащат ханатцы.

* * *

Сначала военный пытался помогать нубирам и перебирал непослушными ногами. Но вскоре он стал слабеть, и на подходе к реке его ноги уже бессильно волочились по земле. Злобно-ироничные фразы, которыми он «поддерживал» мальчишек на протяжении нескольких часов пути, сменились сначала тишиной, а потом стонами.

Несмотря на смертельную усталость и страх перед раненым, слабеющим, но надежно запугавшим их хозяином, Саеда и Мози мучило дикое любопытство. Время от времени они спрашивали солдата о его форме, оружие, разных приборах и устройствах, дающих о себе знать в дороге.

Оказалось, что за ним давно бы прилетел глайдер, если радиостанция встроенная в шлем не была бы выведена из строя взрывом. Ему очень повезло, что осталась цела система жизнеобеспечения бронекостюма, а также медицинский робот, остановивший кровотечение и сделавший уколы, побочным явлением которых была повышенная агрессивность. Солдат даже признал, что жалеет об убийстве тех двоих нубиров: «Первую ошибку я сделал, когда пристрелил их, вторую, когда не прикончил остальных. Это ещё разнообразит наше путешествие».

Сделав несколько привалов они преодолели Жёлтые поля, и вышли к Голубой. Жара давно достигла своего пика и теперь начала спадать, но ни Саед ни Мози не чувствовали этого. Они настолько вымотались, что мало чего понимали, но упорно продолжали тащить солдата в деревню.

Никто из друзей не задумывался о предстоящей переправе. Но, когда вонь от разлагающейся около берега рыбы достигла их, и стал слышен плеск красно-оранжевых вод, они поняли, что усталость не самая большая их проблема.

— Нам придётся подождать помощи здесь, — вынес вердикт Саед, после короткого разговора с Мози о возможности переноса солдата на другой берег.

— Переправляйтесь сами и ждите меня, мне нужно будет несколько минут, — послышался тихий голос. Даже усилители уже не делали его уверенным и громким.

— Но…

— Не сметь обсуждать приказы, раб, — чуть громче выдавил солдат, вытащил из бокового кармана брюк наполненный голубоватой жидкостью шприц и сделал укол в бедро.

На полпути Саед оглянулся, но солдат не предпринимал никаких действий, он неподвижно лежал на спине и наблюдал за нубирами. Они успешно переправились и стали ждать.

— Если мы бросим его на том берегу и приведём помощь, хозяева не накажут нас? — спросил Мози, когда по прошествии нескольких минут ситуация не изменилась.

— Он сказал нам ждать. Как думаешь, Пич добрался до деревни? Что-то долго никто не идёт на помощь.

Мози не успел ответить, — солдат пошевелился. Сначала он перевернулся на бок, затем, прилагая неимоверные усилия, смог стать на колени и, наконец, поднялся на ноги. Он сделал упор на правую ногу, левую согнул в колене и с громким рёвом взмыл в воздух. На его спине изрыгали пламя два сопла реактивного двигателя. Секунду спустя рёв прекратился, и пламя исчезло, в это время солдат уже летел над серединой реки на высоте десяти метров, как успел оценить Саед. Он стремительно снижался и непременно должен был врезаться в мальчишек, если бы те не успели отпрыгнуть в сторону. Посадка была не мягкой. Он приземлился на левый бок, и его протащило по земле ещё несколько метров.

Когда нубиры осторожно подошли к солдату, он истерично захохотал. Ни кашель, ни боль, ни разогретый бронекостюм не могли остановить его смеха.

— Старина Хави не простил бы мне такой посадки! А у вас хорошая реакция, рабы! Теперь как можно скорее тащите меня к лесу, сейчас я сделал то, что мой сгоревший приятель называл газами бегемота. И радары Потта их учуяли!

Саед и Мози снова подхватили солдата и, не обращая внимания на ещё не успевший остыть бронекостюм, быстро потащили его по дороге к лесу. Новая порция препарата давала о себе знать, — солдат воспрянул духом, снова мог двигаться и поток сарказма полился из него с новой силой.

— Знали бы вы кого несёте сейчас, несчастные. И это я — Карах Иль Сатен, вольнорожденный, командир третьей бригады корпоративных сил должен прыгать через реки, мотаться по полям и лесам в компании двух вонючих рабов! А всё из-за тебя болван Хави! Возьми мы глайдер и ты остался бы жив и твоего славного ординарца не размазало бы по стенкам. О, проклятье! Отрежьте мне эти ноги, я закажу другие на Фенатре. Я лично буду пытать того, кто заложил эту мину, слышишь добрячок? Я вырву ему ногти, вспорю живот и запущу туда вазга!

Поток проклятий и угроз не прекращался ни на секунду, пока они не добрались до леса. Углубившись в него на сотню шагов, сделали остановку. Карах Иль Сатен приказал уложить его у дерева и следить за переправой.

Он проглотил какие-то таблетки и, сделав несколько глотков из фляги, протянул её Саеду. Тот нерешительно попробовал содержимое. Жидкость была кисловатой на вкус и холодной. Прохлада пробежала по всему телу, мгновенно сняв напряжение в мышцах. Саед задрал голову, чтобы окликнуть сидевшего на дереве и наблюдавшего за разрушенным мостом Мози. Ему не терпелось поделиться чудесным напитком с другом, но Карах произнес:

— Тихо, скоро ты его сменишь и тогда он тоже попробует, — он сделал еще один глоток, — вредная дрянь, но хорошо успокаивает и освежает.

Солнце садилось, сквозь деревья был виден алый диск сделавший реку ещё более оранжевой. На горизонт вылилась красная краска, марево пыталось смешать её с силуэтами деревьев.

— Что такое Фенатра? — после долгого молчания спросил Саед.

— Планета, как и ваша принадлежащая корпорации Денер, нашей корпорации. Там есть город Калбат. Если тебе оторвёт ногу или руку, откажет печень или сердечко начнет пошаливать — прилетай, и тебе всё заменят. Правда для этого тебе придется заложить пару таких деревень как твоя.

— Даже Ядо на такое не способен! — воскликнул мальчишка, слушавший военного с открытым ртом.

— Ядо? Да, слабоватый божок. Рассказать про него? Держи свою челюсть. Ядо не бог, — после этих слов Саед нахмурился и начал сомневаться в правдивости речей Караха, — это планета, с которой привезли сюда ваших предков.

— Смиренный Ядо, не слушай этого, — испуганно пролепетал Саед.

— Тысячу лет назад Федерация колонизировала планету за планетой, им не хватало рабочих рук, и именно тогда было разрешено клонирование. На нескольких планетах начали производство клонов. Ядо — одна из них. Чтобы вы были послушными и работали на своих хозяев, не задумываясь, ваши головы забили богами и проповедями. Тот, кто все это писал, не стал долго выдумывать имена, твои предки были с Ядо, такое имя и было назначено вашему божку. Придя домой выкинь алтарь, а дары в следующий раз отдай своему псу или съешь сам, тебя не ударит молния, или что там должно случиться в таком случае?

— Будет голод! Ничего не уродится, если Ядо не примет даров!

— Ха-ха-ха, ничего не уродится, если вы ничего не посадите или если не будет дождей! Когда Федерация распалась, образовались корпорации. И теперь ваши хозяева порой меняются, но всем выгодно, чтобы вы слепо следовали пути Ядо. Смиренность, трудолюбие… Это хорошие качества, раб.

— Я не верю тебе, хозяин. Ты, верно, бредишь из-за раны или смеёшься надо мной. Смиренность и трудолюбие основа жизни, мы не устраиваем войн, мы были счастливы. Почему вы уничтожаете наших старых хозяев? При них был порядок, мы давали им яблоки и зерно, в Ханате занимались овощами. Мы не голодали, у нас была вода. А вы перекопали наши сады, вместо полей стоят ваши базы. А мы вынуждены собирать нур, чтобы не умереть с голоду.

— Вы не убиваете, потому что не должны. Убивают солдаты, их создают на тех же планетах, только боги у них позлее. Ваши бывшие хозяева — олигархи Потта, занимаются в основном металлургией. Огромные барыши от продажи металлов дали им влияние. Имея влияние, умей его защитить. Теперь их месторождения будут нашими. Ваш проклятый Норат богат железом, марганцем, здесь, куда не плюнь — везде какая-то руда. Пока идёт война, разбираться с вами некогда, самые юркие из вольных уже стали разрабатывать месторождения, естественно они не обратили внимания на ваши сады и поля. Но не волнуйся, добрячок, им тоже захочется есть, и вы снова пригодитесь.

«Верить ли ему? Лекарства сделали его безумным, но разве бред может быть таким складным? Или он хочет проверить мою верность Ядо? Ядо не может быть чьей-то выдумкой, ведь жрецы могли творить чудеса, исцелять смертельно больных, а сколько людей рассказывало о явлениях бога. Все мои грехи замолены, а того, что нельзя простить я никогда не совершал. Ядо, прости хозяина за слова его».

Когда Иль Сатен закончил, Саеда хватило ещё на один вопрос.

— Кто же ты такой?

— Я вольнорожденный — это значит, что в моем роду никогда не было клонов. Мне доступны знания четырех институтов, межзвездные перелёты, я назначен командиром бригады. Чтобы тебе было легче — я Ядо во плоти и новый хозяин Нората. Неплохой улов для нубира, да? В той машине погиб мой соратник — Хави и еще один офицер, но он был матихо — его мать была клоном. Смерть вольнорожденного огромная утрата в наше время, но тебе этого не понять, раб.

— Разве не любая смерть огромная утрата?

В ответ на это Иль Сатен лишь усмехнулся.

Голова Саеда раскалывалась от услышанного, не желая принимать новые знания. Он долго всё переваривал, пытался связать концы с концами, но его знаний не хватало, чтобы увидеть полную картину, частички которой обрисовал ему Карах. Вера Саеда была крепка, но покрылась мелкими трещинками после такого удара, он пытался уйти от мыслей о словах Караха, но постоянно возвращался к ним. Ведь всё, во что верил и чем жил Саед, в течении нескольких минут было высмеяно и опровергнуто хозяином.

Мальчик уставился на светлячка, забравшегося на лист папоротника, густо росшего вокруг. Его светло-зеленый огонёк представился ему одинокой звездой, она приближалась, становилась всё ярче, вокруг неё неспешно двигались планеты, серые и безжизненные, как камни…

— Не засыпай, — бог во плоти сильно толкнул Саеда в плечо. — Держи, знаешь что это?

Он протянул мальчику миниатюрный плеер и наушники. Саед слышал про такие штуки, покрутив их в руках, он вставил их в уши и нажал кнопку на плеере. Мелодию он узнал сразу, именно она звучала утром, её повтора Саед так и не дождался, после того как уехали солдаты. И вот теперь она снова разгоняла его сон.

— Мне очень нравится эта музыка, — расплывшись в довольной улыбке, сказал Саед, когда композиция закончилась.

— Моя любимая, — новым голосом сказал Карах, забирая плеер. Сейчас в нём не было ни властности, ни грубости, — Кершер назвал её «Поражение свободы», как по мне, так название не дотягивает до красоты мелодии.

— Я назвал её жаркой, — гордо сказал мальчик.

Иль Сатен усмехнулся, а потом вдруг поднялся на ноги. Он прислонил указательный палец к шлему в том месте, где был его рот и замер. Потом открыл свой ранец и одновременно с этим начал раздавать указания:

— Дозорный, быстро вниз, слепень! Добрячок, свернись клубком около дерева! — это снова был прежний Карах.

Тут и до Саеда донеслось знакомое жужжание. Наблюдатель был рядом. Цепляясь за ветки и разрывая майку, под дерево рухнул Мози. Хозяин указал ему лечь рядом с Саедом. Затем достал из ранца аккуратно сложенную много раз ткань, напоминающую прозрачный полиэтилен, одним движением он превратил сложенный кусок в большое полотно и накрыл им нубиров. Сам тоже залез под большой прозрачный тент и замер. На глазах у испуганных и ничего не понимающих мальчишек их одеяло приняло цвет земляного покрова, на нём стали видны мелкие камни и выбивающиеся из земли стебельки травы.

Жужжание усиливалось. Стальная муха была где-то над деревьями. Звук то слабел, то снова становился громче, будто те, кто управлял ей, знали, где нужно искать вольнорожденного. Внезапно сквозь жужжание послышалось: «Моооозииии!.. Саееееед!». Саед осторожно приподнял край маскировочного тента, но сквозь небольшую щель ничего нельзя было разглядеть.

Их искали, но голоса утихали, группа проходила далеко от них. В любом случае переправа рядом и деревенские должны прийти к ней, — подумал Саед, обрадовавшись. Мози не выдержал и дёрнулся было, попытался выползти из под тента, но Карах разгадал его намерения, схватил за плечо, сильно прижал к земле и закрыл его рот ладонью.

Муха стала спускаться ниже. Когда стали различимы звуки движения объективов её камер, Саед с ужасом понял причину её приближения, — из-под тента торчала ступня Мози. Тут же на неё упал луч синего света, страх пересилил осторожность и сработал инстинкт — Мози убрал ногу под тент. Последовала череда механических звуков, и жужжание стало утихать.

— Иллоней чено го! — зло выдавил Карах, скинул с себя тент и, перекатившись по земле, достал своё оружие. Муха зависла в нескольких метрах от земли. Она развернулась на месте, направив свою «голову» к месту движения. На ней включился синий прожектор, осветивший целившегося в неё Иль Сатена, а затем ослепительный разряд энергии разметал темноту вокруг. Наблюдатель, объятый огнем, дымом и переливающийся молниями рухнул на землю, хозяин убрал оружие.

— Тупой раб! Ты нас всех выдал! — заорал Карах и ударил своим бронированным сапогом по сбитому наблюдателю, стальная муха отлетела на несколько метров, оставляя за собой огненный след.

— Прости хозяин, прости меня, — лепетал Мози, прижавшись к дереву.

— Подставляйте ваши плечи, нужно уходить!

— Деревенские где-то рядом, они могут помочь, — возразил Саед.

— Сворачивай тент, добрячок, и помогай, если не хочешь погубить и себя и ваших скорых на помощь друзей. Если бы я командовал поисковой группой поттовцев, мы бы уже висели вверх ногами над выгребной ямой, и выдавали самые потаённые секреты. У вас есть секреты, рабы? Ааа, наттико эно васта! Эти ноги явно придётся менять.

Нубиры снова помогали идти Караху, тот ругался на своем языке, проклинал эту планету, всех местных богов, поттовцев и помогающих ему рабов, но боль только усиливалась. Недалеко успели они отойти, когда Карах повис всей своей массой на мальчишках. Мози не смог удержать такую тяжесть, и военный рухнул на землю.

— Привал, хозяин?

Иль Сатен не отвечал.

— Слизень, посмотри, он дышит?

— Да, живой. Может снять его шлем?

— Нет, без него он может умереть. Я останусь тут, а ты беги в деревню или найди тех, кто нас искал.

Мози огляделся, запоминая это место. «Я скоро вернусь» — сказал он и скрылся за деревьями. Саед развернул тент и накрыл Караха, тент скрыл хозяина и отражал траву и землю. Не прошло и минуты, как послышался нарастающий гул в небе. Понимая, что ничего хорошего шум не сулит, мальчишка и сам забрался под тент.

Над верхушками деревьев летел глайдер. Сначала с той стороны, куда убежал Мози послышался хруст ломаемых веток, потом показался и он сам. Он бежал обратно, глайдер парил точно над ним. Когда до места, где укрылись Саед и Карах, оставалось не больше двадцати шагов, луч мощного прожектора осветил нубира, и над лесом прогрохотало: «Остановись». Мози встал как вкопанный, посмотрел сначала на глайдер, закрываясь рукой от света, потом уставился себе под ноги.

В днище глайдера открылся люк, вниз сбросили трос, по которому начали спускаться солдаты. Мози выпрыгнул из луча и побежал в чащу.

— Вонючие нуччеры! Грязные тупые нуччеры! — кричал он и бежал, не обращая внимания ни на ветки, ни на ямы.

Саед отыскал под тентом кобуру Караха и попытался вынуть из неё оружие, но оно не поддавалось. Рукоятка словно приросла к кобуре. От отчаянья он ударил Караха в бок и снова чуть приподнял тент. Четыре солдата побежали следом за Мози, глайдер тоже летел за ним, не выпуская мальчика из луча света. Скоро свет потерялся среди деревьев, гул двигателей и крики Мози затихли.

— Будь ты проклят, будь проклят, проклинаю тебя, ненавижу тебя. Почему ты не сгорел? Почему ты остался жив? Почему ты без сознания, когда нужно твоё оружие и твоя помощь? — шептал Саед. Он уткнулся лбом в землю и рвал траву от злости, всё новые и новые пучки сорванных стеблей отбрасывались в сторону.

Когда ему удалось успокоиться и сердце перестало бешено биться, он услышал ровное дыхание Караха Иль Сатена. Саед поднялся, отбросил тент в сторону и навис над хозяином. Руки мальчика тянулись к горлу вольнорожденного, ладони осторожно легли на него, немного сжались, почувствовался пульс. Сердце билось редко. Оставалось сделать последнее усилие и избавиться от поработителя, но что это изменит? Саед осознал вдруг насколько он мелок по сравнению с человеком, чья жизнь была сейчас в его руках. Он понял как ничтожны его поступки, как мало он знает о мире, как одним только словом хозяин может изменить течение жизни тысяч таких как Саед. И он не смог. Он возненавидел себя, но никакая ненависть не могла пересилить в нем страх перед смертью хозяина. И тогда Саед впервые осознал себя рабом и принял это.

* * *

Полчаса, час ли прошёл с того момента как Мози увёл за собой солдат, Саед не знал. Он лежал на спине и смотрел на звёзды. Он уничтожал себя мыслями, сжигал виной за потерю друга, зарывался в ненависти к самому себе, но при этом не переставал надеяться на то, что утром вернётся в деревню и встретит там живыми и здоровыми Мози и Пича. Саед молил об этом Ядо, но вера его ослабла, — он просто повторял заученную молитву, закрываясь ей от суровой правды, уже не веря в то, что бог сможет помочь.

На поясе Караха засветился экран медицинского робота, из корпуса выдвинулась трубка с иглой на конце. Словно щупальце морского паразита трубка забралась под гимнастёрку Иль Сатена и впилась в его тело, по ней побежала жидкость. Выполнив свою миссию, «щупальце» убралось на место, экран погас.

Сначала хозяин начал чаще дышать, затем дыхание превратилось в храп, всё его тело вздрогнуло, и он поднял голову.

— Эй, добряк, — послышался хриплый голос, Карах прокашлялся и продолжил, — я вижу удивительные вещи. Видеозапись показывает мне, что тот раб, которого я считал болваном, похоже, спас нас. А тот, кого я считал добрячком, чуть меня не удушил. Ха-ха-ха, и что же остановило тебя? Надо было заканчивать начатое, теперь тебе снова придётся меня тащить.

Саед ничего не ответил. Он смотрел на своего хозяина как на возродившегося бога, его ненависть к нему вдруг улетучилась, нубир был даже рад тому что Иль Сатен очнулся. Мальчик помог Караху подняться.

— Действия того, что в меня вкачали, хватит ненадолго. Нужно торопиться, пока я снова не превратился в овощ.

Они начали движение к деревне. Саеду больше не хотелось спать, и он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы добраться до дома, даже волоча Караха по земле.

«Саеееед» — послышалось в чаще.

— Это Мози, — обрёл дар речи Саед.

— Саеееед, помоги!

— С какой стороны он слышен? Помоги, хозяин. Твой шлем, он должен показать откуда.

— Помолчи.

— Саееееед… Саеееед, помоги!

— Я прошу тебя, он зовет на помощь, он же спас нас.

— Это не он, добряк. Это запись, они приманивают нас на его голос.

— Саееееед… Саеееед, помоги! — каждый новый клич о помощи убеждал Саеда в правоте слов Иль Сатена. Не менялись ни содержание, ни интонация, ни продолжительность криков. Саед вообразил себе, что старым хозяевам пришлось сделать с Мози, чтобы записать эти слова. По щеке скатилась первая слеза, глаза стали заполняться ими, всхлипы начали сбивать дыхание, потом душить. Но он не позволял себе остановиться, он поддерживал хозяина, а тот старался как можно быстрее передвигать непослушные ноги.

— Нам бы не попасться им до утра, — прошептал Карах, — эта территория под нашим контролем, долго этой группе не дадут гулять по лесу. И горючка у глайдера скоро закончится. Не думаю, что они рискнули послать несколько групп. И не хлюпай, Саед, с тобой вольнорожденный, хоть и хромой.

— Нет, хозяин, это не ты со мной, это Саед с тобой. В деревне меня зовут Саед-Муравей, я донесу тебя, теперь уж осталось немного.

Вскоре старые хозяева прекратили крутить запись голоса Мози. Тишина наполнила лес, и ни Саеду ни Караху не хотелось нарушать её. Они вышли к большой поляне, пересекать которую было небезопасно, нужно было обходить. Карах приказал опустить его на землю.

— Сколько ещё до твоей деревни?

— Полчаса, может быть час, хозяин.

— Дальше не пойдем, иначе ты останешься без хозяина и без головы заодно, — Иль Сатен указал на противоположный край поляны, — там стоит их глайдер, в десяти метрах от него караульный, видишь? Даже не выключает силовое поле, не боится быть замеченным.

Приглядевшись, Саед действительно заметил слабое мерцание за деревом, но глайдера различить не мог. Когда нубир стал накрывать хозяина и себя маскировочным тентом, лес вдруг наполнился голосами. К тому месту, где находился караульный, бежали ещё несколько солдат. Они кричали что-то, но мальчик не понимал языка хозяев. Заработали двигатели глайдера, и теперь его нельзя было не заметить.

— Го чено, суетятся. Сейчас начнётся веселье, добрячок, не пропусти, — прошептал Карах.

Караульный и прибежавшие солдаты забрались в глайдер, при свете, излучаемом двигателями, отлично были видны их силуэты. Машина начала взлетать, через поляну бежали ещё двое, но, похоже, их решили не ждать. Рёв двигателей взлетающего глайдера заглушал проклятья адресованные пилоту.

В небе появились сразу три приближающихся огня. От одного из них один за другим отделились два огонька поменьше и понеслись к всё ещё взлетающему глайдеру поттовцев. Двигатели машины перевелись в маршевое положение и в этот момент ракеты взорвались около неё. Две вспышки осветили, казалось, весь лес, звук взрывов донёсся до наблюдателей спустя мгновение, а затем грянул ещё один взрыв, во много раз превосходящий первые. Глайдер разорвало на куски, горящие обломки разметало по небу. Теряя скорость и продолжая пылать, они падали среди деревьев.

Два из трёх огней в небе развернулись, стали удаляться, третий же всё приближался. Двое солдат, оставшихся на земле, бежали по поляне, стремясь укрыться в лесу.

Карах Иль Сатен достал пистолет, прицелился и сжёг сперва бегущего сзади. Второй быстро обернулся на вспышку, на мгновение застыл, начал пригибаться и второй разряд попал ему в голову.

Над поляной висел глайдер денеровцев, свет прожекторов освещал то трупы солдат, то крупные горящие обломки вражеской машины. Саед помог подняться вольнорожденному. Тот сам сделал два шага и, обернувшись, приказал своему рабу дождаться, пока всё утихнет, а потом возвращаться в деревню.

Карах вышел на поляну, тут же его поймал прожектор. В громкоговорителях зазвучал язык хозяев, после нескольких произнесенных фраз, Иль Сатен бросил своё оружие на землю и снял шлем…

Саед впервые увидел лицо хозяина. Смуглое, морщинистое, старое, с по орлиному загнутым носом. Мальчишке он годился в деды. «Сколько тебе, хозяин? Шестьдесят, может быть и больше?» В Мокано мало кто доживал до такого возраста, сравнивать было почти не с кем.

Вольнорожденный поднял голову, зажмурился, простоял так несколько секунд и закрылся рукой от света. Глайдер стал снижаться, удерживая командующего в луче прожектора. Машина тяжело опустилась на землю, открылся люк грузового отсека. К Иль Сатену бежали солдаты, двое несли носилки. Вслед за ними быстрым шагом вышел еще один человек, Саед назначил его офицером. Он подошёл к вольнорожденному, отдал честь, и только после этого окружившие Караха солдаты стали укладывать его на носилки. Одели на него кислородную маску, сделали укол, сняли бронекостюм, опутали его руки какими-то трубками и быстро унесли в глайдер. Один из солдат забрал оружие командующего и двух врагов сожженных им, забежал следом за всеми и люк закрылся. Машина начала взлетать.

Саед ликовал, наблюдая спасение хозяина, но огни двигателей скоро скрылись за деревьями, и тишина окутала его. Всё прекратилось в один момент, но тяжесть с души не хотела уходить, его друзей не было рядом, и судьба их оставалась неизвестна.

Он вылез из-под тента, свернул его и убрал в рюкзак, — за такую вещь можно выручить немало воды. Саед ощутил жажду, но фляга давно опустела, стоило проверить тела убитых. Нубир нашёл воду у одного, первый глоток обжёг рот, — фляга разогрелась вместе с солдатом. Он отложил её в сторону, у него было чем заняться, ожидая пока вода остынет, — на трупах оставалось ещё много уцелевшего нура.

* * *

— Саед, эй, слышишь меня?

— Муравей, открой рот, он даст тебе воды.

— Саед, очнись! — сознание возвращалось к нему, не в силах открыть глаза Саед пытался узнать говоривших по голосам.

Высохшие губы ощутили влагу и сами потянулись к горлышку бутылки, вода наполнила рот, глоток дался нелегко. Всё же удалось открыть глаза, перед Саедом стоял отец, позади него мать и сёстры, а сам он висел на столбе перед домом старосты. Прошедшие за последние два дня события пронеслись у него перед глазами.

Карах Иль Сатен прибыл в Мокано на следующий же день после своего спасения. Он выглядел так, словно не его тащили умирающего по жаре, только легкое прихрамывание выдавало полученные ранения. В сопровождении многочисленной охраны и жреца хозяин осматривал свои новые владения. Его заинтересовала судьба Пича, мальчишка пережил ночью страшные мучения, никакие таблетки не смогли сбить жар. По словам тех, кто ходил искать нубиров, Пич едва смог объяснить, кто и зачем прислал его в деревню. Он бредил, и старуха-травница предрекала его скорый отход к праотцам. Два укола и несколько глотков из бутыли Иль Сатена и Пич пришёл в себя, через час он встал на ноги. После этого хозяин захотел увидеть Саеда.

Его, непрерывно рассказывавшего о произошедшем всё новым и новым гостям, выдернули из хижины солдаты, повели к дому старосты. Там деревенские устанавливали столб. Мальчишка никак не мог понять, для чего его связывают, и с надеждой смотрел на вольнорожденного, лицо которого не отражало никаких эмоций. Когда все узлы были затянуты, и Саед был подвешен, хозяин вышел в центр площади. Жестом он угомонил галдящую толпу.

— Жители Мокано, меня зовут Карах Иль Сатен, я командующий силами корпорации Денер на этой планете, ваш новый хозяин! Слово моё — закон, дело моё — порядок! Забудьте о том, кто управлял здесь до меня, Ядо лишает его власти, так поведал мне жрец-провидец! Запомните одно — соблюдение закона неизбежно, Ядо видит всё, он не простит грешника, пока вина его не будет искуплена! Этот раб, — Карах указал на Саеда, — спас мою жизнь вчера и за это ему воздастся! Но сначала он ослушался меня, не исполнил волю своего хозяина, а ведь сам Ядо наделил меня властью! Не станешь же ты отрицать моих слов, Саед? Разве не оставил ты в живых того ханатца вопреки моему приказу?

Муравей молчал, смысл сказанного Иль Сатеном не сразу дошёл до него.

— Твоё мужество и честность тоже будут вознаграждены, — продолжал Карах, — а сейчас прими своё наказание, самое мягкое из тех, что положены за отрицание воли хозяина!

Люди разошлись, только семья Саеда оставалась с ним, да малышка Монифа то и дело выглядывала из окна своей хижины.

Карах подошёл к столбу и обратился к Саеду.

— Люди должны бояться, добряк. Ты спас меня, но ты нарушил закон при свидетелях. И помни, что я прощаю тебе куда большее преступление. Надеюсь, ты ещё не проговорился о том, что хотел придушить своего хозяина?

Саед снова ощутил пульс Иль Сатена, сначала его обуял страх, потом стыд, ненависть к себе самому. Теперь он корил себя за то, что смог поднять руку на хозяина. Карах развернулся и собирался уходить и тут Муравей выдавил из себя:

— С… спасибо, хозяин.

Вольнорожденный улыбнулся, и ничего не ответив, удалился.

И вот, после проведенного под палящим солнцем дня, отец с матерью пытались привести Саеда в чувства. Его отвязали и отнесли домой поздним вечером, а утром всей семье приказано было явиться на площадь.

Несколько глотков из принесенной солдатом бутылки вернули Муравью силы. Это была та же жидкость, что впервые он попробовал в лесу из фляги Иль Сатена. Кислая и холодная.

— Вредная дрянь, но хорошо успокаивает и освежает, — повторил он всплывшие в памяти слова хозяина.

— Саед, — подошедшая к кровати мать взяла сына за руку, — новый хозяин с солдатами ночью улетали куда-то, они нашли Мози…

— Что с ним? Где он? — Саед резко поднялся, но тут же закружилась голова, и ему пришлось снова лечь.

— Хозяин забрал тело Мози, — она потупила взор, — они пытались его вернуть, но ничего не помогло…

Саед сжал руку матери, потом выпустил её, отвернулся к стенке и, дождавшись пока она отойдет от кровати, перестал сдерживать слёзы. Отец дал ему выплакаться, налил воды и помог подняться. Нужно было идти.

Душевная боль и слабость в теле затмили всё, он стоял, пытаясь не шататься и не слышал что говорит Карах Иль Сатен, а тот держал обещание — награда была велика. Отец благодарил хозяина вместо сына, мать и сёстры принимали дары. Солдаты несли к их ногам всё новые и новые коробки. Несколько огромных пакетов с лекарствами, бесчисленные упаковки тойто, а самым ценным и важным подарком стал фильтр для очистки воды.

— Саед, послушай, хозяин обращается к тебе, — прорезал пелену голос старшей сестры, дергавшей брата за рукав. Мальчик сфокусировал взгляд на Иль Сатене и попытался отогнать мысли о погибшем друге.

— Ну что же, Муравей, грех твой искуплен, прими мою благодарность за спасение. И помни, всё это принадлежит только тебе. Не твоему отцу или матери, не твоим сёстрам, всё это только твоё. Теперь тебе не страшны ни болезни, ни голод, и ты волен избавить от болезни любого, ты свободен от походов за нуром, ты можешь очищать воду и давать её людям. У тебя теперь есть влияние, сумей его удержать, добейся уважения. Мокано будет развиваться, а тебя ждёт большое будущее. Жители твоей деревни будут полезны, скоро вы наладите хозяйство, и тогда придут мои солдаты, чтобы забрать часть пищи. Я даю тебе власть, не захлебнись ей, добрячок.

Карах подошёл к Саеду и вложил ему в ладонь небольшой плеер с наушниками.

— А это на память, Саед.

* * *

Дары Иль Сатена не закончились на этом… Прошёл месяц, и утром в небе снова появились глайдеры. Один из них приземлился рядом с деревней. Хозяин опять хотел видеть своего спасителя.

Он стоял у открытого грузового отсека глайдера, когда Саед явился по его приказу. Карах выглядел утомленным, заметно осунулся после их последней встречи, был не брит, только взгляд оставался все таким же ехидным и целеустремленным. Он похлопал Саеда по плечу.

— Удивлен, что ты пришел сам, почему тебя не привезла рикша?

— Что такое рикша, хозяин?

— Это повозка, ты еще не пользуешься преимуществами своего положения?

— У меня нет преимуществ перед остальными, хозяин.

— Ты просто не привык, добряк. Сегодня у тебя появится ещё одно преимущество, — он обернулся и прокричал кому-то в глайдере, — новалтэ! Улта каер дин, новалтэ!

Саед не сразу увидел лицо выходившего из глайдера, Карах загораживал его своей широкой спиной. Но когда он отступил в сторону, глаза Саеда широко раскрылись, он побежал на встречу выходившему, обнял его.

— Мози! Мози! Это ты Слизень! Но как?! Ты же… Как?

— Хозяин рад видеть меня, для меня это честь, — скромно произнес Мози, склонив голову.

Иль Сатен подошёл к ним, и, казалось, впитывал все эмоции, переживаемые Саедом.

— Какой хозяин, о чём ты говоришь, Мози? Слизень, друг, это же я — Саед!

— Я знаю, хозяин, твоё имя Саед, в Мокано тебя называют Муравьём, мне много рассказали о том, кому я буду служить.

— Служить? — Саед заметил самодовольную улыбку на лице Иль Сатена. — Мози, ты не был мне слугой, ты мой друг, ты разве не помнишь?

— Он не может помнить, — пояснил Карах, — это не Мози. Вернее, это не тот Мози, за которого ты его принял, хоть и зовут его так же. Но посмотри, какое сходство! Да, на Ядо добились потрясающих успехов в клонировании. Даже лишний вес в тех же пропорциях. Всего две недели на изготовление, замечательно.

Саед не желал слышать этого.

— Мози, — он начал трясти его за плечи, словно желая разбудить не отошедшего от крепкого сна друга, — Мози, ну вспомни же. Вспомни хотя бы брата, он жив, с ним всё хорошо. Пич, помнишь? Он всегда бубнит, всегда ноет, твой брат.

— Хозяин, я изучил внешность своего прототипа, остальное я надеюсь узнать от тебя.

— Мози, я не знаю что такое прототипа, это же ты! Ну, хватит, хватит шутить! — Саед всё понял, но поверить был не в силах, поверить значит признаться себе в том, что такой же, что всё сказанное Иль Сатеном тогда в лесу правда, что они здесь лишь муравьи подчиняющиеся чьей-то высшей неведомой воле. Руки задрожали, он отказывался понимать, верить, видеть. Зажмурился и обнял друга. — Помнишь, как Тиша убегала из ангара с Жуком, а мы гнались за ними и орали как нуччеры? У тебя хорошо получается орать как они. Помнишь, как ты изображал старика Бода?

— Он не помнит, Саед.

— А когда Монифа пропала и мы ходили её искать, а она сидела у меня на крыше?

— Он не помнит, Саед!

— А как у старосты свистнули приёмник и слушали его весь день?

— Саед, он клон!

Саед вдруг услышал, осознал. Он отстранился от Мози, увидел его ошеломлённое лицо.

— Забирай его, он твой, — Карах Иль Сатен потрепал волосы Саеда, оглядел двоих своих рабов и вошёл в глайдер.

Пыль, поднятая ревущими двигателями, обдала Саеда и Мози, застывших друг напротив друга.

* * *

Хозяин больше не возвращался в Мокано, но присылал то жреца, наставляющего людей новыми проповедями, то солдат, чтобы забрать у них часть урожая. В деревне сложилась легенда о том, что Саед сначала погубил, а затем воскресил и подчинил себе своего друга Мози. Кое-кто стал звать его Саед-колдун. Но большинство считало, что Мози был воскрешён благодаря молитвам Саеда, что Ядо наделил его чудесными способностями за спасение хозяина. Ему приносили дары, слушались даже старики, а он давал им чистую воду и иногда делился тойто.

Когда ему исполнилось двадцать четыре, жрец нарёк его наместником Ядо, бывшего старосту куда-то увезли, и он больше не возвращался в Мокано…

Саед проснулся поздно.

— Мози! — позвал он своего слугу.

Жена шлепнула его за громкий крик и перевернулась на другой бок, закрыв ухо подушкой. В хижину вошел Мози. Он поднял с пола раскиданную одежду и подал своему хозяину.

— Как там дела с просителями?

— Как ты и приказал, хозяин, я раздал тойто четырем семьям, собравшим лучший урожай, ещё три получили воды больше положенного.

— Меня уже ждут? — Саед натянул штаны и застегивал рубашку.

— Уже давно, хозяин. Все собрались вокруг дегона.

Молодой хозяин собрался выйти, но Мози спросил:

— Разве ты не произнесёшь молитву Ядо?

Саед улыбнулся и повернулся к алтарю, на котором давно не бывало никаких приношений.

— Конечно, Мози, конечно…

Он начал молиться, но голос его быстро утих. Он постоял так с полминуты, поглядывая на торчащие из-под одеяла стройные ножки жены, и громогласно наиграно закончил:

— Да пошли же нам благодатный день, о, трудолюбивый и смиренный Ядо. А мы возблагодарим тебя молитвой!

Саед поплёлся к холму с дегоном. Жители сидели вокруг дерева и уже второй час ждали молодого наместника. Он увидел недовольное лицо Монифы — единственной девочки, которая могла безбоязненно проявлять эмоции при нём, говорила ему всё, что думала, и ни разу не была наказана. Он достал конфету и протянул ей, она расплылась в улыбке и быстро убрала сладость в карман. Саед извинился за задержку, свёл все к шутке о молодой жене, и деревенские повеселели, — им будет, что обсудить сегодня. За восемь лет он научился управлять настроением толпы, умел быть благодушным и суровым, забавным и жестоким, вдохновляющим и карающим. При нём деревня зажила по-новому, он пользовался поддержкой хозяев, у него всё получалось, ведь все любили Саеда… и боялись его.

Он нажал на кнопку включения приёмника. Передавали «Поражение свободы» Кершера.

Норат — планета, на которой происходят действия. До последнего времени владельцем планеты являлась корпорация Потт. На планете развито сельское хозяйство и добывающая промышленность. Уровень культурного развития местного население низок, поддерживается численность необходимая для обеспечения деятельности шахт, металлургических заводов, ферм. Широко распространен культ бога Ядо.

Денер — корпорация, вооруженные силы которой вторглись на Норат и ведут войну с корпорацией Потт за право владения планетой.

Потт — корпорация владеющая планетой Норат, её вооруженные силы пытаются отразить агрессию корпорации Денер.

Ядо — бог, главными качествами которого являются смирение и трудолюбие, его культ насаждается среди местного населения жрецами верными корпорациям.

Мокано — деревня Саеда. Находится на территории подконтрольной корпорации Денер.

Ханат — соседняя деревня, находящаяся на территории подконтрольной корпорации Потт.

Дэро — язык жителей Нората.

Нур (дэро) — сохранившиеся после боев вещи хозяев, которые можно обменять на воду, тойто, лекарство и др.

Нубир (дэро) — мальчик, подросток, собирающий нур.

Тойто (дэро) — концентрат тыквенно-картофельного пюре в виде порошка, очень ценится у крестьян за вкус и простоту приготовления.

Глайдер — малый пассажирский летательный аппарат, вмещающий от семи до десяти человек.

Вазг — мелкий грызун, напоминающий крысу.

Нуччер — животное, живущее на болотах, в канализациях, помойных ямах, напоминает бесчешуйчатого ящера.

Матихо — не вольнорожденный, человек, в роду у которого были клоны.

Фенатра — независимая планета с высоким уровнем развития хирургии, трансплантации, киберпротезирования.

Калбат — столица Фенатры.