Дилемма узника

Никогда не был в восторге от «Эвергрин Лайф», а сейчас с удовольствием отправил бы корпорацию ко всем чертям.

В неестественной тишине кабинета я отчётливо слышал своё дыхание. Солнечный свет едва пробивался сквозь матовое стекло, пачкая бледными плевками идеально чистый пол.

Малодушно спрятавшись за сверхпрочными стенами, Марк Косс, вице-президент «Лайфа», смотрел на меня немигающим взглядом голодного варана.

— Виктор, повторяю вопрос: откуда это у вас? — Марк бросил на стол монету, та жалобно звякнула о стекло, легла решкой.

Неужели Косс думает, я выброшу на стол правду, как он сам только что — раритетный рубль? Носить в кармане деньги столетней давности — не преступление. И «Эвергрин Лайф», при всей любви контролировать без спроса чужие жизни, не имеет права копаться в моей голове.

Да, мы оба понимаем, что это за монета, но тут как с невезучим котом Шрёдингера: пока не откроешь коробку, ничего не узнаешь наверняка. Все исходы событий существуют одновременно. Так что, пока я молчу, Косс бессилен.

— Сама под ноги упала, — сказал я чистую правду, как можно наглее улыбнулся и потянулся за рублём.

Варанья морда дёрнулась, цепкие пальцы Марка Косса попытались выхватить добычу.

Но опоздали мы оба.

С тихим шуршанием в сторону отъехала дверь, за спиной раздались неторопливые шаги, и до боли знакомый голос с расстановкой произнёс:

— Вещь моя.

Злость слетела как шелуха. Всё стало далёким и чужим — и сам «Лайф», и моё заточение, и осаждающие крепость корпорации демонстранты.

Чёрт, меньше всего я хотел столкнуться здесь с братом! Но Артём никогда не учитывал моих желаний.

Брат перехватил руку Косса, пальцы вице-президента разжались, и монета упала в ладонь Артёма.

— Объяснитесь, — прошипел Марк, и мне показалось, что у него во рту задрожал раздвоенный язык.

Но Артём не удостоил Варана ответом. Был слишком занят — таращился на меня, будто коробка с питомцем Шрёдингера наконец оказалась вскрыта. И на лице брата легко читался результат эксперимента.

— Кто тебя просил?! Кто?!

«Ты! Ты сам!» — хотел выкрикнуть я, но промолчал, зная, что спорить с Артёмом в такие минуты бесполезно. Да и в любые другие тоже.

— Бестолочь! — брат выдохнул, вытер вспотевший лоб.

Боковым зрением я уловил движение Косса. Тот оскалился, удовлетворённо откинулся в кресле.

— Объяснения подождут! — Артём бросил брезгливый взгляд на Варана и направился к выходу.

— А как же дилемма заключённого?

Но брат меня уже не слышал, слова ударились в запертую дверь.

— Дилеммы нет. Вам выгоднее сотрудничать со «следствием».

Марк Косс самодовольно ухмыльнулся. Варан был сыт и доволен.

***

Пентхауз брата ходил ходуном — подвыпивший учёный бомонд громко трепался о законах физики всуе, затянутые в коктейльные платья дамочки хохотали и висли на руках кавалеров, лишь стерео держалось в рамках приличия, тихо наигрывая что-то классическое. Вечеринка была в самом разгаре.

Чужой на этом празднике жизни, я взял бокал, отошёл к панорамному окну.

Мы с Артёмом близнецы, хоть и нет в мире более разных людей. С рождения повелось: брат везде на пять минут оказывался первым, а я опаздывал. Со временем минуты накопились в дни, месяцы и годы. Артём — общительный, активный, с острым живым умом — блестяще закончил Араттский университет, сразу нашёл работу в квантовом Центре, дорос до должности куратора лаборатории. А я в свои тридцать оставлял за спиной лишь руины: брошенный физмат, скитания по бесконечным работам и кучу провальных прожектов.

Из гостиной донёсся отрывистый голос диктора, это визор захлёбывался новостями:

— Акции протеста у офиса международной корпорации «Эвергрин Лайф» грозят перейти в потасовку. «Жизнь нескольких не стоит смерти тысяч» — скандируют бастующие. Они обвиняют корпорацию в незаконных опытах над людьми и требуют прекратить производство и распространение дорогостоящих лекарств. Напоминаем, что «Эвергрин Лайф» постоянно набирает добровольцев для лабораторных исследований...

Я чуть помедлил у окна.

Впереди маячил изогнутый замысловатым иероглифом китайский бизнес-комплекс. Вдоль проспекта высились обтекаемые эко-дома немецкого проекта — обвитые спиралями зелени, с выхолощенными парками на террасах крыш. Ближе к центру наливались закатным солнцем маковки храмов, протыкали небо шпили соборов.

Аратта выросла чуть более ста лет назад на обломках разорённых войнами городов восточной Европы. Гигантский полис-государство был экспериментальной территорией, стыком Европы и Азии, с мультинациональной культурой, льготной площадкой для международного бизнеса и научных проектов. Хотя пробиться на наш рынок и удержаться оказалось непросто — жесткая конкуренция, высокие требования и непременное правило трёх «Э»: эффективность, экологичность, этичность.

— Витька, бестолочь! — брат сжал меня в объятиях, — чего приехал? В Альпах тебе не сиделось? — подмигнул Артём.

Издевается! Хотя на «бестолочь» я не обиделся, в устах Тёмы это звучало по-братски нежно. А в Альпах мне, конечно, сиделось — я часто мотался по делам в Женеву. К тому же недавно нашёл работу инструктора и стал водить группы в горы — благо экстремалов хватало.

Глаза брата подозрительно заблестели, он провёл рукой по ёжику волос, я на автомате повторил движение — запустил пятерню в отросшую за поездку гриву.

Кто-то выкрутил стерео на максимум, по ушам ударил джаз. В центре зала, не открывая глаз, самозабвенно танцевала какая-то девица в белом блестящем платье.

— Надо тебе кое-что показать, — Артём потянул меня на террасу, подальше от галдящей компании.

Навстречу выбежала Ника, фигуристая шатенка с детским наивным лицом, подруга чьей-то подруги, приятельницы сокурсника Тёмы. Очень сложная цепочка взаимосвязей. Сам запутался, когда знакомился с девушкой.

Ника перевела вопросительный взгляд с меня на Артёма, вероятно, пытаясь понять, что может быть общего у длинноволосого парня в белой рубашке и неформала в косухе. Обычно в деловых костюмах ходит Тёма, а я чаще ношу то, в чём удобнее ездить на моноцикле. Но иногда мы дурачим окружающих, меняясь одеждой. Привычка с детства. Бывало, доводили отца до безумия, когда тот пытался угадать, кто заговаривает ему зубы, а кто в это время запускает самодельный фейерверк с террасы. Но потом, конечно, старик вычислил, что фитили всегда поджигал я.

Девушка загадочно улыбнулась, посторонилась. И что совсем не вязалось со здравым смыслом, Артём, не пропускавший ни одной юбки, сделал вид, что не заметил Нику.

Брат потащил меня к увитому зеленью ограждению террасы. Похлопал себя по карманам, будто курильщик, который не закурив, не может начать разговор, выудил старый металлический рубль:

— Держи! — Тёма протянул мне монету.

— Взятка, чтоб не сболтнул лишнего перед твоими друзьями?

Я поддел монету пальцем, подбросил — решка.

Артём молчал, казалось, думая о чём-то своём. От нечего делать я снова принялся играть с рублём. Упрямая монета всё время падала решкой.

— Очередной фокус вашего Центра?

Щека Тёмы дёрнулась, будто от пощёчины. Минуты три брат делал вид, что оглох, и мерил широкими шагами террасу. Наконец решился:

— Центр здесь ни при чём. Я нашёл чертежи отца. Не уверен, что всё учёл, это экспериментальный образец, но штуковина должна фиксировать желаемое событие. Напрямую, без дополнительного заёма энергии! Понимаешь, что это значит?

Я присвистнул. Конечно, я понимал, и даже больше, чем брат мог представить. Отец всю жизнь занимался вопросами взаимодействия наблюдателя и наблюдаемой системы, но кое-какие разработки не успел довести до конца. Не знаю как, но если Артём сумел раздобыть чертежи старика, обойдя Центр и корпорацию, в руках у брата оказался секрет волшебной палочки: любое событие, даже самое фантастичное, имело хоть и ничтожную, но вероятность реализации, и теперь желание наблюдателя сразу превращало эфемерные тысячные доли в твёрдые сто процентов.

Раньше брат не распространялся о работе. А я не выспрашивал детали — знал о подписке и уважал право Тёмы хранить профессиональные тайны. В конце концов его работа неплохо оплачивалась, и если случалось застрять на мели, брат всегда выручал.

— Штука опасная, но работать будет только при совместимости с психической энергией наблюдателя — тогда монета выпадает одной стороной. Я не должен был тебе говорить, но… — брат опустил глаза, — уже раз промолчал, когда мог спасти старика.

Отец умер три года назад от рака, а «Эвергрин Лайф», с которой сотрудничал квантовый Центр Артёма, начала продавать препараты больницам спустя семь месяцев. С тех пор с онкологии сняли ярлык смертельного диагноза, рак стал полностью излечим.

— Не к чему ворошить прошлое, — я сжал зубы, вспоминать об отце было нелегко. — Старик не принял бы помощь. Ты же знал, как он настроен...

— Знал! — Артём перебил меня, — и что с того? Ты, а не я, провёл с ним последние месяцы. Ты мог попытаться, но даже не стал пробовать его переубедить!

Брат до сих пор не простил смерть отца. Себе, мне, всему миру. А, может, не смирился с отчуждением старика — последние дни тот отказывался говорить с Артёмом.

— А ты даже не пытался понять, что у отца было право на свой выбор, пусть даже это и смерть!

Тёма замер, и непойманная монета полетела на пол. Решка, машинально отметил я.

— Он что-то сказал тебе, Витя?

— Ничего нового. Отец просто считал, что жизнь нескольких не стоит смерти тысяч.

В глазах брата мелькнуло странное выражение, будто я только что превратился в инопланетянина, злого и крайне опасного.

Нежно тренькнул браслет, Тёма торопливо нажал кнопку вызова, переключился на гарнитуру:

— Да, — отрывисто, — да. Я понял, — удивление в его взгляде перетаяло в настороженность, а та в отстранённость.

Поправив гарнитуру в ухе, он подобрал с пола рубль и пошёл к гостям.

Я бросил прощальный взгляд на багровые отблески солнца, спрятавшегося за чёрточку здания-иероглифа, и поплёлся следом.

Не жалея ног и дорогих туфель, гости разухабисто отплясывали под африканские барабаны. Рискуя получить ногой в пах, а рукой, вскинутой в экстазе танца, под дых, я с трудом продрался сквозь импровизированный танцпол, плюхнулся на диван.

В атмосфере всеобщего веселья повисло ощущение незавершённости. Будто я должен был что-то сказать, сделать, и не мог. Но каменное лицо Артёма не оставляло ни малейшего шанса. Брат словно оброс колючками. Хотя после третьей рюмки коньяка почему-то казалось, что Артём поступает правильно.

Ко мне подсела Ника, девушка кокетничала вовсю, и я постепенно расслабился. Слово за слово, и я вспомнил старую байку из теории игр, прозванную «дилеммой заключённого».

— Ну вот смотри, ловят двух бандитов на сходных преступлениях. Полиция их изолирует и предлагает каждому сделку: свидетельствовать против другого, помогая следствию. Тогда, если один доносит, а другой хранит молчание, то первый освобождается, а второго садят в тюрьму на десять лет. Но промолчать могут оба. В этом случае бандиты получают по полгода. А если свидетельствуют друг против друга, двоих лишают свободы на два года. Условия ясны? Что выберешь?

Ника наклонила голову, ненадолго задумалась.

— Конечно, донесу, так выгоднее, — в голосе девушки промелькнуло удивление, будто она не могла взять толк, что сложного в такой элементарной задачке, — я рискую максимум двумя годами, а в лучшем случае сразу выйду на свободу.

— Эгоистка, — беззлобно бросил я, — а ты никогда не думала о суммарном выигрыше? Если представить, что два бандита — одно целое — и они оба будут молчать, то в сумме получится всего год.

Ника звонко рассмеялась.

— Жизнь не ограничена четырьмя вариантами. Например, один может свидетельствовать против напарника, выйти из тюрьмы и организовать другу побег раньше, чем через год!

— Это за рамками условий, — улыбнулся я, обнимая девушку...

Она мне нравилась всё сильнее, и от поцелуя нас отделяло не больше одной рюмки чего-то горячительного.

Но именно в этот момент рядом оказался Артём. Он нервничал, отпускал замечания невпопад и даже потащил Нику на танец. Что ж, мои девушки Артёма всегда интересовали больше, чем ничейные. Теперь я узнавал братца. Но сдаваться не собирался.

Тёма дождался, когда Ника отошла за выпивкой, и жарко зашептал в ухо:

— Витька, уезжай, сегодня же. Дальше будет хуже...

— Что за чушь? Только ж из Альп приехал, — я попытался отмахнуться.

Вернулась Ника с шампанским в тонких пальчиках, мои мысли вмиг потеряли остатки основательности и стали похожи на пузырьки в бокале.

Конец вечеринки был болезненно дискретным. Урывки воспоминаний висели в памяти клочьями. Я помнил, как мы с Никой перебивали друг друга, пытаясь сделать выбор за этих чёртовых заключённых. Как мы остались одни, и моя рука скользнула по тонкой талии, опустилась ниже. Как я вдавил Нику в диван, как целовал ложбинку на шее девушки. Как свежо и сладко пахли её волосы. И как всё равно было потом, кто же выиграл спор о правильном выборе.

***

Требовательно загудел вибровызов браслета. Не открывая глаз, я попытался нащупать гарнитуру. Нашел под подушкой.

— Спишь? — голос Ники дрожал.

Глупый вопрос для трёх часов ночи, но я честно ответил:

— Да. А что?

— Артём пропал.

— Откуда ты… да что вообще происходит?!

— Мы вместе… работаем. Он не вышел сегодня, — девушка всхлипнула.

Этого ещё не хватало! Два дня назад с братом было всё в порядке. По крайней мере, вечеринка в его доме прошла отлично.

— Ника, успокойся! Скоро свяжусь с тобой!

Я снял гарнитуру, отложил браслет.

Мысли древними ржавыми шестерёнками нехотя крутились в голове.

Ночной звонок был в порядке вещей, Артём и раньше засиживался в лаборатории Центра до утра. Тут всё чисто. Но мой куда ни плюнь правильный брат не мог без предупреждения буквально раствориться в воздухе, а значит, кто-то действовал против его воли. И хоть не было причин не верить Нике, но в голове до сих пор не укладывалось, почему ни девушка, ни Артём не позаботились сообщить раньше, что знакомы.

Глупая, несуразная ситуация. Тревога за брата сменялась раздражением, злостью, мешала думать...

Комбайн выдал дневную порцию белков, жиров и углеводов со вкусом «французского завтрака», я залпом выпил коктейль из стимуляторов и только тогда окончательно проснулся. Химическое пойло действовало гораздо лучше, чем старомодное спиртное...

Я бросил свой моноцикл у дома брата, краем глаза успев заметить, что место гибрида Артёма на стоянке пустует. Вряд ли кто-то мог взломать замок мобиля. Кроме меня, конечно.

Магнитный лифт молниеносно донёс до верхнего яруса, я приложил браслет к замку, активировав код. На всякий случай мы с Тёмой сбрасывали друг другу цифровые ключи. Видимо, случай настал.

Я обошёл просторные комнаты — белые поверхности мебели, аскетизм, музейная чистота и строгость. Ни носка под диваном, ни следов еды на кухне. В этом весь Артём. Иногда я сомневался, живёт ли брат здесь вообще.

И вдруг — о, диссонанс! — на полу, прямо посередине гостиной, блеснул металлом желтоватый кружок.

Я нагнулся, подхватил монету. И кое-что понял. Во-первых, эту ночь Тёма провёл не дома. А, во-вторых, перед уходом оставил мне «привет». Предположить, что брат обронил монету случайно, было бы абсурдом.

В самый очевидный исход не верилось, но я не поленился и полез в Сеть. Подключился из домашнего терминала, просмотрел списки поступивших в госпитали и морги. С облегчением выдохнул: Тёмы среди пострадавших не оказалось. Зато у каждого третьего в графе «причина травмы» было указано: вооружённое столкновение перед «Эвергрин Лайф». Противостояние набирало обороты и гораздо быстрее, чем я предполагал.

Сверился с браслетом: сегодня вторник. В конце недели корпорация должна сделать ответные шаги: либо свернуть деятельность, признав искалеченные опытами жизни, либо продолжить уничтожать имидж, нарушая незыблемое правило трёх «Э» и расправляясь с протестующими, либо...

Я уселся на белоснежный диван, и мебель, изловчившись, подстроилась под изгибы тела, моментально обеспечив усыпляющий комфорт. «Где же тебя искать, Тёма?» — я зажал между пальцами монету, подбросил, поймал.

«Витька, уезжай, сегодня же. Дальше будет хуже» — проступили в мозгу затертые сумбуром вечера слова брата. Тогда казалось, что Артём ревнует ко мне Нику. Но ведь это могло быть и предупреждением.

Не знаю, сколько времени я смотрел на взлёты и падения металлического кружка, но в какой-то миг отчётливо понял, что надо делать.

Адрес доступа к внутреннему сайту Центра я помнил наизусть. Браслет вывел на ладонь экран, мне оставалось лишь залогиниться сканом отпечатка пальца брата и запросить гостевой пропуск в «Эвергрин Лайф». Квантовый Центр числился в партнёрах корпорации, потому визиты сотрудников лаборатории не должны вызвать подозрения. Я не успел подняться с дивана, как пришло сообщение. В корпорации ждали куратора Артёма Батищева с распростёртыми объятиями.

Обратного пути нет. Если брат и правда, пользуясь оборудованием Центра, втихаря собрал прибор, способный фиксировать любое событие, вся лаборатория уже под колпаком «Лайфа» — желание Артёма пооткровенничать наверняка обернулось проблемами. Брату можно было чем-то помочь, лишь оказавшись в святая святых, в сердце корпорации.

Абсурд, но я вдруг почувствовал себя предателем — после стольких лет подготовки, после того, что узнал от старика, меня разъедало сомнение. Но, может, не я был предателем? Может, предавали меня? Не раз мы с Тёмой делили на двоих одни и те же чувства.

Я вышел на улицу, оглянулся на этажи террас. Вечнозеленые кустарники и деревья опоясывали дом спиралью. Ранняя холодная весна, а все ветки в листьях и плодах.

Пальцы сжались в кулаки. Корпорация источала благие намерения щедро, не скупясь на красивые слова. Но человек ведь не куст, уйдут одни напасти, придут другие. Тем более, я знал цену этой «вечнозелёной» жизни.

Взвесив все «за» и «против», наконец решился, набрал номер.

— Если через два дня мы не появимся, наводи справки в «Лайфе».

Терпеливо подождал вопросов, но Ника лишь тихо произнесла:

— Хорошо.

— Что значит «хорошо»? Я рассчитывал хотя бы на «Это же опасно, дорогой! Мы пойдем вместе!». Конечно, я бы вежливо отказался, но...

— Витя, прекрати. Если я молчу, это не значит, что не нервничаю.

Ника права, слишком много слов не по делу. Но, чёрт, я не узнавал нежный голосок моей учёной нимфы. Одна ночь ещё не повод для преданности, но я любил мечтать. Хотя сейчас поспорил бы на свой моноцикл: Ника ни на секунду не потеряла самообладание. Женщины-научные работники были выше моей логики.

Я наскоро попрощался, запустил руку в карман. Монета на месте. Оставалось постричься, переодеться в костюм и настроить «Курьера». Кажется, фитиль фейерверка снова придётся поджигать мне.

***

— Дилеммы нет. Вам выгоднее сотрудничать со «следствием».

Марк самодовольно ухмыльнулся. Варан был сыт и доволен.

— Виктор, мы знаем, что вас привело сюда.

— Конечно. И чтобы не ошибиться, взяли Артёма под арест.

— Не совсем так. Ваш дешёвый маскарад никого не обманул.

Я невольно коснулся бритого затылка. Без длинных волос чувствовал себя голым.

— Не об этом речь. Ведь маску можно надеть не только на лицо, на душу тоже.

Лабораторное пресмыкающееся! Хочешь на мне опыты ставить, давай, попробуй! Я сжал подлокотник кресла — всё, что мог позволить в ответ на слова Варана — хотя с большей радостью просто бы расквасил его скользкую морду.

— Не горячитесь, Виктор. Силы вам ещё пригодятся, — Марк Косс опустил голову, будто поставил жирную точку. — Выбор есть всегда, правильно? Вы можете довести план до конца, но тогда у Артёма Батищева будут серьёзные проблемы, если он вообще останется в живых, — Варан многозначительно хмыкнул. — Видите ли, каждый новый шаг «Эвергрин Лайф» давно подконтролен руководству, а не случаю. Потому мы не делаем ошибок.

Я знал, что «Лайф» пользуется квантовыми приборами. Отец, ведущий учёный Центра, приложил немало сил для разработки устройств по заказу корпорации. А последние месяцы и вовсе провёл в её стенах, Косс позаботился о «безопасности» старика, отрезав почти всё общение и заставив жить на работе. И как результат трудов — технология, позволяющая переходить в «размазанное» состояние, из которого наблюдатель мог осознанно выбирать желаемый исход событий. Так «Лайф» и начал подправлять своё будущее.

— Конечно, изменения допустимы в рамках системы и максимума её энергонаполненности, — продолжил разглагольствования Косс. — У меня не отрастут крылья, если я того пожелаю, находясь в «размазанном» состоянии. Но заставить вас кое-что сделать вполне в моих силах.

Варан молниеносно нажал какую-то кнопку на браслете связи. От неожиданности я моргнул. Ничего не случилось. Если не считать хохота Косса, который явно наслаждался произведённым эффектом.

— «Эвергрин Лайф» не нужны были крылья, корпорации вполне хватало будущего, где она становилась монополистом по производству лекарств от смертельно опасных болезней. Мы начали с рака. И как видите, продвинулись в этом…

Плотное стекло устало цедить солнечный свет и сейчас отражало лишь туманную пустоту. Лицо Марка Косса погрузилось в тень.

— Виктор, откажитесь от своей затеи. На подходе препарат, блокирующий СПИД. Восстановление потерянных конечностей, регенерация органов — всё станет возможным! Не забирайте у людей шанс. Нам наступают на пятки конкуренты-чистоплюи, потрясая перед носом чёртовыми тремя «Э». Но у них нет и сотой доли наших технологий, они не способны на прорыв!

Я почувствовал, как волоски на руках становятся дыбом. От ярости и от бессилия. Столько раз себе повторял, что то было решение старика, и столько раз корил Артёма, что не смирился со смертью отца. Но ведь и во мне клокотал протест. Старик мог бы жить, но он не принял подачек «Эвергрин Лайф».

Бесспорно, корпорация кого-то спасала. Но при этом и калечила. Отец достаточно мне рассказал. Энергии одного наблюдателя, да пусть и десятка, даже при наличии приборов-усилителей, не хватило бы для фиксации нужного варианта развития корпорации. Несоизмеримые масштабы. Требовалась группа. Желающих набирали из раковых больных. И если по результатам тестов их психика выдерживала «размазанное» состояние, людей подключали к приборам и те пошагово выбирали нужную корпорации реальность из множества параллельных потоков. Но добровольцев хватало ненадолго: в большинстве случаев организм переставал сопротивляться болезни, и человек умирал. Однако на место «выбывших» всегда находились новые волонтёры. Старик, взявшийся испытать на себе ноу-хау, продержался дольше, чем другие — то ли от врождённого здоровья, то ли от упрямства. Хотя это мало что значило. Мы с Артёмом всё равно потеряли отца...

Я поднял глаза на Варана. Тот с интересом изучал меня, как его пресмыкающиеся собратья изучали бы жертву, ожидая, когда яд из прокушенной конечности разольётся по телу.

— Вы не получите от меня согласия.

Способ вытащить Тёму отыщется, а остальное меня не волнует.

— Я, может, и не получу. А вот с начальником отдела экспериментального развития вы вряд ли станете спорить.

Варан активировал браслет, вызвал охрану. Поднялся, вместе со мной направился к двери. Не успели мы выйти, за спиной вырос мордоворот — тоже в костюме. «Эвергрин Лайф» не терпела нарушения строгих линий.

Мы шли вдоль кабинетов верхней галереи, опоясывающей изнутри здание корпорации. В центре высился обтекаемый блок лабораторий — яйцо в сверхпрочной скорлупе стен.

Варан дёрнул мордой, выказывая признаки сильного раздражения. Распахнул дверь.

— Я сделал всё, что мог, — бросил Косс, будто ни к кому не обращаясь, и юркнул в сторону.

Мордоворот изобразил средневекового стражника и застыл у двери. Не хватало только алебарды. Мне ничего не оставалось делать, как перешагнуть порог.

Приготовившись дать отповедь, я победоносно поднял голову, встретился взглядом с человеком в непомерно большом белом кресле.

На меня устало смотрел брат. «Бестолочь» — читалось в его глазах.

***

Я стоял посреди стерильного кабинета и пялился мимо лица Артёма, куда-то в спинку его начальницкого трона. Стоял и думал, кто же из нас первый предал. Почему-то казалось важным именно сейчас решить этот вопрос. Один заключённый уже сделал выбор «сотрудничать со следствием». Нет, не так. Один заключённый оказался полицейским. Теперь ход за вторым игроком.

Браслет Артёма замигал, включился экран.

— У нас экстренная ситуация! — выражение лица Ники начисто утратило детскость, зато приобрело пиранью уверенность. — Толпа перед корпорацией растет. Демонстранты утверждают, что в здании бомба. И требуют выдать заложника из руководства.

— Мне надо хотя бы полчаса.

Брат прервал вызов, вытер испарину на лбу.

— Витя, ты имел шанс уйти. Я предупреждал, отвлекал от тебя Нику, девчонка ради корпорации продаст мать родную, оставил в твоих руках ценнейший прибор. С этой штуковиной ты бы взял от жизни всё, что хочешь, — в пальцах Артёма блеснул металл. — Но ты вернулся. И я должен знать, почему.

Меня разрывало на части. Возможно, именно так себя чувствовал фотон, проходящий перегородку, поставленную дотошным экспериментатором. Ближе брата у меня никого нет: иногда казалось, что мы с Артёмом именно тот один фотон, который сейчас должен расщепиться перед необходимостью выбора. Но, чёрт, было ещё обещание отцу. И дело, которое я считал правильным.

Я хотел взять себя в руки, хотел рассудить умом, но...

— Тёма, как ты мог продаться «Лайфу»? Зная, что старик пострадал от них!

— А ты хочешь остановить прогресс? Хочешь повернуть время вспять, только потому что «Лайф» получает прибыль от препарата, который сам же и разработал? — брат перевёл дух, распустил узел галстука. — Отец пострадал за свои убеждения, и кому как не тебе знать — я хотел помочь...

— Ради одной победы твоя ненаглядная корпорация шла по трупам!

— Это добровольцы, и без «Лайфа» они были всё равно обречены. Зато скольких мы вылечили!

— Сделка нечестная. Они не знали, на что идут.

— Я тоже кое-чего не знал, Витя. Может, самое время рассказать?

Нет, он не упрекнул меня. Но я хотел этого упрека. Так было бы легче.

Конечно, браслет на пропускном пункте у меня отобрали. Но под кожей запястья пульсировал «Курьер». Стоит мне дать мысленную команду, как микроскопический нанокомп активизирует рассылку во все ведущие СМИ. Репортёры и так днюют и ночуют на площади перед корпорацией, а теперь у них появится чем дополнить видеоряд. Не бомба в прямом смысле этого слова, но «взрыв» будет мощный.

Старик глубоко страдал от того, что сам дал в руки корпорации смертельное оружие, но ни разоблачить «Лайф» публично, ни прекратить сотрудничать с ними не мог — те шантажировали его безопасностью Артёма. Но мне открылся, возможно, потому что непутёвому сыну терять было нечего. Отец тайком передал записи опытов, внутренних разговоров, файлы с делами пострадавших, детальное описание воздействия приборов на «добровольцев». Чертежи остались достоянием корпорации — единственное, что старик успел, — зашифровать их.

Сразу после его смерти я взялся за дело. Рассчитал пошаговую схему акций протестов, расписал как спектакли. Пришлось провести в соцсетях около года — я был многолик, большая труппа из одного актёра — но нужного отклика дождался. С десяток помощников знали обо мне не больше любого прохожего, но беспрекословно подчинялись. Из «бестолочи» я стал человеком. У меня появился смысл жизни. «Эвергрин Лайф» должна исчезнуть — как раковая опухоль, от которой она обманом изыскала средство избавиться.

Мы подготовили благодатную почву. Когда я активирую «Курьера», корпорации придет конец...

— Чёрт, Артём, я не могу их остановить!

— Старик хотел уничтожить «Лайф», я догадывался. Но когда корпорация вышла на тебя, не верил до последнего. Витя, ведь это было не твоё желание. И ещё можно всё переиграть.

— Механизм давно запущен.

Брат помолчал, подошел ко мне, сунул в руки монету.

— Пользуйся, ты достаточно безумен для этого.

Не задумываясь о смысле слов, я машинально опустил рубль в карман.

— Витя, что ждёт заложника?

— Не делай этого Тёма, слышишь!

Конечно, он меня слышал, я почти кричал.

— Теперь точно сделаю. Говори!

— Заложнику предложат от лица корпорации дать официальное заявление о роспуске лаборатории и подписать соответствующие документы. Тогда мы уйдём в тень, больше нас никто не увидит.

— А если я не подпишу документы?

— Война продолжится. И мы с тобой станем её первыми жертвами. Или посмертно героями. Как тебе больше нравится.

Я ожидал увидеть в глазах Артёма осуждение, гнев, презрение, что угодно. Но только не затопившую их до краёв боль. И ещё — страх. Не за себя, за меня.

Браслет брата мигнул сообщением.

Артём прочитал текст, и, не посчитав нужным попрощаться, вышел из кабинета.

Я бросился за ним, но натолкнулся на дуболома-стражника. За его спиной рябил полицейскими весь непомерный офис «Лайфа» — те самозабвенно искали бомбу. Пусть ищут.

Дверь перед носом захлопнулась, оставляя меня наедине со своей совестью.

***

Подходы к зданию корпорации запрудили демонстранты. Отсюда, с высоты двенадцатого этажа, я не различал лиц, но и так чувствовал общее настроение — ненависть. И не верил, что один человек, который когда-то был моим отцом, дал жизнь этому бунту. А я столько лет поддерживал его в этом.

Артёму достался отцовский гений, успех, пробивная сила, а мне — лишь право мстить и ненавидеть. Всё справедливо. Каждый взял, что смог унести. Но теперь я не знал, должен ли пройти этот путь до конца. Привык думать, что месть — это и есть моя сущность, и до чёртиков боялся свернуть с пути, потерять себя. И лишиться тех крох, что смог принять от отца.

Внизу заволновалась толпа, расступилась ручейком, пропуская высокого мужчину в костюме. Казалось, это я сам иду к репортёрам, нервным движением на ходу поправляю галстук, поднимаю руку, требуя внимания.

«У Артёма Батищева будут серьёзные проблемы, если он вообще останется в живых» — катались в пустой голове слова Варана.

Сейчас мы с братом во вражеских лагерях: я заперт в стенах корпорации, Артёма окружают мои люди. Мы снова — те два заключённых, каждый из которых не знает, что выберет другой.

Что ж, надо довести дело до конца и дать мысленный сигнал «Курьеру».

Но ведь я никогда не смогу так поступить. Не к месту и до одури захотелось остаться честным хотя бы перед собой. Моя борьба с «Лайфом» была продолжением любви к старику. И желанием заслужить уважение брата, любой ценой снять с себя клеймо «бестолочи». Я старался, как умел.

Сейчас меня держало не дело корпорации, не борьба с ним, а собственный выбор. «Эвергрин Лайф» получит по заслугам. За счет приборов и обмана добровольцев, которые не знали, что погибнут вскоре после опытов, корпорация искусственно завышала свой энергетический потенциал, подтасовывала ветки развития будущего. Но система стремилась восстановить баланс, устранить неестественное вторжение. И наворованная корпорацией энергия возвращалась теперь в виде агрессии и общественного возмущения, которое рано или поздно уничтожит «Эвергрин Лайф». Если бы я не организовал акции протеста, у природы нашлось бы другое орудие убрать «нечестного игрока» и вернуть расстановку сил. И вся моя «геройская» борьба, вся праведная ненависть не стоили и пылинки на галстуке Варана, если при этом я предавал брата. Не имело значения, в чью пользу сейчас «свидетельствовал» Артём.

Я покосился на дверь, дёрнул. Закрыто.

От волнения стало жарко, я сбросил на пол пиджак, услышал глухой удар.

Монета!

Тёма ещё сказал, что я «достаточно безумен для этого»… Для чего «этого», хотелось бы знать. Стоп! Монета ведь работала только при совместимости с наблюдателем!

Меня начал разбирать хохот. Первый раз в жизни я гордился тем, что был бестолочью. Чтобы активировать спрятанный в рубль прибор, Артёму, да и корпорации тоже, нужна моя хаотичная энергия! Склонность всё упорядочивать блокировала устройство, ограничивая варианты развития событий замкнутой, уже известной системой!

Я потёр руки. Самое время испробовать экспериментальный образец! А чем придется расплачиваться за чудесные новшества, буду думать потом.

Внимательно изучив рубль, я нашёл еле заметный бугорок на ободе, нажал. Монета полетела в воздух. Теперь я чётко знал, чего хочу.

Я ожидал сбоев в восприятии, наложения картинок реальности, да хотя бы головокружения, но ничего не произошло.

Сосредоточился на цели. Открыть дверь, мне надо открыть дверь. Не раздумывая, направился к столу, тронул первый попавшийся ящик, нашёл запасной браслет брата, отыскал в списках код ключа к двери кабинета, поднёс браслет к замку. Тот зажужжал, выпустил меня наружу.

Без прибора таких удобных стечений обстоятельств я мог бы дожидаться годами.

Дуболом никак не отреагировал на побег узника — возможно, в ту секунду он отвернулся, его внимание рассеялось, или желание реализовалось, сделав меня невидимым. Не имеет значения. Я беспрепятственно добрался до лифта, умудряясь обходить снующих полицейских, встревоженных сотрудников корпорации, лаборантов в стерильной одежде.

Первый этаж, вестибюль. На проходной ко мне долго присматривались, потребовали пропуск, я дрожащей рукой подсунул браслет брата, и это, видимо, сработало.

Выскочил на улицу и оказался в полукруге оцепления. Не медля, принялся протискиваться между квадратных спин. Полицейские ошпарили недоуменными взглядами, но задерживать не стали. Монета делала свою работу.

Впереди беспокойно жужжал рой репортёров. В воздух то и дело взлетали разноцветные микрофоны.

Артём неминуемо начнет выгораживать корпорацию, кому как не мне знать. И подпишет себе приговор. У моих ребят были чёткие распоряжения на этот счет. А возможности предупредить команду нет. Надо добраться до брата раньше, чем он произнесёт хоть слово. Только так я смогу его защитить. Вот и всё моё желание.

Стало глубоко безразлично, кто выиграет — корпорация или бунтари — слишком много времени я посвятил войне и чуть не потерял себя. Нас.

Но я не успел.

Артём заговорил раньше, чем я смог пробить локтями дорогу через намертво сцепленных журналистов.

Лицо брата было необычайно спокойным. Рядом с Артёмом стояли двое моих людей.

— От лица корпорации «Эвергрин Лайф» я хочу сделать заявление, — голос Артёма отразился в сотнях микрофонов.

Я с новой силой принялся расталкивать стоящих на пути репортёров.

— Мы вложили много сил и средств, чтобы облегчить жизнь смертельно больным людям. И если вы думаете, что мы наживались на чужом горе, это не так…

«Нет, Тёма, подожди!» — я захлебнулся беззвучным криком.

— Возможно, мы сделали ошибки и… теперь готовы признать это и искать новые пути. Я, начальник отдела экспериментального развития, объявляю о прекращении приёма добровольцев и роспуске лаборатории. Также с сегодняшнего дня подаю в отставку.

Круг репортёров прохудился, я прорвался, выбежал к брату, стал плечом к плечу.

Артём не шелохнулся, лишь до боли стиснул руку. В тот миг я был счастлив.

Глаза слепили вспышки камер, спину сверлили взгляды моих ребят. Беснующуюся толпу уже не остановишь, я сам слишком долго разжигал их страсти. Да и корпорация не простит Артёму отречения.

Я тихо позвал брата и одними губами произнёс: «Всё будет хорошо». И Артём так же ответил: «Чертежи старика у меня».

Бестолочь! То есть, молодец! Тёма отлично сработал!

Теперь дорога в Альпы открыта. В аэропорту на моё имя заказаны два билета до Женевы, старенький ЦЕРН не станет отказываться от нового перспективного сотрудника, даже двух, тем более с уникальными чертежами на руках. Я не раз «штурмовал» Альпы и обо всём договорился на случай провала. Или выигрыша?

Дилемма заключённых, которой мне брат с детства забивал голову, вдруг перестала быть неразрешимой, а заключённые — узниками. Мы наконец сделали свой выбор.

Я нащупал в кармане монету, нажал кнопку.

Впереди рванула шутиха, повалил дым. Артём дёрнул меня за локоть, и мы кинулись в противоположную сторону. К полной и окончательной свободе.