Беседы в парке

ОПЯТЬ ДВОЙКА

Однажды, сидя в ванне, Николай Александрович закричал: «Эврика!» Громко закричал.

Его супруга, Сашина мама стало быть, в это время будучи на кухне простонала:

— Начинается!

— Что начинается? — спросила Сашина бабушка, то есть ее мама, которая в это время была на кухне.

Бабушка — единственный человек в доме, которую уважал кот Васька, потому что ее считал самой полезной.

— Он опять открыл что-то!

— А что можно открыть в ванне, кроме горячей и холодной воды? — удивилась бабушка.

Потом подумала и сказала:

— А! это он опять открыл твой шампунь для волос. По рассеянности.

— Мама! Он открыл открытие! Научное! Великое!

Бабушка вздохнула:

— Лучше бы он научился открывать консервные банки! Мужчина называется. Ни к чему неприспособленный. Не может гвоздя забить. Не могу никак понять, откуда у него руки растут! Хотя и так понятно. Говорила тебе: выходи за Владика. Он уже «тойоту» на «бээмвэ» сменил. Поддержанная, правда. Но «бээмвэ»! а твой даже не знает, что в машине есть двигатель и карбюратор.

— Мама! Пожалуйста! Не начинайте опять!

Пока они так на кухне мило общались, Николай Александрович, сидя в ванне, набросал вчерне план-конспект очередного гениального изобретения. Когда он на следующий день поведал о нем директору, тот замахал руками и зашипел:

— Не надо подробностей! Умоляю! Николай Александрович! Сколько мне раз вам повторять, что у нас не сумасшедший дом, а серьезное научное учреждение! Так что идите к своему синхрофазотрону! Или как он у вас там называется! И работайте!

Николай Александрович понял, что ему снова придется рассчитывать только на себя. Разве настоящего ученого это когда-нибудь останавливала? В свое время современники Циолковского, слушая его сбивчивые речи, крутили пальцем у виска. Тоже мне умники!

Долго ли коротко, Николай Александрович довел свою идею до ума, то есть воплотил ее. Ученые всегда свои открытия проверяют сначала на мышах и крысах. Но тут был не тот случай. Даже самая умная обезьяна для проверки не годилась. Нужен был человек. Лучше всего испытать на собственном сыне Сашке. Но опять же! А если что-то пойдет не так? И как настоящий ученый Николай Александрович решил сначала всё испытать на себе.

Тут и случай подвернулся. В учреждении, чтобы соответствовать и отвечать духу времени, установили новую программу. Никто, конечно, ничего в ней не понимает. Хотя ученые люди, только в этой программе они ни бэ ни мэ ни кукареку. Смотрят на нее, как баран на новые ворота. Нужно учить! Отобрали группу самых сообразительных и послали в столичный град на шестимесячные курсы. В эту группу попал и Николай Александрович. Директор его первым в эту группу включил. Обрадовался, что хоть полгода отдохнет от него. Неприятно чувствовать себя рядом с гением. Не тут-то было. Николай Александрович приехал в столицу, отметил командировку, день приезда-день отъезда в один день. Хотел в мавзолей сходить. Но тот был закрыт. И почетного караула почему-то не было. Вернулся назад, удивив семью.

На следующий день приходит на работу, как будто никуда и не уезжал. Долго директор хватал широко раскрытым ртом воздух, прижав ладони к груди. Еще и глаза выпучил. Как только они у него не выпали и не закатились куда-нибудь в угол, как биллиардные шары. Вот был бы конфуз!

— Это что значит?

— А всё! — рапортует Николай Александрович бодрым голосом. — Программа усвоена от а до я. Целиком и полностью. Приступаю к своим обязанностям! Разрешите идти?

— Это невозможно! Да ее и за полгода не усваивают. Не надо ля-ля! Даже светлые умы не могут ее усвоить.

— Может, светлые умы и не могут, а вот я усвоил, — сказал Николай Александрович. — Желаете проверить?

Все работники сбежались. Пальцы Николая Александровича так и порхают над клавиатурой. Мистика! Пять минут ему потребовалось, чтобы сделать то, что всем учреждением не могли сделать и за полгода. Те, кто стоял близко к нему, отодвинулись. Директор передал полномочия заму и в тот же день улетел со всей семьей на заморские острова поправлять пошатнувшееся здоровье. Ведь все болезни, как известно, от нервов.

Николай Александрович не курил. Но время от времени выходил на площадку, где на подоконнике стояла литровая стеклянная банка вместо пепельницы. Здесь делились новостями, передавали сплетни, обсуждали настроение начальника. И набирались сил для нового трудового подвига. Шутка!.. Когда начальник отлучался, рабочие места перемещались сюда.

Стоило ему появиться на этот раз, как все замолчали. Никто ему в глаза не глядел. Стали тушить торопливо окурки. Он остался один. Из банки тянулся дымок. Прокуренным воздух вонял кислятиной. Поплелся на рабочее место, где ему никто уже не был нужен.

Что тут сказать? Зависть. Но он-то знал, что все работает. Не для себя же он старался! Поэтому теперь настала очередь Саши. Его сын будет гением!

Саша задремал в кабинете в кресле. От его головы тянулись разноцветные провода. Датчики отображали процесс.

Через неделю Саша в первый раз пошел в первый класс. Как и большинство детей, он радовался этому. Оценок в первом классе не ставят. Учительница рисует разноцветными фломастерами звездочки или смайлики. Черный цвет категорически запрещен. Если рожицы с улыбками, значит, молодец, умница, так держать. Вот это — подтянись, будь повнимательней. В сашиных тетрадях рожицы смеялись на все лады. Даже их щеки подергивались.

Через месяц родителей вызвали в школу. Позвонили.

Пошел папа.

Классная руководительница, грузная дама с маленьким ротиком, вздыхала и, скрестив пальцы, щелкала ими. Кто-то ей сказал однажды, что это успокаивает.

— Вашему Саше нечего делать в первом классе. У нас же пока «Мама мыла раму». Да учимся считать на палочках и на пальчиках. А у него такой взгляд, когда мы это делаем! Не знаю, чем мне с ним заниматься. Да и нечем мне с ним заниматься. Совершенно нечем. А вчера — представьте себе! — на контрольной он за пять минут все решил. Хотя, конечно, гораздо быстрее. Вася Онежский вот всего лишь три буквы знает. Но я с ним работаю. А тут…Чем же, думаю, наш Сашенька занимается? Опустила голову, а тут такое! Он читает. Вы думаете «Мойдодыра»? нет! Ничего подобного. Диф… пиф… Нет, диф…

— Дифференциальную математику, — сказал Николай Александрович. — Нашел в моей библиотеке.

— Вот! Делайте, пожалуйста, что-то с ним! Это же невозможно. Мне такой в первом классе не нужен. Это же кошмар! У меня маленькие дети, а не академия наук.

В конце первой четверти Сашу перевели в пятый класс. Пришлось ставить для него отдельную парту. Но вскоре увидели, что и в пятом классе ему делать нечего. На его мучения страшно было смотреть. Он или откровенно скучал, или — учителя ему разрешили — изучал какие-нибудь научные труды, на которые нельзя было без содрогания смотреть, по физике и прочим разным наукам. Круг его интересов был весьма широк.

Его не спрашивали, потому что тогда на весь урок была обеспечена лекция, в которой никто ничего не мог понять. Ни один самый эрудированный учитель. Больше всего боялись его вопросов, на которые не могли ответить. Учителя всегда боятся таких вопросов. Они подрывают их авторитет. А учитель без авторитета становится для детишек посмешищем. Поэтому, когда Саша болел и не приходил в школу, для учителей это был праздник. Они вели себя уверенно и не ожидали подвоха в любой момент.

К концу учебного года педсовет единогласно решил допустить Сашу к сдаче ЕГЭ за курс полной средней школы, после чего можно было наконец-то освободиться от этого кошмара. Саша выбрал для сдачи все предметы. Через пятнадцать минут он сдавал работу и покидал аудиторию. Хотя мог сделать это и раньше, но не хотел травмировать комиссию.

По всем предметам сто баллов. Если можно было бы больше, поставили больше. Часть С — это было настоящее научное микроисследование.

Куда теперь малышу, который любому восьмикласснику по пояс? Физически-то он был в своем возрасте. Папа ходил с ним по самым престижным вузам. Из кабинета в кабинет. Всех достал, всем надоел. Кто же малолетку возьмет в вуз? В одном из вузов махнули рукой, решили экзаменовать. Сбежался весь профессорско-преподавательский состав. Возле дверей толпились абитуриенты.

Сашу стали приглашать на разные ток-шоу, где все ахали и охали. Но чудо-ребенок, супервундеркинд приелся зрителям, которым постоянно нужно что-то новенькое. А в вузе сказали: «Вы можете представить себе эту картину! Среди почти взрослых дяденек и тетенек сидит ваш карапуз! То-то же!»

Потянулись день за днем, неделя за неделей. Саша сидел безвылазно дома, штудировал ученые труды разных вузов, научные журналы, классику научной мысли.

Еще Саша время от времени писал статьи, которые посылал в научные журналы от имени отца. И на доход от них жила семья. Потому что Блокова— старшего сократили. Правда, на следующий день на его место сразу приняли троих. И начальник теперь не мог не нарадоваться на них.

Для разнообразия Саша загрузил суахили. Хотел прочитать на языке оригинала африканца лауреата Нобелевской премии по литературе. Оказалось, что его романы написаны на французском. На всех европейских языках Саша шпрехал лучше любого европейца. Читал иноязычную периодику. Почему-то сразу расхотелось читать африканца, для которого язык колонизаторов был родным. Что ему эта Африка? Он знал про нее всё. Или почти всё. Даже сколько слонов в кенийских заповедниках. Ему стало скучно. Он всё реже сидел за рабочим столом. Чтобы заниматься наукой или пойти куда-то работать, ему еще нужно ждать долгие годы. А сейчас его никто всерьез не воспринимал. Папа поторопился. Хотел всем показать, какой у него умный сын. Как будто кому-то это нужно. И что же? В школе ему делать нечего. Дворовые пацаны шарахаются от него как от чумного. Стоит ему с кем-то заговорить, как тот отворачивается и уходит.

Один, яко перст. Кажется, все это видят, кроме папы. С какой жалостью мама смотрит на него. Как будто он больной. Бабушка охает. Ирка начинает трещать про школьные дела, своих подружек. Взглянет на него, тут же замолчит и погрустнеет. И взгляд отводит.

Еще у мамы глаза стали красными. Однажды Саша услышал, как мама ругалась с папой. Это его удивило.

— Зачем ты это сделал? — спрашивала мама.

— Ну, как же ты не можешь этого понять? Тут же всё ясно. Он вундеркинд, он гений. Моцарт уже в пять лет сочинял симфонии. А он в семь лет делает научные открытия.

— Моцарт-то сам сочинял, — возражала мама. — Ему это было дано от природы. У тебя же программа. Поэтому Саша — никакой не Моцарт, а робот, в которого загрузили программу. Ты сделал из него робота.

— Какая разница? — горячился папа. — Разве не всё равно, каким образом человек стал гением? Я могу каждого сделать гением. Кого угодно! Они же считают, что я сумасшедший. Не верят мне.

— Правильно делают.

— Что правильно? Я не понимаю тебя.

— Действительно, ты сумасшедший.

— Дура! Набитая дура!

Мама заплакала.

Саша подошел к окну. На маленькой дворовой площадке мальчишки играли в мяч и звонко кричали. Воротами служили воткнутые палки. Девчонки крутили скакалки, играли в классики, спорили. Всем было весело и беззаботно. Они даже не подозревали о существовании ученых трудов разных вузов и академических журналов. Им это не нужно. «От многих знаний многие печали», — вспомнил Саша. Кажется, он начинал понимать, что это значит. По щеке как будто скользнула теплая змейка. Он вытер щеку.

Лег. На него глядели корешки толстых переплетов. Ему показалось, что они осуждают его. Саша отвернулся к стенке и заплакал. Ему не хотелось ничего. Зачем он всё это делает? Он не хотел стать новым Ньютоном и нобелевским лауреатом. Если это случится, в этом нет его заслуги. Мама позвала его на ужин. Он не встал. Он устал от жизни. Чувствовал себя старым.

Доктор развел руками.

— Ну, знаете, в таком возрасте и такая глубокая депрессия — это очень странно. В моей практике такое впервые. Может быть, вы его, если честно…

— Как вы смеете! — возмутился Николай Александрович.

— Что вы! Что вы! Саша — такой послушный мальчик.

Мама погладила Сашу по голове.

— Мы же с него чуть пылинки не сдуваем. Ни одного грубого слова не слышит. Он у нас вундеркинд. Такая умничка! Вы бы только знали!

— То-то и оно! Вундеркинд! — проворчала бабушка. — Нашли чем гордиться!

Ваське не нравилось, если кто-то посторонний был в доме. И он сейчас где-то прятался. Ирочка переводила испуганный взгляд с родителей на доктора, с доктора на брата. И снова на родителей. Саша сидел с неподвижным лицом. Такое впечатление, что речь шла не о нем.

— Смотрел, не мигая, в потолок.

— Я понял, — сказал Николай Андреевич.

Саша сидел в рабочем кабинете. От его головы тянулись разноцветные провода. Прибор тихонько журчал, как маленький весенний ручеек. Когда все закончилось, Николай Андреевич взял его под мышку и пошел на пустырь. Долго бил по нему молотком, потом прыгал на искореженных деталях.

Саша поступил в другую школу, где его не знали. Уже через неделю он получил первую двойку. Для семьи это было настоящее счастье. Домой его теперь не загонишь. За учебники засадить тяжкий труд.

Николай Андреевич продолжает искать работу.