А звёзды так далеки...

Звёзды, болезненно-яркие, как видения алкоголика, смотрели на мальчишку, но сейчас он их не замечал. Мальчишка ел. Быстро, как будто боялся, что девушка, сидящая напротив, передумает его кормить, но аккуратно. Было видно, что он пытается сдерживать себя, но получалось плохо.

Набивая желудок незнакомыми лакомствами, Ксавье не терял настороженности, и хотя время от времени улыбался своей спасительнице, был готов в любой момент сорваться и бежать. Путь отступления он присмотрел раньше, пока они спускались со стоянки для флаеров.

Важная мадам сидела расслабленно, курила тоненькую сигарету через золотой мундштук и потягивала из бокала разведённое вино. Но эта её пассивность совершенно не убеждала Ксавье в безопасности.

То, что она важная, он понял сразу, как только флаер серебристой каплей опустился перед ним. Такие блестящие штучки может позволить себе далеко не каждый гражданин империи.

А вот мадам она или нет, он сомневался. С одной стороны, на безымянном пальце у неё красовалось массивное кольцо. Из-за него её пальцы выглядели такими же тонкими и хрупкими, как хлебные палочки, которые он с удовольствием жевал. Но с другой, волосы острижены как у вдовы — совсем коротко, так, что затылок остался почти голым. А платье — драгоценной паутиной окутывающее стройную фигуру до лодыжек — напоминало платье шлюхи, очень дорогой, но, тем не менее, здесь на юге закон запрещал им замужество.

Именно из-за того, что не мог понять, кто перед ним, Ксавье сначала хотел отказаться от предложения подвезти. А теперь, когда голод отступил, он хотел знать, чего она хочет, но она не спешила признаваться, как будто взвешивая что-то внутри себя на крошечных весах с двумя чашечками, и никак не могла добиться равновесия.

Ксавье знал, что нравится женщинам.

Папаша ворчал, что он слишком смазливый. Но Ксавье думал, что это он из зависти. По молодости Ксавье-старший был ещё тот «ходок», но с годами расплылся из-за чрезмерной страсти к пиву и обрюзг.

Мать говорила, что дело в его глазах, контрастирующих со смуглой кожей, что они как океан — способны заворожить любого. Один из её сожителей однажды назвал его юным Аполлоном, способным свести с ума любого, но быстро передумал, после того как получил вполне заслуженный удар по яйцам.

— Составишь мне компанию в отеле? — спросила она, стянув самую большую клубнику с его пирога.

Он только кивнул, не в силах оторваться от сладкого.

Гостиница пряталась за стеной пирамидальных тополей. Приземистое двухэтажное здание с маленькими окнами, совсем непохожее на воздушные тянущиеся к свету дома юга. Номер им достался просто роскошный. Две отдельные спальни, соединённые… он не знал, как назвать комнату, где можно и отдохнуть на обтянутых скользкой тканью диванчиках, любуясь фосфоресцирующими моренами в аквариуме, и поработать — в одном из углов стоял письменный стол, — и закатить обед на восемь персон.

— Твоя спальня, — махнула она в дальний угол справа от входа, где всё пространство стены закрывали книжные полки, — вещи отдай горничной, пусть постирают.

И скрылась за дверью слева, он успел заметить краешек застеленной кровати.

Ожидая, когда она появится, долго плавал в ванне размером с его комнату, ту, что была дома. При мысли о доме в груди трепыхнулось запретное. Вспомнилось, как мать щекотала ему пятки, чтобы разбудить его в школу, как стаскивала с него одеяло, если не получилось разбудить его сразу, как он полусонный глотал на кухне невкусную кашу или жареные яйца.

Думать о доме нельзя! Он усвоил это сразу, как только оказался на юге. От этого он чувствовал себя беззащитным, а расслабляться было нельзя. Слишком странная штучка — эта девица, перед которой стелются все окружающие.

Чтобы прогнать воспоминания, пришлось зажать нос, нырнуть под воду и лежать так, пока перед глазами не засверкали огромные фиолетовые звёзды, почти такие же пронзительно-яростные, как те, что заполняли собой местные небеса.

Она так и не пришла. Предположив, что попутчица спит — пока он ел, она успела выпить бутылку вина, — он решил её проведать. Не потому что девушка понравилась, она не столько понравилась, он не счёл её красивой, сколько заинтриговала, гораздо больше ему приглянулось содержимое её кошелька.

Девица не спала. Она стояла возле зеркала в ванной, обеими руками опираясь на мраморную раковину. По лицу её чёрными ручьями текли слёзы, стекая на голую грудь. Платье ртутной лужицей собралось возле ног.

Ксавье застыл.

Спину, ягодицы, и бёдра покрывали безобразные багровые полосы.

«Как же она всё это время сидела?» — подумал он.

— Пошёл вон! — рявкнула она так, что его моментально вынесло за двери. И он не смог вспомнить, как оказался в кровати.

«Прости. Встретимся за завтраком», — высветилось сообщение на экране визора, встроенного в спинку кровати.

«Хорошо. Спокойной ночи», — ответил он, хотя думал о том, не стоит ли ему свалить, предварительно ограбив бар в большой комнате.

Но вспомнил, что одежда сдана в прачечную.

«Какой же я идиот!» — выругался он, вспомнив свои недавние планы порыться в её кошельке и незаметно слинять из гостиницы.

И, к своему раздражению, вместо того, чтобы расстроиться, обрадовался.

После всего, что было съедено, хотелось рухнуть на мягкую постель и отключиться. А вот удирать и плутать улицам в поисках ночлега не хотелось совсем. Убедившись, что бежать не получится, успокоился и поддался требованиям тела.

Разбудил его запах овсяной каши. Пахло вкусно, и не просто вкусно, а так, что в животе сразу же заурчало, словно вчера он снова лёг спать голодным.

Открыл глаза и чуть не закричал. Девица лежала рядом и смотрела ему прямо в глаза, словно пыталась прочесть его мысли.

— Вставай, лежебока! — приказала она, и сдёрнула с него одеяло, совсем как мама. Всё отличие состояло в том, что дома он никогда не спал голым, и перед этим в его кровати не лежала девица, которая, несмотря на странности, вызывала вполне однозначные реакции. — Я жду тебя на балконе, — сказала она, не дрогнув, и удалилась, оставив Ксавье размышлять удрать сейчас или можно чуть позже.

Но желудок был против побега. Он требовал, чтобы его накормили и как можно скорее. Пришлось с ним согласиться.

На завтрак, кроме каши, его ждали омлет, булочки, мягкий сыр, смешные маленькие колбаски и большие куски обжаренного окорока в подливе.

Они сидели за круглым столиком в плетёных креслах, заваленных мягкими подушками, и снова Ксавье ел, а она наблюдала. Ему это даже нравилось. Может быть, потому что так любила делать мать — вечерами она не ужинала, но всегда садилась за стол вместе с ним.

— Тебя как зовут? — спросила она, разливая кофе по чашкам.

— Ксавье, — ответил он, и чуть не подавился, когда она вытащила из-под стола внушительного размера бутылку и подлила себе в кофе пахнущей спиртом гадости.

Почему-то это его взбесило. Хотелось отобрать у неё бутылку и забросить её как можно дальше, так, чтобы она долетела до озера и испортила пасторальный пейзаж.

Гостиница оказалась непростой. Под балконом начинался пологий склон, покрытый тщательно постриженной травой. Он спускался к узкому, но довольно длинному озеру, вокруг тянулось два десятка, окружённых садами, дворцов.

В другое время он бы с удовольствием огляделся, потому что бывать в таких кварталах ему не приходилось, но сейчас он следил за бутылкой, раскаляясь всё больше и больше.

— Анри, — представилась она, пробуя кофе. Видимо, алкоголя ей показалось недостаточно, потому что она снова взялась за бутылку.

— И мне плесни, — предложил он.

— Обойдёшься! — лениво протянула она. — Маленький ещё.

— Достаточно большой, чтобы меня не хлестали по заднице, — ляпнул он, прежде чем успел подумать.

Лицо не дрогнуло, но губы изогнулись в издевательской усмешке. Глядя ему прямо в глаза, она поднесла бутылку ко рту и принялась пить прямо из горлышка.

— Жадина! — оскалился он, выхватил бутылку и отправил её с балкона вниз.

Послышался звук бьющегося стекла, который заглушило чьё-то испуганное аханье.

— Я могу ещё заказать, — лениво усмехнулась Анри, стирая несколько пролитых капель с лица и груди.

Он с трудом отвёл взгляд от малюсенькой родинки на ключице. Чтобы отвлечься схватился за еду.

— Заказывай, — ехидно предложил он, намазывая булочку абрикосовым джемом, — как думаешь, после какой бутылки они вызовут полицию?

— Не вызовут, — сощурилась она, глядя мимо него, и принялась раскуривать сигаретку, — пока я плачу, никто никого вызывать не будет.

— А жаль… — протянул он, стянул её кофе и одним махом проглотил содержимое. Напиток оказался настолько приторным и крепким, что у него выступили слёзы.

Анри никак не отреагировала на его очередное хулиганство.

— Ты так хочешь в полицию? Как ты будешь объяснять им, что находишься здесь без присмотра, — поинтересовалась она, задумчиво глядя, как ветер морщит поверхность воды в озере.

— А как ты объяснишь им, что делаешь в одном номере с шестнадцатилетним подростком, который не является твоим родственником? — спросил он, почти спокойно дожевав очередную булочку

— Сказать, что ты угрожал мне? Или пытался ограбить? Как думаешь, эти дураки достаточно продажны, чтобы в это поверить?

Впервые в её глазах он увидел что-то похожее на веселье. И поразился про себя её выдержке. Она двигалась, разговаривала, держалась так, словно на её теле не было ран, которые не могли не болеть.

— Хочешь заработать? — без всякого перехода спросила она.

— Хочу, даже очень, — признался он и налил ей кофе, — но с алкоголиками связываться гиблое дело. Обязательно подведут.

Теперь она замолчала надолго. Откинулась на спинку кресла и с наслаждением затянулась так, что посыпались искры. Лица он не видел, но ему и не было нужно.

Он не знал, чего она хотела, но понимал, что припекло её достаточно сильно, чтобы он мог ставить условия.

Он доел булочки и допил остатки кофе, прежде чем она заговорила снова.

— Туше! — признала она. — Ради дела я могу и потерпеть. Если ты сделаешь то, что нужно, получишь тысячу, но с одним условием — уберёшься отсюда.

Ксавье вздрогнул. Кожа покрылась пупырышками, хотя от утренней прохлады почти ничего не осталось, и солнце уже вовсю припекало.

Тысячу?!

Чтобы получить столько, его матери пришлось бы работать почти год, на ногах с восьми утра и до девяти вечера, два через два. И это сейчас, когда отчим помог ей устроиться в новую парикмахерскую, где зарплата была почти на четверть больше.

— Чтобы ты не сомневался, я дам тебе сотню задатка, потом ты принесёшь мне одну нужную мне вещь, получишь ещё пятьсот. Остаток, когда я увижу, как ты садишься в аэробус. Направление, в котором ты хочешь двинуться, можешь выбрать сам.

Интуиция твердила, что всё это обман, но соблазн был слишком велик. Билет на аэробус в любом направлении, куда он пожелает!

Чтобы добраться на юг, ему пришлось выпотрошить заначку и продать велосипед, который подарил ему мамин новый муж, но всё равно часть пути пришлось проделать на попутках. Путешествовать на аэробусе не мог позволить себе даже его отчим, хоть и работал управляющим в магазине.

— Что я должен тебе принести? — полюбопытствовал он, наблюдая за дворником, тот не спеша сметал стекло с брусчатки. И даже не удивился её ответу.

— Картину, — откликнулась она, но не сразу, — и сделать это нужно сегодня вечером. Хозяев не будет дома, да и большинство слуг получит выходной. Ничего сложного. Тебе нужно переодеться доставщиком цветов, и отвезти их по адресу, который я тебе дам. Никого не спрашивая, поднимешься на второй этаж, оставишь цветы, заберёшь картину и уедешь.

— А где подвох? — полюбопытствовал он.

— Подвох в том, что хозяева уедут всего на несколько часов, и тебе надо за это время найти полотно. Если ты провозишься или струсишь, слуги могут заподозрить неладное, и тебя поймают с картиной. Но если ты будешь держаться уверенно и спокойно, то ничего не случится. Даже если хозяйка не уедет, и ты с ней столкнёшься, то сделаешь вид, что так и надо, отдашь цветы, и, получив чаевые, уедешь. Цветы ей присылают часто, поэтому твоё появление никого не удивит. Задаток в этом случае останется тебе.

— Откуда ты всё это знаешь? — спросил он, хотя и догадывался, в чём дело.

— Я знаю хозяйку, — подтвердила она его мысли, — поэтому тебе нужно исчезнуть, чтобы ты не смог меня сдать. Даже если ничего не выгорит, ты должен уехать. Чтобы у тебя был стимул вернуться, знай, что в случае провала я заплачу тебе ещё сотню, если ты сядешь в аэробус.

Такую горечь, как сейчас, он испытал только однажды, когда ему было восемь лет — папаша тогда впервые не явился на его день рождения.

— Значит, продаёшь друзей, чтобы было на что бухать? — выплеснул он своё разочарование.

Обернулся, чтобы увидеть, как она отреагирует.

Это было важно.

Всего одна ночь, проведённая не вместе, она старше лет на десять, и даже не разделила с ним хлеба, но в любом случае ему было чертовски важно то, что она сейчас скажет.

Она молчала. Улыбалась — спокойно и грустно, и в глазах цвета безумного южного неба он снова увидел печаль. Что-то похожее он помнил в глазах матери, когда отец только-только ушёл.

Вспомнил, как психовал из-за того, что она решилась снова выйти замуж. Самое странное, что много лет до этого решения не осуждал и даже поддерживал. Кто-то из маминых «друзей» нравился ему больше, кто-то меньше, но когда понял, что в этот раз всё серьёзно, сорвался… Кричал, пытался доказать, что Сьюл ей не подходит, но мать тогда смотрела на него точно такими же глазами, как эта чокнутая.

Тогда он смирился. Не сразу, но уступил. Переехал в новый дом, сменил школу, с отчимом держался спокойно. Да и, признаться, тот его и не доставал. Ксавье даже оттаял немного, видя, как помолодела и похорошела за этот год мать. Но когда подслушал разговор о том, что они собрались осчастливить его братиком или сестрёнкой, понял, что это слишком. Собрал манатки и двинул в бега…

Пожалел тысячу раз, когда деньги, а с ними и первая эйфория от путешествия на другой конец империи закончились. Особенно почему-то глодало то, что не оставил записку.

Но тогда гордыня не позволила, а передать домой сообщение у него вечно не хватало денег. Если они и появлялись, всегда находились экстренные нужды.

Может быть, именно печаль убедила его, а может, он просто придурок, который повёлся на симпатичную мордаху. Всю дорогу до замка Ксавье думал об этом.

В соседнем кресле покоился роскошный букет бледно-розовых роз, наполняя салон хмельным ароматом. Шустрый маленький мобиль компании «Розы Вильнёва» стремительно пожирал расстояние. Вдоль дороги мелькали силуэты деревьев, а звёзды снова следили за ним, поджидая своего часа, как сыщик в засаде.

Мобиль они угнали со стоянки, где стояло ещё штук пять точно таких же «игрушек» — ничего сложного, если у тебя есть стандартный ключ управления. Откуда у Анри он взялся, он не спрашивал, как не спрашивал, настоящее ли это имя.

Всё необходимое для аферы хранилось в соседнем городке в небольшом складе неподалёку от аэровокзала. Но первое, что они сделали — купили билеты до Дюрвиля. Ещё не дом, но разве полторы сотни лье это расстояние?

У неё всё было спланировано и готово — автомобиль, форма. Цветы они покупали частями, а потом она сама составила букет. Даже про грим не забыла, замаскировав Ксавье так, что он не узнал себя в том, что показывало ему зеркало. О своей внешности она тоже позаботилась.

Сидя в старом скрипучем кресле, он наблюдал, как она переодевается. Она не попросила его отвернуться, и если бы она не повернулась к нему лицом, он бы подумал, что ей всё равно. Белая рубашка и удлинённые шорты сменились цветастым платьем, так что она сразу сделалась похожей на клумбу пионов. Несколько специальных подушечек на задницу и живот, круги под глаза, тёмные полосы от углов глаз и крыльев носа вниз, и перед ним почтенная мать семейства.

— Помоги мне, — попросила она, надевая парик.

Он так и не понял, что случилось. Он вдруг почувствовал себя маленьким магнитиком, которого непреодолимая сила влечёт в неизвестность.

От неё пахло так же, как в горах, когда первый снег ложился на кусты лаванды. Совершенно не понимая, что творит, он прижался губами к стриженому затылку.

Желание хмельной волной обрушилось на него, лишая зрения, слуха, сознания. Может быть, поэтому он не сразу понял, что Анри абсолютно спокойна. С таким же успехом он мог целовать мрамор, облачённый в форму прекраснейшей женщины.

Не шелохнувшись, она дождалась, когда он придёт в себя и всё же поможет ей надеть шапочку из рыжеватых кудрей.

— Я замужем. Прости, — услышал он, выскакивая за двери, чтобы перевести дух.

Сторож на въезде на территорию замка, увидев машину службы доставки, пропустил без вопросов. В темноте замка почти не было видно. Светильники освещали только площадку перед входом и лестницу, что опоясывала дом двумя зигзагами.

Его никто не встретил.

Сам не веря своей удаче, он поднялся по левой лестнице и через хрустальные двери вошёл в мастерскую.

То, что это мастерская, он понял не сразу. Комната размером с теннисный корт больше напоминала галерею.

Повсюду висели картины, стояли мольберты, скульптуры, посреди комнаты весело журчал фонтанчик. Вокруг него расположились уютные диванчики, на которые так хотелось опуститься, столики из хрусталя, которые выглядели так, словно их прихватило инеем. И везде в дорогих вазах благоухали розы: бордовые, коралловые, жёлтые, лиловые, белоснежные…

Столько цветов он никогда не видел, как не видел такого собрания картин.

Нет, он был в галерее — за год в новой школе ему пришлось посетить её дважды, но там не было такого буйства. Здесь картины были повсюду — на стенах, забираясь по ним до потолка, на мольбертах, на креслах и даже на полу — несколько картин на подрамниках стояли, опираясь на что придётся.

Но среди хаоса он не увидел ни красок, ни кистей, ни скипидара. Только прикоснувшись к чистому холсту на мольберте, он понял, что это значит.

Психохолст — творение придворного безумца и величайшего учёного мастера Дольнераля, — отозвалось минутной дрожью, как будто признавая его. Об этом чуде много судачили, много спорили, много ругали.

Ксавье слышал о нём, но никогда не видел, и уж тем более не прикасался. Ощущение было такое же, будто он гладил старого кота, что жил на помойке за их старым домом.

Кот не признавал никого, на мир смотрел единственным глазом, полным искреннего презрения, но Ксавье иногда позволял себя погладить. И тогда под шкурой у него рождалась вибрация, очень похожая на ту, что он ощутил сейчас.

Поддавшись соблазну, он приложил обе ладони к холсту, закрыл глаза и представил Анри. Представил её глаза — в момент, когда она вглядывалась в его лицо, пытаясь придумать маскировку. Она как будто читала его, видя то, что даже ему самому было не доступно. Снова ощутил её пальцы, как они скользят по коже, пробуждая миллион незнакомых эмоций. Он стал листом — она стирала ненужное и вписывала то, что он будет хранить долго и бережно. Услышал голос — еле слышно, не громче комариного писка, напевала она мелодию, но он запомнил, затвердил каждую ноту.

Открыл глаза — нерушимая чернота звёздного неба покрылась испариной. Капли воды стекали по ней, как кракелюры по древним полотнам. И где-то в глубине, среди пылающих звёзд, заблудились он и Анри. И каждая искристая звёздная лилия ложилась между ними, как будто пытаясь разлучить.

«Пусть попробуют!», — угрюмо пообещал он сам себе, и, забыв о созданном им наброске, отправился искать картину, что она просила принести.

«Девушка, которая тянется к звёздам» — назвала её Анри.

Звёзд и девушек здесь было много и разных, а вот той, что нужно, она должна была выглядеть так, как будто нарисована углём, — не было…

Он оставил цветы на письменном столе, что напомнил ему капитанский мостик, возвышающийся над морем живописного бедлама, и долго бродил в поисках нужного.

Нашёл, когда был близок к отчаянию. Она стояла на мольберте возле самого входа, так что свет звёзд падал на полотно, создавая иллюзию диалога. Нарисованные светила шептались с небесными, решая судьбу той, что посмела протянуть к ним руки.

На какой-то жуткий момент ему показалось, что он снова видит Анри, в ванной, видит её истерзанную спину, видит её боль, которую она так тщательно скрывала… но потом отпустило.

Выдохнув, он осторожно снял полотно с подрамника, бережно скатал и спрятал в объёмном рукаве куртки. Хотел уйти, но в последнюю минуту передумал, и, рискуя попасться — он потерял слишком много времени на поиски, а сейчас не понимал, как мог не заметить картину — бросился в дальний угол, где в специальных ячейках хранились чистые холсты.

Аэробус Круанье — Дюрвиль принял последних пассажиров и плавно поднялся к жемчужно-серому плачущему тихим дождиком небу.

Они долго стояли, обнявшись, не замечая дождя, говорили что-то бессмысленное, давали обещания…

Брат с сестрой, думали пассажиры, поднимающиеся на борт.

Потом разошлись — каждый в свою сторону. Худенький светловолосый мальчишка поднялся на борт, а девушка побрела в сторону аэровокзала, но когда зашумел антиграв, поднимая фиолетовую похожую на черепаху махину в воздух, она всё же обернулась.

Долго смотрела в небо, словно пыталась сквозь мокрую шерсть туч увидеть звёзды. Смотрела так внимательно, что не заметила служителя аэропорта, что бежал к ней рысью, для того, чтобы раскрыть над стриженой по-вдовьи головой зонт.

Потом её, совсем потерянную и поникшую, забрал флаер.

Вежливый до зубовного скрежета водитель доставил к замку, а чрезмерно радушные и заботливые слуги повлекли хозяйку в родные покои.

Только проходя мимо мастерской — она ожила.

— Мне нужно вернуть «Девушку» на место! — гневно сверкнув очами, заявила она слугам, которые так ничего и не поняли. И скрылась там, где благодаря системе защиты никто не мог нарушить её покой. Разве что кто-то из тех, кому она сама предоставила это право. Но никого не было.

От того, кого ей сейчас хотелось увидеть, остались только привядшие розы и картина, на которой она увидела двух людей, разлучённых, но каждый из них, держась за светящуюся нить, шагал навстречу звёздам.

Тот, кто её создал, в это самое время нёсся поверх облаков в сторону дома.

Кроме заработанных «преступным» образом денег, он увозил с собой пару краденых холстов — на них он собирался начать тренировки — и мечту.