А хороший автобус уехал без нас.

Солнечные лучи приятно щекочут лицо, легкое дуновение ветра охлаждает нагревающееся на пекле тело. В воздухе витает пряный запах травы и сухой земли, до слуха доносилось жужжание пчел и пение каких-то птиц. Но нельзя же вечно так лежать. Всему приходит конец, даже столь приятному отдыху. Резко я открываю оба глаза, и тут же на сетчатке заплясали цветные точки.

Я сел, потирая временно ослепшие глаза. Подо мной была трава, пейзаж вокруг напоминал какой-то городской сквер, который бы сошел за полянку в пригороде, если бы не дома, возвышающиеся чуть далее над деревьями. События вчерашнего вчера стали медленно проясняться в голове. Нет, я не пил, но все словно в тумане. Что первым делом в книгах и фильмах делают люди, проснувшиеся спохмела не весть где? Правильно, лезут в свои карманы. Тут и начались проблемы. "Карманов нет, брюк нет"? Эх, нет. Брюки есть, карманы есть. А вот содержимое меня неприятно удивило: кошелек с n-ным количеством денег, пачка "Беломорканала" и дешевенькая зажигалка. Ни ключей от дома и машины, ни телефона, да и папиросы несколько удивляли, ибо я в принципе не курю. Ситуация все более и более удручала меня.

Голова кружилась так, будто бы она побывала в центрифуге, мыслей — ноль, воспоминаний, собственно говоря, тоже. Но о стенки черепной коробки бьется единственный вопрос: "Где я?". Что же, надо удовлетворить свое любопытство. Я аккуратно поднялся — все вокруг смазалось и поплыло. Оглянулся — сзади меня было то ли озеро, то ли пруд, вдалеке на другом береге виднелись типовые многоэтажки, а в метрах двухстах от меня был мост. Весь этот вид смутно напоминал мне что-то, но память тщательно прятала это "что-то" в своих темных и извилистых закоулках.

Стоять просто так и глазеть по сторонам я счел не рациональным, поэтому просто направился вдоль берега в сторону моста. По мере приближения мною овладело ощущение, будто все это я уже видел, но оно не могло остановить меня — уже через минут десять неспешной ходьбы я оказался на обочине дороги. Поток машин крайне редок, и состоял в основном из отечественных жигулей. Еще какая-то деталь их в облике показалась мне странной, но она упорно ускользала от меня, стоило только подумать о ней.

Не переходя дороги, я отправился вдоль нее, надеясь найти уже какой-либо ориентир. И так я шел минут двадцать, насвистывая какую-то песенку Высоцкого и любуясь непривычной глазу живостью зелени, что и не заметил, как вышел к пустынному перекрестку — впереди простиралась вереница низких, но длинных домов, по дороге медленно и будто лениво проезжали отечественные автомобили. Делать нечего, я решил свернуть налево от оживленной дороги на более тихую. По правую руку от меня — длинный девятиэтажный дом, первые этажи которого скрыты плотной тенью молодой листвы. Вдалеке виднеются более высокие и новые дома. Снова дымка воспоминания касается моего мозга. Безумная карусель: галстук, пентаграммы, плащ, револьвер, чьи-то испуганные лица, многоэтажки… Голова снова закружилась, меня тошнит. Я аккуратно сполз вдоль дерева, кидающего тонкую изящную тень на дорогу.

Из забытья меня возвращает мужской вкрадчивый голос: "Молодой человек, вам плохо?" Перед лицом возникает образ интеллигентного мужчины лет тридцати, может сорока, в потертых джинсах, черной футболке и с гитарой на плече. Почему мне кажется, будто я уже с ним знаком?

— Все в порядке, не стоит беспокоиться. Я просто перегрелся, видимо.

— Точно? Может, вызвать скорую?

— Нет, нет, ничего страшного.

Голос его странно мне знаком.

— Ну ладно. Звать-то тебя как, брат?

— Лёха.

— Слава. Приятно познакомиться. Встать можешь?

Медленно встаю. Мир покачнулся и встал на место.

— Сильно ты перегрелся, я смотрю. Как ты вообще тут оказался?

— Мне бы самому узнать не помешало. Все помню так, как будто вчера пил по-черному. Не подскажешь, который час?

— Да как не подсказать-то? Полвторого. Черт, я же опаздываю. Слушай, у нас вечером квартирник, придешь?

Не дожидаясь моего ответа, он вынул из кармана затертую записную книжку, черкнул там что-то огрызком карандаша, вырвал лист и протянул мне. Я охотно взял его и быстро убрал в карман, успев заметить только первую строку: "Слава Бутусов". Осколки памяти бьются о череп в тщетных попытках подсказать мне что-то, но, лишь коснувшись мозга, они расплываются неясными очертаниями.

— Что застопорился-то? Давай, бывай, будем ждать.

— Ага… Да, я прийду.

Мой новый знакомый хлопнул меня по плечу, развернулся и направился в противоположное от моего направление, мурлыкая под нос: "Но ночь подняла над башней черный свой стяг, свой истинный крест, свой подлинный флаг..."

Кого же он мне напоминает? Этот вопрос был бы занятен, если бы не более важная проблема: где я, мать вашу? Полупустые дороги, почти безлюдные улочки… Всплывает картина из далекого детства: мне года три. Мы с родителями гуляем по Арбату, у меня в руках новая машинка, она сверкает на солнце разными оттенками синего, я пальцами ощущаю шероховатость колес и гладкость и холод металлического корпуса. Мама с папой держатся за руки и смеются, глядя на меня. Вокруг разносятся слова какой-то песни под гитару: "Пластмассовый мир победил, кирпич оказался сильней...", когда мы поравнялись с исполнителем, то им оказался заросший длинными патлами мужчина в круглых очках, кожанке, рваных джинсах и черных берцах. Несмотря на его несколько обтрепанный и даже пугающий вид, я резво подбежал к нему и, остановившись в шагах трех-четырех, уставился на него, жадно внимая словам. Родители, на мое удивление, не одернули меня, а встали чуть поодаль. Закончив петь, загадочный человек поднял на меня глаза.

— Ну здравствуй, малец. Что, нравится песня?

— Да...

— Егор, приятно познакомиться.

Он протянул мне большую мозолистую ладонь и пожал мою, раза в три меньшую.

— Что молчишь-то? Тебя как кличут?

— Леша он, — вмешался смеющийся папа.

— Хороший пацан вырастет. Хочешь, какую-нибудь песню тебе спою?

— Ну, давайте.

И он запел. Песня была мелодичная, и, хотя я понимал далеко не все слова, она казалась мне чем-то сказочным. Я еще потом целый вечер ходил, напевая под нос: "Я убил в себе государство..."

Дымка воспоминания рассеялась, и я вновь оказался на этой странной пустой улице. Ноги, предоставленные сами себе, несут меня куда-то все дальше и дальше. По левую руку от меня дорога, по которой временами не спеша проезжает какая-нибудь одинокая машина, справа — аккуратные новые дома, во дворах которых резвится ребятня и слышны визги маленьких детишек и ласковые голоса мам, зовущих домой своих отпрысков. Из открытого окна доносятся слова бессмертной песни: "Мягкое кресло, клетчатый плед, не нажатый вовремя курок..." Эх, Витя, Витя, почему же ты так рано покинул нас?

Хоть улица и почти пуста, временами мимо меня проходят люди, и во всех них есть что-то странное, но когда я пытаюсь сосредоточиться именно на этом, то разгадка ускользает от меня. В принципе, так было и с головоломкой насчет моей текущей локации, так что стоит ли удивляться? А все же, прохожие такие красивые, естественные и улыбчивые, что, глядя на них, у самого на душе становится до того радостно, что хочется петь в полный голос. Эх, где же мой телефон с сотнями песен, наушники, надев которые улетаешь в мир, где лишь ты и прекрасный голос? Не смотря на все нормы приличия, я потихоньку начинаю напевать строки из любимой песни: "В твоих глазах горит апельсиновый свет...", любуясь на незамысловатый городской пейзаж и такие простые, но приятные сердцу эти серые дома. Внезапно раздались звенящие женские голоса: "Ты так классно поешь!" Я обернулся и увидел двух молодых смеющихся красивых девушек, уже удаляющихся от меня. А все же, мир прекрасен!

Я зашел в один из тенистых двориков и присел на скамейку, однако вдруг моя голова будто раскололась на сотни мельчайших осколков. Боль, адская, невыносимая боль проникла в каждую клеточку моего мозга. Я стиснул зубы и откинулся спиной на шершавые доски скамейки. Небо… Такое ясное, голубое.

— Дяденька!

— Что?

Передо мной стояла маленькая девочка в розовом платье, держа в руках помятый тюльпан, сорванный, видимо, на соседней клумбе.

— На! Держи!

— Спасибо...

— Голова болит? — она с самым серьезным видом посмотрела на меня огромными глазами цвета васильков. Я устало пожал плечами. — Ничего, она скоро пройдет. Я знаю. Все скоро пройдет. Скоро станет легко — мы скоро умрем.

На секунду мои прикрывшиеся глаза тут же распахнулись. В словах девочки было что-то такое, что не свойственно ребенку, но именно они послужили катализатором: я начал вспоминать. Воспоминания, упорно скрывавшиеся в моем мозгу до этого момента, начали из огромного покрытого туманом и завесой тайны кома раскручиваться в череду событий, быстро мелькающую перед глазами.

Бег. В висках стучит сердцебиение. Из пореза на щеке сочится вниз по шее теплая вязкая кровь, в руке я чувствую холодный и бездушный металл револьвера. Я бегу, но оказываюсь в тупике. Эти черноглазые твари уже тут, я знаю это.

— Не дождетесь! Вы все не дождетесь этого! Вы никогда не получите меня! Слышите?! Никогда!

Я ору в темноту, надрывая голосовые связки, эхо бьется о стены домов.

— Ну что же ты так орешь, детка? Поздно пытаться что-то изменить. И друзей твоих крылатых как-то не видно. Что, покинули своего подопытного?

Из темного угла вышла бледнокожая брюнетка с правильными чертами лица, которую можно было бы назвать красивой, если бы ее глаза не были полностью черными.

— Идем с нами? Тебе же больше нечего терять, зачем тратить силы и время на эту глупую комедию?

— Нет! Вот смотри.

Я открываю барабан, вставляю патрон.

— Я. Никогда.

Барабан с щелчком встает на место.

— Ни за что.

Взвожу курок.

— Не буду работать.

Палец на спусковом крючке, дуло приставлено к виску.

— На ваше мерзкое отродье.

Закрыл глаза, выдохнул, медленно нажал на крючок. Грохот. И сразу — тишина. Небесно-голубые глаза. "Ты — отличный воин. Жаль, что мы не сможем тебя спасти. Поэтому я подарю тебе это..."