Содом Нового Времени

«Этот град обречен. До скончания дней

Ему гореть, как в огне, как бы вечным огнем»

Несчастный случай — Армагеддон

Сон капитана Воронова

«Почему сегодня здесь так душно?..» Капитан Воронов медленно спускался вниз по бетонной лестнице в недра бункера. Стук его тяжелых армейских ботинок метался меж глухих стен и бежал вперед, теряясь в пустоте многочисленных коридоров и переходов, оседая на металлических оградительных сетках, резонируя с мерным гудением люминесцентных ламп. Пустота и бесконечные ступени.

«Тридцать восемь, тридцать девять, сорок…»

Еще одна лестничная площадка, поворот и снова…

«Сорок один, сорок два…».

Кроме аномальной духоты в бункере было удивительно тихо и безлюдно. За время спуска Воронов не встретил еще ни единого человека, не считая двух дежурных у входа на «нулевой» этаж. Не было слышно ни разговоров, ни звука шагов, кроме его собственных, ничего! «Двадцать пятый» или, как его еще называли — «Четвертной» бункер словно вымер. Тут же в голове мелькнула мысль о случившемся ЧП, и Воронов покосился в сторону сигнала тревоги, прикрепленного на стене почти под самым потолком лестничной площадки, однако тот молча горел спокойным темно-оранжевым светом.

«Сорок шесть, сорок семь…».

Считать ступени было давней привычкой. За десятилетия службы Воронов исходил вверх и вниз по лестницам всевозможных учреждений и архивов, штабов и подземных бункеров тысячи километров, и как-то само собой запоминалось и откладывалось где-то в укромном закутке памяти не только количество ступенек в каждом подобном заведении, но и их качественное состояние, а не редко даже и форма лестничных перил и балясин. Так, на его памяти, например, самой ужасной и, в придачу, опасной была деревянная лестница с полусгнившими ступенями и перилами, сплошь источенными термитами, по которой он за каким-то чертом добирался в технический архив одной заброшенной фабрики где-то на периферии. Самыми же красивыми и изящными были, пожалуй, мраморные проступи на лестнице, ведущей в приемную Канцлера, хотя и выпало Воронову пройтись по ним всего лишь раз в составе полномочной делегации Министерства.

Лифты же капитан Воронов не любил и не признавал. В разное время тому способствовали различные обстоятельства. Что же касается, например, «Четвертного», то в подобных бункерах лифты вообще не предусмотрены, так что хочешь, не хочешь, любишь, не любишь, а приходится топать ножками. И все бы ничего, но…

«Почему сегодня здесь так душно? Неужели система вентиляции забилась? или сломалась? Да что ж они себе думают?! почему не чинят?! Где дежурные техники, наконец?! Задохнуться же можно!»

«Пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один…» Уже близко.

«Нет, это не выносимо…». Воронов остановился посреди лестничного марша, переложил свою черную папку из правой руки в левую, расстегнул кожаный плащ и две первые пуговицы кителя. Потом он вынул из кармана брюк носовой платок, промокнул лоб, покрывшийся испариной, и протер начавшую зудеть шею. Рубашка безнадежно вымокла от пота и неприятно липла к телу.

«Ох, и вставлю я тебе пистон, товарищ Гуменюк, — зло думал Воронов, продолжая спуск, — майор задрипанный, едрит тебя в кочерыжку! Награды, звания… «… образцовый начальник» да «… за годы службы», а как Надзор к нему, так он раз — и систему вентиляции отключил. Нет, это он точно специально! Ну, Василь Степаныч, ну, майор-ракожор! Дай мне только к тебе спуститься! СБ тебя затаскает по допросам, будь спокоен, я…»

…вдруг он замер, не успев мысленно докончить свое длинное и витиеватое пророчество. Внизу на лестнице послышались шаги. Сначала тихие, они становились все громче и громче. Кто-то поднимался вверх, навстречу Воронову, но, конечно же, не само это событие заставило капитана, словно бы врасти ботинками в ступени. Дело было в самих шагах, а точнее в том звуке, который они издавали! Он готов был поклясться, что слышит размеренные и тяжелые… удары металла о металл! Будто кто-то в металлических ботинках поднимался по металлической же лестнице! Тряхнув головой, постучав свободной рукой по ушам и убедившись, что наваждение не исчезает, капитан с какой-то даже надеждой посмотрел себе под ноги. Нет, он стоял на привычных бетонных ступенях, немного стертых и местами щербатых. «Семьдесят шесть, — тут же всплыло в памяти, словно ответ на запрос из Глобального Информационного Банка. — Нет, при чем здесь это… и вообще, что за чертовщина?..» Между тем некто приближался. Теперь мерный цокот чередовался с редкими звуками отдышки.

«Цок-цок-цок-уф-ф-ф… цок-цок-цок-цок-уф-ф-ф».

Воронов на цыпочках подошел вплотную к перилам и, перегнувшись через них, посмотрел вниз. Через несколько секунд на лестнице этажом ниже показался зеленый блин форменной армейской фуражки. Под фуражкой же виднелся шароподобный китель с лейтенантскими погонами. С натужным пыхтением лейтенант ступил на лестничную площадку, придерживаясь за хлипкие перила, обогнул ее и медленно пошел прямо на Воронова.

Лейтенант был не просто тучен, он был необъятен! От удивления вытянув вперед шею и выпучив глаза, Воронов стал следить за тем, как он враскорячку преодолевает ступеньку за ступенькой, тихонько кряхтя и отдуваясь. Никогда прежде не видел Воронов, не то, что военных, просто людей подобной комплекции! Между тройным подбородком и черным козырьком фуражки имелось пухлое желтоватого цвета некрасивое лицо с мясистыми губами, приплюснутым носом и поросячьими неподвижными глазками с тоненькими ниточками пепельно-серых бровей над ними. Руки его были необычно короткими. Одной он держался за перила, другая же была вытянута в сторону и сильно раскачивалась вперед и назад каждый раз, как он вступал на следующую ступеньку. Безразмерная форма его при этом готова была в любую секунду разойтись по швам, и Воронову на секунду даже подумалось, что если это все-таки случится, то, по аналогии с пузатой бочкой, лейтенант просто стечет вниз по ступеням бледно-желтой массой.

Тем не менее, масса эта надвигалась на Воронова медленно и неотвратимо. Приложить под козырек при виде старшего по званию лейтенант и не подумал. Казалось, он вообще никого и ничего не видит перед собой, прет, как имперский ледокол, и если сейчас не посторониться, есть все шансы быть раздавленным и растоптанным. Капитан сделал шаг влево и вжался в стену. Тучный лейтенант поравнялся с ним, на секунду остановился, потом повернул в сторону изумленного капитана свое лицо, безразличное, напрочь лишенное эмоций, и смерил того невидящим взглядом. Воронов громко сглотнул, встрепенулся, словно бы выйдя из ступора и вдруг осознав, что так вот откровенно пялиться, в общем-то, неприлично, спешно отвел взгляд. «Но, позвольте…» Лейтенант тоже быстро отвернулся и продолжил свое восхождение вверх по лестнице. «Да что же это происходит…» Воронов открыл было рот, чтобы окликнуть лейтенанта и прочитать ему краткую и доходчивую лекцию о воинской дисциплине и положениях Устава, которые тот, очевидно, совсем забыл, но тут до его ушей донеслось уже, казалось, совершенно подзабытое: «Цок-цок-цок-уф-ф-ф». Воронов резко вскинул голову вверх, вытянул шею и успел-таки краем глаза разглядеть обувь лейтенанта перед тем, как того загородила лестничная площадка верхнего этажа. На нем были… обычные… армейские… ботинки…

Лишь когда цокот шагов странного лейтенанта полностью растворился в необъятной тишине «четвертного» бункера, Воронов заспешил вниз. В голове творился форменный кавардак. Пытаясь не думать о необъяснимых странностях и нелепостях, сопровождавших произошедшую встречу, он сосредоточился на том, какими словами встретит начальника Бункера №25, майора Гуменюка. «Ну, Василь Степаныч, ну, распустился ты, голубчик, друг мой ситный! Не лейтенанты у тебя, а ходячие коньячные бочки! — Воронов, забыв про духоту, резкими отрывистыми шагами минуя пролет за пролетом. — Ох, и знатный у меня выйдет рапорт в СБ! Считай сам: вентиляция не работает — раз, младшие офицеры жиром заплыли — это два, да еще и на старших по званию, понимаешь тут, зыркают и честь не отдают, вроде пустое место перед ним, а не офицер Службы Надзора — это три! Так что ты, Василь Степаныч, не обижайся, а готовь вазелин!». Последний поворот… «Вот, вот так и скажу!»

Лестница кончилась, и перед капитаном Вороновым открылся знакомый коридор, в конце которого имелась дверь, ведущая на командный пункт. Однако вместо пяти мощных стоваттных ламп в «главном» коридоре боролась с подземным мраком всего только одна героиня, похоже, «шестидесятка», вкрученная над черным столом, за которым в полумраке угадывался неподвижный силуэт дежурного. Воронов криво улыбнулся, подумав, что теперь в рапорте ко всему прочему нужно будет добавить проблемы с освещением, и сделал шаг вперед. Под ногой хлюпнуло, и он тут же ее отдернул.

«Та-а-ак…»

На полу прямо перед ступенями разлилась огромная, почти на всю ширину коридора, лужа какой-то странной и, похоже, густой жидкости. Цвет ее различить было невозможно из-за никчемного освещения, но в отсвете далекой тусклой лампочки было заметно, как поверхность лужи с интервалом в несколько секунд покрывается недовольной мелкой рябью.

«Та-а-ак», — повторил про себя Воронов и нахмурился. Обойти лужу не получится, идти по ней желания нет — неизвестно, что это за жидкость — но продвигаться вперед нужно, и капитан с уныньем подумал о том, что придется-таки вспомнить студенческие соревнования по легкой атлетике, а именно — прыжки в длину. Мысленно пожелав Василь Степанычу в очередной раз доброго здоровья, Воронов оттолкнулся и прыгнул, выбрасывая правую ногу как можно дальше вперед… и, естественно, лужу он не перепрыгнул… и, естественно, прилично заляпал ботинки, брюки и полы плаща.

Выругавшись теперь уже вслух и достаточно громко, он достал из кармана носовой платок и стал вытирать испачканную одежду и обувь. Благо, жидкость оказалась, хоть и густой, но, практически бесцветной и совсем не пахла. Решив вручить испачканный платок лично дежурному в руки, Воронов застегнул на все пуговицы китель и плащ. Скрипя зубами от злости, с недоброжелательным выражением лица, присущим ему крайне редко, несмотря на занимаемую должность, он быстро и резко зашагал по коридору.

Но вдруг, заглушая звук шагов, откуда-то донесся шум, похожий на… Воронов даже остановился и прислушался… похожий на шум работающего парового двигателя. Когда-то очень давно он видел такие в музее термомеханики.

Гук-гук-гук-ш-ш-ш-гук-гук-гук-ш-ш-ш…

Он оглянулся по сторонам, но взгляд его лишь скользнул по глухим темным стенам — в «главном» коридоре можно было двигаться лишь в двух направлениях — вперед, на командный пункт, или же назад — к лестнице. «Ерунда какая-то…» Воронов закрыл глаза и потряс головой, словно пытаясь стряхнуть въедливый звук, и это, как ни странно… помогло. Двигатель замолк. «Чертовщина… наваждение…». Капитан кашлянул, нервным движением поправил воротничок кителя, сделал шаг вперед и… вновь застыл на месте, чувствуя необоримое желание стряхнуть с себя еще одно… наваждение.

В десятке шагов впереди, у самой заградительной решетки, сидел за столом дежурный — прямой, строгий и угловатый в неверном свете геройской «шестидесятки». Воронову он показался знакомым, но это было не суть важно, а важно было то, что на вытянутых руках — так, чтобы уловить наибольшее количество слабого света — он держал и при этом внимательно, сосредоточенно изучал… глянцевый журнал, похоже, порнографического содержания. Тусклые блики-пятна облепили белую глянцевую обложку, но привыкшие уже к плохому освещению глаза смогли различить на ней смуглую полуголую девицу в откровенной позе.

«Нет, нет… да не может такого быть!» Воронов вновь зажмурился и слегка тряхнул головой, в надежде на чудодейственный эффект таких манипуляций. Но не помогло. Ни журнал, ни дежурный не исчезли. Похоже, этот фантом был покрепче! А в том, что это очередное наваждение, Воронов уже не сомневался, он твердо убедил себя в этом! «Это, наверное, какое-то испытание… может быть газ… галлюциногенный. Но откуда он в «Четвертном»? Утечка? Но газа здесь вообще не должно быть! Или должно?.. Диверсия? Но почему дежурный так спокоен? Ничего не понимаю!» Теперь Воронов зажмурился сильнее, для лучшего эффекта свободной рукой прикрыв лицо! «Сейчас я открою глаза, и все будет так, как оно должно быть, так, как было сотни раз до, и будет сотни раз после… стоит мне только…» Из-за спины раздался резкий звук, словно кто-то быстро пробежался по странной луже возле лестницы. Воронов вздрогнул и резко обернулся. Никого. Да никого и не могло быть! Черные стены, черная лужа, черные ступени лестницы… в небо…

Воронов медленно повернул голову в сторону дежурного. Поза того не изменилась, но, слава богу, на месте журнала оказалась тонкая потрепанная книжечка. Теперь картина происходящего не вызвала в голове Воронова никаких противоречий. Книжечка могла быть вполне разрешенной, например… Уставом гарнизонной и караульной службы. Почему бы и нет?

Медленным, осторожным шагом, словно боясь разрушить хрупкую, как оказалось, конструкцию реальности капитан Воронов подошел к столу. Дежурный, сухопарый немолодой мужчина в капитанской форме, черноволосый с бледным «конским» лицом и уродливым толстым шрамом на правом виске, поднял на него стеклянные глаза, закрыл и отложил в сторону книжечку. Воронов бросил быстрый взгляд на обложку. «Устав гарнизонной и караульной службы». Воронов помрачнел. «Неужели опять начинается?..»

— Что у вас здесь происходит? — не выдержал он, чувствуя, что снова раздражается. — Лужа там какая-то, пройти не возможно! Вот! — он вынул из кармана и бросил на стол испорченный носовой платок. — Где майор Гуменюк?

— Ваш пропуск, — дежурный не собирался отвечать на его вопросы.

— Да, да… пропуск, сейчас, — Воронов опустил на край стола свою папку, извлек из нее пластиковую карту и, не глядя, сунул ее дежурному под нос. — Вот!

Дежурный взял пропуск и несколько секунд внимательно его изучал, после чего изрек:

— Это что у вас, шуточки такие?

— Какие шуточки? — не понял Воронов. — Это вы о чем?

— Об этом, — и теперь уже дежурный, привстав, ткнул пропуск под нос Воронову. Тот, опешив, не сразу понял, в чем дело, но дежурный добавил. — Откуда у вас пропуск майора Гуменюка?

И действительно, на фотографии в левом верхнем углу карты красовалось круглое лицо майора Гуменюка Василь Степаныча, с соответствующей припиской рядом, в графе «ФИО».

Воронов отшатнулся. Как такое могло быть? Он же предъявлял пропуск буквально полчаса назад, когда проходил пост на «нулевом» этаже. Предъявлял СВОЙ пропуск, не майора!

— Нет, это какая-то ошибка! — Воронов нервно улыбнулся. — Позвоните на «нулевой» пост, я же…

— Ну-ну, — дежурный медленно покачал головой, не сводя с него глаз, потом как-то нехорошо прищурился, бросил пропуск на пол, выпрямился и выхватил люгер из кобуры на поясе. — Стойте на месте, вы задержаны!

Звучало безапелляционно. Сопротивляться не имело смысла, ведь, в конце концов, все выяснится, и Василь Степаныч подтвердит, что Воронов это Воронов… и похвалит дежурного за бдительность… и объяснит, откуда взялся его пропуск… «Почему мне кажется знакомым его лицо? Бред какой-то…».

Но вид направленного в грудь черного ствола, как правило, отнимает способность здраво мыслить, тем более у человека «кабинетного», подобного капитану Воронову, носившего табельное оружие больше для проформы, потому что так надо, потому что так положено…

… и тут на волю совершенно некстати вырвался демон гордыни — и Воронову в голову пришло запротестовать.

— Я, Воронов Андрей Андреевич, капитан Службы Надзора. Уберите пистолет и вызовете сюда майора Гуменюка, он подтвердит, что я…

— Разберемся, разберемся, — хладнокровие и равнодушие, с которым это было произнесено, почище ледяного душа отбивали желание продолжать в том же духе.

Однако никого вызывать дежурный, похоже, не собирался и, лишь криво улыбаясь, по-прежнему держал Воронова на мушке. Такое поведение человека, только что перечитывавшего азы караульной службы, вызывало, по меньшей мере, недоумение и, вместе с тем, беспокойство. Дежурный словно ждал чего-то, каких-то действий, слов.

«Удостоверение! Точно! Где же оно?»

— У меня с собой удостоверение… сейчас… сейчас покажу, — Воронов опустил руки и нервно похлопал себя по карманам плаща. Удостоверение не прощупывалось. — Сейчас… — Он мельком покосился на дежурного. Лицо того по-прежнему было каменно-спокойным. «Вспомнил… во внутреннем кармане… да, оно там… но, почему мне кажется знакомым его лицо? А-а-а, черт, при чем здесь это?»

Быстрыми движениями он стал расстегивать плащ. «Сейчас, сейчас, еще пара секунд, и все кончится! Кошмар исчезнет! Я предъявлю удостоверение, и все встанет на свои места… Засияет свет, дежурный смущенно и скупо извинится, мол, я же на посту… да-да, а в дверях покажется Василь Степаныч…»

Дежурный занервничал, наблюдая за тем, как Воронов расстегивает плащ. Помахав люгером, он вновь сощурился и бросил короткое: «Руки! Руки!»

«… ну, Гуменюк! Нет, я, конечно, с тобой поздороваюсь, обнимусь даже, а потом такой пистон вставлю, приятель ты мой дорогой! Такой я рапорт на тебя накатаю! Нет, уж извини, извини… сейчас, сейчас, где же оно… дракон повержен, рыцарь на коне отправляется в замок за дурой принцессой… да-да… и лицо…»

Расстегнув последнюю пуговицу, Воронов быстрым движением откинул правую полу плаща и полез во внутренний карман, но удостоверения там не оказалось. «Вот, дьявольщина… сейчас…» Тогда он таким же резким движением схватился за левую полу и тут же застыл. Он вдруг вспомнил, где видел лицо дежурного! Примерно полгода назад была статья в «Министерском Вестнике» о том, что на территории Тридцать седьмой базы ВВС, что в двух километрах отсюда, был найден труп начальника караула. Огнестрельное ранение в голову. То ли застрелили, то ли сам застрелился. В конце статьи была дежурная приписка: «Ведется следствие» и фотография… Это был он.

Воронов медленно перевел взгляд на дежурного. Левая рука по-прежнему сжимала плащ, а правая самопроизвольно поползла вниз… где под плащом на поясе висела кобура с табельным оружием… но было поздно.

Лицо дежурного исказила гримаса ярости, он зарычал и, процедив сквозь зубы: «Падлюка!», спустил курок.

Дальнейшее происходило, словно в старом кино. Катастрофически медленно дернулся затвор, и черное отверстие дула, озарившись яркой вспышкой, выплюнуло в остолбеневшего Воронова крохотный кусочек свинца. Широко раскрытыми глазами следил он за тем, как пуля, неторопливо, но верно пересекает эту пару бесконечных метров, отделяющих его от стола дежурного-призрака, как разряженный воздух позади нее, искажаясь, образует вихрь, и как пляшут в этом вихре черные пылинки несгоревшего при выстреле пороха.

Медлительный полет рождал иллюзию того, что стоит протянуть руку, и можно будет просто зажать в ладони этот маленький черный цилиндрик. Или же сделать шаг в сторону и вежливо пропустить мимо, не становясь преградой на его пути. Но тело не слушалось… а движение пули неумолимо.

Подобно профессиональному боксеру, ударила она грудь, и догнавший ее звук выстрела загрохотал в ушах, разорвав пространство коридора. Боли не было совсем, только страх и какая-то обида. Воронов почувствовал, что ноги подкашиваются, но падать не хотелось, и он задергал руками, пытаясь ухватиться за воздух, подобно человеку, сорвавшемуся с высоты в пропасть, но это, конечно же, не помогло. Он повалился на бок. Стало очень тяжело дышать, а к горлу изнутри подступало что-то теплое.

Мир тускнел, веки наливались свинцом. Изо рта, из раны в груди сочилась кровь, и Воронов видел, как растекается перед ним красная лужа, но душа пока не желала покидать тело. Вселенная «главного» коридора погружалась в вечную тишину. И тут, словно последний аккорд прошедших сорока минут странного, непонятного и незаслуженного кошмара, он заметил на полу прямо перед глазами злосчастный пропуск, брошенный дежурным-призраком. Вот только вместо майора Гуменюка фотография являла теперь рыло самого настоящего хряка в майорском мундире и форменной фуражке залихватским «седлом».

Вдруг хряк ожил, заморгал черными глазами-бусинками и повел пяточком в сторону, будто принюхиваясь. Потом, переходя из мира плоского в мир трехмерный, он свесил морду через рамку фотографии, словно через отверстие люка, и стал жадно, с аппетитом лизать кровавую лужицу, при этом довольно хрюкая. Сознание Воронова гасло, но все еще воспринимало окружающий мир, и вид свиного рыла в форменном майорском мундире сумел напоследок вызвать настоящий ужас. Реальность, галлюцинации, вымысел агонизирующего сознания сплелись туго и были неразличимы.

Тем временем хряк, насытившись, вернулся на свое место в рамку фотографии. Неожиданно он повернул испачканное кровью рыло и посмотрел Воронову прямо в глаза так, что тот вновь содрогнулся. Это не был бездумный глупый взгляд животного, это был осознанный, уверенный и понимающий взгляд человека разумного, уверенного в себе, чувствующего свою правоту и превосходство. Разинув пасть, хряк захохотал, отрывисто, быстро, монотонно, и похож этот смех был скорее то ли на треск автомата, то ли на удары штамповочного пневматического молота, то ли на…