Эпидемия правды

Когда ваш кулак на полной скорости врезается в гладкое, ухоженное, откормленное, горячо любимое лицо дорогого шефа, то могу вас поздравить, — день начался замечательно! Более того, вы совершили первый, наверное, в своей жизни стоящий поступок, о котором мечтают миллионы среднестатистических менеджеров, нацепивших на себя поводки галстуков, и наивно полагающих, что костюм и портфель сделают из них настоящих, успешных людей. Ан-нет..

— Громов, ты что оху..? — выдавил из себя дорогой наш Сергей Петрович Захапенко, генеральный директор фирмы «Hrenegoznaet4emzanimaemsea-consaltings», в которой я имею счастье работать. Но судя, по наливающемуся синяку, ошалелому взгляду и весьма не боевому виду, Сергей Петрович сам как раз-то и делает, что «оху…ет» с такого расклада. Поэтому не щадя правого кулака, который болел после встречи с этим подхалимским рылом, я всадил ему в солнечное сплетение, и после негодующего всхрюкивания и последовавшего за ним стона, великий и ужасный чёрный властелин менеджеров, который привык что, его подданные танцуют перед ним цыганочку с выходом и даже засовывают ему язык в одно место, образно выражаясь, совершенно как простой смертный, скатился по стене.

Занавес упал, и я, — простой парень, которому всё надоело, Олежка Громов («Очень рад познакомиться! Да-да, слышал о вас много хорошего!», «Прошу любить и жаловать, наш замечательный сотрудник!», «Вы настоящее лицо компании, мы гордимся вами!») окунулся в бушующую волну восторженных аплодисментов, которые поглотили меня как лавина. Но мне не долго пришлось купаться в лучах славы, плавая в завистливом море восторга моих вымышленных поклонников, ибо злобным гением, огнеупорным шкафом, затянутым в чёрный деловой костюм в дверь кабинета, оглядывая место моего триумфа своим пустым, ничем не отягощенным взглядом, протиснулся охранник Коля. Меня всегда забавлял его вечно сморщенный лобик, который выказывал крайнюю степень удивления всему, такое ощущение, что в голове у Коли, под коротким ёжиком и широкими костями черепа всегда была одна и та же мысль— «Опа! Ничего себе.»

— Громов, да ты…! — с чувством молвил тёмный паладин Коля, в точности повторяя слова своего ненаглядного пахана, который тихо постанывал в углу. А мне вдруг стало страшно и весело, как при Аустерлице в «Войне и Мир», глядя, как пудовый кулак биоробота Коляна летит мне в лицо, меня опять посетило то самое чувство, что заставило меня сюда прийти и засвидетельствовать моё почтение сильным мира сего. Этот с ног сшибающий микс из тоски и ненависти, из обречённости и отвращения к этому миру систем, беспринципности, подлости, глупости и вездесущего лицемерия, замешанного на дрожжах подхалимства и желания урвать себе кусок выгоды. Я скомкал грязный лист бумаги на котором вырисовывалось убогое отражение мира и людей вокруг, перечёркнутое графиком функции «Жизнь скотов», и все эти плывущие вдоль стен, как безликие тени, клерки, убогие шалавы, думающие, как бы получше выглядеть и как бы поменьше напрягаться за счёт других, фашисты и антифашисты, стоящие в одном стойле, и жрущие из одной кормушки, проститутки-политики, сладкоголосые болтуны в этих галстуках-ошейниках, проститутки-люди, становящиеся в известную позицию задом к верху, когда им выгодно, когда надо прогнуться, просто проститутки, которые, хотя бы честно говорят, что торгуют собой, все эти недоумки— патриоты, не знающие своей истории, но бьющими себя кулаком в грудь в дни великих побед своего отечества, как будто бы это они лежали мордой в грязи окопа с двумя патронами в винтовке, все эти бесполые существа в зауженных джинсиках и с модными чёлочками, у которых в жизни всё очень мило, прямо как в японском мультике, Колян со своим пудовым кулаком, скулящий как собака шеф, вся грязь и низость бытья были скомканы и выброшены мной в помойное ведро. Я был вне всего этого, я не хотел больше там оставаться, на

этом испоганенном листе, который какой-то сумасшедший злой художник изрисовал и назвал этот ад жизнью.

Я стоял в пустоте, закрыв глаза, и ничего не происходило. «Может я умер?» — пронеслась мысль. Тогда я взмолился, срываясь на крик:

— Господи, дьявол, великие силы, Перун, джедаи, эльфы, добрые некроманты, кто-нибудь!!! Сделайте что-нибудь, ведь так дальше нельзя! Нельзя оставлять всё как есть в этом мире, иначе «завтра» уже не будет! Оно растворится в безумном, подлом, лицемерном, похотливом аду «сегодня»! Зачем вы создали этот мир таким и оставили его на произвол судь..! — договорить я не успел, потому что какая-то сила выдернула меня из этого подвешенного состояния прострации и я открыл глаза.

Здоровенный волосатый кулак висел в каких-то сантиметрах от моего лица, именно этим встретил меня реальный мир. Лицо Коляна стало ещё более удивлённым, хотя, по правде говоря, я тоже сейчас поразился тому, что ещё стою на ногах, даже целый. Шеф отыгрывал декорации в нашем театре сатиры и современного юмора, скрючившись в углу.

Видимо немая сцена затянулась, и первым решил нарушить молчание Коля. Медленно, как во сне опустив руку, он странно посмотрел на меня, и, клянусь, в этом взгляде не было привычного «Опа! Ничего себе» и произнёс как-то неуверенно:

— Сергей Петрович, вы чмо. — на его лице сейчас была буря противоречивых эмоций, но его голос окреп и он продолжил гораздо увереннее, — Я вас всегда презирал, вы лжец и трус, я и с удовольствием сделал бы тоже самое что и Громов. Вот только мне не хватило духу. — он развернулся и исчез за дверью, а я остался стоять как вкопанный, и удивления во мне хватило бы на население средней по размерам европейской страны. А Сергей Петрович никак не отреагировал, ему было больно.

Выйдя из кабинета Захапенко, я пребывал в тягостных раздумьях, ибо никакой логической подоплёки в поступках телохранителя нашего драгоценного императора я не видел. Мысли были ватные и какие-то вязкие, голова словно окунулась в туман, когда я краем уха услышал как новая секретарша нашего шефа— то ли Марина, то ли Оксана, но не думаю, что одна из них сильно отличалась от своей предшественницы, — со слезами в голосе произнесла в телефонную трубку:

— Сашенька, миленький, прости меня. Я начала с тобой встречаться потому что у твоего папы серьёзный бизнес, а у тебя своя квартира в Нижневерховске, ну в смысле тебе её купили родители, — её лицо исказилось, видимо, то что она услышала от миленького Сашеньки было сказано в очень ярких и экспрессивных выражениях, — А ещё я сплю со своим начальником. — Вопль из телефонной трубки донеся даже до меня. — Ну, он же мой начальник… — с какой-то обидой произнесла Мариночка-Оксаночка, дальше я слушать не стал.

Ошалело глядя перед собой, и не понимая, что происходит, я шёл по коридорам «Hernegoznaet4emzanimaemsea-consaltings». Везде кто-то кому-то что-то говорил, царила суета и необычная для этих амёб оживлённость. Навстречу мне шёл русоволосый, крепкий, чем-то похожий на викинга, только без кольчуги и боевого топора, начальник отдела кадров Дима, подмигнул мне, говоря по мобильнику:

— Солнышко, я тебя очень люблю. Ты у меня самая замечательная жена и дети у нас самые замечательные и я тебя буду всегда…

Викинг прошёл мимо, видимо отправился за добычей в земли христиан, а я поравнялся с какой-то открытой дверью, откуда неслись особенно яростные вопли.

— Я всегда знала, что ты дура и шлюха! — вопил, переходя в ультразвук женский голос, в ответ ему визжал такой же:

— Сама ты шлюха! Вся фирма знает, как ты с Павликом из отдела программистов заигрываешь! А сама-то жирная и страшная как не знаю кто! — я заглянул в открытую дверь. Перед моим взором предстали две крашение блондинки, которые сидя за заваленными бумагами столами, были готовы броситься друг на друга и поверьте мне, битва при Сталинграде, генерал Паулюс и все карательные дивизии СС, были бы ошарашены случившимся. Света и Оля, две подруги, вместе ходят по магазином и пьют кофе, советуют друг другу с нарядами, читают Коэльо, обе мечтают о вишневом Audi и о спонсоре за рулём этого немецкого авто. Света, пожалуй, чуть посимпатичнее, зато Оля может гордиться своим монументальным бюстом и вместе они составляют полноценного человека. Девочки из разряда «ну должны же быть в приличном офисе девочки для несложной работы».

— Кто жирная? Лучше посмотри на свои сиськи силиконовые! — видимо это был последний аргумент, потому что Оля, услышав, что святое поругано, с боевым кличем бросилась в штыковую, но тут как назло на глаза ей попался я, безмолвным зрителем наблюдавший эту сцену у фонтана. Почувствовав, что можно подтянуть резерв в моём лице и вместе защитить честь своей груди, она выпалила:

— Олег, ты конечно козёл редкостный, что на меня не обращаешь внимания, и не богатый, да и не нужен мне, но она-то мразь какая, ты погляди! — и как вождь революции на броневике протянула руку, указывая мне на прогнивший капиталистический запад в лице Светочки. Тут в Олю полетел степлер, а за ним прочая канцелярская утварь и ей стало не до меня. Разразился гром и две похожие друг на друга армии бросились в слепой ярости в атаку, хотя час назад одна хвасталась перед другой новейшим, принятым на вооружение лаком для ногтей, а другая говорила, как ей идёт. Началась рукопашная, бессмысленная и беспощадная, и я решил оставить милых дам наедине в этот интимный момент боевого безумия.

Хаос поглотил офис «Hrenegoznaet4emzanimaemsea-consaltings», отовсюду неслись откровения и голая правда, а вслед за ними как правило крики и порой удары. Я вошёл в свой отдел аналитиков и застал идиллическую картину, — Макс и Доценко наплевав на всё поставили стол у окна, на котором сейчас тёмной королевой покоилась бутылка коньяка, окружённая блюдцами-гвардейцами с лимоном и апельсином, и курили. Сразу бросилось в глаза, что коньяк был хороший, а ребята только начали.

— Привет трудовому населению. Как дела на фронтах империи? — иронично спросил я.

— Как видишь, боремся с кавалерией врага, а порох не промок в пороховницах. Готовим фронтальную атаку, — ответил, блеснув стёклами очков Макс, — да, кстати, меня просто подмывает сказать тебе, что ты хороший парень, с понятиями, но порой ведёшь себя как говно. Иногда слишком принципиальный..

— Но лучше так, — перебил его крепко сбитый Доценко, наливая третью рюмку, — чем, — он кивнул на дверь, из-за которой слышался гром и вопли негодования, — ну ты понял.

Я усмехнулся, с чем, а вот с коллегами мне повезло, но только с некоторыми.

— Каюсь, грешен, — подсаживаясь к ним, сказал я, — но готов исправиться и выйти на путь истинный, — мы чокнулись, коньяк манной небесной прошёл по пищеводу, вслед за ним отправился весёлый жёлтый кусочек лимона и жить стало лучше, жить стало веселей и без незабвенного товарища Джугашвили.

— Ну так вот, — выпуская дым демократичного «LM», продолжил Макс, — ты меня перебил своим появлением. Я ж всю жизнь хотел в прокуратуре работать, всех сажать, вот это я понимаю дело. А когда я вижу всех этих офисных амёб вокруг себя, руки сами тянутся к канистре с бензином.

— Аха, так и представляю себе, наш Макс, гроза преступности, — прогудел Доценко, — Олега мы сделаем министром идеологии, а я буду работать в госбезопасности, сажать тех, кого не успел посадить Макс. Эх, заживём, — мы засмеялись, Доценко разлил ещё.

— Пошли вы все, — отсмеявшись, сказал Макс, — я может воплощение вселенской справедливости.

— Прямо Немезида, — хихикнул я, чокаясь, но поймал взгляд аналитика и решил завязывать.

— Кстати, о правосудии, — начал Доценко, закусив, — мне тут дочка звонила, говорит в городе чёрт и что творится, все как с цепи сорвались, прям как наши офисные упыри, сказала, что у неё паспорт украли.

— Звони в полицию, — прикуривая новую сигарету сказал Макс.

— Позвонил.

— И что говорят? — хмыкнул я.

— Говорят, что не они.

Мы опять заржали.

— Да что вы гоните, — обиделся Доценко, — вы бы знали, какую хрень мне потом диспетчер сказал, мол им не до этого, все заняты, решают что делать с притонами, борделями и наркоторговцами, которых они крышуют, поехать по быстрому грохнуть всех, пока те не успели сдать ментов наших, либо зашугать.

Макс что-то сказал по поводу откровенности наших стражей закона, а меня как молнией ударило. Какая-то очень важная мысль сформировалась из осколков действительности, которые я наблюдал последние полчаса, и она никак не давала мне покоя, и тут до меня дошло:

— Ребята, мне одному кажется, что люди перестали врать, скрывать правду и говорят теперь только то, что на самом деле думают?

Макс хотел отмахнуться и что-то сострить, но тут же задумался.

— А ведь и впрямь, — протянул Доценко, — все эти скандалы в офисе, от того, что все решили высказать, что они на самом деле думают о других, менты, даже вон даже ты Макс высказал Олегу, когда тот пришёл, и я добавил.

— Да ну, бред, — скептически хмыкнул Макс, — колдовство какое-то.

— Тогда надо проверить, — ответил я, направляясь к двери, за которой раздавался шум.

Стоило мне её открыть, как мимо меня на полной скорости пролетел наш голубок Алёшенька из отдела программистов. Прижав наманикюренные ручки к груди, скорчив свою смазливую мордашку, он мчался в своих зауженных, висящих джинсиках по коридору. Миг спустя мимо меня пронёсся стремительным бронепоездом охранник Валера с яростным воплем:

— Кранты тебе, пи…ас!!!

В который раз за сегодня я стоял, как вкопанный, не зная, что и думать.

Позади меня раздался радостный вопль Доценко:

— Давай, Валера, настало твоё время!!! — он загоготал, — а ведь ты прав, Громов, чёрт тебя подери. Люди делают и говорят то, что на самом деле думают!

Здоровый Доценко и впрямь был рад. Макс налил себе, хлопнул рюмку не закусывая, поправил очки и неуверенно сказал:

— Значит, лживой толерантности и лицемеров-толлерастов теперь не существует?

— Выходит так, — кивнул я.

Макс с сомнением посмотрел на остатки коньяка, закурил и сказал:

— Пойду-ка я в отдел консалтинга. Хочу сказать Ахмеду всё, что я думаю о нём и о хачах в целом. Если всё происходящее не сон, то очень скоро их всех попрут отсюда.

Доценко одобрительно улыбнулся.

— Да, и почитай на досуге мемуары генерала Ермолова! — крикнул я ему вслед, — Он знал, как решить этот вопрос ещё в девятнадцатом веке.

— Ja wohl, Kamerad! Das mache ich— сказал он и скрылся за дверью.

Мы понимающе переглянулись с Доценко.

— Ну ладно, я тогда схожу в бухгалтерию. Там сидит Абрамович, он сам знаешь кто, но с ним можно договориться сообща против хачей, — с противной улыбочкой пропел Доценко и тоже ушёл.

Я остался один в своём кабинете, с бутылкой коньяка и дольками лимона, в сошедшем с ума офисе, в сходящем с ума, самом честном городе на Земле Нижневерховск.