ЛоГГ. 17 мгновений лета. 7. Миледи фон Кройцер

Катерозе сразу уяснила себе разницу — её оставили подождать хозяйку. Тем не менее, она с радостью кивнула церемонийстеру и сделала вид, что её интересует ваза с фруктами, даже очень. Но едва он удалился, как она вскочила, не переставая жевать, и повернулась спиной как раз к дверям, откуда могла появиться кронпринцесса. Левую руку Катерозе с самым независимым видом уставила ладонью на талию, с вызовом подбоченясь. Таким образом, дистанция составила свыше четырёх метров от двери — и очень хорошо. Наши волосы не хуже ваших, госпожа Грюнвальд, но рыжие, как у Кирхайса, да ещё с белоснежной лилией — держитесь за воздух… Надо, право, раздобыть себе гольденбаумский мундир — вот совсем была бы потеха, но пока оставим себе эти шуточки на будущее, довольно и того, что бирюзовая "ливрея" эпатирует всех в нужном ключе, вряд ли кронпринцесса давала себе труд предварительно ознакомиться, кто её гостья и как одевается. Но она же ни разу не воин, как известно, в чём и беда. Однако за гостьей могут и наблюдать, поэтому жуём вполне себе жизнерадостно, будто с голодухи прибыли изрядной — это всегда обескураживает кого угодно. Особенно на дуэли — а что у нас сегодня, как не оно, верно, ха-ха-ха? Вот и проверим, верно ли, что жалует царь, да не жалует псарь в этой связке, что-то подсказывает, право, что это более чем верно.

Катерозе всегда замечала, что кисейных дамочек одно её присутствие выбешивает до белого каления — и научилась с этим жить очень давно. Всё ж таки плата за это досадное обстоятельство значительна — мужская половина человечества гораздо добрее и никогда не поставит подножку без всякой на то причины, ради удовольствия их ставить. А то чего и гораздо побольнее сделать — тоже ради удовольствия, это вам сплошь и рядом, сколько хотите. Ни в каком страшном сне или гипотетическом кошмаре Катерозе не могла себе представить ситуацию, когда она бросила бы брата именно тогда, когда ему максимально плохо. Тем более, младшего — хоть Йозеф и ни разу не её кровь, но… А эти могут, спокойно, оказывается. А вот если нужно помочь — ну, тут на товарок по полу рассчитывать не моги, только если её интересы в данный момент с твоими совпадают, да и то потом отомстит неслабо. Уж лучше сходить на поклон к мужской половине — позадирают нос, но сделают всё тихо и надёжно. Итак, вопрос — напрягать сестру ради скромной персоны Катерозе император был вовсе не обязан, однако сделал это, зачем? Стало быть, все подозрения верны, получается? Вот и проверим.

Очень тихо, почти неслышно, да, но милочки в длинных пышных платьях, вы все забываете, что их шелест отлично слышно. Чего молчим, приближаясь, охренели от намёка с волосами или контратакуем? Стало быть, с порога считаем нас дикими и вульгарными, да? Считайте на здоровье — можем и подыграть, вначале-то...

Катерозе стремительно, но не резко обернулась, плавным движением на инерции сделала что-то вроде книксена и тут же пружиной вскочила в струнку, успев даже щёлкнуть каблуками по-мужски, всё это с очень весёлой, но загадочной улыбкой. Принцесса вежливо поклонилась — на что тут смотреть, что называется, сразу оценила гостья, просто дорогое платье, вот и всё. Ну да, сходство с братом есть, но очень поверхностное, внешнее, по глазам и волосам — а волна от неё, как от обычной серой мыши из пыльной конторы в незабвенном Союзе, ага. Так мы и думали, Йозеф, это кукла, не более того — умеет правильно двигаться и загадочно сверкать глазами, может, ещё пироги стряпать умеет, ага, вроде булочек с корицей из анекдота, ха-ха. Даже до мадам Казельн ей далеко, честно скажем. Ладно. Вежливые приветствия — какие мы безжизненные, а, прямо снегурочка летом у костра.

— Да, кронпринцесса, помощь мне просто необходима, — с жаром полуденного солнца плавно пошла в атаку Катерозе, — и очень деликатного свойства, такую только Вы и можете мне оказать. Мы ведь с Вами обе пострадавшие от режима Гольденбаумов, и очень сильно.

— О чём же речь? — ага, боишься меня, даже забыла про сесть на диван, уже хорошо.

— Два пункта, — а вот здесь чуть широковатый жест ладонями в разные стороны, будто собираем в пригоршни дождь, — координаты одного нужного мне джентльмена и консультация по некоторым тезисам, то есть, ответ на вопрос. Платье я и сама могу найти, это как раз вовсе не интересно.

Ага! Разве я что-то о твоём брате сказала, чего ж ты так дёргаешься, полутёзка? Правильно, сядем, а ты пока поуспокаивайся, если оно возможно, конечно. Ну, попробуй мне дружбу предложить, например, или спроси прямо что хочешь. Э, лучше бы спросила — я же не намерена дружить, или оно тебе ещё не понятно, ты настолько самоуверенна, что думаешь, что все перед тобой будут кланяться, памятуя, чья ты сестра? Но я же, ха-ха, типа республиканец, забыла разве? Ну, чего молчишь, я не намерена тараторить, могу и пожевать молча. И сколько угодно могу жевать, убедись.

— И кого же Вы хотите видеть, если уж это был первый пункт? — вежливо спросила наконец принцесса совсем ничего не выражающим тоном — поздно, пауза уже всё выдала...

— Видеть? Вы великолепны, принцесса, это же отличная мысль! — да, мы такие будто простодушные и горячие, бойся дальше. — Вот увидеть и надо, вызывайте его прямо сюда!

— Кого же? — ну, с голосом ты справилась, видать, многолетняя привычка, а вот глазки-то тебя выдали с потрохами… Боже, какая ж ты дрянь — всерьёз думать о нём такое… Бедный император, теперь мне всё понятно уже в этой жизни… Ну, получай тогда!

— Оберштайна, конечно! Он мне нужен позарез, а хуже нет обращаться с дежурным официозом — там же не сочтут нужным, и всё, не говоря уже о потере кучи времени, — с кипучей жаждой деятельности в голосе объяснила Катерозе. — А пока он сюда едет, мы поболтаем о других важных очень вещах.

Аннерозе была в таком шоке, что её хватило только на отдачу дежурных распоряжений — хотя она вроде бы умело скрывала эмоции под прежним холодным спокойствием, гостья была права, её слова просто швырнули принцессу в пучину смятения.

— Может быть, Вы сообщите мне, зачем Вам именно Оберштайн? — как будто с праздным интересом произнесла она.

Рановато играешь в поддавки — я же не друг тебе и не льстец, зачем забыла?

— О, Вам в самом деле интересно? — таким тоном, будто речь о сломанном ногте. — Не думаю, что политические интрижки Вам любопытны на самом деле. Это касается только ревностных слуг Императора, право. Кроме того, все мужчины любят, когда их немного интригуют, самую малость. Благодаря тому, что вызов поступил от Вас, Оберштайн меня запомнит лучше и моя работа будет эффективнее. Вот и всё.

Ага, так и скажи, что ничего не поняла — это хотя бы будет честно, шарм сразу появится...

— Вы занимаетесь политикой? — бесполезно, тупость непрошибаема...

— Разумеется, ведь теми, кто ей не занимается, она занимается сама, принцесса, Вы-то это знаете по себе прекрасно, — да-да, вот такие мы бессердечные, ещё и плечами так бездушно пожимаем. — А уж представьте себе моё положение — я ведь всё-таки невестка адмирала Яна Вэньли, и моя задача — помочь Императору в вопросе с автономией Хайнессена. Никакие злыдни режима Гольденбаумов просто рядом не стояли с ненавистниками династии Лоэнграмма на Новых землях, а Ваш брат к тому же слишком добр — это не всегда хорошо, поверьте, — вот задумайся, зачем тут последние слова, если у тебя есть ещё мозг!

— Этак ещё получится, что Ваша свадьба — тоже политический ход? — великосветским тоном, но с интересом, ладно...

— Безусловно, принцесса, — придвинувшись поближе и проникновенно глядя в глаза, — на кой чёрт спать с мужчиной, если от этого не иметь никаких выгод, логично? — ну, съела разве, посмотрим, как будешь отбивать, ха-ха! Краснеет, что ли?

— Возможно, но, кажется, это ещё не всё, что Вы хотели сказать? — ого-го, да ты и впрямь настоящая придворная, хвалю, да только толку от этого, увы, никакого...

— Да, Вы правы, меня очень волнует один вопрос, — абсолютно бесстыже с громким хрустом откусываем крупный кусок. — Я очень надеюсь найти на него ответ с Вашей помощью, — тэкс, она неплохо владеет собой, на такую вежливую улыбку и кроткий взгляд особо ничего не выставишь, ладно, тогда мы потянем паузу… ещё, чуточек, теперь вперёд!

— Ваше высочество, — не торопимся, фон Кройцер, не волнуемся, хотя это самый ответственный момент, потихонечку… — А что Вы собирались делать после смерти Вашего брата? Возможно, всё же выйти замуж за какую-либо кандидатуру, а?

Катерозе произнесла эти слова невозмутимо-вальяжно и с искренним спокойным интересом воззрилась на собеседницу, будто задала вопрос всего лишь о погоде. Принцесса приняла удар с холодным достоинством — но вспыхнув на секунду таким огнём в глазах, что сомнений не оставалось, что теперь она расценивала собеседницу, как врага. Рановато, Аннерозе, зачем же так сразу в конкретику-то… Есть же возможность парировать, чего зеваешь?

— Я совсем не думала об этом, поверьте, — какое упрямое очи долу, теперь понятно, отчего ты так раздражала двор Гольденбаума… — О таком если и думают, то после похорон, к счастью, не наступивших… — ага-ага, ври кому другому, что ты расстроилась бы из-за них.

— Позвольте, принцесса, у Вас же было целых три года, чтоб подготовиться к ним, — очень великосветски мы тоже умеем говорить, хе-хе… — Да Вы и хорошо подготовились, не Ваша же вина, что Ваш брат выжил, право. Он вообще живучий, очень, как ни странно, — ухмылочку побесстыжей, и глядим, глядим прямо и безжалостно.

А я её недооценила — эх, Фридрих Гольденбаум, хорошо ж ты её вышколил, сластолюбивый хитрец…

— Да, мой брат уникален, Вы правы, — опять эти ваши очи долу, это уже даже побешивает…

Что ж делать-то? Ай, пропадай всё пропадом, идём на импровиз, лишь бы Оберштайна дождаться, он же мужчина, чтоб о нём не говорили, а мужчина меня всегда спасёт, тем более незнакомый…

— Это бесспорно, принцесса, так отчего ж тогда Вы не попросите его найти себе мужа? — Вы недооценили моё простодушие, Ваше высочество, получайте свой выверт в целости назад. — Трудно найти мудрее советчика в такой ситуации, он-то свой двор знает отлично, надо полагать. Вы ж своим незамужним положением позорите не столько себя, сколько брата — или Вам действительно он так безразличен? Или даже… больше? — резко понизив голос и вкрадчиво, как змея…

Ага, получилось! Какой румянец, а? Спасибо тебе, покойник Фридрих! Мне тебя уже где-то жаль…

— Я… не думала об этом… — не знай я, что ты такое, могла бы и поверить, что ты сейчас заплачешь, так, быстрее, не то очухаешься быстро...

— Он недоволен Вашим выбором разве? — да, я очень безжалостная, только хрен ты это вслух докажешь, у меня такой дружеский тон, а как же! — Жаль, но я бы тоже влюбилась в спасшего мне жизнь и честь мужчину. И расшвыряла бы всех соперниц, вздумай таковые появиться, — да-да, а вот так улыбаться тебе разве не по рангу? а как оно тебе хотелось, надо полагать… — И на кой чёрт Ройенталь поцапался с Оберштайном, какая незадача…

Ага, это подсказка, милочка, ты всё правильно поняла, главное — хорошенько запомни это всё…

— Я столь популярна в Вашей стране? — вежливо осведомилась Аннерозе, полностью овладев собой. — Это для меня неожиданно…

— Разумеется, принцесса — у нас ведь вдовство суть женская беда, а не мужская, и существует упорное убеждение, что имперские дамы с жиру бесятся, — ладони на талию, локти врозь — и тон прохладный, но не ледяной, главное, не пережать уже. — В армии не служат, работают только ради забавы, родня мужа с детства подбирает — самой искать не нужно… И это ещё всё на фоне бешеной популярности ваших мужчин — как только стало возможным рассмотреть их поближе, ахаха. Вот-вот разгорится скандал с моей свекровкой — в республике новости разносятся быстро, и хвалить верного слугу Императора, что впахался за его честь в постели, будут на каждом углу, помяните моё слово. Право, Фредерику можно понять, но вряд ли она к этому масштабу готова.

— Что-что?! — ага, я знала, что тебе будет это столь интересно, что ж, посодействуй малость бедолаге Мюллеру, а то кабы твой брат не взбрыкнул вдруг сгоряча и не испортил марьяж. — Вдова Яна Вэньли и имперец? — аж ресницы задрожали от интереса, вот и славно…

— Даже ещё вкуснее, принцесса — имперский адмирал! — ага, мы и сплетничать умеем, когда хотим, а что ж, хе-хе… — Только представьте себе, что скажут люди! Впрочем, это была бы отличная комбинация, но вот не знаю, как отнесётся к этому Император, раз он так строг даже к своей сестре, — и горький вздох, впрочем, как видишь, мы ничуть не расстроились, так и передай дальше.

Ого, как быстро пришла в себя — смеётся очень естественно, стало быть, по этому пункту у нас порядок. Уже хорошо...

— Не думаю, что это станет проблемой, если эти люди захотят вступить в брак, — это слышать ещё приятнее, право...

— Хорошо, если так, — тихо и по-деловому, пристально глядя в глаза. — Я могу обнадёжить свекровку?

Какой уверенный кивок. Хм, или она меня дурачит, стараясь казаться солиднее, или дело выиграно было с самого начала, тогда браво адмиралу Мюллеру. Тогда встаём и церемонно кляняемся нарочито вальяжно, рассыпаясь в благодарностях.

— Вы настоящая придворная, фройляйн фон Кройцер, — ну, мы слишком простодушны будто, или столь наглые, что не замечаем холода в такой форме...

— Вы слишком добры ко мне, принцесса… — а как тебе такой взгляд, снизу? То-то же… — я всего лишь хочу помочь Вашему брату раз и навсегда покончить с республикой, — вот так, в струну теперь, с щелчком каблуками, и лицо как у робота… — У меня к ней свои счёты, а Императору тратить на неё дальше своё драгоценное здоровье не стоит. Вы же тоже так полагаете, верно?

— Возможно, Вы и правы, — ну-ну, ещё начни губы кусать, я и этого не замечу.

— Я очень рада, что мы поняли друг друга, принцесса, — вот тебе ещё поклон, и паузу решать будешь сама, я устраняюсь.

Молчит. Ну и зря. Я могу молча стоять и улыбаться до конца Апокалипсиса, если это надо. А могу и вернуться к теме, от которой плохо всем. Ох ты, как не вовремя иной раз эти лапочки в мундирах, ну какого чёрта Оберштайн столь мобилен оказался — получается, помощь получила полутёзка, а не я. Ладно, погрязаем будто в приветствиях, главное, улучить момент — ага, получается, она так разозлена, что не отводит от меня холодного взгляда, вот и шанс не упущен...

— Принцесса, — проникновенно проговорила Катерозе, обернувшись, — подумайте всё же на досуге, какая хорошая вещь — сезон свадеб после войны. Это будет ещё одна красивая победа династии Лоэнграмма, так нельзя упускать этот шанс.

— Благодарю за ценную беседу, фройляйн, — вежливо кивнула Аннерозе на прощание.

Нельзя сказать, что Катерозе не боялась. Боялась, да ещё как — как всякий нормальный новичок, никогда не занимавшийся слаломом, но вынужденный нестись на лыжах по диким горам, чудом удерживаясь на склоне. Но у неё уже наступил момент, когда на определённой скорости страх перестаёт не только довлеть, но и ощущаться толком — слишком быстрые движения, переходящие в полностью инстинктивное поведение, захватывали всё существо без остатка. Ещё с полмесяца назад известие, что она встретится лицом к лицу с легендарным и ужасным министром обороны Рейха, так и оставшимся в роли главного советника при действующем венценосце, серым кардиналом Империи, могло повергнуть её в панический ужас. Ещё неделю назад сообщение, что ей придётся с ним общаться или сотрудничать, швырнуло бы её в холодный пот. Ещё вчера, узнай она, что он рассердится на неё, растерялась бы до невозможности спокойно говорить либо говорить вообще. А сейчас она, с трудом приноравливаясь к его широкому шагу, преспокойно следила за тем, чтоб не отстать, и равнодушно наблюдала, как молчаливое раздражение мизантропа, которого совсем некстати оторвали от важных дел, скатывается с огромных плеч незримыми покуда, но более чем ощутимыми волнами, желая похоронить под собой всё, что встретится на пути. Ну, вот она, великая и ужасная Тень Императора, во всём своём мрачном великолепии, именно так, как и рассказывали, с ледяными ненастоящими глазами — и что? Да ничего, просто чуть уставший уже, заваленный кучей неотложных дел мужчина, которому непонятно зачем навязали какую-то лишнюю обузу, с которой он ещё знать не знает, что делать. Из тех, кто предпочитает умереть по дороге, чем опоздать, и не всегда помнит, когда последний раз обедал. М-да, юбки в любом виде тут безнадёжно опоздали — действительно, скала, и воспринимать что-либо будет только через голову. Мне бы поучиться такому хладнокровию, но боюсь, оно куплено у него слишком дорогой ценой, лучше даже не приценяться. Ладно, пусть себе молчит сколько считает нужным — его право. Мне тоже стоит отдохнуть пока от этой дуэли на аудиенции, ишь, как бушует вслед бешенством полутёзка, зачем же так давать волю эмоциям-то, подумаешь, сестра своего брата… Интересно, впрочем, кто бы мог тогда поставить её на место, будучи супругом, коль скоро брат не решается отчего-то это сделать? Ах, какая же ты заторможенная, Катерозе фон Кройцер, вот же этот экземпляр, перед тобой на диване в авто — и, честно говоря, из такой конфигурации вышел бы толк, сколь бы нестандартной она не казалась. Настоящий элемент Вольта, вот что это такое — жаль, высказать такую идею вслух вряд ли возможно вообще. Так, раз я пока предоставлена самой себе, навязывать своё общество и не будем, можно спокойно себе вздохнуть и стереть с лица ладонью остатки разговора с кронцпринцессой — заодно отключиться от неё, эта база пройдена, сейчас у нас поважнее будет разговор. Пожалуй, самое важное во всей жизни наступает, и нервничать уже вовсе нет смысла — занятно, ощущение, будто событие уже случилось, хотя ещё ничего не сказано.

А всё-таки хорошо, что в рабочий кабинет Оберштайна мне довелось попасть, не таская на себе осточертевшую форму Союза, мысленно улыбнулась про себя Катерозе. Неосознанная до конца, но приятная мелочь, из тех едва ли не бытовых символических внешне ничего не значащих действий, на самом деле имеющих огромное значение. Вспоминать о том, как клочки куртки с республиканской символикой летели в толпу офицеров имперского космофлота, чтоб навсегда сгинуть на полу под их сапогами, было очень приятно — и дело тут вовсе не в успехе у такого количества мужчин, а в том, что ни Юлиан, ни Аттенборо за эти дни ни разу не спросили её, куда делась её форма и отчего её хозяйка больше не носит. Хотя, возможно, ещё лучше было бы сейчас быть запакованной в самопальный мундир фиолетового бархата, которые нашили себе старшие отряды лагеря юных розенриттеров, хоть с белой лилией на груди, хоть с золотым львом на воротнике… Однако с таким кустарным ребячеством недолго и смешной показаться, уж лучше нейтралитет, как будто вовсе без намёков для постороннего глаза. Катерозе еле удержалась от облегчённого вздоха, когда после этой молчаливой гонки за огромной спиной в фиолетовом плаще — не очень-то удобно поспевать за таким широким шагом на шпильках — для неё просто пошире открыли дверь, чтоб она успела шмыгнуть через порог следом. Если бы она наткнулась на более учтивое обращение, то решила бы, что дело не просто дрянь, но катастрофа. А так она прыгнула в новый пласт своей жизни, как с борта катера, чтоб резкими движениями уплыть к нужному месту берега, нисколько не сомневаясь в правильности происходящего и собственных действий.

Но наличие ещё одного человека в помещении её слегка смутило — понятно, что этот офицер не мог быть никем иным, кроме Антона Фернера, и, стоит признать, он и в самом деле производил самое что ни на есть приятное впечатление — однако Катерозе сразу же уяснила себе, что видит его вовсе не впервые. Мало того, что этот легендарный помощник Его Тёмности сам был на вечеринке в офицерском клубе и лично наблюдал все выкрутасы Катерозе на сцене, так ещё и, судя по тем взглядам, что они перебросились с Германом, это его прямой начальник. Ох, до чего всё близко у них тут, в Рейхе… Интересно, а про наше прощание Герман тоже рассказал начальству? Или у них, как и в Союзе, нужные пуговицы от этого избавляют? Что ж, чем больше они уже знают, тем лучше для меня, точнее, для того, что мне от них надо. Фернер, Вы просто прелесть, и вот Вам сообразная моменту улыбка, аккурат такая, что ничего, кроме сдержанной ничего не выражающей приветливости, не означает, с изящным поклоном, разумеется. Только посмейте теперь не защищать меня в случае чего от Вашего начальника, я очень расстроюсь в таком случае, а Вам будет стыдно, да-да. Уловил всё, вот молодец. Впрочем, это ничего мне не даёт — в случае провала-то, но не будем поддаваться пораженческим настроениям, это глупо. Чего? Мне, кресло, да ещё не через стол, а напротив Самого?! Такая удача мне и не снилась даже...

Эх, как хочется закинуть правую ногу на левую, но придётся обе чуть сместить вправо… Но уж чёлку-то поправить, пожалуй, ситуация позволяет? Ой, Фернер молча встаёт и уходит… Можно начинать бояться, что ли? И не подумаю, лучше просто затупить автоматически. Бррр, сегодня или никогда, мне нужно выиграть во что бы мне это не стало, мой драгоценный объект моего внимания, помоги мне тут хотя бы косвенно, это ж твоя цепная собака, так пусть не вздумает меня кусать сейчас, вон как холодно себя ведёт, тут ни в чём уверен не будешь. Катерозе бессознательным жестом тронула пальцем свой серебряный кулон на шее, заставив его чуть подпрыгнуть на груди поверх блузы. Замечено, конечно. Плевать, мне что, совсем не разрешается нервничать после такого молчаливого марша? Буду, но только так, будто не хочу показывать. Ладно, смотрим в упор теперь. Не кто кого, а просто ждём вопроса. Ну, чего молчишь, ты же тут хозяин, не я...

— Говорите, фройляйн, — этот тон ничего не выражает, наверное, потому его так и пугаются.

Но я же не только страха от этого голоса, даже негатива не чувствую! Он, должно быть, всегда так говорит, вот и всё. Итак, паузы тут быть никак не должно, так что подстроимся под его интонацию...

— Я не хочу брать фамилию жениха. Возможно ли по законам Империи оставить мне мою девичью после заключения брака или хотя бы сделать двойную? — абсолютно спокойным голосом осведомилась Катерозе.

— Возможно, но необходимо прошение от Вашего имени заранее, — едва заметный кивок, ого, это уже даже много, с прежним-то тоном, но он уже сам взялся тянуть паузу, ладно, её быть не должно ещё...

— Тогда к делу. Хайнессен нуждается в лидере, а точнее — в диктатуре, и не раз доказывал это Яну Вэньли, но тот был слишком упрям и ленив, чтоб пойти у него на поводу, — спокойным светским тоном взялась вещать Катерозе, чуть откинувшись в кресле назад. — После гибели Яна лидером, сплотившим население, мог стать мой отец, но он благополучно погиб, оставив, впрочем, мне свою славу и авторитет, и, в отличие от моего жениха, я могу этим распорядиться эффективно. Как Вам, возможно, известно, люди, поддерживавшие Яна, были недовольны его пассивным поведением и до сих пор ищут того, кто поднял бы его славу на щит. И Юлиан Минц их вовсе не устраивает тем же спокойным характером, а также излишней принципиальностью. Однако к войне с Рейхом либо к серьёзному противостоянию народ не готов, он просто ищет лидера, который будет вовремя вещать им, что они великая нация, имеющая грандиозное будущее, не особо думая о деталях. А детали гораздо важнее, согласно теореме Кантора, и именно их будет определять тот, кто займёт эту вакансию.

Ага, не просто слушает, но даже склонил голову набок. Эх, я не чувствую опасности, но и только — слишком мало у меня опыта общения с подобными людьми. Вот было бы здорово, если б мои предположения об его настоящем характере подтвердились… Кивает, ура! Ну, выкладываем тогда...

— Логичнее всего определить на данное место либо кого из бывших соратников Яна, либо его вдову. Но первые либо погибли, либо сами по себе не смогут этим заниматься, а вторую я планирую красиво устранить с дороги, — Катерозе говорила ровно, нисколько не меняясь в лице, как будто её на самом деле совершенно не заботил результат её слов. — В идеале её было бы хорошо сделать женой адмирала Мюллера, в случае, если это не получится — достаточно ославить в нашей жёлтой прессе, это даже оплачивать не надо, за такую новость сами редакторы приплатят. Я знаю, как воздействовать на оставшихся соратников Яна и что делать с изерлонскими балбесами. Мой будущий муж мне тоже не проблема, как и вдова Бьюкока. Хайнессену нужен женский каблук, а не перчатка имперского офицера.

— А зачем Вам Хайнессен, фройляйн фон Кройцер? — спросил Оберштайн как будто без всякого интереса, но взглянув на собеседницу чуть внимательнее.

— А мне не нравится, что Император потерял на этой планете несколько своих блестящих слуг, да и сам не раз рискнул жизнью, — беззаботно проговорила Катерозе ничего не выражающим тоном. — Не нравится, что эта планета погубила прекрасного генерал-губернатора, которого он нам милостиво подарил. Она и Яна сгубила — видите, какие у неё гадкие наклонности, с ней по-хорошему нельзя. Если оставить ей возможность огрызаться, она одна погубит ещё немало. Короче, у меня к ней свои счёты, к этой территории, и пришло время ими заняться.

— А если она погубит и Вас, фройляйн? — чуть заметно, но ей показалось, что собеседник усмехается.

Что ж, это его право и вполне логичный вопрос...

— А Вам-то что за печаль, если я сначала успею сделать то, что следует? — полностью безразличный ко всему тон, вот так, даже чуть пожав плечами. — Мне уже терять нечего и жалеть не о чем. Но у меня есть хорошие позиции, я ведь женщина, так что должно сработать, раньше так не делали ещё.

— Что же следует сделать, по-Вашему, фройляйн фон Кройцер? — точно усмехается, что ж, терять уже нечего...

— Вышколить как следует и уже в приличном виде отдать императору. Остальное — то есть детали и способы, можно обсудить отдельно. Или Вы дадите мне карт-бланш не глядя, а я сделаю всё сама, — а вот теперь посмотрим в упор по модели кто кого… ты чего заглох, пугаешь меня паузой, что ли? Не надо этого делать, я тоже могу кое-чьим жестом за кулон держаться, съел? А ну, вспомни, мне сейчас тоже восемьнадцать, как и ему тогда, и в Изерлонском коридоре я не тихо прохлаждалась!

— Вы хотите править Хайнессеном единолично, фройляйн? Я правильно понял Вас? — тон спокойный, уже ничего...

— Неправильно. Мне придётся это осуществлять, конечно, но это не желание, а необходимость, с которой надо мириться. Поэтому формально я не собираюсь занимать никаких должностей, — Катерозе полностью легла спиной на кресло и положила руки на подлокотники. — Поэтому мне будут нужны те ресурсы, что Вы успели заграбастать под себя, сударь. Только для более эффективной работы, потому что моих может однажды не хватить, а нужно торопиться, Император ждать не любит.

— Это что, не по модели хунты? — вежливо киваем, кажется, уже заинтересован, хорошо. — Опираясь только на коррупционные структуры? — ещё раз киваем, и поважнее. — А как же потом быть с выборами?

— Выборы можно и отрежиссировать, а можно даже игнорировать под предлогом экономии средств, — невозмутимо пожала плечами Катерозе. — Главное — новая национальная идея, — она позволила себе лучезарно улыбнуться, наконец-то. — Тридцать миллионов идиотов, желавших захватить Рейх, мертвы, из них только десять процентов — женщины. Остальные уже просто хотят себе тихо жить по-человечески. Молодёжь же, точнее, та её часть, которая является реальным будущим страны, симпатизирует вовсе не идеям этих погибших, им нравится победитель. Это управляемо, если знать, как.

— Вот оно что, — Оберштайн не спеша поднялся на ноги и приблизился вплотную. — А если Вас просто прикончат враги, поняв, кто режиссирует нужные Империи процессы? — вежливо спросил он, чуть наклонившись над собеседницей и положив ладонь левой руки на спинку кресла.

Катерозе не пошевелилась, но сложила губы в циничную усмешку:

— Будто у Вас, сударь, недостаточно подобных врагов, понимающих, как Вы режиссируете нужные Империи процессы? Вас же это никак не останавливает, верно? И это при том, что Ваш статус яснее ясного, а мой даже Вам ещё непонятен — так чего мне бояться, будучи невесткой Яна Вэньли? Республиканцы намного глупее имперцев, иначе бы не стремились их вырезать, так что играть на этом я буду до победы.

— Вы так уверены в победе? — Оберштайн ответил на эту усмешку своей.

— Не в этом дело, просто тезис "Победа или смерть!" мне тоже симпатичен, — вежливо и холодно кивнула девушка.

— Какой интересный статус получается, — процедил министр ничего не выражающим тоном и вдруг молниеносным движением схватил ладонью кулон на шее собеседницы и повернул к себе, раскрыв.

— Аккуратно, Пауль, есть вещи, на которые можно и крепко обидеться! — рыкнула Катерозе, не шевелясь и тоном, не вызывающим сомнений, что она полностью владеет собой. — Оставь, как было!

Оберштайн покачал головой так, будто хотел поцокать языком, но передумал, затем нарочито не спеша щёлкнул застёжкой и выпустил из пальцев украшение.

— Теперь понял, — хозяйским тоном фыркнул он в ответ. — Он что, сам их тебе дал?

— Дурацкий вопрос, право, — прошипела Катерозе, сверкнув молнией в глазах. — Он что, похож на того, кто на это способен?

— Ну… ты хуже его знаешь, логично? — ехидно процедил собеседник, выпрямляясь. — Не бойся, я не буду это отбирать у тебя.

— В таком случае ответ такой: "сама взяла", — в тон ответила девушка, по-прежнему не шевелясь. — Устраивает?

— Вполне, — невозмутимо проговорил мужчина, спокойно возвращаясь в своё кресло. — Завтра утром за тобой приедут, Катрин, приготовь то, что считаешь нужным. Сейчас у меня больше времени нет.

— Так точно, — внешне безразличным тоном уронила Катерозе, поднимаясь. — Хорошо, до завтра.

Она не торопясь, но и не пытаясь медлить, двинулась прочь. Оберштайн не смотрел ей вслед, молча дожидаясь, когда гостья уйдёт. Будь она чуть старше, она бы догадалась, что ему нужно было просто успокоиться после увиденного. Будь он меньше на деле взволнован, он бы понял, что её валит с ног дикая усталость и единственная мысль: "Получилось!". Но им уже было на некоторое время не до окружающего мира. Внутри кулона лежало два длинных золотых волоса, которые Катерозе действительно ловко ухватила с плеча ослепшего императора — после дуэли на клинках с Юлианом Минцем они просто были очень заметны на небесно-голубой рубахе. Их больше не видел никто и никогда, кроме самой хозяйки кулона. И никто не знал, что именно они и решили раз и навсегда судьбу не только планеты Хайнессен, но и всей Галактики. Окончательно и бесповоротно.