ДЕНЕЖНЫЙ БОГ, новелла.

ДЕНЕЖНЫЙ БОГ

Фантастическая Новелла

Я – профессор, член академии наук, доктор доисторической археологии. Я всегда работал на нескончаемые гранты от любителей истории. Любить историю – это сегодня модно. Гранты поступали в безналичном виде на различные счета, но только не мои личные. Управлялись с ними университетские бухгалтера и бухгалтера экспедиций. А когда я не в поле, когда я читаю лекции, финансами управляется моя молодая жена, моя бывшая ученица.

Нет, я никакой не ловелас и тем более не из тех, кто занижает оценки студенткам, дабы поиметь с них больше, чем знания. И говорю я: «моя молодая жена», не потому, что где-то есть «старая», в смысле «устаревшая». Мы вместе уже более пятнадцати лет, и эпитет «молодая» это скорее дань её неиссякаемой энергии и врождённому бесстрашию.

Женился я поздно. Вернее это она меня женила на себе.

Однажды поставленный деканатом университета перед фактом, что мне надо будет вылезти из бесконечных раскопок и предстать перед аудиторией в качестве преподавателя, я сильно огорчился. Воздух аудиторий мне надоел до смерти еще в пору ученичества. А одно представление о неизбежных бюрократических обязанностях наставника юных душ ввергало меня в тошноту. Свободный ветер открытых пространств и скрупулезный труд очистителя прошлого, эдакого ходока в неизведанное, как порой говаривала моя жена, – вот мой путь. Но за мягкой настойчивостью деканата проблескивала сталь. Или – или. А что делать, таковы правила игры в нашем мире: университету надо повышать свой рейтинг, а вышедшая недавно моя, несколько романтичная, книга о всяких откопанных мной «доисторичностях» имела неожиданный успех.

И вот я опять в опостылевшей мне аудитории. И там же, на первой же лекции она положила на меня глаз. И вскорости окольцевала. Чему впрочем, я был только рад. Отныне она ведет моё хозяйство. Моя жена, мой ангел хранитель. Она строгий страж моего, почти идеального, мира от пошлостей повседневности. Так, что деньги и я — абсолютно параллельные и не пересекающиеся сущности.

И всё-таки…

Я – Денежный Бог.

Почему я себя так ощущаю? Об этом мой рассказ.

*

Поверьте, я еще далеко не в том возрасте, что бы по-старчески «гонять гусей». Да и обилие книжной пищи, хоть и чревато, но не отравило мой ум, так как я имею разум периодически выгуливать своё тело, вкупе с мозгом, разумеется, вдали от книжек и, собственно, городов.

Экспедиции! Раскопки! Работа в «поле» — вот моё спасение. И вот на одной из них мне попалась престранная вещица. Мало того что из чистейшего золота, позднее пробы показали неимоверное число девяток после запятой, к тому же – искуснейшей работы в форме медальона с дырочкой для ношения на шее. Пра-монета — эдакий золотой идол стоимости.

«Денежный Бог», так мы нашей группой в шутку окрестили артефакт. Прямоугольник с округлыми краями и на нём физиономия с угрюмо задумчиво опущенными уголками пухлого рта, алчно расширенных ноздрей. И при всём при том, редко встречающихся в «доисторичности» глаза: один выпуклый и смотрящий на сторону, а другой с неким хитрым прищуром. Мужичек властный, но видом не ужасный, как принято у тотемных Богов-Прародителей. И не открыто яростный, как у Богов военных. А, эдакий купчина — мужичок себе на уме. Может еще и не совсем Бог, а пока только Божок, в эпоху редких, только зарождающихся отношений, позже названых товарно-денежными. Главное — в том временном пласте его недолжно было быть! Ну, ни как ни должно. Кремневые и костяные орудия труда и охоты и вот Это….

Я по натуре конформист и горячие сенсации попахивающие скандалом меня смущают априори, так что я не пошел по пути Кремо, Бейджента и компании, а изъял Это из реестра находок. И вообще — отвез домой и спрятал в замшевом мешочке в нижнем ящике моего рабочего стола. Подальше от греха и поближе к рукам и душе, единственно для более полного контроля только.

*

Ох, этот кризис! Все бы ничего, последний грант я получил еще до нынешних финансовых бурь. Но он закончился и уж полгода как я не был в экспедиции, а кажется, застрял навечно в университетском городке. И как-то, сидя за рабочим столом и поглаживая тело медальона, я задумался. А задуматься было о чем. Кончился последний грант, а новый и не предвиделся, по нынешнем-то тяжелым временам. А главное – супруга. Её сочувственный взгляд в спину с каждым днем без дела становился всё более невыносим.

И тут мне показалось, будто бы, то ли божок, то ли демон, рельефно изображенный на медальоне, мне подмигнул. Я отбросил сумрак невеселых мыслей и обратил более пристальное внимание на предмет. Я принялся вертеть его так и эдак, ловя то положение, при котором игра светотени выдаст, повторит подобный эффект. Но этого ни как не выходило.

Я перестал его крутить и опять отвлекся невеселыми мыслями, с тоской представляя себя что-то блеющим на эшафоте кафедры перед охламонами студентами. Мне скучно и тоскливо, а им тем более. И вдруг божок на медальоне опять подмигнул мне. Я осторожно спрятал его обратно в замшевый мешочек и водрузил в ящик стола. И задвинул его до упора. Неприятный влажный холодок бродил по моей спине.

*

А на утро, вернее к обеду, меня засидевшегося до утра разбудила супруга. Её лицо сияло серебряным долларом, а глаза просто испускали ясно видимые энтузиазмические лучи. По её забывчиво-восторженной речи я понял, что нам светит грант. И не грант, а Гранд Грантище!

На пару лет работы, в чрезвычайно комфортных условиях Северной Индии. На раскопках древнего храмового комплекса, где нет изнуряющей среднестатистической индийской жары и холода Гималаев. Но предстоял тендер. Даже не тендер, а подпись представителя нашего правительства на международном соглашении в разрешительную компетенцию которого входит и предстоящая экспедиция. Я заметно упал духом, ранее само понятие «тендер», равно как и «конкурс» не безобразило мое сознание, пока что я обходился без этого. Видно, всё как-то решала моя любимая, не забивая мой мозг подробностями.

Это мое понижение настроения не осталось не замеченной женой. И она меня заверила что все устроит: позвонит кому надо, встретится, с кем необходимо, и… в общем все переговоры и продвижение проекта она берет на себя.

А через два дня меня посетила высокая делегация. Представительная и очень обходительная. Люди, лица сплошь знакомые — облаченные властью, такие уверенные и харизматичные на экране телевизора, в моей прихожей как-то помельчали и пожухли, верно, из-за отсутствия крупного плана, света софитов и театрального грима. Передо мной с речью выступил не самый главный, а что поскромнее — заведующим какого-то отдела или комитета при парламенте. А самый главный пытался выгнуть грудь и придать себе значительности. Но это у него почему-то плохо получалось. От этого он заметно нервничал.

Меня попросили представители государства, как человека высокообразованного и с незапятнанной репутацией быть лицом и совестью … Где-то там и чего-то там. Мелькнуло слово «санация» и еще какие-то умные, но мало употребляемые в моей среде термины.

Как обычно, я ночь напролет засиделся за рабочим столом и наверно, поэтому плохо понимал, о чем собственно ведет речь господин депутат. Но я видел их явное желание побыстрей покинуть мой уютный дом. Дом, с легким налетом стиля а-ля «покорение дикого запада»: деревянные панели, акварели деревенской жизни и несколько черепов доисторических животных. По мне, так всё выглядело мирно и скромно. А они вели себя так, словно очутились в пещере людоеда, выпрашивая у него милости поедать их не скопом, а по очереди. Мне самому было неудобно это их напряжение, и я быстро согласился, и даже под чем-то подписался. Они дружно выдохнули воздух, попытались улыбаться и быстро покинули моё жилище.

Лишь вечером, когда вернулась из университета супруга и прочла небрежно брошенный мною на журнальном столике листок, по её окрутившимся глазам я понял, что произошло нечто важное в моей жизни.

Оказывается отныне я не рядовой профессор, преподаватель «доисторических» наук, а господин Полномочный Председатель Государственной Комиссии по Ликвидации …. Чего-то там, длинно, и точно не упомнить.

Ночью я сидел за столом и думал о необычном повороте в моей жизни. Моя рука непроизвольно, по уже сложившейся привычке, потянулась к верхнему ящику стола. А когда я рассеяно, глянул на медальон, божок нагло ухмыльнулся мне. Я тут же спрятал его обратно.

Значит, за всё надо платить. Так понял я эту ухмылку.

*

Сборы в первую командировку были невыносимы. Оказывается куда как проще собраться на полгода в дикую Монголию, чем к толстосумам на три дня. Нужно выглядеть соответственно и не потерять лицо интеллектуала под взглядом потерявших совесть рвачей. Так, или что-то подобное щебетали моя супруга на пару с подругою, наряжая меня. «Ты будешь говорить. На тебя будут смотреть» — таков был их последний довод. Чисто женский, будто цвет галстука способен кардинально менять весомость устных доводов.

Я с тоской вспомнил свою последнюю экспедицию. И кто бы на меня пялился в Монголии? Горные козлы или их друзья – чабаны? Я уже жалел о своем согласии. И я не думал держать речи. Насколько меня уверили, и как я представил свою деятельность со слов высоких просителей: то я, изображая из себя великомудрого всезнайку, выслушиваю членов комиссии, желательно изредка хмурясь, а на предложенный коллегами вердикт значительно киваю головой и расписываюсь на бумагах в нужных местах. И всё молча.

И вот я, обряженный в дорогущий костюм строгой тональности, со ступнями, засунутыми в узкие штиблеты и с удавкой на шее, перемещаюсь на негнущихся ногах в сторону аэропорта. Для полной гармонии не хватает только маленького государственного флага воткнутого в темя.

Когда я поднялся в самолёт, на меня смотрели все. Так мне казалось. Причём половина пассажиров явно была готова бросится мне на помощь. Я чувствовал, что краснею, что по моему лицу бежит пот, а голова начинает подло чесаться. И спина. И бедра. Меня спасла от обморока стюардесса, проводив в маленький бизнес-класс на двоих человек предназначенный мне одному. Там было просторно, не было навязчивых глаз, дул прохладой кондиционер и я немного упокоился. Тупо поседел немного. А потом, когда загудели двигатели самолета, решительно стянул с шеи галстук и расстегнул дорожную сумку. Я переоделся в привычные мне одежды прямо на взлёте, презря всевозможные опасности и, не взирая на крен фюзеляжа набирающего высоту самолёта.

И как только мои ляжки оказались в старых джинсах, а ступни в растоптанных башмаках из мягкой кожи, я почувствовал себя родившимся заново.

*

Первым местом, которое мне довелось посетить при моем новом качестве, было некая огороженная и охраняемая площадь под тип национального парка, где разгуливают и плодятся редкие животные. Мои нынешние сотрудники называли его по-разному: то «техно-парком», то «бизнес-инкубатором». По мне, так для парка там было маловато зелени, а насчет инкубатора… яиц я там по крайней мере не увидел, а вот птенцов надутых петухами насмотрелся.

Уже на взлетной дорожке аэродрома меня окружили молодые люди, светящиеся здоровьем и оптимизмом, в шмотках настолько дорогих, что только ценники их одежд были дороже моего костюма. Кстати на некоторых они так и мелькали, то ли по забывчивости, то ли специально не сорванные. А может быть они, эти ценники, так эффектно смотрелись, что хозяева посчитали их неотъемлемым дизайнерским решением? Может быть, я не берусь судить, так как давно не в модных темах. Да, в общем-то, с тех пор как я по молодости одел джинсовую парку, более меня ничто из одежд не впечатлило. Разве что куртка «Аляска» с электро-подогревом, когда однажды я оказался за полярным кругом.

В общем, я был рад, что сменил обмундирование строго чиновного босса на джинсы. Переодевшись в привычное, прямо на борту самолета во время взлёта, я, наверное, в первый раз изменил супруге.

И очень прекрасно себя чувствовал в дальнейшем, особенно когда молодые здоровенные франты, профукавшие уйму чужих денег, суетились вокруг меня и норовили заискивающе заглянуть мне в глаза. Такому обыденному невзрачному человечку. Что получалось у них с трудом, где-то даже комично.

Ростом я чуть ниже среднего. Хотя на физическое здоровье не жалуюсь: до сих пор люблю горный туризм, байдарки. Однажды, еще в колледже, как-то не вовремя задумавшись, отрабатывая норматив подтягиваний на турнике, ненароком подтянулся девяносто девять раз. Подтянулся бы и сотый, но из стихийно собравшихся зрителей, какая-то девчонка испугано ойкнула, я очнулся и соскочил со снаряда. С тех пор мне часто по-доброму выговаривал учитель физкультуры, что я как ценник на распродаже: привлекаю всех кажущееся дешевизной.

Первые моими подопечными оказались молодые ребята, живущие в каком-то ирреальном мире. Их мир был заполнен цифровыми технологиями. По их явному убеждению цифровой процессор присутствует или должен присутствовать чуть ли не в каждом венике, и уж точно в каждой кофеварке. В их представлении — мир без компьютеров не в состоянии существовать. Эти миром управляют системные администраторы, где программные дизайнеры почитаемы аки «гуру», а «пипл», то есть народ — это «юзеры» и прочие операторы. Один из этих молодчиков с детства видел себя эдаким повелителем ноутбуков и до сих пор искренне уверен, что именно компьютеры через различные периферийные устройства выращивают пшеницу, пекут булочки, производят и ремонтируют автомобили.

А понятий «токарь», «слесарь», в их мире просто нет.

Я неосторожно поинтересовался, сколько в их предприятии предусмотрено рабочих мест, этих и подобных им, специальностей. Плетясь за мной по этажам, молодые нувориши долго, со смешками, гадали, что это такое. Придумывали «токарям-пекарям» разные спецификации — с их специфическим юмором, конечно. Они пришли к выводу, что «токари», «слесари» и подобные им — есть некие квази-биомеханические периферийные устройства с узкоспециализированными чипами памяти, с набором вращающихся и хватающих манипуляторов. Люди, трудяги, в их системе координат не существовали в принципе. А вот индекс NASDAQ был для них не просто градусником, а неким светилом, некой ипостасью незримого цифрового божества. Кстати, перемножить два двузначных числа без калькулятора для них -серьезная проблема, не помогает даже кусок бумаги и карандаш. В этом я лично убедился.

*

Приехав на «объект инновационной деятельности», так по документам, мы увидели нечто, то ли недостроенное, то ли недоразваленное. Ребята размахнулись широко и наверно-таки поразили размахом кое-кого из начальеников-инноваторов и банкиров-инвесторов.

Мы еще не начали просматривать документацию, арендовав под это дело пол ресторана местной гостиницы, а у меня уже сложилось мнение о господах предпринимателях: молодые авантюристы. Из тех, что только начали хорошо жить, да деньги кончились.

Свою развалюху они проводили по документам как комплекс производственных мощностей каких-то высоких нано-технологий, чуть ли не ракета в будущее. В подобном стиле, на многих страницах господа оправдывались, что только успели проплатить аппаратуру, а тут кризис, банкротство подрядчиков, и они так ничего и не получили. Так и сказал мне мой коллега, по всем ухваткам – старый бухгалтер, протягивая через стол бумажку с этими словами:

— Они так ничего и не получили,- произнёс он со скрипом и кривой ухмылкой.- А акций успели разместить на миллиарды. Номинальные, конечно.

Вчитавшись в строки объяснительной, я вспомнил, что пара новеньких «Феррари» и роскошный корабль «Бентли» припаркованы у офиса. Эти шедевры автомобилестроения они даже не удосужились убрать со всеобщего обозрения. Наверно, по их мнению, и мнению их круга – это и есть демонстрация крайней нищеты. Вот если бы на паркинге стояла пара реактивных самолетов…

Что ж, подобных индивидов не вылечишь психотерапией, слова бесполезны – только ампутация. В себе я вдруг ощутил скрежетание чего-то металлического, в голове рождались четкие решения, решения жесткие и несокрушимые. Лишь позже я осознал, что это денежный божок вступает в борьбу через меня. Стародавний и умудрённый он собрался порвать в клочья новорожденного божка цифровых процессов.

К вечеру вокруг наших столов начали кружиться пьяненькие венчурные предприниматели, и принялись нам навязывать выпивку, танцы и прочие развлечения с неестественной, явно химического происхождения веселостью. Мой коллега, старый аудитор, только морщился и вздыхал:

— Право, какие они все-таки еще дети.- А потом мечтательно как-то воззрился в потолок.- А было время! Какие были люди, какой был подход! Начинаешь соображать лишь после всего, после как пописал им индульгенцию, после того как уже все ушли, а ты сидишь в миражах и ничего уж изменить не в силах…Н-да…

А придя поздно за полночь в номер, внутри него я обнаружил элегантную девушку в длинном вечернем платье с бутылкой шампанского и двумя фужерами в руках. Я приветливо ей улыбнулся, галантно принял из её рук стеклянную тару, поставил на журнальный столик. Потом приобняв гостью за талию, открыл другой рукой дверь и в почти балетном па отправил её в гостиничный коридор и, послав воздушный поцелуй, закрыл за ней дверь. Ну, правда – дети! Разве ж так соблазняют? Я им, что — сексуальный террорист, амнистированный после пяти лет отсидки?!

А утром я дал указание по выездной бригаде: сворачиваемся. На все вопросы коллег ответил один раз:

— Мы узнали достаточно. Хватит.

А едва успевшим в аэропорт запыхавшимся предпринимателям на всю их недоуменную трескотню, цедил сквозь зубы:

— Без комментариев.

Пока летели домой, мои бравые ребята подготовили запросы, требования и рекомендации во всевозможные контролирующие и карающие органы, и всё относительно господ молодых предпринимателей.

И я их подписал.

Мне кажется, что устав от людской алчности, похоти и проклятий Золото однажды спряталось в тень, и выпихнуло на свет и всеобщее обозрение банкноты, ассигнации — деньги бумажные. И с тех пор, что только не делали с деньгами: и сжигали, и разрывали, оклеивали ими стены, и даже некоторыми подтирались. То есть то, что никак не сделать с Золотом. А главное – их печатали все больше и больше. А потом еще и им нашли, придумали-таки представителей. Представителей представителей. Векселя и Закладные. Да, мало того! И эти представителям нашлись представители! Депозитарные расписки. То есть Представители представителей других представителей. А потом и им – Банковские гарантии на наличие сих Депозитарий… А потом еще и Гарантии страховщиков на наличие гарантий банков, данных другими банками о наличии у них депозитарных расписок на депозиты находящихся в третьих банках… И всё это называли пусть уже и не «деньгами», но не менее гордо – «Ценными Бумагами». Которые из них обозвали «Деривантами» я уж и не знаю – запутался.

Золото, в стыде и страхе начало зарываться обратно в землю, тщась распасться на атомы.

А Мир Денег с того времени обнаглел. Обретя цифровые значения, корпус многомерных математических действий обрел собственную жизнь, оторванную от жизни тех людей, чей труд и товары должен был отражать, и кажется, обзавелся собственным разумом. Но это пока…

Пока не подошел пьяный вахтер и не дернул рубильник…

*

Второй организацией, которой предстояло пройти через чистилище нашей комиссии, было предприятие военно-промышленного комплекса, из совладельцев которого государство ушло загодя, видно тоже замороченное новоявленным Божком Цифровых Процессов.

В аэропорту нас встречали скромно. Лишь секретарь с плакатиком и автомобили у подъезда, а не на посадочной полосе как в случае с мажорами из техно-парка. Однако быстро привыкаешь к роскоши нарушений правопорядка, к некой исключительности своей, из для всех обязательных правил. Так и возможно — прямо посреди многолюдного проспекта скоро начнешь справлять нужду.

Председателя акционерного общества мы встретили на заводе, в одном из цехов которого он проводил встречу с рабочими, на которой он уговаривал персонал еще немного потерпеть без полноценных зарплат. По правде из всех знакомых мне капитанов бизнеса он более всех имел право на такое обращение. Старый военный, настоящий полковник с орденами и прочими отметинами различных заслуг, с начала кризиса определивший себе зарплату в один доллар ежемесячно, денно и нощно не покидавший предприятие и питавшийся исключительно в рабочей столовой, где за его столик мог подсесть любой работник. Такой вот капиталист, совершенно реликтовый сегодня тип. А раньше, говорят, их была целая когорта – Форд, Эдисон, Бьюик. Но всегда были более известны другие, бароны – разбойники: Дюпоны, Морганы, Рокфеллеры…

Увидев нашу делегацию, он заметно смутился, быстро свернул своё собрание и предстал перед нами, покряхтывая, выгибая грудь по стойке «смирно» и одёргивая полы пиджака наподобие мундира. Мы были для него что-то вроде делегации генерального штаба, а я так уж главный генерал. Но мой внешний вид совершенно не вязался с навязанным стереотипом высокого руководителя и отставной полковник заметно нервничал. Он, верно, подозревал за моей добродушной простотой иезуитское коварство, а в лысоватой голове изощренный в каверзах ум.

Он проводил нас экскурсией по объектам промышленного комплекса. Чистота, порядок, гулко отдавались шаги в просторных и пустых помещениях. Но то тут, то там кто-то трудился: что-то точил на станке, что-то собирал. Предприятие все-таки было живо, хотя это было скорее похоже на угасающие импульсы нервной активности при остановившемся сердце. А старый солдат ворчал:

-Да, старые добрые стволы нынче не в фаворе. Мальчишкам из министерства подавай что-нибудь эдакое: высокоточное, высокотехничное, с искусственным интеллектом и с непрерывным позиционированием по спутнику…. И всё такое «высокогуманное»! А на поверку, что? Колошматит оно, невинных посторонних гражданских, по более оружия устаревшего. Ох, не понимают они. Ни чего не понимают в военной работе…

А я, возьми да брякни:

— Наверное, не знают они, что Бог Войны питается не трупами и тем более не кабинетными умствованиями. Он насыщается яростью воинов, торжеством победителей и плачем побежденных.

Бизнесмен услышав это, споткнулся на ровном месте, едва не упал а повернувшись ко мне всем корпусом заворожено впился мне в глаза. А меня несло. Из меня вываливалось неизвестное, не родное, и еще таким непривычным вещательным тоном:

-….А так же забыли они, что новейшая техника гибнет в первых атаках, в первом эшелоне, а дальше вступит в бой оружие якобы устаревшее, уже почти что списанное. Электроника неизбежно начнет давать сбои в боевых условиях, и все более, и более, по мере усиления неизбежного хаоса военного времени. А сбитые спутники, электроимпульсные удары, радио помехи, электромагнитные эффекты применения ядерного оружия добьют новомодную электронику окончательно. Но добрый старый пулемет «М2» — с какого он года? Кажется аж с 1921? Он давно доказал свою эффективность. А такого оружия много, и без громких названий. Так и будет – оно победит. Вы со мной согласны?

Рука полковника непроизвольно дернулась отдать честь. Он опомнился, но усиленно замотал головой в полном со мной согласии.

Мы как-то незаметно вышли из просторных помещений и оказались в саду с маленькими домиками между деревьями и ухоженными кустами. Это оказались не домики, а уютные с любовью сделанные клетки и крытые вольеры. Многие из клеток были пусты, но вот в одной мелькнул и спрятался койот, а из другой томно глянула большущая черная кошка. Старый вояка все еще что-то продолжал говорить о производстве, а я уже застыл. Вот так – шел и застыл возле одного вольера, где сидели и смотрели, гипнотизируя меня два золотистых ретривера. Два представителя изумительной чистоты породы искрящихся золотом в проблесках солнца. А их глаза… Они заглядывали в душу, находили там мягкое нежно детское, всё то, что осталось искреннего истинного от человеческого существа и уже лизнули, успокоили и взяли его под защиту.

— Да, премилые собачки,- прохрипел за спиной полковник, бестактно выдергивая меня из теплого уюта нашего с собаками общения. – А сколько здесь было разных чудесных животных! Львы, рыси, волки…Мои любимые сибирские тигры. Всех пришлось отдать за символическую плату, лишь бы не сдохли от голода.

Мы пошли дальше к выходу.

— Да, кстати,- добавил отставник,- сука ретриверов беременна и скоро родит. Наверное, придется усыпить щенков.

— Не сметь! — Вырвалось жесткое, совершенно для меня не естественное. Я аж сам струхнул, и уже своим, мягким голосом добавил,- Мы что-нибудь придумаем.

Вечером мы перелистывали документы. Я проявлял рьяный интерес и бывалые ревизоры из моей команды были довольны. Посчитали, что я наконец-то втянулся в работу. Под утро я запросил резюме у каждого служащего при моей комиссии. Общие выводы были не утешительными. Я помрачнел. Это заметил старый аудитор, с которым мы делили стол, и на правах наиболее близкого из комиссии ко мне человека участливо поинтересовался:

— Что-то не так?

И я ответил честно:

— Видите ли, коллега, начальник всех этих железяк, мне понравился. Крепкий прямой старик. Но крах просто довлеет над ним…Может быть мой подход субъективен и в деле аудита не столь важен человеческий фактор…

— Вы ошибаетесь коллега,- мягко положив руку мне на плечо, прервал меня умудренный опытом аудитор,- часто, когда документы в порядке и сохранены мощности, но всё глубоко пессимистично — очень важен человеческий фактор. Ведь без человека все эти мощности, как вы правильно выразились – просто железяки, а все документы лишь удобная подкладка для окончательного приговора. Но если есть Человек…

— Наверно от него отскакивали осколки еще корейской, и плющились пули вьетнамской войны.- Вставил я,- и вот хотелось бы ему как-то помочь.

— Вы правильно обратились, господин Председатель. Молодые наши соратники безоговорочно сказали бы – «Нет! Нет, это не возможно!» Но я скажу так: всё может быть.

На утро, то есть ближе к обеду вместо отлета я еще раз поехал на предприятие, оставив завтракать всё уже решивших коллег.

Я нашел старика на его звериной ферме, кормящим собак, и честно ему доложил, что дела его хуже некуда, но есть одно «но»!

А он меня не дослушал…

Его плечи опустились, весь он сгорбился и засуетился, еле нашел куда пристроить ведро с кормом и убежал в дальнюю аллею. Вскоре он вернулся, отряхивая какой-то целлофановый пакет от земли. А подойдя ко мне, развернул его и сунул содержимое в мою руку.

Это была увесистая пачка долларов, пожелтевших от возраста, еще без металлических полосок.

Я с искренним негодованием бросил деньги ему под ноги.

— Что вы это себе позволяете! А еще офицер! Я доверял вам! Я приехал помочь!

Полковник сильно покраснел, глаза его бездумно принялись обшаривать окружающее пространство, силясь за что ни будь зацепиться, за спасительное что-то. Но этого не находилось. Тогда он повернулся и медленно пошел в домик фермы и все его движения были как у проржавевшего старого робота…

А я, все еще пофыркивая от возмущения, облокотился на ограждение вольера и принялся смотреть на собак. Ретриверы перестали есть и тоже принялись смотреть на меня. И меня, уже упокоившегося, пробрала тревога. Что-то было в этих собачьих взглядах. Тревожное, умоляющие. Я оглянулся на фермерский домик, словно кто-то внутри меня принялся толкать в ту сторону, и я поспешил за хозяином на его командный пункт. Там я застал старика одетого по всей парадной военной форме, стоящего по стойке смирно и плачущего. И вдавливающего ствол револьвера себе в висок.

Я с возмущением прервал это постыдное для христианина занятие и отчитал его как нерадивого студента громыхающего виноватыми соплями.

Потом я усадил его, никакого, за стол. Порыскал по шкафам, нашел бутылку с жидкостью пахнущей спиртом и, наполнив стакан, влил в него своею рукой треть пинты. А потом я сел за стол, и мы немного поговорили по душам.

А потом мы летели обратно домой. У меня на душе было приятно. Впервые за время работы в комиссии у меня было чувство, что я сделал нечто хорошее. До этого меня посещало лишь чувство некоего выполненного долга, отдающего песочным осадком под языком и привкусом кислятины на губах.

И я решил себе позволить выпить. Бутылочка хорошего вермута на двоих — это не много. Я пригласил собутыльником старого аудитора и мы, со вкусом потягивая винцо, предались разговору. Я рассказал о своих путешествиях, и о том, как тоскую в городах. И еще я рассказал о своей любимой и о том, как ладно мы живем. Старый знаток финансового закулисья хмыкнул и сказал:

— Теперь я понял, почему вас поставили во главе комиссии. А то ведь я, простите уж старика, подумывал, что вы чей-то родственник, что подсуетился кто-то из ушлых кукловодов.

Я изобразил удивление:

— А я по правде так ничего и не понимаю, хотя вот согласился. А что вы поняли? Поясните, пожалуйста. И, как-нибудь, так, более образно, без цифр, я ведь человек совсем из другого мира.

Польщенный моим искренним вниманием к его мнению старик хмыкнул и сказал:

— Да-а…вы счастливый человек, сумели обустроить свой мир, поселится в нем с комфортом и закрыть за собой дверь, что б не дуло. А в нашем мире, в мире денег — нет места, ни людям во плоти, ни производственным мощностям из бетона и стали. В мире денег сегодня лишь цифры и буквы, и то, что из них лишь и состоит.

Но кто-то должен решать судьбу денег. Особенно когда кризис, когда растет гора, грозящая завалится, токсичных активов, а пропасть пассивов разрастается до космической бездны. Единственное спасение – надо пускать кровь. Надо отрубать загангренинные члены, вырезать метастазы. Надо закрывать пассивы и ликвидировать дутые активы.

Предстоит Великое Списание. А кому это доверить? Ну не банкирам же одним, верным слугам прибыли и душой — рабам ликвидности. Еще так по-насписывают, что хоть накрывайся простыней и ползи на кладбище. Нужен человек известный своей честностью и бескомпромиссностью, и не просто не подкупный, а живущий как бы вообще – вне денег.

И вот нашли Вас. Очень удачная кандидатура. Я рад работать с Вами.

Я был доволен. Я проглотил вкусный кусок лести и пожал руку старику. Я был в легком опьянении и брякнул не подумав:

— Это всё Денежный Бог. Я как язычник вступил с ним в соглашение…

И тут же захлопнул свой болтливый рот. Я чуть не выдал свою тайну. Я взмолился: «пусть это покажется бредом!» И тут же меня догнала издевательская мысль: «а может так оно и есть?»

Но я взволновался зря. Старику много не надо, он уже поплыл в философствования:

— Кто такой Денежный Бог мы не знаем. Но всем известно кто его апостолы. Это миллиардеры. Им и делать ничего не надо – деньги к ним просто тянутся.

Ну а если у денег такие апостолы, то Денежный Диавол, это затраты в никуда. Траты на то, что не принесет и сотой доли процента, заведомо, никогда и во веки веков.

Я подыграл ему:

— Значит Денежный Диавол – это Социализм? Эдакий Искуситель плановой экономики?

Старый счётовод улыбнулся, игра в около религиозные аналогии ему понравилась, и он развил её дальше:

— Тогда Коммунизм – это конец Света. Развоплощение денег, отпускание самого духа денег на волю, в пространство энергетически-информационных сущностей. Но это происходит уже сегодня!

И тут он задумался, блаженная улыбка сошла с его губ. Он отхлебнул горького вина и, наклонившись ко мне, сказал, перейдя на полушепот:

— Но что-то не хочет Дух денег влезать в это пространство электронное, взбрыкивает. Вот тебе и кризисы, дефолты и крахи рынков. Он распознал, что это именно — ловушка! Дьявольски хитрая ловушка для субъектов живого мира, влекущая простотой, скоростью и удобством. Когда всем его сущностям вклеймят цифирь, выжигая душу! Свобода, воплощенная в электронных импульсах! Ну, право слово – вот истинно новые язычники: современные яппи, с гарнитурой сотового телефона на ушах и ноутбуком подмышкой.

Я тихо стукнул своим бокалом о край его и сказал:

— Но мы еще живы.

Он заговорщески посмотрел на меня и, подмигнув, опрокинул в рот полбокала вина, закрепляя наш безмолвный сговор.

Всё было хорошо. Предстояла работа по следующему субъекту, а предприятие старика я подписал на санацию. Против никто не был.

Вот только почему-то на мой почтовый ящик стал сваливаться спам странного содержания: мне предлагали то приобрести снайперскую винтовку (не дорого), то приглашали в круиз по местам боев 1-й кавалерийской дивизии, то зазывали пойти подучиться рукопашному бою. А под конец, кто-то инкогнито, просто умолял вступить в ряды армии одной из африканских стран. Советником по переговорам, с очень высоким жалованием.

Уж не одарили ли меня своей протекцией духи войны, в благодарность? Денежный Божок, Духи Войны. … Я начал обрастать связями.

*

Очередной организацией подлежащей проверке была корпорация с громким именем. Одна из крупнейших в мире. Она занималась всем: производила и жвачку, и ракеты, продавала газетные листки и готовые заводы под ключ. Лечила, кормила, поила, одевала и клала в гроб. Их офис занимал целый небоскреб, а тысячи предприятий, складов и представительств были разбросаны по всему земному шару. Так что, то, что мы могли проверить за один раз, это был их офис.

Стиль в офисе преобладал серый. Ни каких изысков даже в кабинетах руководителей заметно не было. Нам выделили просторное помещение. На каталках, своеобразных тачках – мерилах канцелярской продуктивности — навезли несметное количество бумаг, плотно сбитых в кирпичи файлов. Обслуживание обеспечили не навязчивое — виде кофейного и пирожкового аппаратов.

Мы трудились три дня. Мои ребята потонули в горах бумаг, а я изрядно подкачал мышцы руки, пожимая бесчисленное число ладоней людей, которые якобы что-то решали и были за что-то ответственны. Все встречи были поставлены в график не мной -инициативу проявлял сам менеджмент и все хотели убедить лично меня, что они то, как раз не причем. Не их вина — тяжелое положение предприятия, не их вина банковский и прочий кризис в стране. А то, что премии большие и практически за то что, за что прочих волокут в суд и садят надолго, то так прописано в контрактах. А это святое. Каких странных типов нанимают хозяева из мира денег. Эти менеджеры, как древние пуритане, знают одну позу, позу делового пафоса, в их речах ничего нет, кроме синонимов слов: «положительно» и «конструктивно». А если что и не так, у них всегда: «всё, что не делается, делается к лучшему», и в конце туннеля у них всегда — свет. Буд-то если произнести плохое слово, страшное, типа: «крах, коллапс», то тут же всё так и будет. Нет слова – нет явления.

А как они любили перечень своих успехов и добрых дел! Типа: «я в пятом классе получил пятерку по физкультуре за год! В прошлом году, 14-го сентября перевел старушку через улицу.» И помнит, что был дождь и много машин. От этих исповедей голова начала болеть и кружится. Маразм крепчал,- как сказал бы мой коллега историк, сталкиваясь в древних рукописях с длинными списками предков, ни к месту и поперек темы упоминаемых.

Вникнув в документы, ребята сообщили мне, что, по сути, эта организация – консорциум, и головного предприятия просто нет. А цель существования данного офиса – бумагооборот.

Тогда я попросил выдернуть ко мне на ковер кого-нибудь из крупных акционеров. Оказалось, что большинство имен крупных акционеров засекречены. Даже для меня, полномочного представителя государственных органов. Но кое-кто все-таки был в открытом доступе и прибыл ко мне на встречу. И с бесед с ними я понял – для них все решено. И это решение в их пользу. Господа лишь хмурили лица и сочувственно кивали моим словам о возможном банкротстве, еле подавляя зевоту.

Старый аудитор, мой поводырь в мире денег, хмыкнув, пояснил, что именно это им и на руку. Мол, по его сведениям владельцы этого предприятия ребятки крученные, со связями, загодя избавились от балласта, а настоящие денежки целехоньки, далеко в другой стране, тихой спокойной пристани для усталых денег. Теперь же они просто хотят банкротства.

Во мне, всегда компромиссном и сторонящемуся битв, полыхнуло пламя, и зазвенела упрямая сталь.

А в коридорах меня встречали льстивые лица, а в кабинете на столе безупречная отчетность.

Вечером вызванный на помощь представитель спецслужб подтвердил слова моего всезнающего коллеги и даже назвал несколько имен господ акционеров из секретного списка. Офицер даже несколько обиделся потому, как эти верно громкие имена не произвели на меня никакого впечатления. Ну что поделать – не смотрю я телевизор и газеты держу в руках исключительно в виде кульков, в которые упаковывают фрукты уличные торговцы.

И я тут же вызвал секретаря и без смущения продиктовал письма приглашения трем знатным господам из засекреченной части списка акционеров.

И они прибыли. Прибыли одновременно. Получилась некая мини конференция, на которой я сообщил без излишнего апломба, что банкротство это само собой разумеется, но я настою на сенатском расследовании и обнародовании вопиющих фактов обмана общественности осуществлявшимся на протяжении десятков лет руководством данной корпорации. Мое заявление не произвело на них никакого видимого эффекта, они, только молча, переглянулись, и один из них, блестя чистыми голубыми глазами и разводя руки сказал:

— Ваше право, господин Председатель.

И они удалились.

А на следующий день в ресторанчике, который мне рекомендовали для ужинов в этом городе ко мне подсел человек и сообщил, что он представляет интересы известных мне господ. Я был один, мой коллега старый аудитор лежал в номере гостинице с расстройством желудка и я почувствовал себя неуютно под этим змеиным взглядом над оскалом улыбки. Господин адвокат вынул из портфеля пачку новеньких аккредитивов с слабо угадываемым количеством нолей после единицы в графе суммы. И пододвинув их ко мне, сообщил, что банкротство это: да, его подопечные заслужили. Но вот шума не хотелось бы. Мол, финансы любят тишину.

— И тень,- добавил я,- Да, настоящее золото любит тень, а вот фальшивое стремится на свет. … Много о себе мнят ваши поручители, сидя по темным углам. – Я взял в руку пачку аккредитивов и, делая вид, что рассматриваю их, добавил,- Надо бы ваших хозяев на свет вытащить, хоть разок. Проверить, убедится, а не упыри ли они, кровососные? А вдруг сгорят на свету?

И на этих словах сунул пачку обратно в руки адвокату и прямо без боязни посмотрел ему в глаза. Взгляд получился жестким необычайно, даже я почувствовал силу собственного взгляда.

По моему телу пробежала волна неизвестной мне энергии, ворвалась в руку, стягивая мышцы и сухожилия, и зажгло подушечки пальцев держащих банковские листы. Адвоката охватывал ужас: он силился оторвать руку от бумаг, но его рука как парализованная не могла разжаться и лишь тряслась. Листы бумаг начали скручиваться по краям и желтеть, в воздухе пахнуло гарью. Наконец я отпустил пачку банкнот, скрюченных, иссохших, словно кто-то через меня вмиг выкачал из них все соки жизни. Адвокат вскочил из-за стола, роняя стул и спотыкаясь, выбежал из зала.

Я больше не мог спокойно поглощать пищу. Некая Соломонова грусть охватила меня.

На свету всегда куклы: у одних наклеенные улыбки, а другие хмурые, а третьи – обличительно гневные. А главное – то, что во тьме. Руки кукловодные – во тьме. Хозяева, кукловоды – абсолютно реальные акулы, сожрут собрата, лишь учуяв кровь из его раны. Но никак ни хотят быть сами в роли подранков, готовы на любое преступление.

На выходе из ресторана я заметил несколько автомобилей припаркованных прямо посреди проезжей части улицы и группу людей. На мой вопрос:

— Что это?

Словоохотливый швейцар поведал, что какой-то автомобиль сбил взбалмошного пешехода, который ломился посреди улицы на другую ёё сторону. Удар был такой силы, что он подлетел вверх и по улице рассыпались обрывки бумаг из его портфеля. И показал мне кусочек. Это был ветхий клочок, в котором посторонний человек ни за что бы не угадал давешние новенькие аккредитивы.

О попытке подкупа я сообщил представителю спецслужб прикомандированного комиссии. А вечером я, усталый и задёрганный, проговорился своей любимой жене. Словно маленький мальчик поплакался в плечико родного человека о своих невзгодах в страшном мире взрослых.

И она поняла меня. Поняла больше, чем я сказал. И стала действовать. Четко и оперативно. Она связалась с компетентными органами и потребовала проверки банков на наличие счетов на мое имя, открытых без моего ведома, с целью замарать моё имя. Такие оказались — в разных сомнительных банках, с перечисленными на них не малыми суммами.

Она предугадала травлю меня и моей комиссии в прессе, и вместе со знакомым журналистом написала статью о неравной битве с мировым злом бедных, но гордых интеллектуалов, а также опережая события, инициировала журналистское расследование.

И тогда меня захотели убить.

Я уже вернулся и жил дома, когда случилось это.

Был тихий вечер. Жена общалась с кем-то по интернету, а я листал бюллетени археологии, чувствуя, что уже начал выпадать из мирового процесса. Тут позвонил мой молодой коллега историк, участник одной из моих экспедиций и радостно сообщил, что у него родилась дочь, и затребовал, что бы мы срочно прибыли к нему в гости по этому поводу. Я пытался отнекиваться – мы были не настолько близки, что бы вот так срываться поздно вечером в объятия к друг другу и выпивать, и веселится, беспокоя благонравных соседей до утра. Но он был настойчив чрезвычайно, он был русский и он был слегка пьян. Но, благо он жил в двух кварталах в нашем университетском городке и супруга была не против. В общем, мы пошли.

И было весело. Я давно так не веселился. Со студенческих лет, куда-то провалились все заботы и улетучились думы. А вернувшись на рассвете домой, нашли на кухне два трупа. В масках и с пистолетами.

Потом экспертиза установила, что на кухне прорвало трубу, кафельный пол залило водой, а оголенный провод электрической проводки создал зону поражения. Киллер, зайдя на кухню в поисках жертвы, ступив на залитый водой пол, получил удар электрическим током. Потерял сознание и неудачно упал, локтями вперед. Непроизвольно нажал на спуск пистолета и вышиб себе мозги, еще до того как ударился лбом об пол.

Его напарник, прождав некоторое время, выдвинулся на помощь. Покинул автомобиль и вошел в дом. Автомобиль, числящийся в угоне, обнаружили недалеко от моего дома. Преступник вошел в дом, прошел на кухню, где так же получил удар током, а в падении на спину ударился шеей об твердый край дубового стола. В результате чего повредил шейные позвонки. Но смерть наступила в результате удушья: при падении со стола он зацепил тяжелое банное полотенце. Оно захлестнуло его лицо, перекрыло дыхательные пути, а будучи без сознания и парализован, он был не в состоянии убрать полотенце.

Мы были в шоке. Но сам факт покушения на нашу жизнь, затмил другой, для кого-то малозначащий факт. Но никак ни для нашей семьи с отлаженным бытом. Пусть – прорвало трубу. Пусть – оголенная электропроводка. Но банное полотенце на кухонном столе! Как оно там оказалось? Ладно – я человек слегка рассеянный. Но жена, человек вопиющего порядка. Я два дня не заходил на кухню — откуда взялось там полотенце?

А через неделю, когда мы решили поужинать с моей женой вне дома, взорвалась наша машина. Мы кушали в ресторане, машину оставили на парковке. А она взорвалась. Вместе с человеком, пытавшимся подложить под нее бомбу.

Я никогда не езжу за рулем. Если я куда-то еду из дома, то всегда за рулем моя любимая. И это меня взбесило. За себя я был спокоен как никогда, что-то в глубине меня твердило – со мной ничего не случится. Но моя жена! Мой любимый и единственный человек! Я вспомнил холёные лица главных акционеров на встрече со мной. Я вспомнил их многозначительное переглядывание и фразу одного из них: «Это ваше право!»

И я пожелал им зла.

А потом одного из посетивших меня когда-то воротил убивает любовница, ошалевшая от передозы. Она потом все твердила, что у её любовника во время полового акта за спиной вдруг выросли черные перепончатые крылья, нос превратился в свиноподобный пятак, а из пасти дыхнуло могильным смрадом. Она треснула его вазой, стоящей на тумбочке рядом с кроватью. Потом, вывернувшись из под бессознательного тела, убежала на кухню, и, вернувшись, исколошматила любовника утюгом. Разделала в отбивную, местами переходящую в фарш.

Второй начал страдать лунатизмом и переусердствовал с успокоительными таблетками. Или наоборот: сначала переусердствовал с таблетками, а потом, вследствие неких изменений в организме, стал лунатиком. И как-то вышел погулять по парапету крыши многоэтажного отеля, где он снимал апартаменты. На его беду там, на крыше прикорнул работник отеля, любивший в перерывах работы похлебать спиртного и попялиться на звёзды, вспоминая родной знойный край. Увидев господина в трусах, прогуливающемуся по краю крыши, работяга спросонья вскрикнул. А когда лунатик поворотил к нему свой потусторонний взор, мужик поинтересовался: «а который ныне час?» Взор господина стал осмысленным. Потом испуганным. Господин ойкнул и свалился с крыши. И лететь ему было двадцать этажей.

Третий босс успел сбежать в Африку. Там у него была роскошная вилла на берегу моря. От кого он бежал, дурачок? И гуляя по территории своего поместья, практически рядом с домом, провалился в яму скрытую листвой. Яма была полна змей. Слуги на той вилле еще долго помнили, как он истошно вопил. Говорят, что змеи там были не ядовитые, да к тому же сонные. А когда нашли и вытащили господина, он был уже мертв. Остановилось сердце. Наверное, от страха.

А на других континентах, в далеких странах почти одновременно вспыхнули жесточайшие восстания местного населения. И все на территориях где изволили размещаться предприятия консорциума, формально — бывшие предприятия, выведенные из-под банкротства и принадлежавшие частным лицам. Да вот не задача, что ни день, то восставшие норовили спалить одно из них. Прямо заговор какой-то.

И им стало не до меня. Тем более, что в очередной раз дутые ценности покатились с пшиком вниз, а реальные начали расти как на дрожжах. Денежный Бог не Бог обмана, он не любит дутых ценностей и фальшивых истин. Он Бог равновесия эквивалентов, а не наживы любой ценой. Хотя он это и позволяет, но жестоко, даже часто извращенно жестоко наказывает тех, кто прибрал кучку денег неправедным путем. Конечно, деньгам нравится быть в кучке, они притягиваются друг к другу, но чем больше кучка, тем скорее она расправляется с тем, кто возомнил себя их хозяином. Часто просто лишая его разума. И тогда кошмары по ночам, снотворные таблетки и алкоголь, а днем внезапные вспышки похоти, словесный понос и обжорство. Но лишенные разума, они ищут причины в теле, и спасения — для него, а не для души.

*

Я довел дело продувшихся воротил до конца. Продуктивно общался со следствием, выступал на парламентских слушаниях, давал присягу в суде, отвечал на вопросы журналистов, прокуроров и простых граждан. И только когда был оглашен приговор, я ушел в отставку.

Когда все кончилось, и забвение готово было поглотить живость воспоминаний о перипетиях моей не долгой службы на правительство, ко мне домой зашел коллега по комиссии. Добрый друг, старый аудитор. Мы выпили винца в моем кабинете. Он о чем-то говорил, вспоминал некоторые случаи и упрашивал меня вернутся. Но я на отрез отказывался участвовать впредь в любых комиссиях. Он очень сожалел о моем решении. А уходя, уже в коридоре услышал шум из моей гостиной и веселый смех. Он недоуменно воззрился на меня, а я жестом предложил ему пройти. В зале он увидел мою жену, в блаженстве барахтающуюся на ковре с четырьмя щенками золотистого ретривера. Он восхитился их красотой, не преминул поцеловать ручку моей раскрасневшейся от игр супруге и с извинениями откланялся. И уже на пороге, в дверном проеме, остановился, и некоторое время силился вспомнить, где он видел этих щенков. А я посмеивался и не старался ему помочь.

Вот так. Предприятию одного отставного полковника, с кряхтением, но удалось отплыть от края финансовой бездны. Работники начали получать зарплаты, африканские правительства — надежные недорогие пушки, а у меня появились эти чудесные щенки.

Ведь я забыл сказать, что у нас с моей милой супругой нет детей. А однажды в одном фильме мы увидели ретривера. Такого милого и сообразительного, что на пару проплакали от умиления весь фильм.

Я – Денежный Бог, я списываю активы, я ликвидирую корпорации и уничтожаю репутации. Но мне не нужны приношения денег, весь их дух, всех этих долларов и фунтов, песо и франков и так принадлежит мне. Как Бог истинный, человеческий, не приемлет человеческих жертвоприношений, так и Бог Денежный не приемлет жертвований деньгами.

Я предпочитаю игривых и смышленых щенков.

Ведь у каждого Бога тоже есть свой Бог. А у меня, например, Богиня. И ей тоже нужны жертвоприношения. Хотя о том, что она Богиня она и не подозревает. Я мою супругу имею в виду.

А что до Денежного Бога, конечно, я шутил, называясь его именем – мы лишь находимся на позициях взаимоуважения. Я периодически протираю его бархатной тряпочкой и храню в удобной шкатулке, в укромном темном месте. Что поделать – он предпочитает оставаться в темноте. А я готовлю новую экспедицию и с недавних пор стараюсь не предаваться неосторожным мечтаниям. А то вдруг золотому медальону или той сущности, что в нем скрывается, взбредет опять прийти мне на помощь…