Звучать гордо (проблема хвоста)

— Ну что, приматы? Поговорим о делах наших скорбных…

Старый горбатый обезьян цыкнул зубом. Глянул окрест. Узрел тьму тупых волосатых рож. Расстроился.

— Жуткое зрелище. Шоу фриков. Вот ты, — обезьян ткнул указующим перстом в какого-то крайнего самца, сладострастно выставившего солнцу свой зад:

— Ты что творишь?

— Жопу загораю, — ответил самец, нимало не смутившись.

— Жооопу… Нет слов. Я, твой вожак и вообще доминатор, говорю речь, а ты мне — жопу… Сволочи вы. Твари грязные, примитивные. Это дело надо прекратить. Хватит уже выкусывать блох и жопы греть! Пора тово-этово… эволюционировать!

Приматы насторожились. Слово было страшное. Опасное и несъедобное, как гнилой кокос.

— Не особь, но личность! — продолжал вожак, вдохновляясь. — Мир принадлежит нам, надо только его взять. Крепкой хваткой рукой! С противостоящим большим пальцем — человеческой рукой! Се человек! Он должен звучать гордо!

Тут вожак ловко выхватил из общей обезьяньей массы самого дохлого примата.

Грамотный ход, надо заметить. Локализовать отдельно взятого козла отпущения, и на его примере — прозрять прочих.

— Ты как стоишь, козел? — строго спросил вожак трепещущего самца.

— Я не козел… — проблеял тот, дрожа на четырех лапах.

— А кто же ты тогда? Баран? Скотина животная? Ты — человек! Внятно излагаю?

— Мэ-э-э…

— Да не мекай! Человек не мекает, он стоит прямо и звучит гордо! А ты стоишь раком. Как можно эволюционировать — раком?..

Группа обезьяньего молодняка с задних рядов высказалась насчет того, что и как можно раком.

— Цыть! — гаркнул вожак. — Распустились, твари дрожащие!

Потом взял бедного козлосамца за шкирку и встряхнул, распрямляя в двуногое прямоходящее.

— Ну-ка, давай. Покажи человека.

— Мэ-э… Челове-е-э-эк… Мэ-э…

— Мда… — вожак тяжело вздохнул. — Не верю. Не звучит. Ни гордо, ни как. Это не человек. Это даже хуже Гоши Куценко. В общем, тренируйся. Будешь у нас Шаблоном. Каждый вечер — репетиция, понял?

Шаблон, скуля, уполз в кусты и там затих.

— Значит так, приматы, — вожак встал на задние… ээ… ноги, заложил передние теперь уже руки за спину и, важно прохаживаясь перед обезьянами, продолжил излагать:

— С завтрашнего дня начинаем процесс активной эволюции. Утром всем собраться под Большой Пальмой. При себе иметь…

— Веревку? — спросили из толпы.

— Не спеши, всему свое время. Каждому иметь персональный кусок дерева типа отломанной ветки. Это палка, чтоб вы знали. Далее: по пальмам не лазить, ходить прямо — ногами, жопы спрятать, хвосты… Черт его знает, пока подвязать, чтоб не болтались.

— Куда подвязать-то? — опять спросили наиболее непродвинутые особи.

— Бляяя… как же с вами трудно… К ноге привяжи, дебил! Или оторви вообще! Всё разойдись.

Племя с трудом разогнулось и почапало прочь на своих кривых ногах. Кто-то все-таки не удержался и спросил последний робкий вопрос:

— А что такое «бляяя»?

— Скоро узнаете, — ответил вожак.

Обезьяны рассасывались, смешно ковыляя и прикрывая руками половые органы. Вид у них при этом был совершенно идиотский.

Вожак же выделил двух наиболее перспективных и сказал им в спину эдак нейтрально:

— А вас, самцы, я попрошу остаться.

Вроде ничего особенного не было в этой фразе, но самцам стало жутко. Неуютно им стало, мистический хлад сковал их члены, причем не только те, о которых вы подумали.

— Да ладно, не дрожите, — вожак похлопал их по спинам. — Большое дело начинаем, сам я все не успею. Разделение полномочий, коллективный разум, что еще?.. а! мы — команда! Ясно?

Самцы на всякий случай покивали, но было отчетливо видно, что им ни хрена не ясно.

— Команда — значит, что я буду жрать самые вкусные бананы, а вы мне это обеспечивать. Помогать. Создавать условия. Вот ты, — вожак выделил одного из, — будешь обеспечивать идеологию, теорию и вообще все умные слова, которые у меня уже башка болит выдумывать самостоятельно. Называться будешь Умник.

— А можно Вассерман? — скромно спросил новоиспеченный Умник.

— Не наглей. Ишь… сказано — Умник. Жри, что дают. А ты будешь всяко мне перечить, — тут вожак хитро подмигнул второму обезьяну, очень большому и добродушному на вид.

— Зачем? — выпучил самец бесхитростные глаза.

— Так надо. Оппозиция типа. Чтоб народ не усомнился. В общем, ты будешь Скептик.

— Диссидент. Интеллигенция. Гниль прослоечная, — выдал Умник залпом. Ему, похоже, нравилась новая роль.

— Нет, — веско сказал вожак. — Он будет Скептик. Не интеллигент и не жоппортунист. Не вассерман и не вассервуман. Он будет тем, кем сказал я. Потому что здесь говорю я, а ты — угадываешь мои слова и делаешь их красивыми. Потому что мы — команда. Что тебе непонятно в слове «команда»?

— Всё понятно, — стушевался Умник.

— Холуй, — неуверенно сказал Скептик, пробуя на вкус горький мед диссидентства. — Продажная тварь. Фарисей.

И вожак понял, что процесс — тово… пошел.

***

Утром нового дня обезьяний социум собрался возле Большой Пальмы. Сидели тихо, ковыряли палками в носах, ждали начальство.

— Привет, приматы! — весело провозгласил вожак, явившись.

Тут же вперед выступил Умник и обозначил субординацию:

— Доминатора называть Вождь! Лишних слов не говорить!

Эволюционируемый народ ответил нестройным бубуканьем.

— Итак, начнем, — Вождь взял палку и встал под пальмой. — Перед нами пальма с растущими на ней кокосами. Кокосы вкусные, пальма высокая. Не допрыгнуть. И залезть без помощи хвоста тоже не очень.

— Неспортивно, — уточнил Умник.

— Да, именно. Человек не лазит по пальмам. Человек решает свои проблемы другим способом — человеческим. Вот он стоит внизу, смотрит на кокосы и хочет жрать, в смысле есть… в смысле нет…

— Кушать, — еще раз уточнил Умник.

— Человеку голодному остался один шаг до человека разумного! Как сделать этот шаг?

— Трясти? — предположили голодные человеки.

— А палка тогда зачем? Мы не ищем легких путей! Палка — это не просто палка, но инструмент познания, символ разума! Мы берем этот символ — и кидаем вверх, — с этими словами Вождь зашвырнул палку в кокосовую гроздь, но промазал и попал в лоб одному из человеков.

— Это частности, важен сам принцип. Тренироваться всем, отсюда — и до полного просветления.

Поставив задачу, Вождь с командой удалились, а приматы принялись маневрировать под пальмой, чтобы уклониться от эволюционных палок друг друга и не пасть жертвой естественного отбора раньше времени. Удивленная фауна взирала на это из джунглей и томилась нехорошим предчувствием. Образ дымящегося, сочного, истекающего соком шашлыка неотвратимо витал в воздухе.

Дни щелкали, сменяя друг друга.

Человеки освоили палку-кидалку и палку-копалку. Количество травм тоже значительно уменьшилось. Вечерами племя собиралось на подведение итогов, замеряли противостояние большого пальца (специальным перпендикуляром, связанным из двух веточек), пели коллективные песни, изучали новые методы секса, введенные миссионером Умником, а также пинали Шаблона, чтобы проверить уровень гордости, причем у него это получалось всё убедительней.

И вот в одно прекрасное утро под пальмой нашли труп человека.

Бывший примат лежал на траве в некрасивой позе с безнадежно разбитой головой. Думать этой головой он уже не мог. Для него эволюция — закончилась.

— Не нравится мне это, — сказал Вождь. — Дискредитирует идею. Умник, придумай версию какую-нибудь. Официальную, ну ты понял.

— Легко. Попрание норм, нарушение технологии. Решил себе облегчить тернистый путь эволюции, отвязал хвост, полез на пальму. Дальше все просто: влез, упал, очнулся, труп.

— Что-то не похоже на «влез-упал», — заметил Скептик. — Не шея свернута, а башка вон — вдребезги…

— И с чего это мы такие зоркие?.. — зловеще напрягся Умник. — С чего это мы такие дедуктивные, а? Уж не вы ли, Родион Романович…

— Стоп, — Вождь решительно пресек дискуссию. — Бульдоги, мля. Ковер еще не изобретен. Запустить версию, успокоить народ. Я сказал!

— Будет исполнено, — мгновенно ответил Умник.

— Ладно, что еще там?

— Как обычно: хвост.

— А что с ним не так?

— С ним все так. Все так же. Мешает.

— Не отсыхает, гад? Не редуцируется в копчик?

— Вождь, ты меня, конечно, извини, — сказал Скептик, — но это бред.

— О! — обрадовался Умник. — Ревизионисты на линии. Ну, расскажи нам еще про образ и подобие, фоменка волосатая!

— Да с какого перепугу он отсохнет? А даже и отсохнет, даже если ваши… наши, — поправился Скептик, — пальцы растопырятся перпендикулярно друг другу и научатся хватать все подряд, если спины постройнеют и жопы побледнеют — толку ноль. Приплод у самок будет точно такой же, как и до всех этих плясок с бубном под пальмой. Приобретенные признаки не наследуются.

— Ты это, — Вождь грозно нахмурился, — охолони чуток. Доживем — увидим.

— Вряд ли доживем.

— Ладно, не нуди.

Посидели молча, пожевали бананов из командной кормушки

— Кстати, насчет самок: что там за делегация вчера ломилась в мое приватное логово?

— Феминистки, требуют прав. Говорят, тоже люди.

— Бляяя…

— Вот именно.

— Умник, а можно как-нибудь… эволюцию без самок?

— Ну… однополый социум, конечно, более эффективен. И стабилен…

— Пра-а-ативный! — тут же встрял Скептик ехидным голосом.

— Ладно, я понял, — грустно ответил Вождь. — Иначе как на катафалке в рай не въедешь.

***

Эволюция продолжалась.

Грамотно запущенная Умником деза сработала, и о внезапном трупе благополучно забыли. Ствол пальмы для пущей наглядности утыкали внизу осколками камней, на длину в полтора разогнутых человеческих роста, приматы стремительно умнели, некоторые наиболее вменяемые освоили уже даже палки-едалки и во время обеденного перерыва ели этими палками всяких червяков, выковырянных из земли, щурясь при этом на солнце и называя друг-друга «примат-сан». Вождь всерьез подумывал о расширении ареала: выделить этих узкоглазых в отдельное племя куда-нибудь на острова, пусть там морепродукты жрут и развиваются альтернативно, а то для стандартного примата их еда шибко уж экзотическая…

Традиционный перфоманс Шаблона пользовался неизменным успехом. Талантливый примат полностью вжился в роль и с удовольствием кривлялся на потеху публики, тем более что в качестве гонорара имел ограниченный доступ к стратегическим запасам командных бананов.

Тело Умника обнаружили совершенно случайно. Рядом с пальмой он даже не лежал. Он лежал в другом месте, но такой же мертвый, как и предыдущий труп второстепенного персонажа.

— Ты где был вчера вечером? — спросил Вождь Скептика.

— Ну начинается… Басманное правосудие. А то я такой дурак, чтоб об этого холуя пачкаться: да на мне мотивов — как на шкуре блох! С тобой же и был, Вождь, в натуре.

— В какой такой натуре?

— С самками вчера, помнишь?..

— А, да. Было дело. Но не расслабляйся, я тебя все равно подозреваю.

— Имеешь право.

Молча пожевали всякое командное. Во-первых, чтобы опробовать новый мясной рацион (мамонт тушеный под шубой пещерного медведя), а во-вторых, чтобы обозначить паузу в тексте.

— Будешь теперь совмещать, — сказал Вождь. — Придумай версию…

— Шел, упал, споткнулся?

— Я не знаю! Придумай! С народом шутить нельзя, хреново эти шуточки заканчиваются. Моргнуть не успеешь, как тебя за хвост — и башкой о пальму. Кстати, насчет хвоста…

— Всё так же.

— Может, их рубить? А что, вполне в рамках теории: рубить бескомпромиссно, бессмысленно и беспощадно, и в каком-то из поколений потомство, заранее испугавшись, родится уже бесхвостым.

— Ага, давай уж сразу их бросать с обрыва в пропасть, пусть привыкают. Глядишь, и крылья отрастят. Эволюция же! Вождь, тут какая-то загадка. Секрет эволюции не в пальцах, не в палке и не в рубке хвостов. Да и сам хвост — он тоже не вдруг, но со смыслом.

— С каким?

— Загадка. Тайна сия великая есть.

— Ты усложняешь.

— Отнюдь. Вот ты говоришь «хреново эти шутки заканчиваются» — как ты это определил?

— Ну этой чую… как ее… — с некоторых пор Вождь стеснялся простого обезьяньего слова «жопа», ибо хотел производить впечатление просвещенного правителя и не быть обвиненным в вульгарщине. — Тылом тела, вот.

— А что оттуда растет? Может, истина где-то в…

— Тьфу! — сердито сказал Вождь. — Демагог. Иди лучше делом займись, интеллигенция вшивая.

Дела были плохи. Ими, безусловно, стоило заняться.

Эволюция вроде и продолжалась, но темпы ее значительно снизились, в массах бродили различные настроения, кое-кто тайком отвязывал хвост, отдельно взятые примат-саны сеяли смуту хентая и говорили странные, тревожные слова «тентакли», не иначе, вербовали простодушных в какую-то ритуальную секту. Скептик метался по социуму, стараясь предотвратить и вразумить. Народ роптал и пока безмолвствовал. Ходили слухи о рождении двуполых младенцев и появлении в окрестных джунглях Черного Дарвина, умерщвляющего плоть за счет возрождения духа.

В этой непростой обстановке, поистине свежим глотком объединяющего воздуха были ежевечерние представления великого Шаблона, заставляющего приматов силой своего драматического гения плакать и смеяться над миллионом обертонов сакрального слова «человек».

***

Труп Скептика нашел уже сам Вождь. Ночью.

Встав по зову неотвратимой природы, Вождь увидел в синем свете первобытной луны лежащее на полу пещеры тело. Мертвое, естественно.

Первым движением Вождя было выскочить из пещеры и заорать. Он испугался, хотя, с недавних пор, и хаживал на мамонта в одиночку. Но одно дело мамонт, неповоротливая туша и в яме-ловушке, а совсем другое — труп на полу и в синем свете.

Вождь дернулся к выходу, но сзади сказали спокойно:

— Поздняк метаться. Где стол был яств, там гроб стоит.

Бывший жалкий паяц Шаблон вышел на середину пещеры и встал так, чтобы синяя луна наиболее выгодно подсвечивала его зловещий профиль. В руках он держал здоровенный дрын с привязанным на конце обломком базальта. Кровь на камне казалась черной — спецэффект мистического освещения.

— Есть многое на свете, Вождь. Что и не снилось, что и не приснится. Ибо твой личный конец времен уже наступил. А палка не для ковыряния в носу, но для убийства, бля, себе подобных. Такое «бля» не вместят берега твоей ничтожной и никчемной мысли.

Вождь стоял, оцепенев, загипнотизированный мерными рокочущим волнами белого ямба.

— И хвост как средоточие всего. И жопа как носитель его сути. Ужель ты тщился, первобытный червь, хвоста постичь астральную природу? Рубить, вязать, тащить и не пущать — вот все твои бездарные потуги. А надо было — лишь не замечать: презреть формат, но истину прозреть. Не плоть от плоти, нет! но дух от духа.

Первым ударом Шаблон сломал Вождю одну ногу, затем другую.

Вождь рухнул на каменный пол.

— Не знать, не быть, не видеть, не вилять. Но чувствовать и чуять подсознаньем. Так человек свою не видит смерть не потому, что нет ее, костлявой. А потому, что нет ее — вовне. За гранью разума. Снаружи человека.

Шаблон разбил пальцы поверженного примата.

Вождь совершенно не чувствовал боли, лежал и слушал.

— Идти путем неявного хвоста суть назначенье хом разумных рода. А книжники, научные скопцы, взрастят плоды причудливых теорий — про эволюцию… Им невдомек астрал. Они слепы, бесхвосты изначально. Они не люди, хуже обезьян, не видят хвост — а значит, его нету! Как ложки в Матрице…

Последним ударом Шаблон проломил череп недочеловека, и старого Вождя не стало.

— Поздняк метаться. Далее — молчанье…

Он вышел из пещеры. Свежий ветер обдувал его человеческое тело. Хвост стоял трубой, просто его не было видно другим людям.

Астральный Питек вдохнул полной грудью. И закричал:

— Человее-е-е-е-е-ек!..

Прислушался.

ЗВУЧАЛО ГОРДО.