Дневник Катюши Симоновой

Лагерь отдыха «Зеленый», 1 отряд, 1987 год

15 июля

Привет, дневник! У меня новость — кажется, я влюбилась!

Все началось на день Нептуна. Есть тут один рыжий, вечно меня задирает, дразнит, короче дебил полный.

Стащил меня при всех в воду, сдернул бюстик и со все дури заорал:

— Пацаны, глянь, какие у Симоновой сиськи классные!

Я от стыда под землю ушла, точнее под воду. Так и стояла по горлышко, пока не появился Он. Вмазал рыжему, отобрал верх, прикрыл меня ого-го какой широкой спиной и сказал:

— Ничего не бойся, Кэт!

Так и сказал. Я серьезно в шоке.

С тех пор на линейках и столовке та-ак на меня смотрит, что я улетаю. Конкретно. Глаза прячу, за версту обхожу!

Машка, подруга, сказала — он меня «клеит». Ну не знаю — нравлюсь, так и скажи!

16 июля.

Он очень красивый. И имя мне его нравится. Кирилл. Кира…

Хожу и повторяю его. Сегодня у нас дискач, вот и посмотрим. Волнуюсь реально. Попросила девчонок меня накрутить и одолжить косметичку.

Ну вот, рассказываю. Поставили мега древний медляк, Квины, что то там про «чемпионов» поют. Стою с Машкой, болтаю — не наша шняга. А тут Он. Подругу лишь взглядом окинул, а меня за руку взял и у всех на виду в центр зала повел.

Честно скажу — я приторчала. Услышала в спину ехидный смешок Машки, а потом все затихли и начали нас есть глазами.

Прикольно. Шла и ног под собой не чуяла. Руки ему на плечи положила, а вроде и не я это. Когда он меня за талию обнял, искра случилась, короткое замыкание, не шучу. Словно ток по телу пробежался. Кирилл прижал меня к себе слишком сильно, щека к щеке. Я так раньше не танцевала, стеснялась, но сейчас понравилось. Только он странный был, хотя и горячий весь, а дрожал, колотился.

Я потом Машку спросила:

— Может, припадочный?

Она мне:

— Дура, он «хочет» тебя.

Я, конечно, не дура, знаю, о чем она, но покраснела до ушей.

Спросила:

— У тебя «это» было? И как?

— Фигня полная, сначала больно, потом смешно.

Что-то я не догоняю, как это совместить…

17 июля

Мне сегодня Кира записку прислал — « Кэт, приходи после полдника к клубу, поговорить надо»

Машки рядом не было, в столовой дневалила, посоветоваться не с кем. Пошла неподготовленной.

Он уже ждал меня. Красивый, как тот принц из Бьюти и Бист, да нет, еще круче. Прижался спиной к стене клуба, травинку во рту гоняет, смотрит так, что я как воск таю. За руку взял, к себе притянул и спрашивает:

— Ты целоваться умеешь?

А я не знаю, что ответить. Стыдно! До таких лет дожила, а еще ни разу…

Но с ним мне ничего не страшно. Я глаза закрыла, шею вытянула, приготовилась. И тут…

Даже не знаю, как это описать…

Губы его такими мокрыми, горячими оказались.

А еще язык… словно сам по себе…

У меня в крови откуда не возьмись пузырьки образовались, по венкам вверх побежали, и лопаются, лопаются в ушах, как фейерверки. Я думала раньше — в «животе бабочки заводятся», так нет, газировка бурлит.

Кира мне говорит:

— Рот открой, не бойся!

Не боюсь я, только коленки мягкие, пластилиновые, прижалась к нему, задрожала, заколотилась, сама припадочной стала.

Чувствую, у него в джинсах впереди все окаменело.

Шепчет:

— Потрогай меня.

И руку мою прямо «туда» кладет.

Я трухнула, но виду не показала. Тем более губы его все слаще становились.

Он меня целовал, я его гладила «там», сначала осторожно, потом все смелее. Поняла, ему очень нравится.

Сколько времени прошло — без понятия.

Малышня в клуб пошла, нас спугнула, иначе…

18 июля.

Ужас!!! Случилось такое!!! Мама узнает — убьет!

Короче.

После вечерней линейки Кирилл меня за кувшинками на лодочную станцию позвал. Вечер теплый, слепни угомонились, комаров мало. Лягушки в озере квакочат.

Мы на разогретый песочек сели, разговариваем. А я в глаза ему смотреть боюсь — таю. Темные как ночь, а в середках звездочки плавают.

Вдруг Кира напрягся, даже повзрослел. Рукой щеку мою тронул, нежно-нежно. Смотрит в упор и молчит, а у самого слезы под ресницам копятся.

Жалко мне его стало, поближе придвинулась. Сама его губы нашла, язычком раздвинула, как вчера учил. Ура! Ожил мой принц!

Руку мне на грудь положил и начал тихонько поглаживать.

Так необычно!!!

Пока я его целовала, он меня трогал везде, робко, осторожно, словно конструкцию изучал.

Потом попросил футболку снять. Я послушалась, я бы все для него сделала!

— Какая ты красивая, Симонова.

Медленно, одну за другой опустил бретельки. Его пальцы обжигали кожу.

— Можно я поцелую тебя туда?

Я уже отключилась от реала, молчала.

Его губы обхватили сосок, до того приятно стало, я вскрикнула. А в голове, кроме газировки ничего не осталось.

— Грудь у тебя правда классная, Кать.

Когда руки его скользили по телу, дрожала от страха, что ему наскучит. Живот налился приятным теплом. Кирилл гладил меня между ног, а я боялась, он заметит, как намокли мои трусики.

Прикусил тихонько ухо, попросил:

— Расстегни мне джинсы сама.

Не сразу получилось. Руки дрожали, еле с молнией справилась.

А потом произошло такое… Пальцы Киры проникли внутрь, дотронулись до меня «там», сердце екнуло, я застонала от удовольствия, ноги сама раздвинула, только бы продолжал.

Кирилл становился все смелее и я тоже.

— У тебя был кто?

— Нет.

— Ты боишься?

— Немного.

Откуда появился спасатель Михалыч — черт знает!!! Да только заорал он как умалишенный:

— Сейчас я вам дам «немного», малолетки сопливые! Под статью подвести решили? Пошли на …, разъе…

Я не поняла его последние слова, летела стрелой, прижав к груди бюстик и футболку, думала, что теперь будет…

21 июля.

Кирилл меня третий день не замечает. Почему? Ведь Михалыч виноват, не я …

23 июля

Ура! Получила записку от него, но почему то печатными буквами. «Жду у клуба». Пошла.

24 июля.

Я не хочу жить! До конца смены еще три дня, а я каждую минуту мечтаю умереть…

Ту записку написала подлая Машка!

Теперь я точно знаю, что значит — делать «это». Стоять со спущенными джинсами в неудобных позах, прижимаясь к стене клуба.

Именно так прижимал папа тетю Зою, после чего мама его прогнала навсегда!

«Это» действительно больно и смешно, потому что предательница подруга стонала и тут же смеялась, глядя мне в лицо. А мой Кирилл стоял спиной и ничего не знал, только тяжело дышал и некрасиво елозил по Машке.

….Глаза опухли от слез. Я больше не напишу ни слова. Спрячу тебя подальше от мамы. А может вообще сожгу — ритуально, за забором лагеря!

Теперь я знаю точно, любовь — это всегда больно и совсем не смешно.

Нафига она вообще нужна — любовь эта?