План

Только Олег протянул палец к кнопке звонка в квартиру №8, как в кармане завибрировал сотовый. “Сашка, следственный”.

— Да? — голос Олега был сонным.

— Здорово, друг! Как жизнь?

«И откуда с утра столько энергии у этого малого?» — подумал Олег, но вслух сказал:

— Привет. Чего хотел? А то я на вызове….

— Стоп-стоп-стоп, — затороторил Сашка. — Что за вызов?

— Да просто вызов с участка… обычный… пьяный муж угрожает жене…

— Стой, друг! Ты уже там что ли?

— Ну да, стою у двери, а что?

— Слушай, выручай… Такое дело… Месяц нужно закрыть, а мне по плану одного дела не хватает… Тяжкие телесные минимум… ну пожалуйста. С меня ящик пива!

— О чем ты? Как ты себе это представляешь?

— Просто, — следователь на другом конце канала связи был категоричен и непреклонен. — Подожди. Они сами все сделают.

Гудки. Олег поправил фуражку, и неуверенно посмотрел на дверь. Папка в руке потяжелела. Ладони вспотели и отказывались подчинятся мысленным приказам о холодной непоколебимости. Сколько же ждать? А вдруг там уже труп? Тихо. Подозрительно тихо. Тишина давила и рождала в голове шорохи из соседней квартиры, вызванные сгорбленной «бабой Клавой», подглядывающей в глазок. Олег протянул руку, чтобы постучать, задержал ее на пять секунд, как будто это что-то решало, и все же забарабанил по двери, несильно, но настойчиво. Никаких звуков. Он позвонил несколько раз, постучал еще.

— Откройте! Полиция! — потребовал он после очередного безрезультатного стука.

Наконец-то. Щелкнул замок. Дверь никто не открыл, но она поддалась легкому толчку, впустив участкового в полутемный коридор. На стене висела заваленная еще с зимы всевозможными вещами вешалка. Как она выдерживала все это не поддавалось объяснению. Напротив трельяж с узким зеркалом, все также беспорядочно загаженный губнушками, расческами, резиночками и прочими женскими безделушками.

Высокий, в полуспущенных трико и помятой футболке, мужчина удалился, даже не удостоив гостя небрежным взглядом.

— А где?.. — бросил Олег вдогонку

— В спальне, — оборвал тяжелым басом хозяин, указав на дверь слева, а сам торопливо скрылся на кухне.

Олег толкнул дверь в спальню.

— Светлана Евгеньевна?

Женщина в затрапезном халате с накинутым на плечи платком стояла на фоне балконной двери. Пасмурное утро добавляло ее фигуре серости и промозглого одиночества.

— Он вас бил?

— Нет, — женщина так и не повернулась..

Спальня была обставлена довольно таки безвкусно: широкая незаправленная кровать, стол со швейной машинкой, шифонер, в лакированной поверхности которого отражалась синева халата хозяйки.

— Что произошло? — Олег раскрыл папку и стал шелестеть, перебирая бумаги.

— Вы лучше пока пройдите на кухню. Пообщайтесь с мужем. Я сейчас… только приведу себя в порядок.

— Как скажите.

По пути на кухню, участковый краем глаза заметил плохо занавешенную кладовку, полностью усыпанную книгами и учебниками. Часть из них стояла аккуратно сложенной, а другие хаотично валялись по полу.

— Бегаешь по утрам? — рявкнул мужчина, сидящий за столом. Он был изрядно навеселе, но держался ровно и уверенно. Недельная щетина не смогла скрыть глубокие морщины, бороздами вырисовывающие на лбу и щеках — картины усталой долгой жизни. Огромные руки сжимали почти пустую бутылку водки. — Садись! Так бегаешь?

Олег стряхнул крошки с края стола, положил папку и присел:

— Да, бегаю.

— Значит, бегаешь, — причмокнул пьяный хозяин. — А где разминаешься?

Олега немного сконфузили его вопросы, но пока он разбирал бумаги, это ему не мешало:

— На детской площадке.

Мужчина одобрительно кивнул, посмотрел мечтательно в окно и с ностальгией в голосе протянул:

— Я первый раз поцеловал Свету на детской площадке.

— Представьтесь, пожалуйста, — Олег приготовил ручку.

— Золотов я, Степан Григорьевич, — выпалил собеседник, прищурившись в горлышко бутылки.

Олег внимательнее присмотрелся к этому огромному мужчине с растрепанными волосами, заметив на краешке губ остатки яичного желтка, небрежно подстриженные ногти и бегающий взгляд, который боялся остановится и задержаться на чем-то. Нет, ничего знакомого. И все же…

— Дядя Степа? — неуверенно предположил Олег.

— А ты кто?

— Вы с моим отцом учились вместе, — Олега приятно передернуло. — Вы мне вертолетик делали, помните? — и продолжал, кожей чувствуя, как лицо его расползается в блаженной улыбке. — Вот это да! Не ожидал вас снова увидеть когда-нибудь.

— Серега? — дядя Степа нахмурился.

— Ну да, отец мой Сергей, а меня Олег зовут. Помните меня?

Но он словно не слышал вопросов пацаненка из детства:

— А где Серега?

Олег запнулся.

— Погиб при исполнении.

Степан налил себе водки, медленно покрутил стакан, вглядываясь в прозрачную жидкость.

— Погиб при исполнении, — повторил он слова о друге детства. — А ведь он любил это…

— Что? — не понял Олег.

— Делать вид, что погибает геройской смертью… Эх, Серега, помнят ли тебя те, за кого ты жизнь отдал?… Лучше б тут, со мной посидел…

— А что у вас случилось, дядь Степ? — ручка замерла в руке, уткнувшись в белую гладь листа.

— У меня случилось то, — устало затянул дядя Степа, — что обычно происходит, когда тебе изменяет жена. Вот тебе изменяла ?

— Я не женат.

— Вот и не женись! — стакан громко стукнул по столу, изо рта дяди Степы брызнула слюна. — Грамм счастья на килограмм боли.

Олег молчал, подозревая, что вот-вот должны начаться изливания души, но Степан Григорьевич не торопился, и только спустя пару минут безмятежного пережевывания закуски, он отодвинул рукой все съестное и, тяжело вздохнув, отвернулся к окну:

— Вот, Серега, говорил ты мне, что погубят меня бабы… Но я всегда одну любил… ведь одну… всю жизнь. Почему так? Что я неправильно делал?

Олег видел отражение лица дяди Степы в стекле: слеза еле сдерживалась в краю глаза. Через дрожащий кислый голос, сжатые, но трясущиеся кулаки, было видно, что душой этот человек страдал и страдал очень сильно.

— Когда она мне сказала об этом, я не мог поверить… Я хотел увидеть себя со стороны в этот момент, потому что не мог находится в своем теле, чтобы слышать все это. Мне даже показалось, что это не я и что это не моя жена. Это все происходит не с нами, и какая-то чужая женщина объясняет своему мужу, что любит другого, что у них все было… Но жгучая боль накатила в сердце и сожрала его с потрохами… Не могу ее разлюбить. Не могу…

На кухню зашла Светлана и сразу к газовой плите:

— Чай будете?

— Нет, спасибо, — ответил Олег, ерзая обратной стороной ручки по листу.

Но женщина все равно поставила чайник на конфорку и зажгла огонь, достала из шкафа бокалы. Не поворачиваясь к сидящим за столом, она извинилась за то, что побеспокоила полицию и уверила, что у них сейчас все нормально и что заявление писать не собирается. Все в той же позе, обхватив себя руками, она стояла у плиты: голова опущена, русые локоны спадали на плечи, домашний халат был затянут тонким поясом, подчеркивающим красивый изгиб бедер.

Олег встряхнул головой, прогоняя назойливые образы, и перевернул ручку:

— Почему вы не поворачиваетесь? Он вас бил?

— Нет, — резко выпалила Светлана и также резко повернулась. Она взглянула на Олега лишь долю секунды и сразу отвела взор на кладовку. Следов побоев не было, но выплаканные, иссохшиеся от усталости глаза не находили себе места.

— Пойду приберусь, — и ушла шуршать книгами.

— Я ее не трону, — сказал Степан Григорьевич. — Рука не поднимается при всем желании.

— Так, — Олег не знал, что же ему предпринять далее. — А где вы работаете?

— Я в военном училище, она в больнице. Там и изменяла… Придется больше не болеть, потому что не смогу пойти в поликлинику… в одном из этих кабинетов она… — снова тяжелый вздох. — Детей у нас нет. Да зачем тебе все это, Серега? Не пиши ничего. Мы сами разберемся. Убивать ее не собираюсь — так, ляпнул сгоряча, что с меня взять.

Олег уже не обращал внимание, что его зовут именем отца, и на то были свои причины: человек в таком состоянии душой тянется к лучшему другу, а видать у дяди Степы сейчас лучший друг — это бутылка.

— Ну хорошо, — Олег встал, стряхнул с рукава прилипшие крошки. — Очень на это надеюсь.

Проходя мимо кладовки, где Светлана просто сидела на куче книг, он дал ей визитку и, получив заверения, что та обязательно позвонит в случае чего, направился к выходу.

— Все нормально будет! — крикнул ему вдогонку Степан еще более опьяневшим голосом.

И себе в стакан:

— Нормально…

В голове звенело, а стены тесной кухни словно наваливались на него со всех сторон, стараясь придавить холодным бетоном, и сопротивляться им не было сил. Но и позволить раздавить себя он не мог.

Вошла Света. Холодный голос жены где-то в диафрагме выжигал каждую букву сказанного, оставляя незаживающие рубцы:

— Есть хочешь?

— Нет, — Степану было тяжело поднять взгляд на жену. — Значит разлюбила?

Женщина молчала. Она налила себе в бокал воду из еще не закипевшего чайника, пустила пакетик чая и стала размешивать, стараясь не звенеть ложкой.

— Вот скажи мне… научи… Как это происходит? Может и я тогда разлюблю.

— Что ты от меня хочешь? — Света развернулась, она не была скандальной и стервозной никогда, но сейчас видимо усталость и нытье мужа ее доконали: в голосе сквозила раздраженность. — Что ты хочешь, чтобы я сделала?! Извинилась?! Ну прости! Полегчало?!

При каждом ее выкрике, Степан вздрагивал и отодвигался к окну. Он не мог узнать свою жену — такой Света никогда не была.

— На колени перед тобой упасть? Умолять?! — она схватила рукой халат в области груди, смяла и трясла в кулаке. — Не буду! Не святой ты, чтобы я на коленях перед тобой валялась!

Даже голос ее стал другим. Степан вдруг узнал в нем тот звонкий, но нежный тембр его любимой девушки… Если бы она не кричала. Он вспомнил как менялся ее голос от выплаканных дней и ночей, когда они узнали, что не смогут иметь детей. Он был в необходимой для работы командировке в Чехословакии. А должен был быть рядом.

Степан чувствовал, как алкоголь подсказывает ему злые слова, но они крутились в голове и на трезвую голову:

— Хорошо тебе с ним было? Что ему говорила? Что муж никогда тебя так не доводил как он?

Стало легче. Эти мысли съедали его, потихоньку вытесняя приятные воспоминания, заполняли большую часть каждой минуты. Но это облегчение оказалось мнимым: высказанные плотоядные червоточины породили еще более отвратительные и огромные дыры со сценами совокупления, стонами…

Света словно поймала лишний глоток воздуха, захлебнувшись в немом выкрике. Зажав рот ладонью, она убежала в кладовку. Шторки задрожали и спокойно уложились на прежнее место. Степан налил водки. Руки его затряслись, но успокаиваться, как шторы, отказывались. Пить он не стал. Водка даже своим безмятежным видом успокаивала. Это же просто жидкость, прозрачная: «Посмотри на меня со всех сторон — я ничего не скрываю». Она похожа на самое искреннее, но это же… водка. «Почему ты не сказала мне, что можешь быть водкой? Ты же похожа на обычную воду!»

— Ты как водка, — говорить Степан мог только после тяжелого и глубокого вдоха. — Вся наша чертова жизнь как водка!

Но вдруг его накрыло волной, теплой, как нагретая солнцем поверхность стола, мягкой, как лапы щенка, которого Света принесла когда-то давно, подобрав на улице.

— Помнишь, как нам нравилось гулять в парке? Воздух был такой прозрачный, — и грубый бас Степана стал мягче. — Вокруг все радовались. Ты сидела на моих коленях, рассказывала о практике в училище, а твои волосы щекотали мне нос. — Степан поглядел в стакан, погонял крошки по столу. — Воздух же все тот же. Что с нами случилось?

— Ты жалок, — услышал он из кладовой пренебрежительную фразу жены.

— А что мне сделать? — Степан встал, громкость и хрипота вернулись — Чего ты ждешь от меня? Чтобы я пошел и набил морду твоему врачу? А в чем он виноват? Он тебя в пастель затащил? — Нет, это ты его затащила!

— Может еще проституткой меня назовешь?

Степан сел обратно, его попустило. Таким словом он не собирался называть жену, но оно напрашивалось.

— А сама ты как себя называешь?

Ответ на этот вопрос словно был готов заранее, но скорее всего она ответила сразу, потому что так чувствовала, и Степан понимал это.

— Я женщина, которая хочет внимания и нежности, — интонация постепенно наращивала силу и громкость. Он не видел ее, но скорее всего Света сидела на стопках книг и смотрела в его сторону: он чувствовал ее взгляд сквозь шторы. — Я женщина, которая хочет любви не в твоем понимании, а любви в понимании моем! — Света всхлипывала и говорила уже навзрыд. — Я женщина, которой хочется быть хотя бы раз в неделю, а лучше каждый день, гребанным, мать его, котенком!

С последними словами она швырнула в мужа книгу, и та, выпорхнув сквозь шторы, загремела в посуде.

«Квантовая механика», — да кому она нужна в военном училище?… частицы, которые могут быть в нескольких местах одновременно… Как это удобно! Он вдруг вспомнил с неподдельным влечением заглядывающую ему в глаза девушку из далекой командировки. Что, если бы он остался с ней? Была бы его жизнь другой? Уметь бы проживать сразу несколько жизней наперед, а потом выбрать наиболее счастливый финал и сделать эту линию реальной. Почему в квантовом мире это возможно … и без водки, а в нашем — нет?

— Что молчишь? — голос из-за шторки теперь был голосом незнакомой, холодной женщины.

— Не хочу здесь быть, — тяжело вздохнув, буркнул Степан в стакан. Внутри все бурлило от желания вскочить, схватить жену за волосы и… что же… для чего? Как заставить ее смотреть на себя по-другому, если она считает себя жертвой, будто это он виноват?

Зажав столовый нож в ладони, от тыкал кончиком в большой палец, чтобы хоть как-то переключить внимание с внутренней боли на внешнюю.

— Так тебя никто и не держит, — Света понемногу успокаивалась.

Степан подошел к кладовке и резким выпадом воткнул нож в горло жены. Встряхнул головой и вернулся на три секунды ранее возможного варианта развития событий. Погладил штору, за которой сидела жена и скорее всего думала: боятся ли ей или не стоит. Рука не дрожала, сжимая рукоятку ножа. «Не могу».

— Пойду.

Лицо горело, и прохладный весенний воздух, расступался перед ним, а улица то сжималась, то расширялась, проталкивая мимо игровой площадки, между скамеечек парка.

Пожилая маленькая женщина, укутанная по-зимнему, — Степан поймал осуждающий взгляд. Чьи-то ноги прошаркали в домашних тапочках и шерстяных носках. Собачка, с виду такса, тявкнула и исчезла из узкого кругозора. Красное и серое — пятна на лавочке…а, нет, это парень и девушка. Остановился и пригляделся: очень уж она похожа на Свету в молодости, прическа немного другая, но улыбка вот в точности такая же. Степан покачивался, голова кружилась, а воспоминания уносили его в тот теплый день…

— Слышь, мужик!..

Вернулся:

— Я?

— Да, ты, — парень показывал куда-то в конец парка, по тротуару. — Иди, куда шел.

— А, ну да, иду, — Степан поковылял мимо и вдруг услышал голос Светы: «Жалкий тип».

Обернулся. Парень сидел на спинке лавочки, а Света пониже, положив голову ему на колени. Чужие руки блуждали в русых волосах любимой девушки из прошлого, меняя незнакомую прическу в волны мягких, нежных локон, которыми она любила щекотать его обнаженную спину в минуты близости.

— Что ты сказала?

Губы Светы не разомкнулись, но он отчетливо услышал ее голос: «Ты жалок».

Кончик ножа, лежащего в кармане, впился в палец, но это не помогало.

— Я же человек, — прошептал себе Степан, — я не хренова частица.

И сделал шаг по направлению к влюбленной парочке.

***

Олег свернул в переулок, прошел еще пару кварталов, заскочил в магазин и только вспомнил, что надо бы позвонить Сашке из следственного, как вдруг телефон в его руке завибрировал. Номер незнакомый.

— Да?

Женский всхлипывающий голос, прерывающийся нервными резкими вздохами:

— Это… вы к нам только что… мы поругались, он схватил нож и убежал…

— Куда?

— Откуда мне знать?

Куда он мог пойти? За водкой? С ножом-то? — вряд ли. Хотя… Олег решил повернуть обратно, но не прошел и полпути: его сотовый снова прогудел входящим вызовом.

Дежурный. Сегодня дежурила Леночка:

— Олег, ты вроде на Володарского по вызову?

— Да, здесь. Что-то случилось?

— Да. Нападение в парке. Рядом с тобой по адресу.

Олег знал где это и сорвался в бег. Тут за поворотом. Еще немного. Киоск. Водопроводные трубы. Лавочки. Солнце выглянуло на мгновение, пригрев спину. Люди. Кто-то кричит. Участковый распихал зевак, и встал как вкопанный. увидев Степана Григорьевича сидящим на скамейке с окровавленным ножом. Рядом, на газоне лежала девушка в красном коротком пальто, перед ней на коленях стоял молодой человек, тряс ее, рыдал, как ребенок, звал по имени и не понимал «за что?» и «как же так?» Кто-то из прохожих всхлипывал, кто-то интересовался вызвали ли скорую.

Дядя Степа поднял голову, увидев Олега, вдруг оживился, даже улыбнулся:

— Серега… а я иду, смотрю сидят, целуются — красивые… прямо как мы со Светой, вот здесь же, так же… Я же ему объяснил: «Ты сам не сможешь. Я не смог и ты не сможешь.” Еще спасибо мне скажет. Вот поверь мне, Серега, лучше так, чем как я… лучше сразу похоронить, чем потом желать смерти, но не в силах убить…

— Я не Серега, — прервал Олег. — Папа погиб при исполнении.

Из дрожащих рук убийцы выпал нож. Он закрыл лицо испачканными в крови руками и повалился на бок.

Снова жужжание телефона. “Сашка, следственный”, наверно узнать о плане.

— С тебя ящик пива, друг. Все, как ты хотел. И ждать не пришлось.