Монологи Шизофреника. Монолог 9-й

— Ты знаешь, я совсем не ревнивый… Да не спорь ты со мной! Я, считай, никогда не вру. Я всей правды не говорю. А люди сами себя обманывать горазды. Особенно женщины, особенно в этом самом вопросе… И тогда так было. Когда она меня типа перестала замечать. Не замечает и всё тут. А я же из себя видный, ты посмотри, посмотри… Тут меня даже злость обуяла. Ну был бы вроде тебя — ни рыба ни мясо. А то ведь они заглядываются, зыркают искоса — красавец-мужчина! И вот перестала замечать, понимаешь ли… Я теперь знаю почему. У них такое бывает. Да у всех это бывает. Желание перемен. Учёные пишут — инстинкт свободы, понимаешь ли… Вот и надумала — "не всё ли равно, этот или другой, все одинаковые, у всех одинаковое, и трусы-носки, и остальное, и, когда курят, пепел падает на пол, и жадно смотрят когда переодевается, и всегда в одно место, где кончаются чулки… так не всё ли равно этот или другой". А раз так, то зачем их вообще замечать. Христос в Завете как сказал Магдалене — не суетись, мол, "мне только одно надо", правда это самое "одно" не уточняется, в уточнении не нуждается типа...

Думается, она с самого начала это "незамечание" имела. Со свадьбы, что-ли. Целовалась неохотно. Не стыдливо, что при всех, а именно неохотно, с мыслью "не всё ли равно, этот или другой...". Будто зеркало целует. И после часто злилась — "спи, завтра на работу...". Или — "я сегодня больная...". Но я же знал, когда у неё месячные! Тут другое. Ненавидеть меня не могла, всё же приятно, а она всё-таки женщина. А вот не замечать — это пожалуйста, это сколько угодно. Бесчувственность жалит посильнее злобы. Когда перед тобой кусок вселенского эфира, без возможности осязания. И так всё время, а не то чтобы пять дней в месяце...

Вот стоит перед зеркалом и что-то высматривает на щеке, долго высматривает. Потом говорит — "отвернись, я переоденусь" и уже что-то стаскивает, что-то швыряет, видит в зеркале — и не думаю отворачиваться. Это типа игра такая — кто кого перезлит… Я теперь думаю, что она ответила "да" только потому, что я был наглее всех, типа на неё право имел, как к себе домой заявлялся. У других тары-растабары, билетики-цветочки, а я всегда без ничего, раз сирени наломал… Так только раз!

Вот и нажимает какие-то кнопки — щёлк-щёлк-щёлк, всё — убила… За что? А за глаза — пусть не ползают по мне, по тому месту, где кончаются чулки и начинаются трусики...

— Да, ты большой любитель подсматривать… Ещё с тех пор как под столом обитал. С той разницей, что за процессом выделения. Прислушивался — что там, за дверью или в домике на даче. Тоже ведь интим, то, что принято скрывать как смертный грех. Ну а к девочкиным раздевалкам ты и по сю пору глубоко дышишь небось… Ты зачем бинокль хранишь? В доме напротив девчонка не задёргивает штор, на третьем этаже. Так ты горишь, прям как спирт на пьянке матросов. От баб на пляже не так, а от девочки-дурочки тащишься, козёл — какая попка!, какие сисечки!..

— Не ****и! Я никакой не маньяк и эксгибиционистом никогда не был. У всех кайф, и когда раздевают и когда раздеваются. Одежда — элемент несвободы, если хочешь знать, ОНО во плоти, можно сказать. А прилюдное раздевание — считай рождение заново. Ты рождаешься из темной утробы общественных условностей. Даже не описать. Как полёт… В одном греческом полисе самая красивая гетера весной проходила голой через весь город к морю. И весь город выходил смотреть, как на праздник. Вот она античность! А потом христианство всех закутало, придумало грехи всякие-разные. Особенно прелюбодеяния. Моногамию придумали потому что триппер не могли лечить, бициллина этого самого у них не было. Такого, чтобы недельку поглотал, пропитался плесенью что и моча не мочой пахнет, а грибами-сыроежками — и всё оля-улю, как в той песне, что Лещенко пел — "пам-парабам, пара-пабабам", а народ переиначил в "пора по бабам". Правда у антиков с оргиями был перегиб, допустим. Но ведь неистребимо. Жопа — всеобщее достояние, шутят эти самые. А какие шутки? Без свободы секса нет никакой свободы. Одна психическая травма. Хипари считали — любая война от недосекса, так скажем. Война это проявление половых запретов. Запретное либидо сублимируется в агрессию. Учат вас, учат… Когда "они" раздеваются, или одеваться, без разницы в принципе, так это вид искусства, если хочешь знать. Этот спектакль не только хер поднимает, но и матку наполняет. Именно, мне одна расписала — "такая теплота по телу, от нового белья — реально кайф..." Так что она не то просто так выёживалась перед зеркалом, ставила ножку на пуфик, откинув голову. Может и кончала, и я не раз грешным делом, потом по памяти чуть вздрочнёшь… А потом уже не очень, за тремя одёжками не считая плаща, тут уже никаких обещаний тебе, голимый социальный дресс-код как нынче говорят. А переодевание — одно из женских таинств, я скажу. Из пустяка делают типа таинство, манят в свой мир-иной, где всё справа-налево. Из секса делают секрет, из нехитрого дела — право на господство. Ловко, и не додумаешься как — стриптизом, пустяком по сути. Вот и я ждал, когда она начнёт курсировать между зеркалом и платяным шкафом. Вот зачем нужна гора шмоток. Чтобы затянуть процесс, возбудиться, чёрт возьми, от электрических искр синтетики, космического холодка шёлка и… всякого такого. Тут эротическое таинство, а не пустое мельтешение перед зеркалом в "папильотках".

Про интерес к фекалиям… Тут обычный детский интерес. Герр Фрейд досконально изучил — место кала в мире ребёнка. Закономерный этап познания мира. Необходимый даже, если верить Фрейду. Испражнения, это самое "а-а", а точнее запрет с ним играться первое социальное табу в жизни человека. Да и первая игрушка, то что под рукой так сказать. Не кривись, ханжа. Младенца как в народе зовут? — "говноед", если не слышал.

Ладно, не будем о говне. Глянь на полке. Там пластинка — "ведь мы ребята, семидесятой широты...". Парапабабам, пора по бабам, пора по бабам, тарам там-тарам… Поставь, вспомним молодость — "парапабабам, пора по бабам..."