Зубной

У меня очень рано начали болеть зубы. Они шатались, но не выпадали, а новые, коренные, никак не хотели вылезать. На свет пробиваться, так сказать.

Виду такого дела мама повела меня в детскую поликлинику.

Мы вошли в длинный шумный коридор без окон с разнообразными рисованными плакатами на стенах: «Дизентерия», «Питание для школьника», «Чистота — залог здоровья».

Мне тут сразу не понравилось. Дети вокруг тихонько хныкали или сидели смирные как мыши. А из-за закрытых дверей кабинетов раздавался истерический рев. В воздухе стоял неизвестный мне еще до той поры запах, который присутствовал только в больницах, — меня от него тошнило.

Я сидела а потертой лавке у дверей зубного кабинета и просто умирала от страха. За деревянной дверью противно визжала машинка, стучало железо и, самое главное, кто-то глухо и периодически мычал.

— М-м-м!

Вдруг дверь открылась, и из кабинета вышла здоровенная тетя, с очень важным видом придерживая плотно накрашенную щеку.

— Будь здорова, Леночка! — радостно сказала ей маленькая щуплая врачиха в белом халатике и, повернувшись ко мне, сухо добавила: — Заходи, девочка!

Мы с мамой медленно поднялись со скамейки.

— А вы, мама, посидите, — сказала врачиха и подтолкнула меня в плечо.

Я в последний раз посмотрела на маму. Она нежно улыбнулась и сказала:

— Не бойся. Вон, какая тетя веселая вышла…

Я вздохнула и вошла в кабинет.

— Залезай, — сказала женщина в белом халате деловито.

Вскарабкавшись «наверх», я сползла на самое дно этого странного кресла, обитого темно-синей кожей.

— Ноги клади, — скомандовала врач и, подойдя совсем близко, села на стул.

Я положила ноги на подставку и закрыла глаза.

— Глаза можешь не закрывать, — усмехнулась врач. — Лучше рот открой.

Едва я чуть-чуть приоткрыла рот, как вдруг она впилась холодной острой железкой в самое больное место.

— Ой! — закричала я, вцепившись изо всех сил в руку женщины, быстро мотая головой.

Она вынула железку, раздраженно кинула ее в лоток и крикнула:

— Оля, какие у нас есть игрушки?

Из другой комнаты, тяжело ступая, вышла большая пожилая женщина, неся в руках старого резинового медведя. Медведь держал бочонок. Наверное, с медом. Коричневая краска давно облупилась, а некогда красный кафтан, стал зеленым.

— Видишь? — фальшиво улыбнулась врачиха и показала пальчиком на медведя, спрятав в другой руке новую железку. — Сейчас потрогаем тебе зубик, и будешь ходить как мишка, кушать мед и грызть яблоки.

Пожилая Оля сунула мне медвежонка, погладила по голове и пошла назад, шаркая старыми домашними тапочками.

Врачиха быстро придвинулась ко мне вплотную и открыла рот сухими пальцами. Я сжалась от ужаса.

Вдруг скользкий медвежонок в моих руках жалобно пискнул.

Женщина вынула железку, а я, благодарно посмотрев на старую игрушку, быстро буркнула:

— Не хочу медведя!

— Оля! — снова крикнула врачиха, в сердцах швырнув в лоток инструмент. — Принеси этого…зайца.

Появился заяц. Также медленно под шарканье домашних тапочек, но он был ничем не лучше. Тоже старый, резиновый заяц, с облупившейся белой краской и позеленевшими зубами. Из-за этого подобия улыбки получился какой-то страшный оскал.

— Не надо! — закричала я, вцепившись в безжалостную руку.

Женщина вытерла со лба пот и попыталась успокоиться.

— Ну что мне тебя связать что ли? — жалобно спросила она. — Чем больше орешь, тем больше страха. Потерпела бы чуток, давно бы уж домой пошла. А то смотри — у нас есть штука, мы ее вставим в рот, ты и пикнуть не сможешь. Правда, Оля? — крикнула она в другую комнату.

— Конечно, правда, — глухо ответила Оля.

Слова были мягкие, но голос тщедушной врачихи звучал твердо. Ее маленькое лицо и широкие глаза с большими веками заворожили меня. Я опять закрыла глаза, а проклятая железка ковырялась там, в том неведомом месте, откуда начиналась боль.

— Ну вот, видишь, — весело шептала женщина, — почти не бо…

Тут снова стало больно, я опять сжала в руках медведя, он опять отвратительно пискнул.

— Оля! — заорала врачиха. — Убери медведя!

Но было поздно. Я закрыла рот и решила его больше не открывать. Мне надоело это издевательство.

— Ты что? — испуганно спросила врачиха, увидев озлобленное переменившееся выражение моего лица. — Не хочешь рот открывать?

Я кивнула.

Тут она разозлилась окончательно и, повернувшись к двери кабинета, заорала:

— Мамаша, войдите!

Тут же в кабинет влетела мама.

— Что случилось?

— Я не могу тратить столько времени на вашу дочь! — звонко протороторила врачиха, встав в величественную позу. — Или она сейчас же открывает рот или я отправляю вас на наркоз!

Мама подошла ко мне.

— Послушай, — тихо прошептала она, — чего ты хочешь? Чтобы я сгорела со стыда?

Я медленно, не открывая рта, покачала головой.

— Тетенька сделает так, чтобы у тебя не болел зуб. Она хочет помочь.

Я опять покачала головой.

— Хорошо, — угрожающе сказала мама. Сейчас мы уйдем отсюда. И пойдем в милиции оформлять документы, пусть тебя милиционеры заберут.

Я заплакала. Страх перед встречей с незнакомыми людьми в форме был сильнее страха перед бормашиной. Оба этих страха вместе вызвали волну слез, она вырвалась из горла истошными всхлипами.

— Ну уж совсем! — недовольно буркнула врач. — Так тоже нельзя. Оля!

Пожилая Оля снова заковыляла ко мне.

— Ты чего расплакалась, а? Скажи, чего хочешь? Мама тебе купит.

…Я никогда не забуду этого момента. Голос женщина и мелькнувший лучик надежды слились воедино, и я, ничего не понимая, сказала:

— Хочу медведя! Другого медведя!

Ладони мои разжались, и несчастный резиновый зверь упал на пол.

— Хорошо, — сказала мама. — Я куплю его тебе сегодня.

И вышла.

…Мне быстро вынули зуб.

На улице крупными хлопьями падал снег. Было солнечно и очень ярко от белых сугробов.

Мы зашли в магазин, и мама купила мне большого мохнатого мишку в настоящем красном кафтане и блестящими черными большими глазами.

Я прижала его к лицу и так шла до самого дома.

P.S.: Мишку назвала Пух.