Какой сам, такие и подарки

События, описанные в книге, — вымышленные. Любые совпадения случайны.

Глава 1

Я проснулся и сладко потянулся. В окно сквозь полупрозрачные тюлевые занавески упорно пробивался бело-золотистый летний рассвет — все три окна моей «линейки»[1] смотрят на восток, благодаря чему я, будучи по биологическим ритмам типичной совой, летом чудесным образом перевоплощаюсь в жаворонка, просыпаясь до звонка будильника. Но даже тогда не отказываю себе в удовольствии поваляться до «часа X». А уж если никуда не спешу — без всякой задней мысли проторчу в постели часов этак до одиннадцати.

Сегодняшний день обещает быть именно таким — на работу мне не надо. Нет, у меня не выходной, просто вчера меня выгнали с работы. Искать следующую, конечно же, буду. Правда, не сегодня. Сначала должны пройти мои синяки и кровоподтёки — «подарки» от бывших коллег, которых, по их мнению, я подставил и лишил зарплаты. На самом же деле всё было совсем не так.

Я снова зарылся побитой физиономией в подушку. Однако подремать мне было не суждено. Раздался звонок.

Я вздрогнул — со вчерашнего дня, а именно после неприятного разговора с бывшим боссом мне, с одной стороны, не хотелось бы воспринимать всерьёз его угрозы. С другой — в суд мог подать не только он, но и разочарованный результатами нашей работы заказчик. Да и повторения ещё более неприятной беседы с теми самыми коллегами у меня имелись ненулевые основания опасаться. С изрядной долей неохоты приняв вертикальное положение, я доковылял до входной двери и отодвинул шторку глазка.

За дверью стояла тётя Эмма, моя крёстная. Одна из немногих людей, кому я полностью доверяю и могу открыть в любое время дня и ночи. Впрочем, добрая пожилая женщина всегда ревностно заботится о моём крепком и здоровом сне и посреди ночи не разбудила ни разу, хотя нередко грозилась, требуя выучить что-то важное:

— Это затверди, чтобы я тебя посреди ночи разбудила и спросила — и ты бы всё это отчеканил. А главное — осмысли. Тупая зубрёжка ничего не даст.

Безусловно, тётя Эмма была права. Права она была и вчера — увидев, в каком состоянии моя мордашка, насела на меня и, узнав о моих злоключениях на работе, без лишних слов взяла меня за руку и буквально силком отволокла в расположенный неподалёку травмпункт — снять побои.

Сегодня, с утра пораньше, крёстная явилась снова, исполненная решимости вести меня в милицию — составлять заявление. Не исключено, что опять за руку.

— Ты готов?

— Ммм, не слишком. Не умылся, кофею не выпил…

— Никакого кофея. Собирайся в темпе. Это не только твоё личное дело.

— А чьё же ещё?

— Общественное! Вчера этот троглодит подвёл под фанфары тебя, а завтра возьмёт на твоё место другого человека и так же надует и поставит под удар. Кстати, он знал, что у тебя нет родителей?

— Знал. И когда привёл меня в бригаду — просил не обижать. Сказал, что у меня ни отца, ни матери…

— И почему, по-твоему, он так сказал? Да специально, чтобы настроить всех против тебя, выставить кем-то вроде любимчика или протеже. Слышал про «эффект Стрейзанд»[2]?

Каша, которая варилась в моей голове со вчерашнего дня, наконец-то начала становиться съедобной. Я слушал, разинув рот, куда упомянутая каша просилась, по моим ощущениям, излишне настойчиво.

— А потом не заплатил всей бригаде, — завершил я мысль.

— Ах он говно такое! Это просто не лезет ни в какие ворота! Нет, чего это я — всё ясно, этот подонок решил, что никто и разбираться не будет и заступиться за тебя некому.

— Полагаю, что именно это он и решил. Не думаю, что он верит в Бога.

— Я тоже не думаю. Я знаю, что не верит. Но он с таким же успехом может не верить в существование электрического тока. Пока не сунет пальцы в розетку.

— Уже сунул. Я видел, как он пил коньяк у себя в кабинете, а через полчаса за руль сел.

— Та-ак, и что с ним? — оживилась тётя Эмма. — Разбился?

— Нет, его ГАИ остановила. Я проезжал мимо, видел, как его «упаковывали».

— И это ему всего лишь за пьяное вождение. Он получит своё, не беспокойся. Подобные гнусности должны пресекаться самым решительным образом!

— Полностью согласен с вами!

Я поплёлся в ванную.

***

Настало время познакомиться. Меня зовут Лев, мне восемнадцать лет. Живу в Вознесенске — уютном компактном городе, что расположен в одном из живописных районов Поволжья.

Моё детство трудно назвать счастливым, несмотря на то, что я появился на свет в полной и благополучной семье — у меня были мама, папа и старшая сестра. Мы жили в Мелитополе, куда родители получили распределение, окончив институт. Там же они и познакомились.

Жизнь обещала быть безоблачной. Но через полгода после моего появления на свет произошло непоправимое — наши родители погибли. Меня и сестру Аллу, которая ещё не ходила в школу, забрала бабушка.

Невзирая на многочисленные трудности и тревоги, бабуля стойко растила и воспитывала нас. Она любила нас без памяти и сделала всё, чтобы мы не отправились в детдом. Мы с Аллой с самого раннего детства понимали, чего ей это стоило, и старались не доставлять лишних забот.

Зато всем нам регулярно отравлял жизнь дядя Саша — наш родной дядя, сын бабушки, брат отца.

Дядя Саша был дважды судим и страдал хроническим алкоголизмом, а также обладал на редкость мерзким характером. Дядька занимал комнату поменьше, при этом безраздельно пользовался всеми остальными помещениями без оглядки на нас. Проще говоря, когда наш психованный родственник находился на кухне, появляться там кому-то из нас было крайне нежелательно. Да и наша комната не всегда служила неприступной крепостью — дядя Саша мог устроить разборки с матом и драками и на нашей территории.

Сами понимаете, жить в таких условиях я не пожелал бы и врагу. Компетентные органы в курсе наших проблем, разумеется, были, поставили дядю Сашу в очередь на отдельное жильё, вместе с тем неоднократно предлагали отдать в приют хотя бы меня. Временно, пока дядьку не отселят.

Но бабуля, во-первых, не доверяла ни РОНО[3], ни опеке — ей казалось, что, если она сдаст меня на попечение государства, из очереди на жильё дядю Сашу исключат, так как трое проживающих в двухкомнатной квартире не считаются нуждающимися в улучшении жилищных условий. Во-вторых, бабушка была сильно привязана к нам обоим и больше всего на свете боялась нас потерять. И, в-третьих, она была человеком с твёрдым моральным и нравственным стержнем и поставила себе цель во что бы то ни стало дожить на худой конец до совершеннолетия Аллы.

Ей это удалось. В сентябре 2002 года сестре исполнилось восемнадцать, а в ноябре бабушка умерла.

Алла тем временем училась на втором курсе в Москве. Меня же забрала крёстная, живущая в соседнем доме.

Тётя Эмма — добрая, высококультурная и религиозная женщина с богатым внутренним миром. Благодаря ей я и узнал о правилах и приоритетах, важных для любого человека и тем более для христианина.

Окончив девятилетку, я поступил в ПТУ по профессии «штукатур-маляр», где спустя три года параллельно с дипломом получил и аттестат о среднем образовании.

***

Ремонтом бабушкиной квартиры я занялся вскоре после гибели дядьки.

В феврале 2006 года в стране лютовали аномальные морозы. Занятия в учебных заведениях отменили, народ старался не выходить на улицу без необходимости.

Узнав от крёстной, что по месту моей прописки случился пожар, я, проигнорировав напоминание о минус сорока, спешно оделся и поторопился туда, куда последние три года у меня и в мыслях не было заглядывать безо всяких напоминаний.

Светло-коричневую дверь обрамлял чёрный налёт, на фоне которого резко выделялась белоснежная полоска бумаги с синим кругляшом штампа. Пахло дымом и сажей.

— Здравствуй, Лёва! Ой, какой большой стал!

Сначала мне показалось, что неожиданно появившаяся на площадке соседка с четвёртого этажа иронизирует над моими совершенно не выдающимися физическими данными с высоты своих собственных, уступающих не каждому здоровому мужику. Мощная, под метр девяносто ростом и никак не меньше ста двадцати килограммов весом, Наталья Алексеевна носила соответствующую кличку Амбалиха. Она об этом знала, но не обижалась — женщина она добрая и чувство юмора у неё отменное. Все соседи её уважали, а неблагонадёжные — хулиганистая молодёжь и пьяницы постарше — ещё и побаивались.

Мне же похвастаться особо нечем. Невзирая на то, что на тот момент только что отметил шестнадцатилетие, ростом я достиг ровно той же цифры — в дециметрах. А весил — чуть больше пушинки.

Неудивительно, ведь в полгода по известной причине я резко перешёл на искусственное вскармливание. Как назло, это был конец перестройки, в стране царил тотальный дефицит всего и вся, в том числе смеси, которую бабуля редко могла купить, и приходилось обходиться относительно доступным коровьим молоком, которое, как известно, для младенцев не полезно. Логично, что я в детстве много и часто болел.

— Здравствуйте… Эээ… тётя Наташа! — я не сразу понял, что соседке просто бросились в глаза перемены, произошедшие со мной с тех пор, как я перебрался жить к крёстной, — с Натальей Алексеевной мы за эти три с половиной года ни разу не виделись. А изменился я здорово, всё-таки двенадцать и шестнадцать лет — разница существенная.

— Ты как? Учишься?

— Да, в училище. На штукатура-маляра.

— Хорошая профессия. Это ценится. Как раз и ремонт в квартире сделаешь. Ты знаешь, что у вас на прошлой неделе пожар был?

— Конечно, знаю. А где дядя Саша?

— Вот тут у меня для тебя хорошая новость. Дяди Саши больше нет.

Я облегчённо выдохнул. С одной стороны, нельзя радоваться смерти даже самого одиозного человека. Но с другой — он сам сделал всё для того, чтобы его жизнь сложилась так, как сложилась.

***

Мир не без добрых людей. До окончания училища мне оставалось два года. За это время при помощи мастера производственного обучения и его подопечных я привёл квартиру в жилое состояние — были поклеены обои, положен линолеум, побелены потолки, покрашены окна и двери.

Тётя Эмма купила мне новый диван и отдала телевизор, который она, по её признанию, последние годы включала от силы раз в месяц.

— Ты только всё подряд не смотри. А то голова станет квадратная. Как в рекламе «ТВ Парк», — с добрым смехом напутствовала меня духовная наставница.

— Не беспокойтесь. Я сам не любитель смотреть всё подряд. Зато читаю похожий журнал — «7 Дней». Там программа подробная и полная.

— Ну и молодец. Что найдёшь интересного — звони мне, я приду, вместе посмотрим, — подмигнула крёстная.

Холодильник — старенькую, но вполне себе ладную «Свиягу» — пожертвовала Амбалиха.

— Давно хотели с мужем купить новый, — довольно улыбалась добрая самаритянка.

Для проживания я выбрал комнату, которую занимал дядя Саша.

Мебель, большей частью старая и отмытая от копоти, в комнате всё же была. И расставил я её в таком же порядке, как было при дядьке, — несмотря на всю свою нелюбовь к непутёвому родственнику, я не мог не признать, что его комната была оформлена очень удобно. Слева расположились диван и письменный стол, справа, напротив стола — книжный шкаф, у шкафа, прямо перед диваном — тумбочка, на которой разместился телевизор.

В торце комнаты поселился шифоньер.

Тем не менее ко времени окончания училища в моих апартаментах многого не хватало. Особенно остро это ощущалось и до сих пор ощущается на кухне — требуется купить мебель и желательно обновить технику.

Мне, однако, полагались подъёмные. Их обещали выдать осенью. Я был озадачен — на зарплату, которая в начале карьеры высокой быть не обещала, я оформлю своё уютное гнёздышко ещё не скоро.

Для ускорения процесса во вторую комнату было решено пустить квартирантов — Алла, получив диплом, осталась в Москве, нашла работу, живёт в съёмной «однушке» с двумя подругами — вскладчину снимать выгоднее. Домой возвращаться не собирается.

Я не осуждаю выбор сестры — пусть живёт, работает, глядишь, и покорит столицу. А мне от этого только плюс — если бы Алла вернулась, о сдаче комнаты, естественно, не было бы и разговоров.

Глава 2

В ближнем пригороде, на трассе южного направления, разместился коттеджный посёлок Луговой. Его строила известная в городе жилищно-строительная компания «Стрелец», реклама услуг и вакансий которой висела на каждой улице. Я знал, что они берут учеников, и звонил по поводу трудоустройства. Мне ответили отказом — специальность не та.

С другой стороны магистрали, в нескольких минутах ходьбы от неё, за лесопосадкой, находилась частная фирма, которая занималась черновой отделкой тех самых коттеджей и также предлагала вакансии — уже по моему профилю. Туда я и пришёл, соблазнившись окладом выше среднего по региону и проигнорировав данные в училище советы не связываться с частниками.

— Путь наверх всегда начинается снизу, — увещевал меня педсостав в комнате мастеров.

— Хорошую зарплату платят только опытным специалистам, хорошо знающим своё ремесло.

— А когда большие деньги обещают стажёру или на вакансии без специальных навыков, то там одно из двух — либо сдельщина, и перед обещанной аппетитной цифрой стоит, либо подразумевается, приставка «до», которая является ключевой. Либо придётся пахать на износ.

— Пахать на износ придётся по-любому. Иначе в первом случае много не заработаешь. А во втором — быстро выгонят.

— Есть и третий вариант — тебя просто обманут.

— А на бюджетных местах хоть зарплата и небольшая, зато и без задержек, и график нормированный, и потогонной системы нет. Надёжно и приемлемо.

Я слушал все эти наставления, особо не скрывая саркастической усмешки — чешите, мол, языками, сколько заблагорассудится, встретимся лет через десять и посмотрим, кем буду я и кем будете вы.

Но ошибся всё-таки я — первый блин, как и водится, вышел комом. В первые же дни я понял, что долго на этой работе не задержусь.

На вопрос, что собой представляет хорошая работа, нельзя ответить однозначно. Она для каждого своя. Между тем это понятие так или иначе стоит на трёх китах — хороший коллектив, посильные обязанности и достойная зарплата. Увы, все киты одновременно сходятся чуть чаще, чем у светофора загораются одновременно все три сигнала. Это допустимый расклад — если не хватает чего-то одного, условия могут считаться приемлемыми.

Если остаётся что-то одно — такую работу можно назвать терпимой.

На моём первом рабочем месте меня не ждало ничего из перечисленного. Даже в виде необходимого минимума, положенного по лимиту.

Коллектив, в который я попал, состоял из восьми грубых и наглых мужиков в том возрасте, который был достаточным, чтобы позволять себе «клевать» юного стажёра по поводу, но пока недостаточным, чтобы не делать этого без повода. В ход шло всё, что могло быть темой для беседы, — и мой недостаточный трудовой и жизненный опыт, и мой внешний вид — мои «товарищи» (с учётом всего изложенного, кавычки здесь, смею предположить, вполне уместны) были по умолчанию уверены, что волосы до плеч, смазливая мордашка и субтильная фигурка — причина и следствие одного нехорошего подозрения, построенного на отсутствии у меня отношений с противоположным полом.

Также проблему усугубляли мои паспортные данные — меня зовут, как вам уже известно, Лев, более того, по батюшке я Маркович и вдобавок ношу немецкую фамилию, что мне и раньше нередко доставляло разного рода неудобства, с учётом по сей день встречающегося антисемитизма среди населения нашей страны. В глазах «товарищей» же мои ФИО тем паче не добавили мне плюсов.

На самом деле моя мать — украинка из Львова — меня назвала в честь родного города и собственного отца, носившего то же имя, которое ему дали на тех же основаниях.

Лучше бы я этого не говорил. Услышав мои пояснения, коллеги ничуть не менее нелестно отозвались в адрес всех жителей Незалежной.

Внеся ясность по поводу отца, поволжского немца, я вызвал на себя очередной огонь — почти все вспомнили своих родных, погибших во Вторую мировую на фронтах и в оккупации. Мой рассказ о прадедушке, воевавшем, разумеется, на советской стороне и умершем от тяжёлых ран в 1943 году, на мнение «товарищей» повлиял не сильно.

Подливало масла в огонь и то, что я не пью, не курю, не употребляю нецензурных слов и краснею, услышав тему или анекдот «на грани фола». И мне порой казалось, что я нахожусь в другом государстве, типа Зазеркалья, где качества, по определению положительные, считаются отрицательными. И наоборот.

Собственно трудовые обязанности оказались, честно сказать, каторжными — «товарищи», которые были и старше меня и физически несравнимо крепче, к концу рабочего дня едва держались на ногах. Мне же доставалась самая грязная и чёрная работа — в виде, например, выноса мусора. В то же время мужики не стеснялись задавать вопросы о тонкостях отделочных работ именно мне, молодому специалисту, как с пафосом представил меня Денис Константинович, хозяин фирмы.

***

Через месяц нелёгкого труда я направился в бухгалтерию за зарплатой.

Две женщины, сидящие среди бумаг и оргтехники, встрепенулись:

— Как фамилия? — спросила та, что помоложе.

— Клейнер.

— Так-так-так…

Просмотрев ведомость, бухгалтер развела руками:

— На тебя ничего нет.

— Как — нет? Проверьте ещё раз — Клейнер Лев Маркович.

— Да что проверять-то? У нас с такой фамилией больше никто не работает.

— А я такой фамилии никогда и не слышала, — надменно произнесла старшая.

— И всё же почему мне зарплату не начислили? Это какая-то ошибка…

— Может быть. Уточни у Дениса Константиновича.

Выйдя из кабинета, я услышал диалог:

— И ведь добьётся своего, сердцем чувствую, — выпалила старшая бухгалтерша с нескрываемой досадой.

— Да хватит тебе. Какой из него добивальщик?

— Как сказать, как сказать…

Я вошёл в кабинет хозяина, забыв постучаться, наверное, в первый раз за всю свою сознательную жизнь, и прямым текстом потребовал объяснить, что, собственно, произошло.

— Это ты у меня спрашиваешь? — нагло ухмыльнулся шеф, ухоженный моложавый мужчина в эффектном костюме цвета оружейной стали и модными «котлами» на руке.

— А у кого же спрашивать? — я недоумённо пожал плечами.

— Спроси у своего лечащего врача. Ему лучше знать, он же тебя наблюдает.

— Какого врача? Я ни на что не жалуюсь.

— Зато на тебя постоянно жалуется вся бригада.

— На что, Денис Константинович? Я себя плохо не веду, — брякнул я первое, что пришло в голову.

— Да кого колышет, как ты себя ведёшь? — вспыхнул хозяин. — У нас строительно-ремонтная фирма, а не пажеский корпус!

— Я знаю, но…

— А я знаю, что ты не выполнил задание и подставил всю фирму…

— Как? — не понял я. — Что случилось-то?

— Шляпа, — блеснул лаконичностью шеф.

— В каком смысле?

— В прямом! — тон Дениса Константиновича явно ничего хорошего не сулил.

— В прямом — это вообще-то головной убор.

— Ты правда тупой или прикидываешься? Хотя чего это я спрашиваю — очевидно же. По вашей, а в частности — по твоей персональной милости фирма налетела на семьсот тысяч. Охрененные деньжищи!

Я похолодел. А что если это всё серьёзно? Для меня это — целое состояние, и даже с зарплаты по договору, которая, к слову, сопоставима со средней по региону, я могу покрыть озвученную сумму разве что лет за шесть. И то, если буду отдавать всё до копейки.

— Да в чём дело-то?

— Да в том, что ты не знаешь всё это дело под названием «технология строительства и отделки». Конкретно — пропорции цемента и песка.

— Вы сами-то эту технологию знаете? Что-то сомневаюсь.

— Я??? Да я всё это сожрал и высрал знаешь когда? Когда тебя бабуся с ложечки кормила и сопли тебе подтирала!

— Вы сами просили экономить цемент. Мы так и сделали. Выходит, вы сами ошиблись…

— Я ошибся, взяв тебя на работу. Вот эту вину я за собой признаю целиком и полностью. А цемент нужно экономить потому, что весь объём рассчитан впритык! И по технологии так надо! А ты в другую крайность попёр! Короче, штукатурка получилась дерьмовая, сыпется от прикосновений, шпаклевать невозможно. Заказчик звонил, грозил вас всех поубивать…

— А я и делаю всё по технологии, честное слово! — как мог оправдывался я. — Пока не всё получается, да. Но я работаю на пределе возможностей!

— Засунь себе это честное слово знаешь куда?!!! — Денис Константинович на сей раз не вспыхнул, а прямо-таки взорвался.

Затем, открыв стоящую на столе бутылку коньяка, наполнил рюмку и выпил залпом. Тут же повторил процедуру.

— Запомни, дорогуша, — с ласковым ехидством протянул хозяин. — Даже если ты действительно работаешь на пределе возможностей, из этого совершенно не следует, что работаешь хорошо. Сначала научись работать, а потом и о зарплате заикайся. Нет, ты, конечно, её получишь — через два месяца, в размере МРОТа[4]. А пока у тебя испытательный срок, который ты не выдержал. И тебя, по-хорошему, следовало бы выгнать.

— Не придётся, — я мотнул головой. — Сам уйду.

— Ага, щас! — скривился начальник. — А кто твой долг отрабатывать будет? Пушкин?

— Лермонтов, — в тон Денису Константиновичу ответил я и повернулся в направлении двери.

— Ну-ну! — угрожающе насупился шеф. — А я думал — Гоголь… Значит, жди повестки в суд. Там тебе ещё проценты накинут, плюс судебные издержки стрясут. Всю жизнь бедным будешь.

— Правда? — растерянно выдавил я.

— Нет, кривда! — резко выпалил Денис Константинович. — Что ты себе вообразил? Что в сказку попал? Ни фига! В жизнь вляпался.

Я стоял оторопев.

— Ладно, — произнёс начальник уже спокойным голосом. — Пойду тебе навстречу. Так и быть, обойдусь без процентов. Просто ущерб возместишь, и харэ[5]. Но ты не расслабляйся, парень. Лажанулся — надо платить.

***

«Ну-ну!»… После беседы с хозяином я окончательно понял, что ошибся в выборе. Причём основательно.

Что сказать — мастера были правы: связываться с частными фирмами, особенно небольшими и малоизвестными — себе дороже. Так и вышло — работа на износ, нет социальных гарантий, оформление по трудовому договору, который работодатель может аннулировать, как говорится, в одно касание. И в придачу навесить долгов на неугодного сотрудника…

Нет, я на фирме последний день, это точно. И пусть этот противный Денис Константинович подаёт на меня в суд — я за месяц успел заметить много нового и готов подать встречный иск. Тогда и посмотрим, чья возьмёт и кому выйдет боком его «нунуканье». Я не Зоя[6], молчать не буду.

С этими мыслями я открыл дверь вагончика-бытовки, служившего одновременно раздевалкой и столовой, и вошёл внутрь. С единственной целью — переодеться и навсегда покинуть этот анклав, где законы и общественные нормы нашей страны, да и, пожалуй, вообще никакие — не действуют в принципе.

Через минуту мои убеждения подтвердились в полной мере.

— Ага, явился не запылился! — ехидно осклабился бригадир Васька, мощный качок. — Проходи, гостем будешь!

Ваську мы все боялись до могильного пота — бывший представитель известной с перестроечных времён субкультуры из города Люберцы, крушившей челюсти московским тинейджерам только за то, что те попадались на пути.

Долго эти безобразия продолжаться не могли — кто-то из «люберецких» попал на нары, кто-то на кладбище, и движение «клетчатых штанов» постепенно сошло на нет. О «люберах» я слышал, но мне и в голову не приходило, что могу с кем-то из них встретиться лично.

Чаша сия меня не миновала — Василий отмотал «червонец» за грехи юности и, выйдя на волю, был вынужден поселиться в Вознесенске, где у него жили родственники, — в родном городе к тому времени его не ждал никто.

— Извини, Вась, долго не задержусь. Ухожу, насовсем.

— Лучше бы ты сделал это раньше, — угрожающе надвинулся на меня Василий.

Сказать, что я перепугался до полусмерти — не сказать ничего. Выражения лиц остальных присутствующих также не внушали оптимизма.

— Объясни-ка, сучонок драный, почему нам зарплату на две трети урезали? — бригадир, тяжело дыша, смотрел на меня выпученными и налитыми кровью глазами.

— Я сам хотел бы это выяснить. Мне, между прочим, ни копейки не заплатили.

— Так тебе— то и платить не за что — от тебя толку как от козла молока. А почему нас на семьдесят процентов огрели на год вперёд — мы реально сразу не поняли. Позвонили Дену — он велел сказать спасибо тебе.

— А ведь мы знали, — ощерился главный забияка Сашка по прозвищу Тарзан, которое он получил за неуравновешенный характер, — что ничего хорошего твоё присутствие в нашем коллективе не даст. Знали, что будешь тупить, тормозить, косячить, но Дену отказать не смогли. И что из этого вышло? Ты подставил и его, и нас, и себя!

— Извините, пожалуйста. Сейчас переоденусь и уйду.

— Да что нам от твоих извинений, дебил? Нам жить теперь на какие шиши, детей кормить?

— А у меня жена беременная, — подал голос Лёха, флегматичный губастый крепыш, более спокойный, нежели остальные, но под влиянием сложившихся обстоятельств принявший сторону масс без колебаний.

— Я понимаю, — выдавил я, с трудом преодолевая нарастающий комок в горле.

Сашка взвизгнул:

— Нет, вы на него посмотрите — понимает он! И что прикажешь делать с твоим пониманием, которого у тебя, к слову, ни хрена не наблюдается?

— Н-не знаю… — выдавил я и тут же захлебнулся от удара. Сашкин кулак молниеносно врезался мне сначала в солнечное сплетение, затем, спустя доли секунды, в лицо.

Отлетев в сторону, я приложился затылком об угол стола. Моё сознание отключилось, как электрическая лампочка.

Очнулся я от резкого вкуса и запаха водки, которую Сашка прямо из бутылки заливал мне в рот под дружное ржание остальных.

— Э-э, что это значит?!!! — вскочил я.

— Живой? — глумливо расхохотался Сашка. — А теперь переодевайся и вали отсюда, обоссыш вонючий!

Кое-как сменив спецовку на спортивки, я направился к выходу.

Закрыв дверь, я задержался за ней — до моих ушей долетело начало спора.

— Слышь, Тарзан, а может, ты это зря? Ты же его знаешь, он запросто пойдёт в ментуру. И всех заметут, разбираться не будут…

— Да хватит тебе, Васюсь, ни в какую ментуру он не пойдёт. А пойдёт — и что он им скажет? Что звездюлей получил? А за что он их получил? Ага, бригаду подставил…

— Думаешь, он так и скажет?

— Скажет, не скажет… Всё равно дознаются. И просто поржут. Скажут, что сам виноват. Это лучший вариант для него. Есть и лучший для нас — Ден или заказчик подаст в суд, и весь наш долг переведут на Лёвку. Это скорее всего. Так что дыши ровно. В крайнем случае скажем, что пришёл на работу бухой, а в ответ на замечание полез драться.

Васька не ответил. Видимо, впервые за месяцы совместной работы понял — Сашку не переспорить. А может, Тарзану удалось успокоить бригадира, и тот действительно ровно дышит.

Мне же осуществление сего физиологического процесса давалось с трудом — диафрагма ещё не успела отойти от сжимающих спазмов. Голова гудела. Разбитый нос невыносимо чесался, при этом малейшее прикосновение к нему вызывало сильную тупую боль.

Но боль была не самым ярким чувством в спектре, гнетущем меня в этот момент. Обида и несправедливость давили не менее тяжёлым грузом, усугубляясь странной неясностью ситуации. Согласен, я пока не могу работать как профессиональный мастер, но если сие не соответствует «корпоративной этике», почему со мной не распрощались в первые же дни? Почему меня, в таком случае, вообще взяли на работу?

И почему я не получил ни копейки? Я же не бездельничал. Да, работал не так быстро, иногда допускал огрехи, но дело делалось. Пусть бы заплатили меньше, я бы понял и не стал спорить. Кстати, а остальные-то при чём? Почему их обделили? Коллективная ответственность?

Нет, здесь что-то не то. Я прекрасно помню, что раствор для штукатурки мы, вопреки требованиям шефа, наводили строго в нужных пропорциях. Полагаю, что на самом деле он решил нас проучить за то, что не послушали его и не стали экономить, пусть и в ущерб качеству.

Ну а что мы хотели, это частный бизнес, ему закон не писан. Точнее, писан, да не всегда читан. А если читан, то на дураков рассчитан. И хорошо, если они склонны учиться хотя бы на собственных ошибках.

Из ноздрей и повреждённой губы шла кровь, капая на футболку. Хорошо хоть, футболка у меня бордовая и на ней ничего не видно. Однако стирать её всё равно придётся, и как можно быстрее — кровь отмывается плохо. Засохла на ткани — можно считать, что вещь пропала.

Я аккуратно промокнул кровоточащую губу влажной салфеткой. Та мгновенно превратилась в липкий и бесформенный бурый комок.

***

Голова продолжала гудеть и кружиться. Некстати (а может быть, всё-таки кстати?) вспомнилась моя первая стопка водки, выпитая мной в нежном семилетнем возрасте. Интересно, что инициатора моей инициации тоже звали Александром. Как вы, наверное, догадались, речь пойдёт о моём родном дяде.

Однажды, в пьяном угаре, мой замечательный родственник заманил меня в свою комнату на мультфильм. Я в детстве очень любил смотреть телевизор — не только мультфильмы, уважал я и кино. Также не оставлял без внимания и всевозможные передачи — от моего любимого «Зова джунглей» до взрослых и серьёзных «Часа Пик» и «Темы». К сожалению, бабушкин «Рекорд», купленный в семидесятые, показывал лишь первый канал — «ОРТ», как он назывался в девяностые. А у дяди Саши ловили и «НТВ», и «Олимп», и «Полис». Сейчас, в нулевые, я их смотрю, не задумываясь. Но десятилетие назад эти каналы, как и всё неизведанное и недоступное, — тянули мою любопытную натуру, как магнитом.

Я смотрел «Незнайку на Луне». Дядька с очередным приятелем — здоровенным небритым бруталом сомнительного вида — травили на кухне байки, накачиваясь водкой. Через некоторое время их языки начали заплетаться. Дядя Саша принёс в комнату две стопки с прозрачной жидкостью.

— Лёвушка, родной мой, — расплылся в омерзительной улыбке дядька. — А ну, давай выпьем за твоё здоровье!

— Что это? Водка? Не буду! — я помотал головой.

— Ты что, меня не уважаешь, что ли? — дядька дыхнул на меня перегаром.

Дядьку я помню столько же, сколько помню себя. И за все эти кошмарные годы мне ни разу не приходило в голову уважать этого пропитого и прокуренного пересидка. Но сказать об этом вслух я, разумеется, не мог.

— Пей! — дядя Саша буквально силой разжал краем стопки мои молочные зубы и дёрнул за волосы, запрокинув голову. Он держал меня так, пока я не проглотил угощение.

Но даже после этого мой семилетний организм «огненную воду» принимать наотрез отказался. Слёзы ручьём брызнули из моих глаз. Дыхание парализовало. Я зашёлся тягучей слюной и кашлем.

— Может, повторим? — участливо поинтересовался дядька. — Первая рюмка колом, вторая — соко́лом.

Услышав о второй рюмке и интуитивно поняв, что двести грамм водки для меня тогдашнего запросто может стать смертельной дозой, я отреагировал совершенно адекватно и естественно — меня стошнило.

Увидев, что я испачкал диван, дядя Саша перечислил все известные ему ругательства. А он по этой части был большим специалистом. Мне хотелось убежать к бабушке, но её не было дома.

Брутальный собутыльник, заглянув к нам, грязно выругался, напомнив дяде Саше, сколько мне лет.

— И чё? Я первый раз попробовал во столько же. Какой отец, такой и сын!

— Слышь, чучело! Ты отца-то своего не приплетай! Дядя Миша, конечно, был большим любителем «сообразить» и всё же совесть имел, пил на свои трудовые, а на зарплату и пенсию жены, твоей матери, никогда не зарился. И тебе, придурку, не позволял, пока был жив. Золотой был мужик! А ты как был мешком с говном, так им и помрёшь.

— Да пошёл ты, козёл! Ещё мораль читать мне будешь в моём доме!

Вздохнув, гость повернулся ко мне:

— Малыш, ступай к себе. У нас намечается разговор… Не для твоих ушов.

— Ушей, — машинально поправил я.

— Всё-то ты знаешь, — прогудел гость. — Не то что этот охломон. Ну давай, давай в комнату. И закрой уши.

Я убежал в нашу комнату. Но уши закрывать не стал. Запершись на щеколду, я прильнул к двери, хотя дальнейшая «воспитательная» беседа и так без труда долетала до меня.

— Ну что, раздолбай, одумался? Кто козёл? Ну?

Послышались звуки потасовки. Которая, впрочем, длилась совсем недолго. Далее из дядькиной комнаты минут десять доносились его сдавленные взрёвывания и тупые удары, напоминающие работу мясника в крытом рынке, разделывающего свиную тушу на специальной колоде…

Таким образом, к своим восемнадцати годам я употреблял спиртное лишь два раза в жизни. И второй раз имел место несколько минут назад. Тоже недобровольно. И мой, взрослый по документам, но по-прежнему непьющий организм опять его не принял. Внутренности сократились. К горлу подкатило чувство тошноты.

Меня передёрнуло, и я несколькими мощными толчками исторг на асфальт жареную картошку с кетчупом, съеденную за завтраком.

***

Проходя мимо административного офиса, я напоследок заглянул в окно своего уже бывшего начальника.

Денис Константинович сидел, развалившись за столом, и с явным удовольствием тянул из рюмки свой любимый коньяк, бутылка которого, почти пустая, стояла на том же краю стола, где я видел её минут двадцать назад. Тогда она была, наоборот, почти полная.

В два часа он обычно уходит. Точнее, уезжает — вон стоит его серебристый кроссовер с номером из трёх единиц, который он получил явно не в порядке общей очереди.

Я достал мобильник, который чудом остался цел, и посмотрел на дисплей.

Без двадцати два. Это у нас… Пардон, у них сейчас перерыв, а дальше им ещё четыре часа пахать, как папам Карло. А Денис Константинович — сам себе хозяин. Когда захочет — уйдёт. Когда захочет — выпьет. Хоть на рабочем месте…

Последняя мысль мне особенно не понравилась. Безусловно, людям вредить нельзя, и именно поэтому я не дам бывшему шефу спокойно доехать до дома. Пьяный за рулём — преступник.

Эта неопровержимая истина известна мне не только по старому советскому плакату — данное явление, не менее, а натурально более распространённое и в наше время, проехалось и по моей жизни. Причём не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле, лишив меня родителей. Их «Жигули» раздавил на перекрёстке пьяный водитель грузовика. Кто он, как это случилось, сколько ему за это дали — я, честно говоря, не знаю. Неизвестно мне и то, как сложилась его жизнь, раскаивается ли он в содеянном и жив ли вообще. Ну да Бог ему судья.

Родителей не вернуть, это понятно, но в моих силах как можно быстрее передать экс-начальника в руки милиции и тем самым, возможно, предотвратить аналогичную трагедию.

Я вышел за территорию, встал в незаметном месте и стал следить за воротами.

Как и ожидалось, длинная зелёная створка ровно в два часа медленно отъехала в сторону, выпуская «Туссан». Я набрал «02».

Предупредив правоохранительные органы о пьяном водителе, я, сдержанно улыбаясь, не спеша зашагал к автобусной остановке.

Глава 3

На въезде в город, у поста ДПС, моему взору, устремлённому из окна автобуса, во всей красе предстала картина свершения моей «мсти»[7].

На площадке перед стеклянной будкой стоял бело-синий «УАЗ», в который бравые стражи порядка заталкивали Дениса Константиновича. Его модный костюм был помят и испачкан, волосы стояли дыбом, а физиономия с весьма агрессивным выражением приобрела оттенок перезревшей свеклы.

Рядом с «луноходом» стоял уже знакомый нам «Туссан». Его сзади подпирали «Жигули», оформленные в тех же цветах, что и «УАЗик». На капоте серьёзный милиционер составлял протокол.

Да уж, о подобном исходе дела я и мечтать не смел. Нет, я, конечно, всей душой желал, чтобы Денис Константинович попался. Более того, даже был уверен в этом. А мой незадачливый шеф вдобавок, похоже, оказал сопротивление. А за такие вещи лишение прав пожизненно — не самая строгая мера.

***

«Мстя» меня удовлетворила целиком и полностью, но на достигнутом дело не остановилось. Тётя Эмма, встретив меня у подъезда и заметив мой разукрашенный фейс, (впрочем, здесь надо быть слепым, чтобы не заметить, что его «познакомили» с тейблом[8] — у меня, как выяснилось у первого же зеркала, помимо распухшей, смахивающей на перезрелую клубнику носопырки и вздувшейся посиневшей губы, в качестве бонуса под глазами налились сизые синяки угрожающего вида), насела на меня, устроила ни много ни мало допрос с пристрастием, и мне ничего не оставалось, как выложить всё начистоту.

После доверительной беседы мы с крёстной развернули активную деятельность по привлечении аморальной фирмы к ответственности по закону. В ход были пущены не только побои, снятые тем же вечером, — за месяц, проработанный в «шарашке» без оплаты, я успел заметить немало интересных фактов, которые, не задумываясь, предоставил в качестве компромата по вопросам организации труда, техники безопасности и выплаты зарплаты. Тётя Эмма, как человек подкованный в юридических вопросах, безапелляционно заявила, что всё это даже по отдельности тянет на статью.

Составив несколько заявлений в компетентные организации и передав их по соответствующим адресам, я взял курс в магазин парфюмерии и косметики — купить крем-пудру. Сами понимаете, светить синяками мало кому хочется. Мне — тоже.

Продавец выбила чек, внимательно посмотрела на него, встала и вытащила из висящего на стене шкафчика симпатичную полоску из плотной бумаги.

— Реклама, — мелькнуло в моей всё ещё побаливающей «башне».

Но полоска оказалась лотерейным билетом, который продавец отдала мне вместе с пудрой и чеком.

— Это что? Зачем?

— Это подарок. Вы сегодня сотый покупатель.

— Понял, — растерянно пробормотал я. — Спасибо, очень приятно.

— Удачи! — улыбнулась продавец.

Я улыбнулся в ответ, на несколько секунд забыв о своей пострадавшей «моське».

Затем я купил в киоске «Роспечати» газету «Из рук в руки». Всё, на календаре пятница, сегодня, завтра и послезавтра отдыхаю, параллельно отмечу интересные вакансии и с понедельника буду заниматься поиском новой работы, не боясь косых взглядов — пудра довольно ладно маскирует дефекты и почти незаметна.

***

Вернувшись домой, я привычно проверил почтовый ящик. В нём что-то белело. Я вытащил ключи и открыл замочек.

В ящике лежала записка от крёстной:

«Лёва, зайди ко мне!»

Через несколько минут я сидел на кухне у тёти Эммы. Крёстная наливала мне суп с фрикадельками.

— Голодный небось?

— Ну… так, немного…

— Сметанки положить?

— Да, если можно.

— Конечно, можно. Я, кстати, купила обалденную овощную закуску. За копейки буквально — по акции. Двадцать банок взяла — с расчётом и на себя, и на тебя. Дам тебе пять, будешь суп варить.

— А я не умею… — растерянно протянул я.

— Сложного в этом ничего нет. Всё есть в закуске. Добавляешь картошку, фрикадельки — вкусно, правда?

— Да, очень вкусно!

— И пакет фрикаделек положу — тоже по акции попались. А картошка у тебя есть?

— Есть.

— Сметана?

— Нет.

— Если нравится со сметаной — купи. У тебя сколько денег?

— Да рублей двести с мелочью.

— И всё? Я же тебе вчера пятьсот дала!

— Только не ругайте меня, пожалуйста. Я купил крем-пудру — следы тех «пачек» замазывать.

Крёстная внимательно посмотрела на меня. Включила свет, хотя на кухне было совсем не темно.

— Глянь-ка, действительно почти ничего не видно. И всё же который раз прошу тебя всегда советоваться, прежде чем что-то сделать или купить. В данном случае не возражаю — прилично выглядеть надо. И всё-таки постарайся экономить. На работу выйдешь не скоро.

— Почему? С понедельника и начну поиски!

— С работой пока подожди. Следующая неделя — последняя для подачи документов и вступительных экзаменов.

— В институт, что ли?

— Да, ты разве забыл? Мы об этом не раз говорили.

— Э-э… А зачем он мне?

— Здра-а-авствуй, Новый год! Это, во-первых, профессия — может пригодиться, уж поверь мне.

— Может-то может, да многие выпускники вузов работают не по специальности. Либо получают гроши. Думаете, я не знаю?

— Не спорю, парень ты неглупый, у тебя отменный кругозор. Однако о многом имеешь представление со стороны. Так что слушай старших.

— Как будто старшие не могут ошибаться. И по большому счёту самые серьёзные ошибки допускаются как раз самыми серьёзными людьми.

— Полностью согласна с тобой. Сама не исключение. Но. Я старше тебя в четыре раза и жизнь, в общем и целом, знаю лучше раз в двадцать. Изучить в теории — не значит освоить.

— Где-то я слышал, что для того, чтобы узнать жизнь, желательно перепробовать всё — и хорошее, и плохое. С этим вы, смею предположить, не согласитесь.

— Само собой. Не надо бросаться в омут с головой и пробовать что ни попадя. Необходимо быть гибким и уметь отделять зёрна от плевел.

Во-вторых — новые впечатления, новые знакомства. У меня знаешь сколько друзей и подруг из института? Тьма-тьмущая! И все из других городов. Кое-кто — за границей. До сих пор общаемся, звоним, пишем. Некоторых уже нет в живых. Царствие небесное.

— В-третьих, — продолжала крёстная, — высшее образование — это автоматически расширение кругозора, багажа знаний. Да и отрабатывать, как раньше, — не нужно. Между прочим, я сама ни капли не жалею, что поехала по распределению, хотя могла бы не ехать. Направили в Казахстан, и там я тоже почерпнула много нового для себя. И новые знакомства завела, как же без этого.

— Не хотелось бы мне жить три года где-то за тысячи вёрст…

— Тебя никто никуда и не отправит. Ты можешь сейчас, а точнее — после поступления, найти работу и трудиться на ней хоть всю жизнь, но, повторяю — дополнительная профессия отнюдь не будет лишней.

— Вообще-то да, — согласился я.

— Надеюсь, за выходные решишь, на какой факультет пойдёшь?

— На географию. Нечего и решать.

География — мой любимый предмет с девятого класса, когда изучали социально-экономическую структуру России. А в десятом, программу которого я проходил в училище, — та же тема в мировых масштабах.

— Хороший выбор, — похвалила тётя Эмма. — Ты, насколько мне известно, записан в несколько библиотек?

— Так точно.

— Отлично. Поступишь, найдёшь работу — в выходные не валяй дурака, готовься, изучай материалы. На работе заранее предупреждай о предстоящих сессиях. А как сдашь установочную — я тебе подарю билеты в Москву. Съездишь на выходные, познакомишься со столицей.

— Вау, здорово! Я хотел бы побывать в Москве!

— Как раз и побываешь. Вот тебе ещё пятьсот рубликов, купишь продуктов. Понадобится чего — говори, не стесняйся.

***

Розыгрыш состоялся в воскресенье. Я за всю свою жизнь никогда не играл в лотерею и, разумеется, ничего никогда не выигрывал. И даже при наличии билета мне в голову не приходило на что-то рассчитывать.

Да будь у меня самые смелые предвкушения, результаты, выданные ведущим, наверное, превзошли бы и их. Мой билет, который я, к слову, не покупал, выиграл джекпот — двенадцать с половиной миллионов рублей.

Сопоставив номер своего билета с объявленным, я тут же позвонил в лотерейный центр — уточнить информацию. Получив утвердительный ответ, опять-таки не сразу решился принять обещанную монету за чистую. Ведь столь огромную сумму я за всю жизнь не то что в руках не держал — вслух не произносил.

Я зарегистрировался на сайте лотереи, заполнил анкету, подтвердил её в ближайшем лотерейном киоске, отправил платёжные координаты и свой номер телефона и стал терпеливо ждать звонка — выигрыш мне должны были выплатить в течение полугода.

В то же время скучать мне не пришлось. С понедельника я погрузился в немного нудные, и вместе с тем приятные хлопоты, посвящённые моему предстоящему вступлению в ряды студентов, — заявление, сбор документов, экзамены…

Слегка мешало этому важному делу свалившееся на меня и пока не полученное состояние. Как распорядиться, что купить — мысли лезли буквально одна на другую. С водоворотом дум я добросовестно боролся — у меня до получения выигрыша вагон времени, так что я, конечно, успею не только составить планы, но и несколько раз их поменять.

В четверг я пришёл к корпусу, где сдавал вступительные экзамены. Найдя на застеклённом крыльце список своей группы и себя в её числе, я понял, что поступил. И поступил правильно, набрав лидирующее количество баллов по одному из тестов.

Крёстная пришла в дикий восторг и на радостной волне вручила мне тысячу рублей. Тем не менее сей презент, как и все денежные средства, которыми меня снабжала тётя Эмма, был целевым, то есть выделялся на определённые траты и подлежал контролю со строгой отчётностью.

— Это, в первую очередь, на фото для студенческого билета. Размер знаешь?

— Знаю.

— Отлично. Сделаешь в «России». На шестом этаже хороший фотосалон, и дешевле, чем в других местах.

Девятиэтажный торгово-офисный центр «Россия», напоминающий огромный праздничный торт, хорошо известен всем жителям Вознесенска. Это, без сомнения, одно из самых ярких и заметных зданий нашего города.

Впрочем, оно не всегда имело вид шедевра кондитерского искусства. Построена «Россия» была в восьмидесятые годы, и весь оставшийся двадцатый век вознесенцы на неё смотрели примерно с теми же чувствами плохо скрываемого раздражения, что парижане весь конец девятнадцатого — на Эйфелеву башню.

Наша же башня в лихие девяностые полностью соответствовала духу времени, напоминая серый стальной троакар[9], который зачем-то воткнули в самое сердце исторического центра, по соседству с разноцветными, похожими на праздничные пряники, плотно составленными купеческими домами, первые этажи которых в старые добрые времена занимали торговые лавки, мастерские и прочие помещения, где хозяева вели свой бизнес. Жили на втором. Если же кое-кто, более зажиточный, мог позволить себе и третий — никто ничего против не имел.

Прошёл двадцатый век. Несколько раз была перекроена во всех отношениях страна. Наш город, как и множество других, также претерпел кардинальные изменения. Стал другим и исторический центр — с девяностых, которые я хоть как-то застал, и по сей день в «пряниках» располагаются фирменные магазины, кафе и бутики.

В нулевых местные власти провели комплекс мероприятий по благоустройству города. Особое внимание было уделено, несомненно, центру. Так, рынок из бесформенной барахолки превратился во вполне цивильное место — с павильонами и обустроенными прилавками.

«Троакар» в ходе реконструкции, проведённой тогда же, и вовсе преобразился до неузнаваемости. Бетонные серые стены приобрели современный серебристый цвет. А профили панорамных окон получили окрас цветов триколора, с зеркальной тонировкой соответствующих оттенков.

Первые три этажа — красные — занял торговый центр с разнообразными магазинами.

На синих — четвёртом, пятом и шестом — разместились всевозможные мастерские — от «Ремонта обуви» до нужного мне «Срочного фото».

И, наконец, верхние этажи, сверкающие издалека, аки снег на солнце, — предлагали аренду офисов. Здесь нашли пристанище организации также самого широкого спектра — от редакций газет до штабов политических партий.

***

В пятницу у меня была печальная дата — ровно восемнадцать лет назад погибли мои родители.

Что примечательно — в тот же день погиб и лидер рок-группы «Кино» Виктор Цой… Я, как обычно пятнадцатого августа, посетил кладбище, не пожалев денег на живые цветы.

На субботу был намечен визит в бесплатный интернет-центр, открывшийся весной на базе главной городской библиотеки. Я наведался туда на следующий день после открытия и не замедлил ощутить удобство и пользу Всемирной паутины — почти каждый день, возвращаясь из училища, заезжал в библиотеку и использовал свои законные сорок пять бесплатных минут, открывая что-то новое для себя.

В июле я посещал компьютерный зал лишь по воскресеньям — работая в «шарашке» с восьми до восемнадцати, не только не попадал по графику, мне было просто недосуг.

После спасительного бегства время для этого дела появилось. Также ввели платное продление — при условии отсутствия очереди.

Но в данный момент пользоваться платными опциями я себе позволить не могу — те деньги, которые у меня есть, мне даёт тётя Эмма. На продукты, проезд и связь. Всё остальное — строго по согласованию с ней.

Ничего страшного — по моим потребностям хватит и сорока пяти минут. Зато теперь мне придётся ходить в библиотеку каждый день — крёстная сменила концепцию.

— Готовься к установочной сессии. Это самый важный этап. Именно на нём становится ясно, кто будет учиться, а кто — нет. Твоя задача — удержаться в седле. А потом можно и работу искать. И не спеши. Спешить тебе некуда. Пока я жива — голодать не будешь.

***

Дата получения выигрыша мне была неизвестна. Между тем материальные трудности разрешились намного раньше — в сентябре.

Получив повестку в суд, я сначала испугался, но крёстная, присутствовавшая при извлечении заказного письма из почтового ящика, немного успокоила меня, напомнив о наших жалобах по поводу инцидента на работе.

Через неделю мы услышали то, что долго хотели услышать, — в «шарашке» были проведены проверки, в ходе которых нарушений выявлено в разы больше, чем заметил я. Деятельность фирмы остановлена, все счета заблокированы. Возбуждено уголовное дело.

По итогам разбирательства заодно разрулилась и проблема, с которой я смирился с самого начала, — мне выплатили зарплату. И не одну, а целых две — согласно документации, я числился в штате до последнего дня. Кроме того, согласно КЗоТу[10], мне начислили выходное пособие.

Рассчитывать на получение денег мне мешала причина в достаточной степени объективная — при устройстве на работу я по требованию Дениса Константиновича написал, помимо заявления на приём, ещё одно — на увольнение. С открытой датой. Нетрудно догадаться для чего. Чтобы у шефа была возможность уволить провинившегося или просто неугодного работника, как говорится, в одно касание. И даже задним числом.

Но мутный начальник не успел никого уволить — его вовремя взяли в оборот. Так что мы с тётей Эммой не ошиблись, написав заявления «куда следует». Наши жалобы были полностью удовлетворены.

Денис Константинович на суде отсутствовал. Причину мне не сообщили.

Были привлечены и мои бывшие коллеги — по сто шестнадцатой статье[11]. Однако они к тому времени уже успели понять, что же произошло на самом деле, и прямо на заседании принесли мне свои извинения. Я без раздумий отказался от претензий — всё-таки мужики сами пострадали. Свои деньги, естественно, они тоже получили.

***

Дождавшись перечисления средств на книжку, я сразу же снял их и вложил в домашнюю обстановку. Начал с кухни — тётя Эмма велела купить стиральную машину и новую плиту.

Хватило мне средств и на проявление личной инициативы, и я её с удовольствием проявил, купив кухонный гарнитур. Очень красивый — перламутрово-красный. Подержанный, но в хорошем состоянии. О новом я и не помышлял — не хотелось заморачиваться с заказом — составление проекта, ожидание, доставка, сборка… И гораздо дороже, новый ведь. А со старым всё вышло гораздо проще — договорился, заказал машину, грузчиков — и привёз в тот же день.

И замер не потребовался — люди, у которых я его купил, жили в точно такой же квартире, и на моей кухне гарнитур естественным образом встал как родной.

Глава 4

Началась сессия.

В августе, на вступительных экзаменах, когда наша группа собралась впервые, все сосредоточились на вопросах тестов и перезнакомиться толком не успели. Зато теперь точно успеем — в нашем распоряжении целый календарный месяц.

Скажу откровенно — более разнообразного коллектива не найти во всём университете. Биологичка, решившая в предпенсионном возрасте повысить квалификацию, изучив сопутствующий предмет, за компанию с дочерью — учительницей младших классов. Супружеская чета — мужу явно перевалило за тридцать, а с определением возраста жены я затруднился — ей можно дать и двадцать, и тридцать лет.

Трое «чётких» пацанов из пригорода. Милиционер-прапорщик, мечтающий стать офицером. Спасатель МЧС из Москвы, решивший учиться в Вознесенске по приглашению, — у него здесь живут родственники, у которых для него нашлась свободная комната.

Андрей — не единственный иногородний студент. Ещё у нас учится Айгуль — симпатичная казашка из Астрахани. В Вознесенске у неё живёт дядя, женившийся на русской красавице Ирине намного моложе себя.

Айгуль и Ирина — почти ровесницы. При этом по родственным связям относятся к разным поколениям. То есть Ирина, таким образом, приходится Айгули тётей. За партой всегда сидят вместе.

И, наконец, нельзя не упомянуть тех, кто поступил не «за компанию», а сами по себе. Это ваш покорный слуга и молодая женщина с аристократической внешностью и оригинальным именем Олеся.

Тётя Эмма и другие мои знакомые, прошедшие квест под названием «высшее образование», честно предупредили, что установочная сессия, как и весь первый курс, будет наиболее сложным периодом.

Так и вышло. В первую очередь потому, что пришлось вспоминать алгебру, химию, физику и другие предметы из, казалось бы, благополучно позабытой школьной программы.

Не меньше портили нам настроение геология, геохимия и им подобные предметы, невероятно сложные и непонятные для большинства из нас, интересующихся отнюдь не природоведением, а жизнью населения разных стран и культур — кто где и как живёт, порядки, обычаи, уровень жизни — вот что нам интересно.

Эх, разделить бы географию на две дисциплины — физическую и социально-экономическую. Тогда все всё учили бы на «отлично», я уверен.

Свободную половину дня я проводил в интернет-центре, где пытался хоть немного понять то, что нам приходится изучать и в скором времени сдавать на зачётах и экзаменах. Процесс шёл со скрипом.

— Не переживай, — напутствовала меня тётя Эмма. — Помнишь, у меня на квартире Катя жила, тёти Раи дочь? У неё первый курс тоже прошёл нелегко — и злилась, и переживала, и преподавателям придумывала обидные прозвища. На втором стало проще, а на третьем — ты кум королю и сват министру.

У крёстной есть подруга в Краснодарском крае. Её дочь училась в Вознесенске, на филфаке, тоже заочно.

Приезжая на сессию, Катерина жила у тёти Эммы на квартире и параллельно с крёстной занималась моим воспитанием, которое с Катиной стороны заключалось в привитии мне хорошего вкуса в музыке и литературе, а также очистке моей речи от жаргонизмов и слов-паразитов.

Услышав, как я назвал туалет сортиром, будущий филолог доходчиво пояснила, каким образом французский глагол «выходить» прижился в нашей стране в качестве одного из имён того, что французы обозначают, по идее, аббревиатурой WC.

Русские дворяне между собой общались в основном на французском языке. Это не вызывает удивления — я сам изучал в школе язык мушкетёров и не понаслышке знаю, сколь он изыскан, благороден и поэтичен. Не знаю, кто задал эту моду в России, но этот господин определённо не прогадал — наша аристократия за считанные годы офранцузила буквально всё — домашнее убранство, кухню, танцы. И даже те самые, excusez-moi[12], туалеты.

Когда кому-то из гостей требовалось уединиться, он говорил: «je dois sortir», что означало «мне надо выйти». А поскольку выходили почти всегда в одно и то же место, именно за ним в народном сленге новое имя и закрепилось.

— Но всё равно что-то неспокойно, — неуверенно выдавил я. В самом деле, французская романтика в сочетании с упоительными российскими вечерами — вещь, конечно, великолепная, однако сейчас не самое подходящее время витать в облаках, фантазируя о балах, красавицах в пышных платьях и вальсах Шуберта.

— Не бойся, всё получится. Не ты первый, не ты последний. Главное — старайся, пытайся понять, разобраться. Благо сейчас для этого созданы все условия. Вон интернет у вас есть. Ты только всякую ерунду не смотри, он у вас не для этого.

***

В начале сессии я выкроил свободный день и заглянул на бульвар Декабристов, где находится моё родное училище. По чисто материальному вопросу — получить в бухгалтерии подъёмные, причитающиеся мне по окончании альма-матер, и заодно повидать старых знакомых — преподавателей, библиотекарей и прочих, с кем я, о чём могу сказать без преувеличения, дружил.

Забрав сберкнижку, я отправился на второй этаж, где работал мой самый большой в ПТУ друг. Причём самый большой — не только в плане дружеских отношений. Он старше меня почти на тридцать лет, выше почти на полметра, тяжелее почти на центнер и является вторым человеком в училище — заместителем директора по учебно-производственной работе.

Анатолий Алексеевич, огромный колоритный рыжий усач, всегда был добрым другом и безусловным авторитетом для всех учащихся. Он регулярно посещал наши практические занятия, неподдельно радовался нашим успехам, а после вручения дипломов, которые, к слову, вручал нам лично, сопровождая сей процесс горячими поздравлениями и напутственными речами, — устраивал нас на работу, опять же лично обзванивая свежие вакансии и подключая собственные связи.

— О, кого я вижу! Здравствуй, Лёва! — пророкотал зычным басом замдиректора и протянул мне руку.

— Здравствуйте, Анатолий Алексеевич! — выдал я прерывистым фальцетом и пожал крупную жёсткую ладонь. Это мне удалось кое-как — каждый палец у нашего бывшего куратора толщиной не сильно уступает моему запястью.

— Как дела? Работаешь?

— Всё слава Богу. Хотя пока не работаю.

— Во как! На что же живёшь?

Я рассказал о своей первой работе, печальном финале «шарашки» и неожиданной трёхкратной компенсации.

Анатолий Алексеевич покачал головой.

— Я же вас всех предупреждал — не суйтесь в частные фирмы, они ТК[13] редко чтут, выжмут, как лимон, и выкинут. Частный хозяин — частные порядки. Прямо как в бывших союзных республиках — что хочу, то и ворочу. За примерами далеко ходить не нужно.

Я согласно кивнул, вспомнив сводки новостей по поводу обстановки в Южной Осетии, обострившейся, по интересному совпадению, незадолго до моего изгнания. И, что ещё интереснее, — российские вооружённые силы приступили к наведению порядка в зоне конфликта в тот самый день, когда мы с тётей Эммой, вооружившись пакетом соответствующих российских законов, пошли в контрнаступление против «шарашки» в целом и Дениса Константиновича в частности.

— Захочу — галстук пожую, захочу — устрою кровавую баню, — сыронизировал я.

— Ужас что там творилось. Но за тебя я рад. Не удалось проходимцу сбить тебя с панталыку. А сейчас ты, наверное, ищешь работу?

— Пока нет. Сессия. Я в институт поступил.

— О, молодец. Поздравляю. Слушай, Лёва, пойдём ко мне в кабинет, у меня к тебе деловой разговор.

Обуреваемый любопытством, я, однако, преждевременных вопросов задавать не стал, а молча проследовал за Анатолием Алексеевичем вглубь коридора, где располагался его кабинет.

В небольшом светлом помещении его хозяин пригласил меня за стол для посетителей.

— Чай будешь?

— Не откажусь.

Через пару минут перед нами стояло по стакану ароматного чёрного чая, а посередине, в равной доступности, расположилась разноцветная стеклянная вазочка с конфетами.

— Итак, — начал Анатолий Алексеевич, — у меня к тебе предложение. У тебя квартира двухкомнатная, верно?

— Да…

— Не сдаёшь её?

— Сдаю. В одной комнате живу. Во вторую — ищу квартирантов.

— Хочу тебя обрадовать. Ко мне приехал племянник с Украины, ищет жильё. Согласишься его пустить?

— Думаю, да, — пробормотал я. Мебели, правда, в той комнате нет.

— Найдём, — отчеканил замдиректора. — Не найдём, так купим. Плюс будем оплачивать коммунальные услуги. В счёт всего этого Мишка поживёт у тебя бесплатно.

— А сколько?..

— Сколько жить будет? Да немного, максимум полгода. А потом получит гражданство — и в Москву рванёт.

— Хм… Я обеими руками за, осталось обсудить этот вопрос с Эммой Александровной.

— Это кто? Твоя бабушка?

— Тётя. Крёстная.

— Ах, ну да… — Анатолий Алексеевич водрузил на нос очки и достал толстый ежедневник, который использует в качестве записной книжки. Что же, логично — у моего экс-покровителя чуть ли не полгорода в знакомых ходит, и это не считая родных, друзей и знакомых в других городах — у Анатолия Алексеевича они, несомненно, есть. Так что я ничуть не удивился, узнав, что у него есть кое-кто и в зарубежье. Пусть и в бывшем советском…

А возможно, наш колоритный шеф просто подобрал гроссбух по себе — в его пудовых ручищах фолиант формата А5 выглядел так же гармонично, как и самая обычная записная книжка — в моих подростковых ладошках.

— А мобильного у тёти Эммы нет?

— Нет. Никак не хочет заводить.

— Будем надеяться, что она дома. Если нет — вечером свяжись с ней и передай моё предложение.

Крёстная трубку взяла. Через несколько минут устный договор был успешно заключён.

***

Всё получилось как и было обещано. К концу недели моя квартира была полностью обжита и обставлена.

Племянник Анатолия Алексеевича, смешливый веснушчатый блондин, говорил, само собой, по-русски, но с характерным украинским акцентом, иногда вворачивая что-то на «ридной мове». Мишка оказался предельно прост и дружелюбен в общении, прекрасно готовил как украинские блюда, так и разносолы иных кухонь. Мы с ним сразу подружились.

Несмотря на разницу в добрый десяток лет, общие интересы у нас нашлись. Главным образом — мы оба верующие, причём не формально, а по убеждениям, и на остальные сферы жизни смотрим через призму православного мировоззрения.

Совпали у нас большей частью и вкусы в музыке. Более того, мои музыкальные предпочтения благодаря Мишке существенно обогатились — мой новый друг познакомил меня с творчеством многих популярных ранее, да и в наше время не менее интересных и самобытных звёзд эстрады и лёгкого шансона.

***

Мы сидели на кухне, с аппетитом ели приготовленный Мишкой наваристый борщ, щедро заправленный сметаной, и мне не терпелось спросить нового друга, как жизнь в Незалежной.

Тарелки мы опустошили одновременно.

— Як тоби борщ? — поинтересовался Мишка.

— Язык проглотишь! — совершенно честно поделился я своим мнением.

Действительно, борщ оказался вкуснейшим из всех, что мне доводилось пробовать. Бабушка сим шедевром кулинарного искусства не заморачивалась никогда, а крёстная готовила обычный свекольный суп с добавлением рагу из свинины, либо без такового — в пост. В училище же в составе подобного блюда мяса не было ни в каком виде даже в дни сплошных седмиц.

— Наверное, настоящий борщ умеют варить только украинцы? — не удержался я от лести.

— Не, совсем не обязательно. В России и Беларуси поваров-умельцев не меньше.

— И всё-таки родина борща — Украина?

— Як тоби сказать… в общем-то славянское блюдо, а «украинский борщ» — просто разновидность, местный рецепт. Як и плов — ассоциируется с Узбекистаном, и отчасти це справедливо — у них больше сотни рецептов. Вместе с тем свои вариации имеются и у таджиков, и у киргизов, также — у башкир и татар, и у кавказских народов.

— Интересно как! Уже хочется их все попробовать! А то ел две разновидности, не знаю какие…

— Опиши.

— Один — обжаренный, рассыпчатый. Его у нас в училище готовил повар дядя Дима. Я всегда добавки просил — у него плов был реально вкусный. Работали у нас и повара-женщины, у них получалось…

— Каша-размазня из риса и мяса, — закончил за меня друг. — Я тоже учился в ПТУ. У нас такого дяди Димы, как у вас, жаль, не было. Плов был, если это можно было назвать пловом. Да ещё — то пересаливали, то недосаливали.

— Это наблюдалось и у нас. У женщин я, кстати, добавки не просил.

— У нас — и попросил бы, не дали. Всё было посчитано. По ихним словам. Притом я собственными глазами видел, как эти женщины по вечерам пёрли полные сумки. А как готовил ваш дядя Дима — я и сам готовлю запросто. Надеюсь, у тебя есть казан или хотя бы глубокая сковородка. Чугунная.

— Ммм… Сковородка чугунная есть, но она неглубокая. Ах, да. Есть утятница.

Я извлёк из нижнего шкафа гарнитура овальную посудину. В детстве мы с Аллой дали ей прозвище «КамАЗ» — на внутренней стороне крышки рельефными буквами значилась аббревиатура всем известного завода. С тех пор мы знаем, что автогигант в Набережных Челнах выпускает не только грузовики.

Услышав мой рассказ, Мишка развёл руками.

— Обалдеть. Пять лет за рулём «КамАЗа» прокатался, а иной продукции сей марки — сроду видеть не доводилось. Ну шо ж, завтра, значица, будет плов.

— Ждём не дождёмся. Не жалеешь, что на повара не пошёл?

— Не, профессию я давно выбрал. А это — для себя.

— Мне бабушка советовала пойти на повара. Говорила, что у них и зарплата хорошая, и голодным никогда не будешь.

— Бабушка надвое сказала. В каждой работе, как и везде, есть свои плюсы и минусы. Одному моему другу из Перми родители так же советовали пойти на повара — слово в слово. Он поступил в кулинарный. Окончил, получил диплом. Как оказалось — потратил время даром. Тот же борщ — и то не освоил. Один раз сварил — и в унитаз вылил.

— Ха-ха-ха! А сейчас он чем занимается?

— Ремонтами. Отделка, сантехника. Зарабатывает прилично, даром что не учился на это. Не, вру — естественно, учился. А диплома не имеет. Просто пришёл в бригаду. Через год овладел всеми нюансами. Опосля бригада распалась, Санёк сколотил свою и, как любит говаривать, пол-Перми отделал «под ключ».

— А ты? Что тебя заставило стать шофёром?

— Профессия. Автослесарь. Имеет самое прямое отношение к автоделу. Тогда же и права получил. И куда мне идти? В автосервис? В Мелитополе их в девяносто седьмом на пальцах сосчитать было. И кумовство во всех «хлебных» сферах. Шо ж мне, дворы мести? Поехал в Киев. Там выбор вакансий по моему профилю был богатый, но всё равно везде опыт был нужен. А где его взять, если никуда не берут. Зато водилы были потребны. Я туда и пошёл — работал на хлебовозе, на «скорой помощи». Пять лет назад открыл новую категорию и сел за руль большегруза. И работа тиреснее[14], и зарплата больше. Впрочем, за те ж пять лет она не выросла — как была, так и осталась.

— А цены?

— Цены ниже, чем в России. Зарплаты с пенсиями — аналогично. Да и инфраструктура — не алё. В основном — советское наследство. И я уверен, шо при сложившейся у них системе краще[15] не станет.

— Ты пессимист? — недоверчиво посмотрел я на постоянно улыбающегося и позитивного Мишку.

— Не, — категорично отрезал мой друг. — Точно не про меня. И тем не менее эта конкретная ситуация до оптимизму явно не располагает. Сам посуди — я шесть раз застал смену главы государства. Правда, половина сих процессий — те, которые совпали с похоронными, пришлись на мой дошкольный возраст, и у меня в голове эта «гонка на лафетах»[16] не отложилась. Да и трохи[17] позже — в двенадцать лет — не сразу заметил, шо очутился в другой стране, не покидая пределов своей.

— Оказались за границей даже те, кто не уезжал…

— Асмолова слухаешь?

— Ну, так… Про «Трёх девиц» наизусть знаю. Классная песенка.

— «Частушки-беспределки» тоже повеселили. Как раз тогда я в полной мере и осознал, шо ж сотворили с моей страной власть имущие.

— Что же? — полюбопытствовал я.

— Коротко сказать не можу, бо не матюкаюся. При Союзе Украина была одна из наиболее обеспеченных республик. И на момент обретения незалежности имела экономический потенциал, сопоставимый с Германией. А через пять лет ненька[18] по всем показателям продемонстрировала минус — жирный, як шмат копчёного сала. Это при Кучме было. Я тогда по наивности юношеской не во все реалии въезжал, но когда у вас пришёл Путин и Россия почти сразу заметно поднялась, а Украина — всё так же ни тпру, ни ну, плюнул и дал зарок, шо на выборы больше не пойду.

— А сейчас президент кто? Ющенко?

— Угу. И при нём стало ещё хуже.

— А дальше?

— А дальше решил, шо треба рвать когти на историческую родину…

— Историческую?

Мишка на секунду задумался.

— Мм… Да, я не оговорился. Знаешь, наверное, откелева появилось слово «Украина»?

— От слова «окраина».

— Это слово пришло с Польши, ляхи[19] так называли наши приграничные территории — у краины, то бишь около страны.

— И это — далеко не вся теперешняя Украина. Кстати, до революции официально никакой Украины не было. Была Российская Империя.

— Факт. Территорию, где ныне расположена центральная Украина — с Киевом, Черниговом, Полтавой — знаешь, как называли?

— Малороссия?

— Да. От слова «малая родина».

— Ах, да! Киев — мать городов русских.

— Если точнее — крёстная мать. Князь Владимир совершил крещение Руси как раз в Киеве. А юг Украины, или Причерноморье, — это Новороссия. Новые земли. Мы их отвоевали у Турции.

— Вон оно как получается… А Львов?

— Принадлежал Австро-Венгрии. Хотя это русские территории, которые Польша в своё время прихватила с землями Галицко-Волынского княжества. Между прочим, Польша по сю пору не теряет надежды забрать его.

— Да на западе Украины есть и венгерские, и румынские земли…

— Вот именно. Я родился в наибольшей стране мира — и в территориальном, и в национальном плане. А потом её разрезали по живому на пятнадцать кусков, и… мне теперь придётся гражданство оформлять, — усмехнулся Мишка. — Слава Богу, нашёлся хороший человек, оформил мне приглашение в свою фирму.

— Фирма-то хоть надёжная?

— Да, это солидная корпорация с сетью по всем большим городам. В Вознесенске филиала нема[20], я просто решил тут остановиться — родственники пригласили, сам разумеешь.

— Анатолий Алексеевич?

— И его семья. Жена, мать, дети. Недавно внук народился.

— Я рад за него, — кивнул я.

— Я тоже. Долго не задержусь, оформлюсь — и поеду в Москву.

— Удачи, — искренне пожелал я.

— Взаимно. Работу не нашёл?

— Пока нет. Сессия. До неё — готовился.

— Слухай, а ты не хотел бы в Москву перебраться? Поедем вместе, жильё снимем…

— Мм… Хорошо бы, спору нет, но что скажет крёстная?

— Ты с ней поговори обязательно. А то вдруг не отпустит.

— Отпустит. Скорее всего. Непременно поговорю.

Моя уверенность в положительном исходе дела держалась на выигранных миллионах, которые в скором времени поступят на мой лицевой счёт.

Я уже успел прицениться к столичной недвижимости и понял, что могу позволить себе, конечно, не пентхаус на Воробьёвых горах, но на вполне приличную «однушку» ближе к центру либо «трёшку» на окраине — должно хватить.

Посему я и убеждён, что тётя Эмма не будет против моего переезда в Москву. Дело в том, что в никуда, то есть без гарантий, что мне будет где жить, чем питаться и где работать, она меня, разумеется, не отпустит. Даже если Мишка за меня поручится — тётя Эмма с ним незнакома, тем более он гражданин другого государства. Безусловно, крёстная не может допустить, чтобы Лёвушка, её любимец, которого она ещё не до конца вырастила и поставила на ноги, — оказался в огромном городе один и без поддержки. Мало ли что может случиться?

Глава 5

Сессия продолжалась аккурат в течение октября и завершилась в его последний день, который также оказался последним днём стандартной рабочей недели. Тогда, в пятницу, я и узнал о долгожданном поступлении выигрыша на мой лицевой счёт.

Едва досидев завершающую пару, на которой солидный усатый профессор важно вещал о японской железнодорожной инфраструктуре, я со скоростью, не сильно уступающей экспрессу «Синкансен», метнулся в отделение банка и снял с книжки пятьдесят тысяч наличными, после чего нашёл приличное кафе и столь же прилично отметил закрытие сессии и свой новый статус — сегодня я стал миллионером.

Вечером, позвонив крёстной и отрапортовав ей об успешной сдаче всех зачётов и экзаменов, я лёг спать, подкорректировав завтрашние планы — тётя Эмма, как и обещала, пригласила меня на праздничный обед к себе.

Отлежавшись до полудня, я навострил лыжи за продуктами.

Оптовый рынок расположен в десяти минутах ходьбы от моего дома. Мы с тётей Эммой на нём частые гости, благо и ассортимент широкий, и цены заметно ниже, чем на Центральном рынке и в магазинах у дома.

При свалившемся на меня богатстве я мог бы закупиться в дорогом супермаркете «Гурман» и, несмотря на десять минут ходьбы, привезти покупки домой на такси. Но мне не хотелось привлекать внимание соседей и вызывать их недоумение.

Впрочем, такой экземпляр, как я, имел все шансы удивить соседей и на оптушке. Как же так — Лёвка, покупки коего доколе помещались в обычном пакете-«майке» за два рубля, сегодня набрал полный большой пакет, что за десять, — знаете такие жёлтые, изрисованные аудио-видеоаппаратурой? Сразу видно, что в «Гурман» идти постеснялся. Небось скрывается? Ясно одно — деньгами разжился. Странно, где же? Не работает ведь. Небось наворовал или того хлеще… Чай, все слышали поговорку про контингент тихого омута…

Миновав хлебозавод, я заметил впереди высокую женщину в красном пальто, сиреневых сапогах и шапке из чёрного меха. Я узнал сестру крёстной и поспешил поравняться.

— Здравствуйте, тётя Тамара! — выдохнул я.

— Ой, здравствуй, Лёвушка! Как твои дела?

— Хороших новостей — целых четыре!

— Так-так, слушаю внимательно!

— Первая — сдал установочную сессию без «хвостов».

— Об этом я знаю — Эмма сказала.

— Вторая — получил расчёт и выходное пособие. С того места, откуда меня выгнали.

— Ну и хорошо, что выгнали. Значит, это не твоя работа. Но то, как с тобой поступили, — это ужас, что говорить!

— Да ладно, впредь буду умнее. Мне как раз предстоит искать новое место.

— Да ты, как по мне, никогда дураком и не был. Найдёшь, только смотри в оба. А третье?

— Квартиранта пустил.

— О, это хорошо. Откуда он?

— Он с Украины. Весёлый, позитивный. Мы с ним подружились.

— Всё-таки ты ему сильно не доверяй — он, хоть и формально, всё же иностранец. А четвёртое?

— Тётя Эмма пригласила на чай, — хохотнул я.

— Я смотрю, ты тоже с оптушки? Что-то мы там не встретились.

— Да, продуктов купил. Вам не тяжело? А то давайте помогу.

— Ты что?!!! У тебя самого хоть бери! Ты смотри, старайся не надрываться.

— Это вы на что намекаете? Вы не смотрите, что у меня рост… Так-то я взрослый.

— Дело ж не в росте, Лёва. И взрослый ты пока лишь по паспорту. Твой организм ещё не до конца сформировался, плюс особенность твоей конституции…

— Она не моя, она наша, — сострил я.

— Кто?

— Конституция.

— В смысле???

— В смысле — это высший нормативный правовой акт государства, — продолжал паясничать я.

— Умеешь ты поднять настроение, — засмеялась тётя Тамара. — А со здоровьем не шути, хорошо?

— А кто шутит? Между прочим, отсутствие физических нагрузок хуже, чем их избыток. Бабуля говорила, что горб растёт не от работы, а от безделья.

— Бабуля права. И вместе с тем нагрузки, что физические, что умственные, — должны быть разумными. Если, допустим, деревце посадить, а потом постоянно дёргать, чтобы быстрее росло — оно просто погибнет. Имей это в виду.

— Я вас услышал. Ладно, до встречи.

— Мне кажется, что на встречу ты уже опаздываешь. Вы же с Эммой к часу договаривались.

— Ах, ну да. Продукты занесу — и к вам.

— Обязательно заходи. Я уж хотела сама тебя искать. Мы тебе кое-что приготовили, — тётя Тамара хитро улыбнулась.

***

Выложив продукты в холодильник и нишу под окном на кухне, я поспешил в соседний дом, где меня ждал черничный пирог, вынутый из духовки совсем недавно. Рядом дымился фарфоровый чайник с сиреневыми цветами на перламутровом боку.

— Поздравляем нашего мальчика с успешной сдачей установочной сессии! — торжественно произнесла тётя Эмма.

— Можете поздравить заодно и с этим, — я не спеша достал сберкнижку, раскрыл её и положил перед женщинами.

— Сколько??? — обомлела тётя Тамара.

— Двенадцать с половиной миллионов. Правда, хороший куш?

— Откуда они у тебя? — одновременно спросили крёстная и её сестра.

— Не бойтесь, не украл.

— Понятно, что не украл. Тем более любопытно, где ты откопал такую астрономическую сумму?

— Никак клад нашёл?

Я достал распечатку с сайта лотереи.

Тётя Эмма надела очки и внимательно изучила каждую строчку.

— Выиграл, значит? Вот шельмец!

— Почему же? Всё вполне законно.

— Да я так, по-стариковски… Но. Ты же всегда считал, что это ерунда.

— Да, считал. И не без оснований. У меня соседка работала в лотерейном киоске, и, по её наблюдениям, по-крупному никто не выиграл.

— А сейчас почему-то решил купить?

— Нет, мне лотерейный билет дали в подарок, когда я покупал крем-пудру.

— А зачем тебе крем-пудра? — тётя Тамара вскинула брови.

— Как — зачем? Синяки замазывать. Вы же знаете…

— Ах, да! Извини. Вон как получается-то, а? — тётя Тамара с довольным видом подмигнула сестре. — Не зря наш малыш пострадал.

— Да какой же я малыш, — покачал головой я. — Мне скоро девятнадцать.

— Маленькая собачка век щенком, — пошутила крёстная.

— А если серьёзно, — с пафосом проговорила тётя Тамара, — для нас ты и в сорок будешь малышом. Если, конечно, мы доживём.

От последней фразы не веяло пессимизмом, ибо возраст у моих родственниц уже приличный. Тёте Тамаре — под семьдесят. Тёте Эмме — немного за.

— Будем надеяться, что вы ещё долго будете, что называется, в добром здравии. А компенсация не заставила себя долго ждать.

— Что верно, то верно. Но больше, пожалуйста, не играй в лотерею.

— И в мыслях не было.

— И не забудь пожертвовать десятину!

— Я на это полтора «ляма» рассчитал, — отчитался я, кроша ложечкой кусок пирога.

— Не «ляма», а «миллиона», — одёрнула меня крёстная. — Опять язык коверкаешь!

— Фонетически похоже на сокращённое слово «лямон». То есть имеется в виду та же сумма. В полуторном размере.

— Ох уж эти жаргонизмы! А в остальном ты молодец.

— Кстати! — подняла палец вверх тётя Тамара. — У тебя какие планы? Что купить собираешься?

— Квартиру в Москве! — выпалил я.

— Что же, весьма разумно, — тётя Тамара погладила меня по голове.

— А свою половину в нашей квартире перепишу на Аллу. Это, думаю, тоже зачтётся как десятина?

— Верно, Лёвушка! Какой же ты у нас молодец!

— Да что я-то? В Библии сказано — даром получили, даром давайте. А я — кто такой? Я просто прочитал это.

— Всё равно молодец. Что читаешь и понимаешь Библию. А если у тебя останется хотя бы миллион, — напутствовала крёстная, — купи себе вторую квартиру — здесь. Мало ли, вдруг тебе в Москве не понравится. А в Вознесенске ты как рыба в воде — вернёшься, а московскую будешь сдавать.

— Да ты и так приезжать будешь частенько, — добавила тётя Тамара. — В отпуск, на сессию…

— И просто на выходные — никаких проблем, — согласился я. — Расписание удобное в обе стороны, вечером сел, утром приехал.

— И не торопись. Изучи предложения, отбери то, что понравится, побывай в этих районах. Взвесь всё. И — обязательно найди хорошего юриста, чтобы всё проверил, — подытожила крёстная. — А то купишь у какой-нибудь бабульки, а её родственники принесут справку, что она была, что называется, не совсем в здравом уме, и оспорят сделку. Квартиру придётся вернуть, а денежки бабулька будет возвращать тебе до морковкина заговенья.

— Возможно, что юрист и не понадобится, — заявила тётя Тамара. — Моя подруга продаёт квартиру в Измайлово. Я как раз завтра домой собираюсь. Хочешь — езжай со мной. Как раз и посмотришь. Понравится — купишь. Этот вариант тем хорош, что гарантированно без обмана. Ну как?

— А квартира-то какая, не знаете?

— Однокомнатная. Большая кухня с балконом…

— Подходит!

— Ты не дослушал. Дом не новый…

— Но это наверняка не «хрущ».

— Нет-нет, это «брежневка». Да я и не думаю, что ты будешь в этой квартире жить до пенсии. Женишься, детишки пойдут… Судя по всему, у тебя и останется немало — советую вложиться в недвижимость. Купи двухкомнатную. Лучше в новостройке — это, во-первых, надёжнее. Во-вторых, новый дом есть новый.

***

Через два дня я сидел на кухне измайловской квартиры и слушал рассказ хозяйки, благообразной дамы лет пятидесяти.

— Эта квартира моей мамы была. Мама умерла три года назад, потом сюда въехали мой сын со снохой. Двоим-то здесь вполне комфортно. Но недавно родились близнецы, и тут, хочешь не хочешь, а расширяться придётся.

— Да и хочется чего-то поновее, поудобнее, — раздался грубый бас, заставивший меня вздрогнуть.

В двери стоял долговязый молодой мужчина в очках. Хозяин квартиры был настолько высок, что в дверь ему удалось пройти, лишь согнувшись в три погибели.

— Виктор, — представился он, протянув мне руку.

— Лев, — я как можно крепче стиснул жёсткую длань, на фоне которой моя ладошка показалась просто игрушечной.

— Единственное, что мне не нравится, — продолжала хозяйка, — это маленькая прихожая. Во всём остальном планировка обалденная. И район удобный — уютный, обжитой…

— Ты забыла ещё один минус — ванна маленькая.

— Витя, это нормальная ванна. У тёти Кати в Останкино вообще сидячая, и ничего, живут.

— Но, согласись, она от большой не отказалась бы. Не говоря уж обо мне — для меня и метр семьдесят сидячая. Да ты и сама понимаешь, что расширяться так и так надо.

— Надо. Только чтобы Москва была. В области совсем другие условия. Ты понял, о чём я говорю. Лёва, тебя как, ничего не смущает?

— Ванна — точно нет, я мелкий. И большой коридор мне ни к чему. А кухня понравилась, очень. Большая, с балконом — классно, нечего и сказать. Сколько вы за неё хотите?

— С учётом хорошего ремонта, который делали для себя, и мебели, которая остаётся, — просили пять миллионов. По знакомству уступим за четыре семьсот.

— Идёт! — согласился я.

***

На следующий день мы с Виктором заключили договор купли-продажи.

Переехать в новое жильё я, однако, сразу не смог — ключи получу вместе со свидетельством о праве собственности, через две недели.

Тётя Тамара предложила мне пожить у неё. Но я уехал в Вознесенск — у меня были планы и там.

Сначала я заказал два двойных памятника — один родителям, второй бабушке с дедушкой. Дяде Саше, сами понимаете, я ничего заказывать не стал. Даже не знаю, где он похоронен.

— Значит, теперь в Москве будешь жить? — осведомилась тётя Эмма за вечерним чаем.

— Да. Столица мне понравилась.

— Ну что же, в добрый путь. Сколько у тебя осталось на счёте?

— Пять с половиной миллионов.

— На двухкомнатную в новостройке хватит?

— На двухкомнатную — вряд ли. Я решил купить квартиру Алле.

— Однокомнатную?

— Да. Тогда точно хватит, и останется прилично.

— Тоже похвально. Надеяться на жениха с квартирой — это так себе. Отдельного жилья часто нет у обоих. Тогда — или жить с родителями, или снимать. В обоих случаях хорошего мало. Поэтому свою квартиру иметь чрезвычайно желательно. Я неимоверно рада за вас. И, в частности, за тебя — в столь юном возрасте у тебя есть всё, что нужно для безбедной жизни — отдельная квартира в Москве, финансовая «подушка безопасности», востребованная профессия. На работу устроишься — будешь как сыр в масле кататься.

— Я лучше в поездах и на самолётах покатаюсь. Хотелось бы увидеть другие города, страны…

— Замечательная идея! Как моя мама говорила — если у вас всё есть, кушайте и путешествуйте.

— А откладывать на чёрный день не обязательно?

— Не будет лишним. С другой стороны, во всём нужно знать меру. Если ущемлять себя во всём, у тебя каждый день будет чёрным. Читал «Скупого рыцаря»?

— Да, в школе проходили. Он умер на сундуке с деньгами.

— Вот видишь. Я и сама в своё время копила деньги. С определёнными целями. Ремонт сделала, мебель, технику купила. Как раз и привыкла экономить, вынужденно — в мою молодость те же мебель и технику купить было непросто — очереди, дефицит…

Когда обставила квартиру, продолжала откладывать по привычке, на тот же чёрный день. И он настал. Я на пенсию вышла в девяносто первом, и пошло-поехало — инфляция, реформы… И от накоплений остался пшик. Дальше копить и смысла не было — всё равно что догонять уходящий поезд. Так что, Лёва, моя покойная мама была права. Деньги нужны, чтобы удовлетворять потребности, а не самолюбие.

— Да. Любоваться уютным домом, вкусной едой, красивыми городами — куда приятнее, чем контролировать цифру на банковском счёте.

— И не забывай, что ты студент. Впереди зимняя сессия, готовься к ней.

— Я ещё на установочной проштудировал всё наперёд.

— Молодец. Не забывай перечитывать. Повторенье — мать ученья.

— А кто отец?

— А кто болтун? Лучше заблаговременно позаботиться, а то будешь потом гоняться за преподавателем и пересдавать.

[1] «Линейка» — квартира с линейной планировкой, расположением всех окон на одной стороне.

[2] Эффект Стрейзанд — ситуация, при которой попытки исправить положение только усугубляют его. Здесь это было сделано явно умышленно.

[3] РОНО — районный отдел народного образования.

[4] МРОТ — минимальный размер оплаты труда.

[5] Харэ — усечённая разговорная форма слова «хорош» (хватит, достаточно).

[6] Здесь: Космодемьянская.

[7] Мстя (шутл. или ирон.) — месть (как правило, непреднамеренная, произошедшая по стечению обстоятельств).

[8] Face on the table (искаж. англ.) — мордой об стол. Обычно употребляется в значении: разочарование, неудача, унижение.

[9] Троакар — хирургический инструмент для выпускания гноя или иной жидкости из полостей организма.

[10] КЗоТ — Кодекс законов о труде.

[11] Ст. 116 УК РФ — побои.

[12] Excusez-moi (франц.) — извините.

[13] ТК — Трудовой кодекс.

[14] Тиреснее — интереснее (искаж.).

[15] Краще (укр.) — лучше.

[16] Первая половина 1980-х годов вспоминается гражданами как «пятилетка пышных похорон» — главы СССР умирали с периодичностью в несколько месяцев. Собственно лафет — колёсная подставка под артиллерийское орудие. В погребальных целях используется в исключительных случаях — похороны королей, высокопоставленных чиновников и офицеров.

[17] Трохи (укр.) — немного.

[18] Ненька (укр.) — сокр. родненька. Синоним «мамочка».

[19]Ляхи (устар.) — поляки.

[20] Нема (укр.) — нет (в значении «отсутствует»).