Созданная для нуара

Женщина вошла в вагон на «Дмитровской», села напротив меня, поставив на колени объемистую спортивную сумку. Около тридцати пяти, с небрежно заколотыми на затылке русыми волосами, одета в потертые джинсы, футболку, балетки. Для большинства — серая мышка. Для большинства, но не для меня.

Женщина смотрела на руки, сложенные на сумке, а я впился взглядом в ее лицо, делая вид, что внимательно слушаю свою спутницу, даже несколько раз кивнул. Да, фотосессия вышла удачной, да, студия очень хорошая, мне она тоже нравится, да, постараюсь обработать фотографии побыстрее. Для Леночки этого было достаточно, а я тем временем представлял, как хороша была бы моя незнакомка с черными волосами, в алом платье и меховой накидке, обволакивающей плечи. Темная дымка макияжа на веках и ресницах, помада и лак в тон платью — кроваво-красные мазки бледной коже… О, она могла быть великолепна с этой внешностью, модной полвека назад. Женщина, созданная для нуара.

Я сфотографировал ее на айфон. Погруженная в свои мысли, она ничего не заметила, а вот Леночка тут же надулась и возмущенно ткнула меня остреньким локотком в бок. В тот момент я готов был возненавидеть ее. Я так долго ждал свою музу! Все, что нужно было сделать, это встать, подойти к незнакомке, протянуть визитку с моим телефоном и адресом сайта. Предложить посмотреть фотографии. Сказать, что она восхитительна, и я хочу фотографировать ее. Только, она была не из тех, кто покупается на подобные предложения. Визитку, может быть и возьмет, но не перезвонит. К тому же я пока не был готов расстаться с Леночкой. Отпустить ее, не завершив ритуал, которому я неизменно следовал с каждой новой моделью, казалось немыслимым. К тому же она была моей любовницей. И ведь сколько раз обещал себе не смешивать работу и личную жизнь, и все равно не удержался.

— Елена, тебе прекрасно известно, что я всегда ищу интересные лица. Это не имеет никакого отношения к нам с тобой, — сурово сказал я, когда поезд затормозил на «Новослободской».

Леночка фыркнула и отвернулась, всем своим видом демонстрируя, что она думает об «интересном» лице, которое привлекло мое внимание. Незнакомка скользнула по нам рассеянным взглядом. Я вздрогнул и даже вспотел от смущения. Но, похоже, она не расслышала моих слов. Со стороны мы с Леночкой, наверное, выглядели, как отец и дочь, я ведь старше ее на восемнадцать лет и такой же светловолосый, как она.

Тут в вагон ввалилась толпа, чужие животы, зады и спины скрыли от меня незнакомку. На «Цветном бульваре» толпа поредела. Напротив меня сидел теперь потный толстяк. Я с трудом подавил вздох. Не судьба…

Следующие несколько лет я не раз вспоминал свою несостоявшуюся музу. Я даже выложил ее фотографию в «Инстаграме» с подписью «Разыскивается», но чуда не произошло. И все-таки я не мог забыть о ней и продолжал мечтать о новой встрече. Возможно, она снова произойдет в метро. А может быть, на улице — летом, в душных сумерках. Моя муза будет сидеть в уличном кафе, одетая в легкое воздушное платье, есть стремительно тающее мороженое, украшенное фруктами. Или это будет осенью, в каком-нибудь промозглом парке, где я встречу ее, словно Мастер свою Маргариту. Только вместо мимозы в ее руках будут багряные кленовые листья.

Весенние встречи представлялись мне реже всего, хотя, зная о популярности цветущих яблоневых и вишневых садов, я с маниакальной дотошностью просматривал в сети объявления о планируемых съемках, да и сам, если выдавалась возможность, выбирался с фотоаппаратом то на ВДНХ, то в Коломенское.

А может быть, думал я, будет зима. Она позвонит в мою дверь, войдет, раскрасневшаяся, с мороза, с запорошенными снежинками волосами, скажет, что я фотографировал ее подругу, и она хочет такие же чудесные фотографии. Скажет, что я — настоящий волшебник и у меня золотые руки. Какая женщина не мечтает выглядеть красавицей? Я всего лишь исполняю мечты, уверяю, что камера любит их, а потом подправляю, замазываю и приукрашиваю, придаю выразительность чертам, стираю морщины, убираю двойные подбородки, жировые валики на боках и выпирающие животы, сглаживаю очертания бедер, придаю фарфоровую гладкость коже. Мне нравится создавать красоту, даже столь примитивным способом, с помощью «Фотошопа». Мне не скучно и не тошно, в отличие от многих моих коллег. Все компенсируют избранные, при одном взгляде на которых перехватывает дыхание и сердце замирает в сладком предвкушении чуда, совсем как тогда, в далеком детстве.

***

Первой моей моделью была Юлия. Именно так — Юлия, а не Юлечка, Юленька или Юлька, хотя выросли мы в одном дворе. К тому времени, когда я получил в подарок на четырнадцатилетие первый фотоаппарат — примитивную мыльницу, я успел узнать Юлию так, как, подозреваю, не знал ее никто другой. Вся она — от коротких и очень густых темных волос, вечно растрепанных и небрежно заправленных за уши, до острых локтей и коленок, — казалась воплощением юности и очарования. Я ловил объективом каждое ее движение, каждый жест, каждую очаровательную гримаску. Я был влюблен в каждый ее ноготок, в каждую родинку и ресничку. В то время никто еще не хранил оцифрованные фотографии, и мой стол был забит отпечатанными снимками, а самые удачные украшали стены моей комнаты. Юлия к моей одержимости относилась снисходительно, хотя иногда срывалась и начинала кричать, что я тронутый и совсем достал ее.

В пятнадцать она начала встречаться с каким-то пэтэушником, курить и пить пиво по вечерам в подъезде вместе с его компанией. Мы виделись все реже и реже, а потом она исчезла. Пэтэушника вызывали на допрос к следователю. Оказалось, он состоит на учете в детской комнате милиции, из-за того, что избил в шестом классе девочку и то ли выбил, то ли сломал ей зуб. Девочка была родней нашему участковому, так что парень тогда влип основательно. Но в этот раз доказательств его вины не было, сам он в день исчезновения Юлии был с друзьями за городом и уверял, что понятия не имеет, куда делась его подружка.

Участковый приходил и к нам, долго расспрашивал меня. Звали его Алексей Петрович, но для всех он был просто дядя Леша, потому что жил с нами в одном доме. Увидев его на пороге, я с пронзительной ясностью осознал: с Юлией случилось что-то действительно серьезное. Я ответил на все его вопросы, а потом кинулся перебирать фотографии, нашел самую лучшую и принялся совать ее дяде Леше, но тот не взял, сказав, что Юлия на ней слишком маленькая.

— А недавних фотографий нет? — спросил он.

Я помотал головой. От бессилия и невозможности помочь на глаза навернулись слезы.

— Мы уже не дружили так, как раньше… С тех пор как она стала встречаться с этим.

Дядя Леша посмотрел на меня хмуро из-под густых бровей, сказал, что такое «бывает», сочувственно сжал на миг мое плечо горячей тяжелой рукой, поднялся и ушел. Никаких следов Юлии обнаружить так и не удалось.

Вспоминать эту историю я не любил. Большую часть фотографий Юлии я выбросил во время переезда, оставил лишь самые лучшие, положил в большой белый конверт, написал на нем ее имя, спрятал в нижний ящик письменного стола и за двадцать пять лет ни разу не взглянул на них. Я хотел забыть обо всем, что было с ней связано, но так и не смог отделаться от привычки фотографировать крупным планом губы, глаза, родинки и пальцы моих моделей. Фотографии самых любимых, тех, что становились на какое-то время моими музами, я хранил все в том же ящике письменного стола в надписанных белых конвертах. Спрятав их, я завершал свой ритуал и, следуя ему, больше никогда не доставал.

После Юлии я повстречал еще пять муз, пять моделей. Леночка была шестой, одной из самых лучших и любимых. Несмотря ни на что, мне было жаль расставаться с ней, и я бы, наверное, не стал, если бы не та встреча в метро. Я ждал мою музу и верил, что судьба сведет нас вновь.

***

Стояла ранняя осень. Я возвращался из фотосалона, где по старинке печатал фотографии, нес подмышкой пухлый красно-желтый бумажный пакет. Погруженный в свои мысли, вошел в подъезд, вызвал лифт, стоящий, по закону подлости, на последнем, шестнадцатом этаже. Чтобы не тратить время впустую, подошел к почтовому ящику, выудил из вороха рекламных листовок счет за квартиру и письмо из налоговой, а остальное выбросил в заботливо поставленную уборщицей большую картонную коробку. Лифт остановился на первом. Я шагнул к раскрывшимся дверям и едва не столкнулся с выходящей из него женщиной.

— Простите, — пробормотал я, уступая дорогу, и поднял, наконец, взгляд. Дальше все было как в кино. Замедленная съемка, наезд камеры, крупным планом — серые глаза, волосы, не заколотые на затылке, а свободно обрамляющие лицо, удивленно поднятые брови, губы, произносящие какие-то слова… Это была она, моя муза, здесь, прямо передо мной в грязном, заплеванном подъезде с разрисованными стенами. Счет за квартиру, письмо и бумажный пакет выпали из рук, рассыпались по полу. Мы одновременно опустились на корточки, ухитрившись не стукнуться лбами, и время снова потекло в реальном режиме.

— Вам плохо? — настойчиво и, видимо, не в первый раз, спросила моя муза, встревоженно заглядывая мне в лицо.

— Нет-нет, все в порядке, — выдавил из себя я. — Просто задумался.

— Бывает, — сказала она и принялась собирать с пола фотографии. — Хорошо, что дождя нет, а то вываляли бы все в грязи.

— Да, хорошо, — цепенея от невероятности происходящего, подтвердил я.

Наши пальцы сталкивались, подбирая глянцевые прямоугольники. Ее ногти были не накрашены и коротко обрезаны. Мой взгляд все время цеплялся за эти ногти, и я отчаянно жалел, что со мной сейчас нет фотоаппарата. Айфон не годился, не годился, не годился и все же фотография ее рук, на фоне рассыпанных по полу фотографий, была мне совершенно необходима.

— Простите, — снова извинился я, доставая из кармана брюк айфон. — Такой красивый кадр, не могу удержаться. Можно?

— На здоровье. — Женщина пожала плечами, продолжая собирать фотографии. Я сделал несколько снимков.

— Спасибо. Меня зовут Игорь. Игорь Ерофеев. Я фотограф.

— Не за что, — отозвалась она. — А меня — Лера.

— Очень приятно...

Я вел себя, как последний дурак, и ничего не мог с этим поделать. Наконец, фотографии были вложены обратно в пакет, письмо и счет за квартиру подобраны. Мы поднялись на ноги. Лера оказалась одного со мной роста и, пожалуй, была на несколько лет старше, чем я решил в ту, первую встречу. Хотя, возможно, виной всему был цвет волос, из-за которого ее лицо казалось блеклым и неинтересным.

— Вам надо перекраситься, — брякнул я. — В черный. Вам очень пойдет.

Вот теперь Лера, кажется, удивилась по-настоящему, но к счастью не рассердилась и не обиделась.

— Почему вы так думаете? — с любопытством спросила она.

— Я не думаю, я вижу. У вас яркие глаза и губы, бледная кожа. С черными волосами вы будете великолепны!

Она слегка покраснела и рассмеялась.

— А вы знаете, что черную краску практически невозможно вывести с волос? Если не понравится, придется обриться. Это мне тоже пойдет, по вашему мнению?

— А вы попробуйте примерить черный парик, — посоветовал я, и тут чертов айфон запиликал в кармане. Номер, как и обрушившийся на меня, как только я ответил, нервный женский голос, были мне незнакомы.

— Постойте, постойте, ничего не понимаю, звук прерывается, — попытался схитрить я. Мне не было сейчас дела ни до кого, кроме Леры, я не мог упустить ее во второй раз, просто не мог! — Я вам перезвоню через несколько минут...

Увы, женщина на другом конце провода была неумолима и продолжала что-то говорить, захлебываясь эмоциями. По счастью, Лера не ушла, а направилась к почтовым ящикам, достала из сумочки ключи. От невероятного облегчения я осел на подоконник. Она живет здесь, в одном доме со мной! Может быть, временно, ведь сейчас еще не закончился сезон отпусков, возможно, кто-то попросил ее поливать цветы или присмотреть за квартирой… Не важно! Теперь я уже не потеряю ее.

— Игорь, ты слышишь меня?! — всхлипнула незнакомая женщина.

— Да, теперь слышно хорошо, — ответил я, не сводя взгляда с Леры. — Кто это?

— Да Света же, Света Михайлова! Подруга Леночки. Мы Новый год встречали вместе в позапрошлом...

— Да, — перебил я, опознав голос. Света — рыжеволосая полненькая хохотушка, Ленина сокурсница и соседка по съемной квартире. Они еще вечно вместе сидели на новомодных диетах. — Привет. Я просто в подъезде, здесь плохая связь. Что-то случилось?

— Случилось! Лену нашли!

— В каком смысле? — удивился я.

Трубка подозрительно замолчала. Лера перебирала газеты у ящика. На ней снова были джинсы и футболка, совсем как в тот раз. Мне это показалось символичным.

— Ты не знаешь? — так тихо, что я и правда едва расслышал, спросила Света.

— Нет, — начиная снова раздражаться, ответил я. — Мы с Леной расстались два года назад, с тех пор я ничего о ней не слышал.

Лера заперла почтовый ящик, свернула газеты в трубочку, положила в сумку и направилась к выходу из подъезда. Я улыбнулся ей и она кивнула.

— Вот и никто не слышал, — всхлипнула Света и затараторила: — Она пропала через месяц после вашего разрыва. Говорила, что хочет уехать, чтобы забыть тебя, вернуться в Воронеж, поэтому я поначалу не беспокоилась. А потом оказалось, что она не доехала… Ее нашли несколько дней назад, опознали вроде бы по перелому, она в детстве ногу ломала, но нужна еще экспертиза, потому что тело… ничего не осталось, кроме костей и одежды за это время. Ох, Игорь…

Света зарыдала.

— Погоди! — повысил голос я. — Воронеж, тело, экспертиза, господи! Она пропала? Умерла? Почему мне никто не сказал? Откуда, по-твоему, я мог знать?!

— Тебя в Москве не было, — всхлипнула Света. — Ты за границу уезжал по работе. Помнишь?

Действительно, я провел тогда несколько месяцев, кочуя по средиземноморским курортам. Мысль предложить клиентам живописные фотосессии с этаким вот выездом на природу, оказалась на удивление удачной. Выезд, разумеется, за их, а не за мой счет. Отдыхом это назвать было трудно, но я все равно отлично загорел и накупался в море, кажется, на много лет вперед. Собственно, именно эта поездка и послужила поводом для нашего с Леной разрыва, который я давно искал. Все попытки объяснить, что никто из клиентов не станет оплачивать еще и ее перелеты и проживание в отеле, оказались тщетными. Мы сильно поссорились, я уехал и больше не искал ее.

— Надо было позвонить, — сказал я, пытаясь уложить в голове случившееся. Главное, не обругать Свету идиоткой. Ну как можно было не сообщить о таком? — Ладно, что уж теперь. Сейчас ты зачем звонишь? Помощь от меня нужна? Организация похорон, следователь? Может быть, я должен показания дать?

О показаниях Света ничего не могла сказать, а вот помощь с похоронами ей действительно требовалась. У Леночки не было родных, все ложилось на плечи Светы. Я прекрасно понимал, почему она позвонила мне. У меня свой бизнес и не особо высокий по московским меркам, но все же плохой доход. Да и человек я не самый поганый, хотя с Леночкой мы расстались, может быть, и не очень красиво. Но бывают ли вообще красивые расставания? Разве что в кино или книгах. А вот в жизни мне с такими сталкиваться не доводилось.

Я сказал Свете, что оплачу расходы, попрощался и вышел на улицу. Мне нужно было срочно покурить.

Лера стояла у подъезда, курила тонкую сигарету, должно быть, с ментолом. Женщины отчего-то любят такие. Вопреки всему, я был рад, что она не ушла, хотя, скорее всего, это было никак не связано со мной.

— Все в порядке? — спросила она. — У вас расстроенный вид.

Я махнул рукой, достал из кармана пачку «Мальборо».

— Умерла одна моя знакомая. Мы не виделись несколько лет, но...

— Понимаю. Примите мои соболезнования.

— Спасибо. Надеюсь, я не испортил вам день.

— Нет, что вы, — глядя в сторону, откликнулась она.

Мы молча курили. Начал накрапывать дождь, повеяло свежестью. К подъезду подъехало желтое такси.

— Это за мной. — Лера потушила сигарету о край урны, выбросила окурок.

— Лера, постойте!

Я достал из бумажника визитку и протянул ей.

— Пожалуйста, позвоните мне. Не хочу потерять вас снова.

— Снова? — удивилась Лера.

— Расскажу, если позвоните.

Она пожала плечами, взяла визитку и села в такси. Я провожал машину взглядом, пока она не скрылась за углом. Несмотря ни на что, я был счастлив.

Лера позвонила через два дня, в пятницу. Мы договорились встретиться вечером в кафе на «Октябрьской», где она работала, а потом погулять в парке Горького.

— А может быть, ну его, парк? — спросила Лера, когда мы вышли из кафе. — Народищу там… Давай просто пройдемся по набережной? Люблю смотреть на воду.

— Давай. Я тоже люблю.

В тот день мы гуляли до позднего вечера, болтая обо всем и ни о чем. Я рассказывал о своей работе. В отличие от многих, Леру она особенно не заинтересовала, скорее даже оставила равнодушной.

— Ты нетипичная женщина, знаешь? — спросил я, купив ей в цветочном ларьке пышную алую розу на длинном шипастом стебле.

— Нетипичной женщине — нетипичное подношение? — взяв цветок, усмехнулась она.

Я рассмеялся.

— Ладно-ладно, уела. Просто обычно все начинают расспрашивать, намекать, что не прочь были бы поучаствовать в каком-нибудь фотопроекте.

— И наверняка восхищаются твоими работами и всячески тебя хвалят? — невинно поинтересовалась Лера.

Я осекся.

— Ну… да.

— Не дождешься.

Лера шла, положив розу на плечо, словно солдат винтовку. Кажется, мой подарок ее скорее обременил, чем порадовал. Она и правда была нетипичная, но мне это нравилось. Я смотрел, как она двигается, как поворачивает голову, как поднимает руку, глубже сажая на переносицу солнечные очки, смотрел, как треплет ветер прядки волос, выбившихся из заколки, на мягкие складки легкого пестрого шарфа, который она намотала на шею. В ней не было ни капли кокетства, но Лера была хороша даже сейчас, хотя снова оделась в футболку, на этот раз с длинными рукавами, джинсы и туфли на низком каблуке, словно никогда и не слышала, что на свидания стоит одеваться наряднее. Впрочем, наша встреча и не была свиданием. Похоже, она это понимала и, кажется, ее это более чем устраивало.

— Я удивилась, что ты назначил встречу сегодня, — вдруг сказала Лера. Из синеватых стекол ее очков на меня взглянули два моих выпуклых двойника.

— Почему? — удивился я.

— Из-за похорон. Твоя знакомая умерла три дня назад, обычно как раз на третий и хоронят. Я, собственно, потому и позвонила сегодня. Подумала, вдруг тебе нужна моральная поддержка, ну и вообще, узнать, как идут дела.

— Похороны только на следующей неделе. Там какие-то сложности со следствием, — нехотя пояснил я.

— Ее убили? — понизив голос, спросила Лера.

Я пожал плечами.

— Не знаю точно. Ее нашли в лесу под Москвой. Вряд ли она сама туда попала.

Лера прикоснулась к моему запястью. Вопреки всем законам жанра, возбуждение не захлестнуло меня волной. Ее жест был лишь выражением сочувствия, не более того. Я знал это, и был рад, что мое тело тоже знает. Порой бывает трудно справиться с ним, вышедшим из-под контроля, а я больше никогда не хотел портить взаимоотношения с музой банальным сексом. Может быть, после, когда все закончится...

— Пообещай, что расскажешь мне когда-нибудь ее историю. Может быть, прозвучит немного бездушно, но я любопытна. Это один из немногих моих пороков. Раз уж узнала часть истории, хочу знать и вторую.

Я открыл рот, собираясь сказать «когда-нибудь обязательно», пожал плечами и вдруг начал рассказывать. Почему-то мне захотелось поделиться случившимся, со мной такое нечасто бывает.

На «Третьяковской» мы снова зашли в кафе, заказали кофе. Лера сидела напротив, подперев ладонью щеку и не отрывая от меня внимательных серых глаз, а я говорил, и говорил, пока не выложил все, рассказал даже о нашей с ней первой встрече в метро.

Лера покачала головой и сказала, что такого просто не может быть. Я показал ей фотографию в айфоне.

— Вот это да, — удивленно сказала она. — Но тебя я, извини, не помню.

— А разве упомнишь всех, кого видел когда-то? — отшутился я.

— Нет, конечно. Просто странно. Получается, ты, как будто знаешь меня давно, а я тебя — нет.

— На самом деле, не знаю. Совсем ничего, только имя.

Лера пожала плечами.

— Да знать особо и нечего, но, если хочешь, расскажу. Пожалуй, теперь даже должна, раз уж мы откровенничаем.

Лера родилась и выросла в Подмосковье, окончила институт, переехала в Москву. Замуж ни разу не выходила, детей у нее тоже не было. Квартиру в моем доме сняла через агентство. Работала она делопроизводителем и подрабатывала переводами.

— Я преподаватель английского по образованию. Но школа — не мое. Как оказалось, не выношу детей, особенно, в больших количествах, — сказала она, — допивая кофе.

Я детей тоже не любил, о чем и не преминул сообщить.

— Видишь, у нас есть что-то общее...

— Общее всегда можно найти.

Лера жила одна. Никаких родственников и близких подруг — так, пара приятельниц с работы. В общем, типичная история для современной жительницы большого города. Меня это вполне устраивало.

***

Народу на похороны Лены пришло немного. Кого-то я помнил, кого-то видел впервые. Свету я не узнал — так та похудела с тех пор, как мы виделись в последний раз. Она сама подошла ко мне.

— Спасибо, что пришел, Игорь.

Я покачал головой, мол, не за что.

— Как следствие?

Света нервно и совсем невесело улыбнулась. Ее действительно было не узнать, будто совсем другой человек. Только волосы, повязанные черной косынкой, остались все такими же огненно-рыжими.

— А никак пока. Говорят, есть прижизненные повреждения, указывающие на насильственный характер смерти, но...

— Прижизненные повреждения?

Казанный язык милицейских протоколов покоробил меня. Света всхлипнула. Я машинально взял ее за локоть, ободряя и поддерживая.

— Понимаешь, там, на одежде остались такие разрезы, как будто ножом кто-то бил ее в грудь, — не глядя на меня, сбивчиво пояснила Света. — И есть царапины на ребрах. От нее только кости уцелели. Представляешь? Ее неглубоко закопали, даже странно, что раньше никто не нашел…

Света расплакалась, я отвел ее в сторону, усадил на скамейку. Она сунула мне цветы — пышный букет белых роз, вытерла лицо бумажной салфеткой, громко высморкалась. Я молчал, потрясенный ее рассказом. Жестокие убийства случаются в наши дни постоянно, но одно дело читать о них в газетах или слышать по телевизору, и совсем другое, когда такое происходит со знакомыми или близкими. Леночка, с ее белокурыми кудряшками, наивными голубыми глазами, пышными формами и длинными ногами, наивная, улыбчивая, доверчивая… Кто мог так поступить с ней? И все же, лучше уж знать, что она умерла, чем гадать, как это было с Юлией, жива ли… А еще говорят, бомба не попадает дважды в одну воронку!

Церемония прощания и поездка в крематорий прошли как в тумане. Лену хоронили в закрытом гробу, но от мыслей о том, во что она превратилась, все равно было никуда не деться. Я оставался рядом со Светой, цепляясь за необходимость поддерживать ее, чтобы не расклеиться самому. Признаюсь, я был рад, когда все закончилось, и на поминки не поехал, сославшись на дела. До самого вечера я бродил по городу, пытаясь прийти в себя, изо всех сил гнал прочь картинки, которые услужливо подсовывало мне чересчур богатое воображение. Я не хотел знать, какими были последние часы или минуты жизни Лены. А я ведь мог увезти ее тогда, мог предотвратить случившееся. Во сколько мне обошлась бы мне ее жизнь? В пять, в десять тысяч долларов? У меня ведь были сбережения…

Было уже совсем поздно, когда я позвонил в квартиру Леры. Мне снова хотелось с кем-то поделиться, выговориться.

— Чушь собачья! — заявила Лера, выслушав меня. — Она могла утонуть и при тебе, купаясь в море. И ты бы винил себя точно так же. Кому быть повешенным… Извини, что так грубо, но это правда.

— Да нет, ты, наверное, права.

Я отхлебнул из большой кружки «бабушкиной» противопростудной смеси из чая, малинового варенья, лимона, меда и коньяка. Приятно, когда о тебе кто-то заботится.

— Надо мне пойти к следователю, — сказал я, наблюдая, как Лера моет посуду. — Может быть, я смогу помочь.

Лера выключила воду, вытерла руки и села напротив меня.

— Игорь, подумай хорошенько. Ты что-то знаешь?

— Нет, но...

— Вот именно! Не слышал, что ли, как наша правовая система работает? Придешь — и тут же окажешься на крючке. «Здравствуйте, вам подозреваемый не нужен?».

— Почему подозреваемый? — насторожился я.

— Детективов смотри больше, — посоветовала Лера. — Убийцы часто хотят быть в центре расследования, держать руку на пульсе, так сказать. Ну и подозрения от себя отвести заодно.

— Да? Не знал...

— Ну вот, теперь знаешь. В общем, не суйся, целее будешь.

— Ну, может быть, и не стоит, — согласился я. — Но, если вызовут, пойду.

— Если вызовут, тогда другое дело.

Лера и в самом деле была права. Не в том, что меня заподозрят — нет, в это я не верил, в конце концов, алиби у меня железобетонное — штампики в загранпаспорте, авиабилеты, регистрации в гостиницах, свидетели. Такое не подделаешь. Но лезть самому туда, куда не просят, действительно не нужно. И это вовсе не трусость, а самое обычное благоразумие. Я был благодарен Лере за совет и проникся к ней еще большей симпатией. Ее и правда послала мне судьба.

***

Мы стали друзьями. Я хотел как можно чаще видеть ее, мою музу. Предлог долго искать не пришлось. Оказалось, что Лера превосходно варит кофе и не прочь поить меня им по утрам. Ее однокомнатная квартира всегда была идеально убрана. Только заявившись к ней на рассвете, можно было увидеть неубранную постель и домашнюю одежду, лежащую в ногах кровати. Моя же «трешка» являлась воплощенным хаосом. Через какое-то время Лера не выдержала и, когда я зашел предупредить, что уезжаю на выходные работать в Выборг, потребовала ключи.

— Потом спасибо скажешь, — пообещала она. Вернувшись в понедельник утром, я был приятно удивлен непривычной чистотой и порядком. Вечером я повел Леру в ресторан.

— Заведи домработницу, — посоветовала она в ответ на мои восторги.

Я промямлил в ответ, что не люблю пускать в дом чужих. Лера прищурилась и долго пристально смотрела на меня.

— Я тебя буду каждую неделю ужинами кормить, а? — вкрадчиво предложил я, понимая, что она готова сдаться.

— Нужны мне твои ужины, — отмахнулась она. — Сумки ты будешь таскать из магазина и встречать меня после работы, если буду поздно возвращаться. Ну и там прибивать-чинить что-то, если надо. Была бы у тебя машина, потребовала бы возить меня, но машины нет…

— Я буду возить тебя на такси, — радостно пообещал я. — Главное, кабинет мой не трогай больше.

— Бережешь рабочий беспорядок? — улыбнулась Лера. — Ладно уж.

Она и в самом деле хорошо понимала меня и не пыталась переделать. Со временем мы стали проводить все больше и больше времени вместе. Иногда, если я работал в студии неподалеку от ее работы, она приходила и терпеливо ждала, когда я закончу, чтобы вместе ехать домой. А иногда, если клиенты не возражали, садилась в уголке студии и наблюдала за моей работой. Я надеялся, что однажды она сама захочет встать перед объективом, но так и не дождался. Пришлось взять инициативу в свои руки.

***

Была поздняя осень, температура опустилась до нуля. Дождь, начавший накрапывать днем, к вечеру превратился в ливень. Я рано закончил съемку, однако, выходить на улицу желания не испытывал.

Проводив клиентов, я вернулся в студию. Лера, сидела на диванчике с чашкой кофе в руке, листала журнал. На ней были обычные ее джинсы, короткие сапожки и легкий белый свитер со свободным воротом. Распущенные, а не заколотые волосы — редкий случай! — свободно ниспадали на плечи. Я решительно развернул софит в ее сторону.

— Ты что? — удивленно спросила она.

— Пожалуйста, не двигайся. У нас проплачено время до восьми, можем поработать. Ты очень хорошо сидишь. Всего несколько снимков, обещаю.

— Я плохо выхожу на фотографиях, я же говорила. Вот чашку в моих руках можешь сфотографировать, так и быть. Мои руки у тебя хорошо получаются.

— Обязательно, — заверил я. — Но мне уже мало твоих рук. Я хочу тебя всю.

— Игорь, это прозвучало пошло, — укоризненно сказала Лера.

— Извини. Просто дай мне полчаса. Если не понравится, больше никогда не буду тебя снимать, клянусь.

Она нехотя согласилась.

Из студии мы вышли глубокой ночью, благо, студия оказалась не занята после восьми и работала «до последнего клиента». Оказавшись в прицеле объектива, Лера так и не смогла вырваться, хотя несколько раз, хотела уйти. Мне даже пришлось запереть дверь и спрятать в карман ключ, чтобы она не сбежала. Лера ругалась и грозила навсегда порвать со мной, но я был неумолим. Ни одну модель я не ждал так долго, как ее. Я снимал и снимал, гоняя ее по студии, фотографируя на диване, на полу, у окна, на высоком табурете, у стены. Стоя, лежа, сидя, стоя на цыпочках, задумчивую, веселую, грустную, рассерженную. И, конечно, среди моих снимков было множество тех, ради которых я и затеял все это. Глаза, руки, колени — самые любимые мои объекты.

— Ты садист, Ерофеев, — заявила Лера, когда я закончил. — И люди за это тебе платят деньги? Я ужасно устала, а мы завтра с утра на корпоратив едем!

— Ничего, там и отоспишься. Приедем домой, закажу тебе такси.

Сам я ложиться не собирался. Буду сидеть всю ночь, рассматривая отснятое, выбирая лучшие кадры, обрабатывая… Впрочем, с Лериными снимками работы предстояло не так и много. Чуть подправить овал лица, убрать пару морщин, и выровнять цвет зубов. Зубы у Леры были красивые, белые, но один немного отличался по цвету, должно быть, вставной. В общем, сущие пустяки.

На рассвете, закончив обрабатывать фотографии и перекинув их на флешку, я открыл нижний ящик стола, пробежал пальцами по заветным конвертам. Сегодня, уже очень скоро, к ним присоединится еще один. Ритуал, прежде неизменно включавший в себя элемент ухаживания и заботы о модели, в этот раз вышел не совсем обычным. Я ведь брал под опеку своих моделей, защищал их, оберегал, дарил им уверенность в себе, стремясь сделать для них то, что не сделал для Юлии. Я и на Леру обратил внимание не только из-за ее внешности, но и потому, что выглядела она усталой и замотанной, да и потом радовался ее одиночеству, которое мог скрасить хотя бы на время.

Время показало, что я ошибся, Лера была дамой самостоятельной и решительной, но мой ритуал от этого нисколько не проиграл, скорее даже заиграл новыми красками. Если бы не все эти неприятности, связанные с Леной, если бы не тяжелые мысли о Юлии, все вообще было бы идеально.

Хмурясь, я откинулся на спинку кресла. Странно, но за все эти годы я ни разу не попытался выяснить, не нашлась ли Юлия. Стремясь избавиться от болезненных воспоминаний, я затолкал их в самый дальний угол памяти, надеясь, что со временем они просто исчезнут. Увы, они не только не исчезли, но и всплыли в самый неподходящий момент.

Будь у меня телефон родителей Юлии, я бы просто позвонил им сегодня, прямо сейчас, но телефона не было. Её семья переехала со старой квартиры в Медведково еще раньше, чем наша, но, конечно, родители — не единственный источник информации. Есть еще соседи, одноклассники. Одноклассников я мог без особого труда найти через соцсети, вот только писать тем, кого не видел почти двадцать пять лет, да еще по такому поводу… удобно ли это?

И вдруг я понял, кто может знать все о судьбе Юлии. Наш участковый, дядя Леша, тот самый, что приходил к нам домой, когда она пропала. Его фамилию я не мог вспомнить, но фамилия — не проблема. В местном отделении наверняка подскажут.

Я начал одеваться. До моего старого дома был всего час езды. Отдам фотографии — и съезжу, пока их печатают, благо, сегодня свободный от съемок день.

— Проханов? — безо всякого интереса взглянув на меня, спросил молоденький дежурный в отделении милиции. — На пенсию он вышел.

— А живет там же, не знаете?

Дежурный что-то утвердительно буркнул и зашуршал лежащими на столе бумагами. Я вышел на улицу. Теперь уж я дядю Лешу точно найду. Запоздалая мысль о том, что наш дом могли снести, полоснула меня испугом, но оказалось, дом цел и даже покрашен в жизнерадостно-желтый цвет. Вход в подъезд, где жил бывший участковый, охраняла бабулька-консьержка с завитыми химией кудрями и пуховым платком на плечах.

— Алексей Петрович? — переспросила она, взглянув на меня поверх очков. — А как же, знаю, конечно, кто ж его не знает. А вы, по какому вопросу, молодой человек?

— Да я, видите ли, жил здесь когда-то… — начал объяснять я, но у консьержки на столе зазвонил телефон, и она махнула рукой в сторону выхода.

— Посидите на скамеечке у подъезда. Он в поликлинику пошел, скоро вернется.

Я сел. Погода была неплохая, безветренная, светило солнце. Во дворе новенькой школы, скинув куртки, гоняли мяч ребятишки. Наверное, отменили урок, а может быть, такая у них теперь физкультура. Дядя Леша появился через три выкуренные сигареты. Он поседел и ссутулился, но я узнал его сразу и поднялся ему навстречу.

— Здравствуйте, Алексей Петрович! Меня зовут Игорь Ерофеев, я жил раньше в этом доме, в сорок восьмой квартире. Вы меня, наверное, не помните...

— Почему же, помню. Здравствуй, Игорь.

Мы обменялись рукопожатием. Ладонь у бывшего участкового была не по-старчески крепкой и такой же горячей, как в моих воспоминаниях.

— По делу или просто мимо проходил? — спросил он, поставив на скамейку пакет с продуктами.

— По делу. Помните, в девяносто четвертом пропала девочка из нашего дома, Юля Стрижова? Я так и не узнал, что с ней стало. Хотел вот спросить, вдруг, нашли ее?

Алексей Петрович пристально посмотрел на меня из-под седых кустистых бровей.

— Угости-ка старика сигареткой, — попросил он, и я, волнуясь, дал ему прикурить.

— Нашли, — сказал, наконец, дядя Леша и закашлялся. — Простыл я, — пояснил он. — Горло дерет. Но под такой разговор грех не закурить.

— А когда ее нашли? Где? — нетерпеливо перебил я.

— Да ты не мельтеши, сейчас все расскажу. Вот недавно и нашли, аккурат в прошлом году. Здесь, в парке. Стали озеро чистить, а она там. Ну, что осталось от нее.

— Но как же так? Ведь в озере искали в первую очередь!

Дядя Леша пожал плечами.

— Плохо искали, значит. — Он помолчал, сделал еще несколько затяжек, снова закашлялся и неохотно потушил сигарету о край урны.

— А когда ее нашли, не было чего-то… ну, повреждений… как это… прижизненных?

— Шея у нее сломана была. Но тут ведь, какое дело, не определишь уже, сама свернула, когда падала, или сломал кто, — задумчиво протянул он. — Может, просто оступилась, поскользнулась, упала в воду, ударилась… А ты, Игорь, просто так интересуешься или повод есть?

— Да нет, просто, — ответил я, переваривая сказанное. — Недавно пропала одна моя знакомая, вот я и вспомнил про Юлию.

— Что еще за знакомая? — спросил дядя Леша так сурово, что я рассказал ему про Леночку.

— Да-а, бывает, — буркнул дядя Леша и, совсем как в тот раз, сжал на миг мое плечо. — Сочувствую. И что, тебе кажется, есть какая-то связь между этими смертями?

— Нет… То есть… Я даже не знаю. Такое совпадение, понимаете? Я же фотографировал их обеих. Вот и лезет в голову всякое…

— Затолкай его обратно это «всякое», туда, откуда вылезло! Пришла в голову чушь, а ты бегаешь, рассказываешь всем. Сам на себя беду накликаешь.

Я вздрогнул. Он говорил почти тоже, что Лера.

— Так я и не всем. Вы-то с детства меня знаете...

— Я знаю, а другие не знают.

Дядя Леша поднялся, взял свою сумку. Сквозь тонкий пластик пакета было видно банку меда и малинового варенья, пачку макарон, батон черного хлеба и лимон.

— Пойду я, Игорь. Заболтался тут с тобой, а мне лежать надо. Грипп, будь он неладен. А ты выбрось, выбрось из головы свои совпадения. Юлия твоя была девица крепкая, а ты хлюпик, едва ей по плечо. Не справился бы, — буркнул Алексей Петрович и ушел, хлопнув дверью подъезда.

Я остался стоять, глядя на обклеенную объявлениями дверь, и пытаясь осмыслить сказанное. Что значит «не справился бы?». Что он имел в виду? Я же не говорил, что причастен к случившемуся! Или… Неужели так действительно можно подумать?

Мне стало не по себе, и я поспешил прочь. Наверное, мне и правда не стоит идти к следователю со своими нелепыми сомнениями. Начнут копаться в моей жизни, наткнутся на эту историю с Юлией… Нет, надо раз и навсегда забыть и о ней, и о Лене. У меня есть любимая работа, есть лучшая в мире муза, надо жить и радоваться, а не копаться в прошлом!

Я забрал фотографии и вернулся домой с твердым намерением раз и навсегда позабыть обо всех неприятностях. Сварил кофе, устроился в кабинете.

Лера и правда вышла на удивление хорошо, пожалуй, даже лучше, чем в жизни. Камера любила ее, мою идеальную модель. Когда она увидит эти снимки, поймет, что я был прав, и уже не будет отказывать мне, не станет жаловаться на усталость и не фотогеничность. Я открою ее красоту для нее самой, для мира, я сделаю ее счастливой. Мой ритуал будет завершен, а там, кто знает… Может быть, вместе мы придумаем новый ритуал, ритуал только для нас двоих.

Написав на конверте «Лера», я благоговейно вложил в него фотографии. Потянулся к нижнему ящику, который так и не закрыл утром и, помедлив, достал конверт с фотографиями Юлии и Лены. Наверное, мне стоит уничтожить их вместе со всеми воспоминаниями — хорошими и плохими…

Неожиданно меня охватила острая жалость и невыразимая грусть. На смену им пришло возмущение. Почему я должен расставаться с их снимками? Они — часть меня, моей души, истории моей жизни. На этих фотографиях девушки прекрасны и полны жизни. Именно благодаря мне они останутся такими навсегда. Благодаря мне смерть не властна над ними!

Я решительно высыпал на стол фотографии Юлии. Я так давно не видел мою девочку, мою первую возлюбленную, мою первую музу… Я не обязан забывать, я хочу помнить!

Я перебирал фотографии, узнавая их, словно старых друзей, с которыми не виделся много лет. Вот Юлия сидит у распахнутого окна, положив локоть на подоконник. Осень, как и сейчас, на улице идет дождь, по мокрому стеклу распластался кленовый лист. Юля касается стекла кончиками пальцев. Она недавно вернулась с юга, ее лицо и руки темны от загара.

Вот Юля, закутанная до самого носа теплым шарфом, весело щурится, стоя у заснеженных кустов у нас во дворе. Из-под вязаной шапочки с помпоном выбиваются темные пряди. Ее рук не видно, но в одной из них она держит снежок, которым хочет запустить в меня.

А вот первый звонок в восьмом классе. Белая блузка, легкомысленный бантик в волосах, короткая юбка в складочку, шарик в руке… Невинная школьница, мечта извращенца. И тут же услужливое воображение подсунуло мне отвратительную картинку, которую я вовсе не хотел видеть. Я швырнул фотографии на стол. Да что же это такое! Перестану я когда-нибудь думать об этом или нет?! Несколько карточек упали на пол. Одна была незнакома мне. Удивленный, я потянулся к ней, поднял.

На фотографии была девичья рука, лежащая на земле ладонью вверх. Пальцы скрючены, как будто пытаются схватить что-то. У самого края фотографии, там, где заканчивалась рука, виднелась черная полоса, кажется, подошва ботинка, придавившего запястье к земле. На запястье виден тонкий шрамик. Юлия всем говорила, что ее поцарапала кошка, но на самом деле, однажды, поссорившись с родителями, она порезала запястье ножом, чтобы напугать их. Я любил этот шрамик и, фотографируя Юлю, часто просил ее повернуть руку так, чтобы его было видно...

Меня прошиб холодный пот. Это была рука Юлии, но я не делал эту фотографию! Никогда не снимал ничего подобного! Я кинулся перебирать рассыпавшиеся снимки, но больше не нашел ни одного незнакомого. Тогда, мучимый недобрым предчувствием, я выхватил из ящика конверт с фотографиями Лены. Глаза, руки, пальцы, губы… Все они были знакомы мне, и я почти успокоился, как вдруг… Девичья шея и нежная впадинка между ключицами в распахнутом вороте блузки. Слева на груди видна родинка, которую я так любил фотографировать. Край ворота испачкан красным.

К горлу подкатила тошнота, я бросился в туалет. Мучительные спазмы выворачивали меня наизнанку, и, казалось, никогда не закончатся. Так плохо мне не было ни разу в жизни. В висках стучала кровь, в памяти прокручивались слова Светы: «Как будто ножом кто-то бил ее в грудь, ножом в грудь, ножом…»

В кабинет я вернулся, шатаясь от слабости, опустился на пол возле стола. Я не хотел заглядывать в другие конверты, боялся до смерти. И все же, я должен был проверить...

Закат застал меня все там же, у стола, окруженного клочками порванных фотографий.

В каждом из шести конвертов я нашел снимки, которых никогда не делал. Мутные, застывшие глаза. Струйка крови, стекающая из уголка приоткрытых губ. Явно столовый нож с деревянной рукояткой, воткнутый в центр татуировки-бабочки. Волосы, намотанные на мужскую руку в перчатке.

Набрав номера тех, чьи имена написаны на конвертах, я, скорее всего, услышал бы, механический голос, сообщающий, что абонент выключен или временно недоступен. Или же мне ответит незнакомый голос, который, дрогнув, скажет, что Катеньки, Оли, Ларисы и Томочки больше нет. Я не хотел слышать эти голоса. Не хотел ничего знать. Не хотел быть.

Прошло еще немало времени, прежде чем я сумел подняться. Двигаясь с трудом, словно дряхлый старик, подошел к окну, открыл его. Мне было невыносимо душно. Почему все это случилось со мной? Кто выбрал меня, кто вывернул наизнанку мой ритуал, испоганил, уничтожил все, что было моей жизнью? Кто так ненавидит меня? За что?

В небе горели звезды. На детской площадке веселилась компания подростков. Играла музыка. Светились окна домов. Там ужинали, смотрели телевизор, занимались любовью, там текла обычная, нормальная жизнь.

Дул пронизывающий ветер. Вскоре я продрог и закрыл окно. Ушел из кабинета, чтобы не видеть больше разбросанных по полу обрывков. Они будут отвлекать меня, не дадут сосредоточиться. В прихожей я задвинул задвижку на входной двери. Задернул шторы в гостиной и сел в кресло.

Какую цель преследовал тот, кто подбросил мне фотографии? Хотел убедить меня в том, что я убийца? Если так, то он не учел одного. Я боюсь крови. Всегда боялся. Даже на фотографии не могу ее видеть. Правильно сказал дядя Леша. Я хлюпик. Слишком впечатлительный. А может быть, я просто не помню, как убивал? Раздвоение личности… Такое ведь возможно! Живу один, друзей у меня нет, не люблю компании, предпочитаю одиночество, самые сильные эмоции испытываю, исполняя свой ритуал. Да, ритуал, как и у любого маньяка. И трофеи у меня есть — вон они, лежат изодранные в клочья в кабинете. Я прочел достаточно детективов и посмотрел их немало. Убиваю — и забываю до следующего раза… Пока не встречу подходящую девушку. Одинокую, без семьи. Девушку, которой хватятся не сразу, а может быть, никогда не станут искать…

Я закрыл глаза, сжал пальцами ноющие виски.

А может быть, кто-то хочет подставить меня? Но как могли фотографии попасть в мой стол? Ключи от моей квартиры есть только у нас с Лерой. Предположим, их могли выкрасть из моей сумки, пока я работал или, с тем же успехом, из ее сумочки. Вытащить ключи, сделать оттиски, ничего сложного, если подумать…

Меня снова прошиб холодный пот, я вскочил на ноги, схватился за сердце. Лера! Следующая жертва — она! Я должен предупредить ее, обезопасить… А если убийца — я? Значит, нужно обезопасить от себя самого, сейчас, пока я вменяем. Я дам ей денег. Нет, не так. Я куплю ей тур, надолго. Сделаю для нее то, что не сделал для Лены. Может быть, даже имена их не зря так похожи, различаются лишь одной буквой…

Я бросился к компьютеру, начал лихорадочно просматривать сайты туристических агентств. Лера говорила, что мечтает путешествовать, вот пусть и путешествует. Поездит по Европе, к примеру, с туристической группой, с людьми, на виду. А я тут тем временем разберусь. Завтра позвоню ей, скажу, что заключил контракт с каким-нибудь журналом, что должен срочно уехать, а сам тем временем… Как удачно вышло, что она уехала!

Я потянулся к айфону и набрал номер Светы.

— Привет! — сказал я. — Извини за поздний звонок. Знаешь, я все же хочу поговорить со следователем. Не пойму, почему меня до сих пор не вызвали. Дай мне его телефон?

***

Лера курила в открытую форточку кухни. За окном кружились снежинки. Она все-таки перекрасила волосы в черный цвет, и теперь действительно выглядела намного эффектнее, чем прежде.

— Дядя Леша, ты точно уверен, что не сказал Игорю ничего такого, когда он приходил к тебе? — глядя в окно, спросила она.

Бывший участковый покачал головой. На кухонной стене тикали старые ходики. На плите в сковородке под крышкой жарились котлеты, распространяя по квартире мясной дух. Аппетитно булькал в большой цветастой кастрюле борщ.

— Уверен. Да ты не бойся, племянница, подержат его в психушке, да и отпустят. Нет против него улик никаких. Когда Лену эту убили, его даже в России-то не было. Да и с другими ведь старались подгадать, время выжидали…

Лера передернула плечами.

— Говорила же я ему не ходить к следователю. Две повестки вытащила из ящика и выбросила. Ясно же было, чем закончится!

— А, ерунда, — отмахнулся Алексей Петрович. Он сидел, положив на стол крупные руки, покрытые темными старческими пятнами, хмуро смотрел на Леру из-под кустистых бровей. — Не в себе человек, толку от его показаний никакого. Бормочет что-то про ритуалы, про тела, а где они, тела эти? Нету тела, нету дела! Спятил, одно слово. Дай-ка мне лучше хлеб, я нарежу.

Лера закрыла форточку, отошла от окна, достала из хлебницы батон белого, подала Алексею Петровичу деревянную доску и большой нож с деревянной рукояткой, а сама принялась накрывать на стол.

— Да не спятил он, а перенервничал немного, — тихо сказала она.

— Я и говорю, не мужик, а размазня, — с каким-то даже удовольствием произнес Алексей Петрович, нарезая хлеб толстыми ломтями. — А тебя-то он точно не узнал? Уверена?

— Не узнал. Да он, скорее всего, меня не вспомнил бы, даже если бы я назвалась. Он тогда кроме Юльки и не видел тогда никого.

— Ну, теперь увидел, — буркнул дядя Леша. — И что ты только в нем нашла? Ни рожи, ни денег, даже в армии не служил. Баб щелкает фотоаппаратиком, поет им в уши… Тьфу! А теперь еще и с приветом!

Лера укоризненно взглянула на него.

— Тебе-то, что, дядя Леша? Занимается человек любимым делом, за деньгами не гонится. Ну, нервный немного… А я его люблю, с двенадцати лет. Я терпеливая, дождалась. И он не бедный, тур мне подарил, хороший тур, по Европе.

— Тур, может, и подарил, а все равно, как это говорят сейчас, нищеброд. Даже машины нет, — упрямо продолжал гнуть свое Алексей Петрович. — Зря я тебе позволил прилепиться к нему, зря.

— Машина — дело наживное. Выйдет из больницы, я его уговорю и машину купить, и студию свою.

— Точно, точно. Потом поженитесь, детишек нарожаете… — издевательски подхватил Алексей Петрович. — Дура ты, племянница, как все бабы!

Лера выпрямилась, скрестила руки на груди, сердито уставилась на старика.

— Что же ты мне помогаешь, дядя Леша, если я дура?

Алексей Петрович пожал плечами, пояснил, словно неразумному ребенку:

— Так ведь пропадешь ты без меня, спалишься в миг. Вон с фотографиями этими как неладно вышло! Побить бы тебя, да стар я уже.

— Не сердись, дядя Леша, — Лера наклонилась к старику, поцеловала в морщинистую щеку. — Он говорил, что не смотрит никогда фотографии прежних моделей, я просто для страховки. Вдруг все же с обыском придут к нему, а тут и доказательства…

— Вот-вот, дура как есть, — повторил Алексей Петрович. — Хороша любовь у тебя! Ладно, хоть повезло, что он клочки от фотографий следователю не понес, а ты подгадала, зашла, когда его нет, подобрала и выкинула. Пусть докажет теперь, что были они.

— Я как почувствовала неладное, — вздохнула Лера.

— Почувствовала она… Теперь жди, когда убогий твой из психушки выйдет. А там, глядишь, найдет новую музу, а тебе ручкой сделает. Будет ей уже в уши петь про нуар-фигуар…

— Не будет больше никакой другой музы! А если и будет, так сгинет потом, как и все остальные! — отрезала Лера и, сердито раздув ноздри, начала разливать по тарелкам дымящийся борщ.

Алексей Петрович ухмыльнулся.

— Сгинет… Ишь, кровожадная какая! Все, Лерка, завязывать надо. Последняя была Лена эта. Силы у меня уже не те, плохо спрятали, оплошали. Помру я, сиди, Лерка тихо, вари борщи своему малахольному, не высовывайся. Одна не справишься. Если бы не я, ты бы давно пропала, еще в тринадцать в колонию для малолетних загремела, вся жизнь наперекосяк! Где бы ты была сейчас, если бы не дядька твой, а?

Лера поставила перед ним тарелку, наполненную до краев.

— Это ведь было непредумышленное, дядя Леша. Сам знаешь, я Юльку случайно с лестницы столкнула. Да она первая начала задираться, щербатой меня обозвала!

— Помню, помню. Шалава она была подъездная, Юлька эта. Любит твой Игорь таких — вертлявых, пустоголовых. А ты бесишься, дуреха, хоть они ногтя твоего не стоят. Завязывай с этим, поняла?

Лера согласно кивнула, наполнила борщом вторую тарелку, села за стол напротив Алексея Петровича.

— Поняла, дядя Леша. Я постараюсь.

— Вот и умница. А если что откроется, когда помру, вали на меня. Мол, знать ничего не знала, ведать не ведала. Мне-то уже все равно будет. Ну все, теперь давай спокойно поедим.

— Спасибо, дядя Леша, — прочувствованно сказала Лера. — Правда, что бы я делала без тебя все эти годы?

— Пропала бы, говорю же, — буркнул в ответ бывший участковый.

На стене тихо тикали старые часы. В соседней квартире работал телевизор. Весело перекликались за окном детские голоса. Просигналила у подъезда машина. В воздухе кружились снежинки. Где-то текла обычная жизнь…