Сова.

Надев ветровку, я вышел из дома. Погода стояла чудесная, закат последними лучами касался летнего неба сквозь тонкие талии пальм. На улице тихо, не считая изредка проезжающих мимо машин. Мой транспорт ждал меня снаружи.

Я щелкнул сигнализацию и сел за руль. В салоне было душно, я решил ехать с открытым окном. Редко сбавляя скорость, мой фольксваген мчался по ночному городу. Кто-то мне сигналил, когда я грубо нарушал правила движения, я не обращал на это внимания. Окна пролетавших за окном домов смазывались в тоннель.

Я снова думал только о делах, и это начинало мне мешать — желудок неуверенным рыком дал знать о себе. Не дело идти голодным на работу, работа может пострадать от этого, или не доставит удовольствия, а это самое главное. Вывернув руль и круто развернувшись, помчался назад, в магазин Слая. К Слаю я привык. Не то что бы я не люблю людей — я их просто ненавижу, но с ним я уже обтерся. Слай почти не вызывал во мне желания убить его.

Через пару минут я затормозил и вышел. На улице никого — отлично. Взглянул в окно магазина — Слай сидит один и играет в ГеймБой, это превосходно. Были бы посторонние, мои расшатанные бессонницей мозги могли не выдержать. Понаблюдав с минуту, я зашел внутрь.

— О, привет, — Слай не знал моего имени, — снова ночная смена?

— Да.

За его спиной, на микроволновке, лежал нож и мозолил мне глаз. На долю секунды в голове поплыли кровавые узоры. Я сдержался. Всегда сдерживаюсь при Слае.

— Что-то будешь брать? У меня сегодня отличные хот-доги, и очень свежие, на, попробуй.

Я взял хот-дог и дал Слаю мятую десятку.

— Всех денег в мире не заработаешь, чувак! Не гори на работе! — крикнул он мне вслед.

Да, не сгореть. Не сегодня и никогда.

Хлопнув дверью, я зажал педаль газа. Тьма улиц снова была по обе стороны от меня, а впереди — замечательный вечер.

Я мял карту потными от раздражения руками, не мог найти эту чертову прачечную. Каждый раз одно и то же — мой топографический кретинизм часто мешал мне в работе, и вот снова. Я всего пару раз вовремя приехал на заказ, впрочем, это мне ни разу не помешало.

Я понял, где ошибся — развернувшись и заехав в поворот, проеханный мной ранее, я должен был оказаться на месте.

Три минуты — и я там, где надо. Сбоку на сиденье вонючей горой лежит моë нестираное белье. Я вышел из машины, открыл пассажирскую дверь и достал его. На мне белая майка, серые джинсы и белые кеды. Обычный черный из пригорода вышел простирать портянки, никаких подозрений.

Уже темно. На углу двухэтажного дома находится “ПРАЧЕЧНАЯ”, огромная надпись горит неприятными низкими желтыми буквами, “П” подмигивает каждые полсекунды. Действует на нервы. В начале это хорошо — помогает войти в нужный ритм. Я уперся корзиной с бельём в дверь и она открылась.

Обычная прачечная, в которых я и до этого бывал тысячу раз. Низкие серые потолки, нечем дышать, в три ряда стоят старые желтые стиральные машины. Окна такие грязные, что через них ничего не видно. Прелестно. На выходе я чуть не столкнулся с пожилой домохозяйкой в платке и синем халате. Вот так, вовремя постиранная одежда может спасти кому-то жизнь. Хорошо, что она ушла.

— Эй! — крикнул мне через ползала администратор, — Мы закрываемся через полчаса, ты успеешь?

Что за манеры, что что фамильярность(да, ниггер тоже знает это слово)? Если я в грязной майке и на старом фольце, значит можно мне тыкать? Ой зря.

— Успею, — сухо ответил я, — но у меня к вам один вопрос.

Поставив корзину возле одной из стиральных машин, я твёрдыми шагами направился к стойке администратора. Знал бы он, что звук моих шагов — секундомер, отсчитывающий время до его преждевременной кончины.

Я держу в руках одуванчик. Он маленький, на очень длинной ножке. Я верчу его как пропеллер указательным и большим пальцем. Я сижу на большой и тенистой поляне, воздух влажный, как после дождя. По небу медленно бегут огромные белые тучи, сквозь них видно голубое небо. Я щелкаю крышкой “Бада” и делаю глоток. Стоп, я не люблю “Бад” — это не он, это “Кромбахер”, и не одна, а три бутылки.

Я лежу голой спиной на траве, и она меня не щекочет. Изредка приподымаюсь и делаю пару глотков вечно холодного пива. Мне никуда не нужно. Мне не о чем беспокоиться. Погружаясь в самый спокойный из возможных снов, я засыпаю на опушке дубовой рощи, среди одуванчиков, где-то в штате Мэн.

И просыпаюсь в прачечной.

Я стою на коленях за стойкой, сзади меня кто-то хрипит. Это администратор. Видимо, ему не хватило двух-трёх уверенных ударов. В полузабытьи я ищу чем бы его угостить напоследок. Да, вот она, Бэт.

Бэт, моя бейсбольная подружка из американского ясеня, простая и надёжная. От долгого использования на ней стерлись почти все надписи.

Я разворачиваюсь и вижу, что администратор лежит лицом вниз, в луже крови, его дыхание поднимает пыль с пола, оно частое и тяжелое, как у коровы на жаре. Ступня левой ноги вывернута в другую сторону. Я встаю, ставлю край биты в основание черепа и резко давлю до победного хруста. С ним покончено.

Оглядев себя с ног до головы, я не заметил пятен крови. Перепрыгнув через стойку, я быстро побежал ко входу и защелкнул его изнутри, сегодня нам незваных гостей не нужно. Переворачиваю табличку на двери: теперь зеленая надпись “OPEN” смотрит на меня. Мне никто не помешает. Я вернулся к своей корзине с бельём.

Нет, я не маньяк, любящий постирать свои носки в безлюдной прачечной, нет. Разгребая свою грязную одежду, я нахожу её — Маску. Из плотного пластика, с большими матовыми черными глазами, удобной резиновой подкладкой под шеей. В области рта еле заметные отверстия для дыхания, за которые я особенно благодарен производителю. Маска Совы, красная с черным.

Боюсь я, что меня узнают? Несомненно, но узнавать меня некому. Но анонимность — это тоже важно. Люди, с которыми я общаюсь уже долгое время, часто не знают, как меня зовут или используют прозвища. ТиКей, Стремянка, Ковальски, Раджа — всё это я. Дело маски в другом — смотреть через неё. Смотреть через неё на людей, которые смотрят сначала в мои черные глаза, потом на Бэт и переводят взгляд обратно. О, это многого стоит.

И вот она снова на мне.

Я психопат и не помню, зачем я все это делаю. Просто однажды вечером я подхожу к телефону, а там на автоответчике мне говорят нечто вроде: “Ёу, привет, Билл, тут на Даллас Авеню открытая вечеринка, где будет много халявной выпивки! Оденься поприличней, приходи и хорошенько там повеселись! Дом 42, заход с торца дома, не перепутай.Чао!” Или как сегодня:” Здорова, Фрэд, я что-то после вчерашнего еще не раздуплился, не мог бы ты выйти на заказ вместо меня? Нужен небольшой ремонт в подсобной уборной, на Паломино Стрит, в прачечной, там она одна, не ошибешься. Подойти к администратору, скажи, что ты вместо Френсиса, он тебя пропустит. Сделай все, как ты умеешь, чтоб мне не было стыдно. Потом сочтемся. До встречи.”

Сбоку от стойки администратора и вправду была дверь, я открыл её и вошел внутрь. Меня встретил темный коридор с кучей барахла по углам, с облезлыми желтыми стенами и одиноко мигающей под потолком лампочкой. Мигающие лампы — вечная мода упадка, спальных районов и промышленных кварталов.

Коридор короткий, всего четыре двери. Две ближайших ко мне все в пыли, одна заколочена крест накрест досками. Знать не хочу, почему. Две дальних используются почаще, их-под правой видна желтая полоска света и слышны неторопливые разговоры и музыка. Гребаное диско, никуда от него не скрыться. Мне кажется, что уже здесь я ощущаю запах спиртного. Не люблю портить вечеринки, но поделать нечего.

Не успеваю я сделать пары шагов, дверь справа открывается. Я прильнул к стене как можно тише и быстрее, в небольшую тень, но один черт — я как на ладони.

— Пошел к черту, Фил, — бритый наголо мужчина в белом костюме вышел, продолжая смотреть внутрь открытой комнаты. — Сейчас, две минуты и я верну три сотни назад.

Внутри несколько голосов дружно рассмеялись.

Вышедший закрыл дверь и уткнулся лбом в противоположную стену коридора. Ударив кулаком в стену и издав хрип злости, он открыл противоположную дверь и скрылся там.

— Во везёт сегодня, — не без злой иронии тихо сказал я. Нужно спешить.

В несколько тихих шагов я пересек коридор и остановился между дверьми. Справа шумело застолье с азартными играми, слева судя по характерному запаху был туалет. В туалете неторопливо журчал проигравший три сотни. Я положил руку на ручку — даже в такие моменты я не могу совладать с собственным чувством брезгливости. Она щелкнула — сегодня мне определённо везло, дверь открыта, открывается на меня.

Я быстро открыл её. Бритый в пиджаке стоял ко мне спиной в миниатюрном туалете, два на два метра, света не было, но это и к лучшему во многих отношениях.

— Что…

Я не дал ему закончить вопрос, стукнув концом биты в затылок. Резко подавшись вперёд, лысый с шлепком стукнулся лбом о кафель. Конечно, он был еще жив. Подняв за шиворот, я прижал его к себе, просунув Бэт ему под подбородок, и обхватил локтем другой край биты. И начал сдавливать. Лысый захрипел и пытался освободиться, шарахая меня то об один, то о другой край туалета. Предварительно поставив свою голову как можно более низко и близко к чужой спине, я оказался прав — лысый что было сил пытался достать меня затылком. С каждой секундой я чувствовал, как руки, пытающиеся ослабить хват моей биты, слабели. Скоро все закончится. Счёт 2:0 в мою пользу.

Я постарался сделать всё как можно тише. Не то что бы у меня был план, но все же.

Когда лысый перестал дергаться, я подержал его еще некоторое время, на всякий случай. Все люди думают о себе очень много и оценивают себя крайне высоко, не думая о том, что жизнь настолько хрупкая вещь, что они скользят по её тонкому слою, как водомерки по озеру. Но тут случаюсь я и прыгаю в их гладь черным камнем, и тот, кто, возможно, строил большие планы на будущее и понабрал для этого кредитов, встречает свой конец на скользком холодном кафеле туалета в прачечной. А я не думал, что настолько сентиментален при виде чужой крови.

На всё ушла примерно минута, нужно поспешить. Оставив лежать лысого в туалете, я закрыл дверь. За дверью напротив раздавались все те же звуки — смех, ругань и диско. Я прислонился и стал слушать.

— Еще раз, Расс, ты купишь это дерьмо, я заставлю выпить тебя это в одиночку.

Номер первый. Голос важный и главный, видимо, старше остальных по возрасту и по статусу. Такое ощущение, что говорит сквозь бороду или усы. Объединял все эти и без того неприятные голоса отвратительный русский акцент. Я не думаю, что все они были из Европы — среди бандитов тоже встречаются позеры.

Голоса продолжали:

— Я каждый раз покупаю два по ноль семь “Никсона”, а жалуешься ты через раз. Может, дело не в виски, мистер Винчи?

Голос того, кто откликнулся на Расса, был сильно моложе первого и походил на женский. Я отсюда, из-за стены, чувствовал эту чахлую худобу, зализанные набок волосы и сидевший мешком костюм. Восемь классов школы и страсть к дешевым порошкам. Ставлю двадцатку, что если нарезать правый рукав пиджака возле пуговицы и раскурить, то вас торкнет крэком.

— Лучше бы в виски, — ответил мистер Винчи.

Некоторое время молчание нарушали шелестящие карты.

— Ты думаешь, я не вижу? — вдруг сказал кто-то басом. Об этом голосе я ничего не смог сказать, кроме того, что сидел он дальше остальных.

— Вижу что? — ответил Расс.

— Вижу как ты глазами руки шелестишь. Смотри в свои карты, пока я тебе не двинул.

— Стоит только мне раз в год начать выигрывать, — голос Расса дрожал и в нем звучала плохо скрытая обида, — как тут же я жуликом стал.

— Не отвлекайте меня оба. Дик там что, с горя решил еще передернуть в туалете, где его черти носят?!

Дружный смех.

— Эй, Дик! Ты что там? — крикнул Расс в сторону двери.

По известным причинам Дик воздержался от ответа.

— Дик, твою мать!

— Расс, сходи посмотри, как дела у твоей подружки.

Расс послушно встал, без спешки. Здорового напряжения я не уловил. Что ж, я только рад, с минуты на минуту я с удовольствием потанцую. Бэт в руках дрожала, плохо скрывая нарастающее напряжение.

Шаги приближались к двери. Еще чуть-чуть и ручка двери уедет вниз, замок щелкнет, дверь распахнется и представит грешникам их личного всадника апокалипсиса. Сову.

Я приготовился и доверился инстинктам.

— Дик, твою…

Он меня увидел.

Я не устроен с самого начала. Не стану вас мучить своей жизнью, историями из семьи, школы, бывших мест работы и прочего. Всю жизнь чувствую себя рыбкой, которая плавала у побережья, а потом ее выловил бочкой пожарный вертолет и выкинул в самое сердце лесного пожара. Иду от места к месту, не знаю откуда, зачем и куда. Боюсь одного — дойти до конца. Пока я в пути, можно задумываться о сиюминутных вещах, а том, нужно ли заправить бак в машине, ты или жена встретит ваших детей со школы, что сегодня на ужин, долго ли ждать повышения на службе и прочее-прочее. Но стоит подумать — что будет потом? Нет, не после ужина или повышения по службе, а ПОТОМ, становится не по себе. Есть ли смысл готовить себе завтрак утром и идти на работу, зачем заправлять бак и ехать к бабушке? Чтобы не сойти с ума от бесконечного вопроса “зачем”, я просто иду вперёд. Вот и сейчас.

По традиции, первой в комнату зашла Бэт. На нас смотрел мальчик лет девятнадцати, со спадающей на бок черной челкой и большими зелеными глазами. Щеки его впали, нижняя губа чуть опустилась от удивления. Я размахнулся и ударил Расса чуть снизу — долю секунды я слышал, как нижняя челюсть хрустом крошит верхнюю. Удар пришелся такой силы, что его немного оторвало от пола. Стукнувшись лицом о стену, он оставил кровавый след и сполз на пол.

Посреди комнаты стоял круглый стол, на котором лежали карты, пара бутылок виски и черный шестизарядный револьвер. Над столом горела белая лампочка, освещая скудную обстановку — в углу желтый холодильник с пустыми бутылками сверху да тумбочка с переполненной окурками пепельницей. Четыре стула. За столом сидели двое — тот, что сбоку, с покрытым рытвинами лицом алкоголика, весил фунтов триста, не меньше. Возле него и лежал револьвер. Глаз почти не видно над нависшими бровями и разбухшим носом. За дальним от меня концом стола сидел еще один — с бритой, как и у покойного Дика, головой; я угадал — у него были усы, спускающиеся от носа рыжей буквой “П”, вот этот точно из восточной Европы, как с плаката — противное зрелище. Глаза скрывались за маленькими квадратными очками.

Ну, пора заканчивать с этим отрядом скаутов.

Что было силы я пнул стол от себя, на рыжего. Карты, бутылки, окурки и черный пистолет (черт!) полетели на него. Толстый попытался встать со стула, попутно запустив руку во внутренний карман синего пиджака (неужели еще один пистолет?), но я что было мочи ударил его ногой в брюхо. Харкнув мне на ногу желтой слюной, он сложился (насколько могло позволить его необъятное брюхо) пополам, вернулся на стул и опрокинулся головой на зад, сильно стукнувшись затылком о стену. У него я выиграл минуты пол на расправу с рыжим, это точно.

Ноги рыжего торчали из-под стола, стол лежал боком, скрывая его от меня. Боком (так площадь поражения для возможной пули меньше)я быстро приближался к нему, как вдруг один за одним последовало четыре выстрела, прямо сквозь стол. Все пули ушли мимо, три застряли в стенах, одна улетела в открытую дверь. Шум невероятный, я оглох. Спустя пару секунд раздался еще выстрел, на этот раз пуля легла в потолок возле лампочки, пролетев опасно близко к моей голове. Я прыгнул вперед, опрокинув стол вверх ногами и увидел голову рыжего, выступающую с другой стороны. Я замахнулся что было сил, захотел выбить из этого “товарища” все дерьмо, как тот достал пистолет из под стола и направил на меня.

Долю секунды мы смотрели друг на друга. Сквозь разбитые очки я видел его красные глаза и мерзкие веснушки, перекошенный рот открылся в оскале, обнажив верхний ряд маленьких зубов. И я ударил.

А он выстрелил.

Когда я пришел в сознание, дым уже рассеялся. Я лежал на боку, упершись головой в стену. Пахло выстрелами и коньяком, как в каком-нибудь салуне. Голова болела ужасно, в височной части справа, чуть выше уха, болело еще сильнее. Не открывая глаз, я дотронулся. Кость.

Пуля прошла по касательной, оскальпировав мне часть черепа и повредив маску. Но я был жив.

Я открыл глаза. Дым уже улегся. Нужно сваливать, как можно скорее. Я встал и осмотрелся. Бардак страшный.

Недалеко от меня лежал лицом вниз Расс, с неестественно вывернутой шеей. На секунду мне стало любопытно, что у него стало с челюстью, но дела, дела. Толстый лежал как раньше — прислонившись затылком к стене, на стуле. Под ним растекалась лужа черной крови, и натекло прилично. Сколько же я был в отключке? Минуту, пять, десять? Последним я проверил рыжего — тот пустыми глазами смотрел вбок, на лбу слева у него имелась огромная вмятина, размером с яблоко, из носа и рта струилась кровь. Итого 5:0 в мою пользу, хотя в матче были опасные моменты и соперники чуть было не открыли счет.

Бэт закатилась под стол, я попытался поднять её, но адская волна боли накрыла меня и я упал на колени. Белые круги поплыли перед глазами, в ушах зазвонило, как во время выстрела. Мой рот открылся в беззвучном крике, Господи, как же мне больно. Как велик соблазн просто остаться здесь и полежать минут пять, хотя бы минуту, хотя бы половину.

Нельзя.

Я схватил Бэт и встал на ноги. Хотел проверить толстого, есть ли у него пистолет, к которому он тянулся, но вспомнил о боли и передумал. Черт, как же я поведу машину? Кровь с виска стекала по подбородку и капала мне на грудь. Я вышел, закрыв за собой дверь комнаты.

Пройдя по коридору и выйдя к администратору, я заметил красно-синие огни в окнах. Кто-то дергал входную ручку.

— Эй, есть кто? Это полиция Майями, откройте дверь!

Я забыл выключить свет в зале.

— Чёрт! — прошипел я. Это все рыжий со своим пистолетом.

Фонарик полицейского прошелся по окнам. Ничего не разглядев, офицер протер окно прачечной и заглянул внутрь, подсвечивая себе фонариком. Никого не обнаружив, он что-то прожужжал в рацию .

Я вернулся в коридор. Так тут должен быть черный ход, хорошо, если я вспомнил о нём раньше копа. Из туалета и из дальней комнаты выхода нет, но тут остается еще две двери, одна из которых заколочена. Дернул за ручку первую — закрыто. Выбить дверь у меня получилось со второго раза, получилось шумно, но не думаю, что меня услышали, за дверью скрывался еще один небольшой коридор, неосвещенный и пропахший плесенью. Я нашел еще дверь, повернул внутренний замок и тот щелкнул.

Дверь открылась и на меня пахнуло улицей. Как приятен свежий воздух. Я подпер дверь спиной и опустился вниз, обхватив колени руками, облокотил Бэт на стену. Подняв голову, я увидел небо — звезд не видно совсем, слишком ярко и слишком много заводских труб вокруг. Моя машина должна быть слева за углом, сейчас я сосчитаю до десяти, встану и пойду к ней.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Пять.

Шесть.

За спиной кто-то скрипнул дверью в основной коридор.

Семь-восемь-девять-десять.

Я встал и пошел к машине, первый десяток шагов опираясь о стену. Бэт я держал наготове, вдоль штанины сзади, так, на всякий случай. Вдалеке я слышал звуки полицейской сирены, офицер вызвал подмогу, так что мне неплохо бы поспешить.

До своей машины я добрался без происшествий. Сев за руль, я снял маску — даже лицо не вспотело, такая она удобная. В конце улицы проехало два полицейских автомобиля с включенными мигалками. Лучше поспешить.

Отодвинув козырек, я достал пору таблеток обезболивающего и прожевал их, не запивая. Снял футболку, вытер ею Бэт. Сдав назад, я уехал от прачечной с противоположного конца улицы. Голод снова дал знать о себе — нужно будет заскочить перед домом к Слаю, хот-доги у него и правда сегодня ничего. Главное не забыть надеть бейсболку — не стоит смущать его дыркой в голове.