Билет в один конец

Я Крыса. Саймон Крыса. Иные бы возмутились такому прозвищу, но мне все равно. Называйте как хотите, вы не сможете меня обидеть. Ведь для этого нужно знать обо мне чуть больше, чем я сам вам рассказываю.

Хотя, признаться честно, это прозвище немного несправедливо. Почему только я Крыса? Оглянитесь вокруг, людей ли вы увидите? Вот женщины, исхудавшие от болезней и голода, торгуют своим телом, чудом привлекая клиентов тощими кривыми ногами и уродливыми лицами. Одна из них, прикрывая рукой разбитый нос, испуганно таращится на дорого одетого мужчину. Что ж, скрывать вознаграждение от своего сутенера — однозначно плохая идея. И рука, занесенная для нового удара, скажет ей об этом без меня.

— Только тронь ее снова, я тебе все зубы выбью!

Я удивленно обернулся.

Молодой парень с длинными светло-русыми волосами, делающими его со спины похожим на нескладную девчонку, вывернул руку сутенеру. Тот ругался на чем свет стоит, отчего угрозы юноши казались интеллигентными замечаниями.

Сцена меня изрядно повеселила. Откуда вообще берутся такие энтузиасты? Они прямо вдохновляют на доброе дело — подойти и пустить им пулю в лоб, чтоб не мучились и не мучили никого своими бестолковыми и никому не нужными попытками нести справедливость.

Этот мир, словно старый дом из прогнивших бревен. Просидишь в нем еще немного, и он рухнет, навсегда похоронив тебя под собой. Хочешь его починить? Удачи. Лично я предпочитаю переехать.

«Как крыса с тонущего корабля», да?

Да.

Я ушел. Мне уже даже не интересно, чем закончится их стычка.

— Где тебя носит? — недовольно воскликнул Кен, едва я переступил порог его «кабинета». Он любил усадить в нем свою объемную тушу за стол и бездельничать с важным видом руководителя. Иногда посылал одну из своих шестерок за кем-нибудь, чаще за мной, но особых разговоров не вел, просто надирался на пару дешевого пойла. Поэтому по большей части я мало времени проводил в его «резиденции», располагающейся в здании полуразрушенной школы, предпочитая сохранять светлый ум. — Я думал ты сдох, наконец.

— Никогда бы не сделал такого без твоего разрешения.

Кен довольно рассмеялся. Он снова был пьян.

— Я тебе тут подарочек приготовил, — с издевательской улыбкой сказал он. — Ждет в санчасти. Ты же все время жаловался, что у тебя нет помощника, так ведь?

Я не помнил, чтобы вообще на что-то жаловался ему, но все равно кивнул.

— Как мило, — улыбнулся я. — Надеюсь, это хотя бы девка?

— Ну, это смотря с какой стороны поглядеть, — снова рассмеялся Кен, довольный своей идеей. — Ты же философ, сумеешь найти нужный подход, так ведь?

Это его «так ведь» всегда раздражало меня. Когда он напивался, начинал нести всякий бред и терпеть не мог, если с ним спорили. Поэтому я снова кивнул и попросился отпустить меня для рассматривания с разных сторон этого своего «подарка».

Гогот Кена сопровождал меня все время, пока я шел по коридору.

Я подошел к санчасти, в которой был полноправным хозяином, и недовольно поморщился — дверь была не заперта. Все в банде знали, что я этого не выносил, наученные горьким опытом смельчаков, лишившихся за свою глупость жизни или ценных частей тела. Так как среди этих отбросов я был единственным, кто умел читать и одновременно не страдал наркозависимостью, Кен сразу же назначил меня «медиком», отдав разграбленный школьный медицинский кабинет в управление. Я навел там порядок, натаскал кое-каких лекарств и всегда держал его под замком, дабы отвадить любителей «самолечения». А сейчас Кен сам открыл дверь для какого-то оборванца в мое святое святых. Любит же позлить меня.

Но, к его огорчению, раздраженным он не увидит меня никогда.

Я решительно распахнул дверь, но замер в проеме.

На кушетке сидел молодой длинноволосый парень. Тот самый парень, который накануне заступился за проститутку, ожидал сейчас вступления в нашу отмороженную банду. С детской непосредственностью он глядел на меня, освещая убогую комнатушку своими удивительными голубыми глазами. На вид ему было вряд ли больше 18. И какого черта такой, как он, приперся сюда? Его шантажируют, что ли?

Я удивленно вскинул бровь и криво усмехнулся:

— Ну, привет.

— Здрасьте… — промямлил он, нерешительно улыбнувшись. — Я Габриэль.

Бросив в угол мешок с новыми медикаментами, которые искал по всему городу последние два дня, я уселся на металлический стульчик напротив парня и внимательно посмотрел на него. На лице видимых следов каких-то тяжелых болезней не было, и вряд ли он кололся, по крайней мере стажа в этом деле он еще не получил. Я схватил его за руки и отогнул рукава до локтя, рассматривая вены. Чистенький. Пока что.

— Я Крыса.

— Крыса?

— Саймон Крыса.

Габриэль на мгновение потупил взгляд, но потом с какой-то решимостью посмотрел на меня.

— Можно я буду звать тебя Саймоном?

— Как хочешь, — равнодушно бросил я. Его правильность немного отвращала, хотя было забавно. — Чего тебе тут надо?

— Ну… — парень смущенно почесал затылок. — Хочу вступить в вашу группу.

— Группу? Может, банду?

— Ну… в общем… да…

Я посмотрел на него нетипичным для себя взглядом наставника, едва это осознавая. Мне на самом деле никогда не было ни до кого дела, но сейчас, при виде этого мотылька, я что-то расчувствовался. Старею, что ли?

— Ты ведь на самом деле не понимаешь, куда пришел? — сказал я, наконец.

— П-понимаю, конечно! — горячо воскликнул парень. — Мне уже есть 18, если ты об этом.

— Правда, что ли? Ну, здорово!

Я махнул на несчастного рукой и, бросив ему мешок, приказал разобрать содержимое по полкам.

Школьная столовая, в которой собирались отменные нравственные уроды, составляющие банду Кена, дабы пожрать невкусную баланду, потрепать языками и выслушать ценные указания от лидера, всегда навевала на меня воспоминания. Сам я в школе отучился всего пять лет, и это не было лучшим временем в моей жизни, но каждый раз, усаживаясь на одну из скрипящих металлических скамеек за грязный обеденный стол, представлял себя ребенком. Я смотрел вокруг и думал, как до этого дошло? Как из невинных, в общем-то, детей вырастало такое беспринципное зверье? Хотя чего спрашивать-то? Достаточно заглянуть в себя и припомнить весь свой «творческий путь», чтобы понять, как происходят эти поразительные перемены. Только я давно уже в себя не заглядывал. Мой богатый внутренний мир сгнил и покрылся пылью.

— Это круто — быть среди таких ребят, — восторженно прошептал мне Габриэль. Он все время что-то бормотал, но я его чаще всего не слушал.

— И не говори, — вяло отозвался я. — Горжусь каждым днем, проведенным с ними.

— Знаешь, я тебе не все рассказал…

Вместо ответа я как будто заинтересованно промычал.

— На самом деле я хочу быть в банде, чтобы заработать денег.

Я покосился на него своим единственным целым глазом. Второй мне выжгли давным-давно, и теперь там красовалась металлическая пластинка, которая обошлась в кругленькую сумму даже по теперешним меркам. Никогда этим не гордился, но мне нравились отвращение и страх в глазах людей, когда они первый раз видели меня с этим увечьем. Правда, не припомню, чтобы Габриэль так на меня смотрел. По-видимому, он и в этом находил свое очарование и крутость.

— Тогда я заберу мою малышку из дома, и мы уедем отсюда далеко… — мечтательно протянул он. — Хочешь, покажу ее?

Я ничего не ответил, но он все равно сунул мне под нос маленькую фотографию красивой молодой девушки в балетной пачке, застывшей в изящной позе.

Но едва я успел ее рассмотреть, как карточка вылетела из рук Габриэля, оказавшись в чужих грязных лапищах.

— Оу, сладенькая! — воскликнул лысый здоровяк. Как там его звали? Питер? Или Питерсон? В любом случае это была редкостная свинья, и я его так и звал. — Возьму-ка себе, передернуть тоскливым вечерком.

Возмущенный Габриэль (ну что за имя вообще!) вскочил с места, как ошпаренный.

— Отдай немедленно! — воскликнул он, пытаясь дотянуться до фотографии, которую смеющийся ублюдок поднял высоко над головой.

— Ой, да не жадничай ты! В нашем братстве принято делиться, ты не знал?

Парень был в отчаянии, а Свинья только и ждал этого. Стоило Габриэлю окончательно выйти из себя и попытаться его ударить, незамедлительно началась бы драка, победителем из которой ему не выйти. Должен ли я заступиться за него? Точно нет. Я никогда ни к кому не проявлял интереса, не заводил друзей, держась от всех особняком. Если бы однажды я стал покровительствовать кому-то, это оказалось бы для него смертным приговором — мои недоброжелатели, коих у меня пруд пруди, непременно бы попытались достать меня через беднягу.

— Если так невтерпеж, подрочи на свои жирные сиськи! — сказал кто-то за спиной Свиньи, легко выхватив фотографию из его рук.

Я мог бы и не оборачиваться, потому что сразу припомнил его голос.

Валентин.

Если и был здесь кто-то, кого я действительно ненавидел, то это он. Высокий, худой, с тошнотворно смазливым лицом и яркими синими глазами, в которых прыгал безумный огонек. Хотя нет, безумный огонек у всех тут прыгал в том или ином месте, у этого же пидора в глазах сиял целый шалый костер. В том, что Валентин был любителем стелиться под мужиками, у меня сомнений не имелось. Он и ко мне подкатывал. По крайней мере, это первое, что пришло в голову, когда я застал его в своей каморке. Но в то же время я постоянно чувствовал исходящую от него опасность. Не для своей задницы, нет. Для жизни. От его улыбки у меня мурашки бежали по спине.

Габриэль нерешительно смотрел на своего внезапного защитника, а тот не спешил возвращать ему фотографию, наслаждаясь его смущением. При появлении Валентина Свинью как ветром сдуло, в столовой сразу же стало тихо. И чем он только пугает всех? Тощий же как палка!

В конце концов, Валентин сжалился над парнишкой, и картинка с миловидной балериной вернулась к хозяину.

— Не стоит тут никому ничего показывать и тем более рассказывать, — мягко проговорил он. К моему неудовольствию, поучительную речь Валентин не завершил своим эффектным уходом, а, напротив, расположился рядом со мной. К счастью, сел справа, где из-за отсутствующего глаза я его почти не видел. — Я думал, что он теперь твой подопечный, а ты чуть не потерял его в первой же драке.

Его насмешливый тон бесил, но все, что я мог себе позволить сейчас — мысленно достать пистолет и прострелить ему яйца. Не очень-то помогло, если честно.

— А я думал, что у тебя есть дела поважнее, чем играть в рыцаря-защитника для юных принцесс. Кто-то может приревновать.

— Ты? — улыбнулся он.

Псих ненормальный.

— У тебя опять течка, что ли? — громко сказал я.

Какого бы то ни было желания продолжать разговор с ним у меня не было, поэтому я поднялся, чтобы уйти. Оглянулся на Габриэля — тот, не замечая ничего, сжался на скамье, закутавшись в свою серую куртку, и походил скорее на птенца, брошенного в гнезде, чем на отчаянного преступника. Я грубо ткнул его в бок, чтобы он пошел со мной. В чем-то Валентин был прав — потерять его слишком рано было бы плохо для моей репутации, ведь Кен ясно дал понять, что вверяет его мне, что бы он под этим не подразумевал.

Кен сказал, что парнишка — неплохой снайпер, но я решил сам проверить. Кен много что говорит и не очень-то на пьяную голову разбирается в людях. Если будет и дальше прикладываться к бутылке с такой частотой, не долго ему восседать в директорском кресле. Я на его место не метил, но знал тех, кого оно действительно интересовало. Не хотелось бы мне сейчас смены власти в банде, пока не закончу тут свои дела, поэтому на особо активных я уже тайком настучал. Сопереживания в лице остальных мне это, разумеется, не прибавило, и один я теперь не спал — заряженный и снятый с предохранителя пистолет стал моим излюбленным партнером в постели.

Впрочем, внимать голосу разума Кен все равно не стал, праздно проводя свои, возможно, последние дни. Нужно было торопиться, и я начал активно напоминать ему о деле, которое он задвинул на второй план.

Габриэля следующим же утром я вывел за город, в поле, где засохшая трава доходила нам до пояса. Поставил консервные банки на одну из забытых здесь сто лет назад бетонных плит. А сам встал в сторонке и закурил.

Хоть расстояние было не такое уж и большое, но парень, долго прицеливаясь, использовал по нескольку пуль, чтобы попасть только по одной банке. Я так и думал.

С усмешкой отобрав пистолет из рук Габриэля, я глянул в его полные стыда глазенки и, быстро прицелившись, выстрелил в алюминиевый цилиндр, метя прямо в нарисованную на нем радостную рожу Господина Фасольки. Однако, к моему большому удивлению, овощ продолжал беззаботно глазеть на меня с банки.

Я всегда был довольно самоуверенным парнем, но в этот раз первой в голову полезла мысль о том, что старею. Или теряю контроль над своими мозгами. Ни с тем, ни с другим соглашаться я не хотел и тут же выхватил из кобуры свой пистолет.

Два выстрела — два искореженных Господина Фасольки.

Что ж, похоже, свидание перед зеркалом в поиске седых волос придется отложить.

— Сбит прицел, — констатировал я. — Кто тебе дал этот?..

Я недоговорил, заметив тонкую гравировку на рукояти оружия, в которой содержалось типовое посвящение.

— Батин. Армейский, — смущенно промямлил Габриэль.

— О. Он, наверно, очень рад, что ты с его наградным пистолетом подался в бандиты.

— Отец мне всегда говорил, что я должен зубами выгрызать свое право на жизнь. Он поддержал бы меня сейчас, я уверен. Но он умер. В нищете и забвении. Умер, разочарованный системой.

— Не сомневаюсь, — хмыкнул я, принявшись ставить банки обратно на плиты. Я улыбнулся его наивности, но не сразу понял, что прятал за улыбкой раздражение. Парень считал себя особенным, имеющим право на собственное правосудие и мораль. Только он пока не знал, что нищета, забвение и разочарование тут у всех в головах, и даже не догадывался, насколько сильно это развязывало некоторым руки. Я не стал его просвещать. Спорить с детьми — приближать себя к старости. А я и так сегодня уже коснулся ее по ошибке.

— Ну, чего, ребят? Пора растрясти жир с жоп, как думаете? — улыбнулся Кен, оглядывая прищуренным глазом рассеянную кучку народа, собравшуюся в столовой. Его вопрос встретил одобрительный вой. — Я считаю, что Тараканы обнаглели. Мы долго терпели их и позволяли кормиться с юго-западных шлюх, но милосердие наше не безгранично.

Отморозки снова радостно закричали. Разумеется, они были сейчас согласны. Тараканы всем здесь порядком надоели. Они осмелели настолько, что в открытую нападали на одиноких отщепенцев из банды Кена. Правда, на этих бедняг здесь всем было плевать, но какое-то чувство животной общности и собственной важности не позволяло спустить убийства с рук.

— Разберемся с ними быстро. Просто начиним гнездо отравой, они сами передохнут, — продолжил Кен, с умным видом присвоив мою меткую метафору. — Итак, Тон, Морс и Валентин — ко мне в кабинет. Остальные — отдыхайте и старайтесь не напиваться.

Я едва сдержался, чтобы не скривить губы в презрительной ухмылке. Несмотря на то, что план атаки полностью разработан мною, меня к «высшему совету» не допустили. С одной стороны хорошо, что никто больше не будет знать, что я был его автором, ибо доверия ко мне в массах не наблюдалось, но с другой — я почувствовал укол для своей гордости. Однако, в прошлом, унижениям меня подвергали так часто и так изобретательно, что для таких дилетантов как Кен стало почти невозможным вывести меня из себя. И, изобразив на лице приторную улыбку, я предался праздному безделью вместе с оставшимся быдлом.

Расслаблялся я зря. Меня чуть было не отстранили от участия в деле, но тут спас Габриэль — пацан так загорелся этим крестовым походом, что мне оставалось лишь вовремя подмазаться к Кену, уговорив его отдать нам какую-нибудь малозначительную позицию. В итоге мы оказались у одного из заваленных входов на склад, в ожидании того, что Тараканы могут внезапно материализоваться в этой стороне и сорвать наш план.

Конечно, я просчитался, оказавшись почти за бортом, но не все потеряно. Я не Крыса, если не проберусь на склад даже в таких условиях!

— Останься здесь, мне нужно кое-что проверить, — сказал я Габриэлю, отодвигая его в кусты.

— Я с тобой! — воскликнул он, схватившись за старое ружье, выданное ему взамен неисправного отцовского раритета.

— Нет, не со мной, — терпеливо произнес я. — Ты должен защищать мою спину, чтоб никакая тварь тут не шныряла. Пост оставлять нельзя, понял?

— Но я…

— Понял?

— Понял.

— Вот и славно.

Я спустился вниз к воротам по пыльной тропе и остановился напротив кучи коробок, которыми маскировался этот вход. Я знал, что Габриэль сейчас видит меня, но это не волновало. Он всецело доверял мне, а, следовательно, считал, что я все делаю правильно. Оставалось только надеяться, что свое место в кустах он покидать не будет. Не нужно ему быть на этом складе. Потом, возможно, я объясню ему… А, может, и не объясню.

Убрав часть хлама от двери, я с недовольством посмотрел на замок. Он был электронным, и ржавчина, кое-где пожравшая его поверхность, заставила понервничать. Повернувшись так, чтобы с холма не было видно то, что я делаю, я вынул из кармана пластиковую карту с блестящими полосками и с трудом протиснул ее в замочную щель. Механизм внутри сонно заскрипел, и дверь, подмигнув мне запыленной зеленой лампочкой, приветственно приоткрылась.

Внутри было темно, лишь чуть подальше, за стеллажами, мерцал покачивающийся круглый светильник. Осторожно прикрыв за собой дверь, я стал медленно пробираться вглубь склада, но едва не запнулся о коробку и не выдал своего присутствия. Пришлось остановиться, чтоб глаза привыкли к темноте. Это время я потратил на то, чтобы на ощупь прикрутить глушитель к стволу пистолета.

Вдалеке раздались голоса. А когда чей-то силуэт мелькнул за решеткой стеллажей, я сильно напрягся. По моему плану в этом отсеке склада никого не должно быть. Здесь размещалась скрытая сигнализация, о которой я никому из них не говорил. Я хотел использовать ее как запасную.

Силуэт двинулся к стене и, немного пошуршав там чем-то, начал методично нажимать на кнопки, отзывавшиеся тихим писком.

Вот как. Даже код знаешь? И кто же тебе поведал этот страшный секрет? Тон? Морс? Валентин? Или же сам Кен? Я бы поставил на Валентина, потому что тот бесил меня больше всех, но даже он был слишком тупым, чтобы вызнать расположение всех сигнализаций на этом складе.

Я теперь был как слепой котенок. Они перетасовали все позиции, которые я им наметил, вызнали факты, которые я пытался скрыть. Что дальше? Окажется, что они решили устроить здесь праздничную вечеринку в честь объединения с Тараканами?

Медлить было нельзя, и я поспешил к таинственному силуэту. Выглянув из-за стеллажа, я довольно усмехнулся, впервые за эти несколько дней.

Пустить пулю в башку Свинье стало для меня заветным желанием с самого первого дня в этой банде, и сейчас, завидев издалека жировую складку на его загривке, я почувствовал прилив воодушевления.

Чиркнул выстрел, и пуля, пробуравив бритую голову насквозь, застряла в стене.

Но без шума обойтись не удалось. Падая, грузное тело Свиньи потащило за собой на пол несколько наполненных какой-то бумагой коробок. Белые, исписанные вручную листы разлетелись вокруг трупа, пропитываясь его кровью. Прям жирный застрелившийся с горя поэт!

Рассматривать эту живописную картину мне было некогда. Перешагнув мертвеца, я потянулся к панели сигнализации, чтобы вернуть ту в боевую готовность. На лабораторную чистоту моего задания рассчитывать больше не приходилось, поэтому я решил без лишней возни сразу заблокировать двери и врубить тревогу.

— Почему?

Этот голос за спиной я услышать совсем не рассчитывал.

Габриэль, косясь на тело Свиньи, наставил на меня дуло своего ружья, которое предательски тряслось в его руках.

— Ты че приперся? Тебе здесь нельзя быть, — только и смог ответить я.

— Почему ты его убил? — мямлил парень, пялясь на меня своими округлившимися от страха глазами.

— Потому что он этого заслужил.

Судя по всему, этот ответ его не удовлетворил, потому как длинный ружейный ствол, начинающий было опускаться, снова решительно посмотрел мне в грудь.

— Действительно хочешь убить меня? — улыбнулся я по привычке. — Ты людей-то хоть убивал когда-нибудь?

— Д-д-нет.

— «Днет». Ясно.

Я устало набрал воздуху в грудь, но когда выдохнул, мой собственный пистоле уже целился Габриэлю между глаз. Но я промедлил. Словно запнулся на середине длинной лестницы с абсолютно ровными и одинаковыми ступеньками.

— Габриэль, уходи, — прошептал я. — Уходи, парень. Тебя не должно быть здесь, среди таких, как я и он.

— Я не могу. Ты — предатель…

Больше он ничего не сказал. Никогда.

Я долго смотрел на его распластанное на полу тело, стараясь не глядеть в глаза, застывшие разочарованием, и мне было противно. Я много людей убивал, и невинных, конечно, тоже. Я испытывал по этому поводу разные чувства, пока, в конце концов, не перестал чувствовать что-либо вообще, а сейчас встал в ступоре над очередным мертвецом, с удивлением ощущая, как тошнота подходит к горлу. Почему так? Вон Свинья лежит. Он мерзкий, страшный, жирный, он был по жизни полным отстоем, с него действительно хочется проблеваться. Но противно мне было смотреть на труп молодого парня абсолютно ангельской внешности.

Тарак, молодой лидер Тараканов, изучал меня своими узкими карими глазами. Он не скрывал презрения во взгляде и явно хотел напугать меня этим испытующим молчанием. Бедняга. Меня так и подмывало подыграть ему и смущенно потупить взор.

— Ты не это обещал мне, Крыса, — тихим, но зловещим голосом произнес он. — Двое моих часовых мертвы, а за тремя вашими пришлось гоняться по всему пустырю.

— Всего лишь издержки, — улыбнулся я здоровой половиной лица. — Уверен, ты достаточно умен, чтобы учитывать возможные жертвы, и не будешь так сокрушаться по двум своим не очень толковым парням.

Зря я это сказал. Тарак вовсе не выглядел настолько предприимчивым.

— Конечно, — легко согласился он. Парень вытащил из кармана длинный белый конверт и, с удовольствием заметив, как алчно заблестел мой глаз, слегка надорвал сверху. — Но и ты не забывай, что как поработаешь — так и получишь.

Я с трудом перевел взгляд с конверта на Тарака. Он хотел поиграть? Хорошо.

— Согласен, — серьезно кивнул я. — Надорванный конверт — честная расплата за твоих ребят.

С небольшим опозданием Тарак разразился звонким смехом.

— Ты прав, они ни хрена не стоят. Держи и помни мою доброту.

Он хлопнул меня по груди, оставив на ней помятый конверт. Я тут же принялся изучать его содержимое: между двумя безликими листами притулился один, испещренный тонкими голубыми полосками, на фоне которых красовался поезд.

— Хорошо там, где нас нет, так, Крыса?

Я хмыкнул в ответ, вкладывая в конверт фото юной балерины, в помешательстве спасенное от участи быть кому-нибудь утехой.

Пусть сейчас Тарак выглядел сильным и амбициозным, настоящим победителем, но я видел у него за спиной лишь смерть. Успех мимолетен. Кен, уткнувшийся мордой в пластиковые плитки пола, с изодранной пулями спиной, был тому прямым подтверждением.

Мы не из тех счастливых ребят, кто доживет до старости. Не прав был твой батя, Габриэль. Право на жизнь нельзя выгрызть. Нет у нас таких зубов. Мы можем только перетерпеть, зализывая раны до тех пор, пока кожа не станет грубой и твердой, как панцирь.