Часть 1

I

Пленник находился в заточении уже многие недели: одетый на нем военный камуфляж без каких-либо опознавательных знаков был теперь весь потрепанный и грязный, голова и лицо мужчины неряшливо заросли длинными спутанными волосами, а черты кавказского лица терялись за многочисленными застарелыми и не очень следами побоев.

Камера, в которой он содержался, представляла собой прямоугольное помещение цокольного этажа, без окон, вообще без всего, с одной только решетчатой дверью и сеном вперемешку с грязным тряпьем в углу. Сидя у противоположной к двери стене, пленник обеими руками закрывал уши, но все-равно раздающиеся по коридору отголоски долетали до него, не давая покоя. Зажмурив глаза, он начал медленно мотать головой из стороны в сторону, как вдруг звуки стихли. Некоторое время пленник сидел недвижимо, а затем убрал руки от ушей — действительно, отголоски стали тише, так что их почти уде нельзя было разобрать.

Пленник с облегчением опустил голову, и в этот момент отголоски на заднем плане резко усилились — это были громкие мужские стоны: не прекращаясь ни на секунду, они поглотили все прочие звуки. Пленник начал растирать ладонями лицо. Внезапно стоны перешли в душераздирающий продолжительный крик: в попытке заглушить его, пленник вновь закрыл уши руками и, мыча, принялся качаться из стороны в сторону. Качаясь, он все сильнее сжимал руки; все ниже опускал голову. Так прошло еще несколько минут: пленник мычал все громче, пока в один момент вдруг не понял, что ему уже не надо этого делать — что установилась полная тишина. Убрав от ушей руки, он медленно поднял голову и тревожно-напряженно уставился на дверь.

Из коридора послышались лязганье и скрип металлических петлей, а затем шаги нескольких человек. Шли в его сторону, и по мере того, как звук шагов усиливался, пленника все более охватывала паника.

К дери в камеры подошли трое мужчин, одетые в военный камуфляж без опознавательных знаков; на лицах у них были черные маски с вырезами для глаз и рта. Все трое — кавказцы с длинными бородами, вооруженные автоматами. Один из мужчин остался в коридоре, а двое других, открыв дверь, вошли внутрь.

Весь шатаясь от слабости, одной рукой опираясь на стену позади себя, а второй, вытянув ее, инстинктивно защищаясь от вошедших, пленник в паническом испуге поднялся на ноги. Он принялся судорожно шевелить губами, словно в попытке что-то произнести, но не успел выговорить ничего внятного — один из мужчин, подойдя, что есть мочи ударил его прикладом под дых. Пленник свалился на пол, и тут же мужчины, одев ему за спиной наручники и подхватив под руки, вывели его из камеры.

— ——————

Коридор был длинный, скудно освещенный несколькими лампочками. Идя в ряд по одному, мужчины вели по нему пленника, который еле перебирал ногами от усталости — его мотало в разные стороны. В один момент ноги его заплелись: едва не упав, он приостановился, и тут же получил от идущего сзади сопровождающего резкий толчок прикладом в спину, пропихивающий его вперед.

Вдруг в коридоре начал нарастать гул, который, казалось, распространялся даже не по воздуху, а через само здание. Все четверо остановились и с тревожными выражениями лиц стали внимательно вслушиваться. Внезапно раздался грохот и тут же все начало сотрясаться, как если бы снаружи над ними разорвался снаряд. И мужчины, и пленник в испуге прижались к стенам коридора.

Тут же последовал еще один взрыв — с потолка начала сыпаться штукатурка, некоторые лампочки оторвались и, болтаясь на проводах, попадали вниз, где разбились или погасли. Мужчины, зажмурив глаза, закрыв головы, прижались к полу.

Новый взрыв — с потолка одним концом вниз упала деревянная балка перекрытия. Коридор густо наполнился пылью и известью.

Еще один слабый взрыв, и наконец все стихло.

Встав с пола, сопровождающие осмотрелись и, подняв пленника, проследовали дальше, к металлической двери, открыв которую, трое зашли внутрь, оставив в коридоре одного охранника.

— ——————

В небольшом помещении без окон в воздухе, как и в коридоре, еще летали остатки поднятой при взрывах пыли. Посредине него располагался стол, рядом лежал стул.

Одетый в военный камуфляж с расстегнутыми верхними пуговицами куртки и закатанными по локоть рукавами командир стоял склонившись над металлической раковиной и неспешно мыл шею. Услышав входящих, он на секунду замер, а затем вернулся к прежнему занятию.

Подойдя к столу, мужчины подняли поваленный бомбежкой стул и усадили на него пленника.

Взяв с гвоздя полотенце, командир неспешно вытер шею, руки и только после этого развернулся к пленнику. Это был блондин с очень выразительными светло-голубыми глазами.

Зафиксировав пленника на стуле, завязав ему за спиной руки, мужчины отошли в сторону.

Закинув полотенце за шею, командир некоторое время смотрел на пленника, уперевшего глаза в стол перед собой, а затем едва заметно кивнул охранникам, после чего один из них вышел в коридор, а второй встал у двери.

Вновь обратившись взглядом к пленнику, командир одними глазами усмехнулся про себя чему-то, а затем подошел к нему и, взяв левой рукой за волосы, друг за дружкой нанес четыре сумасшедшей силы удара кулаком прямо тому в лицо. Потоки густой крови вырвался из носа пленника. Данная экзекуция доставила командиру огромное наслаждение; вытирая полотенцем испачканный кровью кулак, он сделал шаг назад, с удовольствием наблюдая за результатом своей работы.

Тем временем в помещение вернулся второй охранник, держа в руках камеру на штативе, которую начал устанавливать.

Положив полотенце на стол, командир сел, как вдруг все вокруг началось сотрясаться: мебель ходила ходуном, кран на раковине звенел, трипод от камеры упал, с потолка посыпалось — словно сверху прямо над помещением проезжала цепь тяжелой военной техники. Все в помещении, не исключая и командира, заметно напряглись, но скоро шум стих.

Установив камеру, мужчина подошел к пленнику и резким движением сдернул куртку ему за плечи, оголив тем самым грудь с татуировкой в виде скорпиона, а затем присоединился к товарищу у двери.

— Знаешь кто я? — достав небольшую сигару, обратился к пленнику командир.

— Да, — ответил тот.

— Отлично, — кивнул несколько раз командир.

Достав из стоящей тут же буржуйки раскаленную докрасна кочергу с причудливо изогнутым окончанием, он неспеша прикурил от нее сигару.

— Я покурю, и сразу приступим.

Сделав затяжку, командир посмотрел на пленника и тут же сморщился в отвращении — рот и нос того были испачканы обильно вытекшей кровавой слизью, затруднявшей ему дыхание, так что он производил гадкие хлюпающие звуки. Зажав сигару в зубах, командир одной рукой взял пленника за волосы, а второй резкими движениями стал вытирать ему полотенцем лицо — сломанный нос под нажимом захрустел и пленник издал мучительный стон.

Закончив, командир некоторое время спокойно молча наблюдал за пленником, который начинал все более нервничать, смотря то прямо перед собой, то по сторонам, но в конце концов снова и снова упирая взгляд в стол.

— Он согласился? — вдруг проговорил он, по-прежнему не поднимая взгляда на командира.

— Нет. Но я пока особо не настаивал. Я даю ему возможность передумать. Если, конечно, ты не опередишь его.

— Опередишь?

— Видишь ли, — улыбнулся командир, — мне не требуются оба ваших заявления. Признаться, это было бы даже излишне. Мне нужно согласие одного… только одного из вас.

— А что будет со вторым?

— Принимать сложные решения всегда чертовски неприятно. Но рано или поздно в жизни каждого случается момент, когда он вынужден делать выбор. Сделай правильный выбор.

Оба еще некоторое время сидели в тишине, после чего командир, произведя напоследок особенно глубокую затяжку, потушил недокуренную сигару о стол.

— Что ж, начнем, — сказал он, потянувшись к ручке лежавшей в буржуйке кочерги.

— Я согласен, — сказал пленник.

— Согласен?

— Да. Я скажу все, что нужно.

— Это правильный выбор.

С этими словами командира, пленник поднял взгляд перед собой — на другого заключенного, который все это время сидел за тем же столом прямо напротив него. Он был также весь обросший, с длиной грязной бородой, только у него зияла на голове огромная плешь. И, в отличие от товарища, лицо его было до неузнаваемости обезображено совсем свежими следами побоев и пыток, а обнаженные грудь и шею сплошь покрывали свежие ожоги кочергой — той самой, с замысловатым узором, которой командир прикуривал сигары. Этот второй пленник был даже не в силах держать голову — она просто висела на шее; но хотя и будучи совсем без сил, цепкий взгляд одного его не заплывшего глаза пристально глядел на струсившего соратника.

Командир кивнул одному из охранников, который, подойдя к стулу и отцепив замученного пленника, взял его за наручники и волоком, как мешок, потащил за собой прочь из помещения.

И все время, пока его тянули по полу, измученный мужчина продолжал не отводя взгляда смотреть на оставшегося сидеть за столом пленника.

II

1994 год. В столичном дворце спорта проходило соревнование по стрельбе из пистолета. Готовясь к своим попыткам, участники, одетые кто во что горазд буквально в своих домашних вещах, пытались унять волнение, тренеры возбужденно смотрели то на стрельбу конкурентов, то на табло с результатами; на трибунах тоже было несколько сидящих по отдельности людей: кто-то ел, кто-то, запрокинув голову, спал, а одна пара просто целовались, вовсе не следя за происходящим; основная же масса зрителей — пара десятков человек — уныло выстроилась у самой рамки с нелепыми кривыми самодельными плакатами, вроде «Петя, давай!».

— А мы возвращаемся с вами на самую большую арену страны по стрельбе из пистолета, — пылким эмоциональным голосом вещал комментатор. — Не правда ли захватывающее зрелище?

— И тем более захватывающе своей кульминацией, — в рационально-насмешливой манере отвечал ему его коллега.

— Еще бы! Ведь именно к сегодняшнему дню каждый из участников готовился на протяжении года. Именно ради этих часов, этих мгновений, они тренировались по десять часов в сутки, без выходных, отдавая всех себя спорту. Ради этого дня они жили весь этот год.

— И этот день близится к развязке.

— Это точно. Вот они — решающие мгновения национального сезона. Буквально пара минут, и мы узнаем медалистов страны этого года.

— Владельцев серебряных и бронзовых медалей, потому что вопрос с победителем отпал еще два круга назад.

— Напряжение запредельное. Можно услышать, как пролетает муха. Все зрители затаили дыхание.

С совершенно безразличными лицами, зрители были заняты исключительно каждый своим делом: кто-то разговаривал друг с другом, кто-то рылся в записной книжке.

— Зрители? Посмотри на спортсменов.

— Да, это кульминация. Ответственейший момент. Кажется, словно наэлектризован сам воздух.

— Предпоследний участник готовится выйти к стенду.

— Решающая попытка, ведь от того, как он сейчас отстреляется, зависит состав медалистов.

— Да, это может быть призовой заход.

— Может быть и третье место, может и второе.

— Может и второе, но уж точно не первое.

— Не первое — это факт.

Оба комментатора синхронно смеются.

— Смотрим.

Участник произвел крайне неудачную стрельбу по мишеням.

— У-у-у!

— Да, это мимо медали.

На табло фамилия только что отстрелявшегося участника сместилась с третьего место на пятое. При этом участник Лесин, расположенный на первом месте, по очкам просто в недосягаемости для остальных.

Участник, психуя, досадовал своей неудачной стрельбе.

— Расстроен, конечно.

— Что ж, и такое бывает. А мы у последнего подхода сегодняшнего дня.

В секторе последнего участника его тренер — мужчина лет пятидесяти, среднего роста, но довольно крепкого телосложения — стоял, а сам он сидел в глубине на лавке. Это был девятнадцати лет отроду очень симпатичный блондин с густыми пышными волосами. Глаза его были закрыты, а сам он совершенно расслаблен, не тревожимый, кажется, вообще ничем. Звали его Максим.

— Не побоюсь этих слов: последнего подхода всего чемпионата.

— Да, но этот подход уже ничего не решает. Все места окончательно определены.

— Чемпионское спокойствие.

— Конечно — он знает, что уже победил.

— В принципе ему и не нужен этот подход. Ха-х, формально, можно уже переходить к награждению.

— Ты имеешь в виду эффектно пренебречь этой попыткой?

— Да. Но, конечно, истинный спортсмен должен оставаться спортсменом до конца.

Максим продолжал сидеть, когда тренер, тронув его за плечо, вывел из забытья, показывая, что давно уже пора стрелять.

— Что-то мне подсказывает, что тут не просто долг спортсмена.

— Полагаешь, это претензия на национальный рекорд?

— Я этого не говорил.

Максим встал и подошел к стенду.

— Чисто теоретически шанс на рекорд остается… но практически…

— Для этого надо выбить все десятки.

— Вот он — открытие текущего сезона. Еще год назад никто и знать не знал о Максиме Лесине, и вот — третья победа подряд.

— Предлагаю просто понаблюдать и насладиться.

Максим выбил все 10.

— Фантастика!!! Вот это зрелище! Невероятно!!! Фантастика!

Спокойно улыбаясь, Максим приблизился к Тренеру: тот, весь светясь, по-отечески потеребил ему волосы.

— Да, и, если кто пропустил: у нас новый национальный рекорд.

— Новый национальный рекордсмен, ты хотел сказать! Да-а, этот сезон мы не забудем никогда…

— ——————

Дворец спорта был обращен фасадом на протяженный хорошо озелененный сквер с фонтанами, множеством лавочек и довольно большим количеством прогуливающихся и просто отдыхающих жителей. Погода была очень солнечная: все вокруг — голубое небо, зелень, летняя одежда прохожих — переливалось яркими красками.

На крыльцо дворца спорта, продолжавшееся длинной широкой лестницей, стали выходить участники прошедшего соревнования. Был тут мужчина с усами-щеткой и медалью серебристого цвета с цифрой два на груди, к которому подошла женщина с двумя детьми, мальчиками пяти и двенадцати лет, та самая болельщица с плакатом «Петя, давай!». Она радовалась и мужчина, взяв младшего сына на руки, тоже улыбался в ответ.

Выйдя на лестницу, Максим поглядел на них.

Мужчина с усами-щеткой о чем-то весело общался с женой, пока сын с интересом разглядывает медаль.

Тоже невольно улыбнувшись, Максим перевел взгляд в сторону.

Группа молодых людей — два парня и пара, что целовалась на трибуне — приветствовали приятеля — участника, запоровшего свою последнюю попытку. Они весело смеялись, обыгрывая неудачную стрельбу товарища.

Улыбнувшись еще шире, Максим перевел взгляд в другую сторону.

Один из участников с медалью с цифрой три на груди подошел и обнял миленькую девушку; положив руку ему на грудь, слегка проведя пальцами по медали, она поднимает глаза на парня, и они целуются.

Улыбка исчезла с лица Максима, он досадливо нахмурился и опустил глаза: в руках у него был только что выигранный, покрытый дешевой желтой эмалью кубок, в котором искаженным отражением просматривалось его лицо.

— Максим, — окликнул его тренер, стоявший неподалеку с важного вида мужчиной в костюме и галстуке. — Ты куда сейчас?

Не имея никаких планов, Максим лишь покачал головой.

— Подожди меня пять минут, — сказал тренер.

— Конечно.

Оглянувшись в попытке занять себя, Максим увидел одиноко сидящую на скамейке явно ничем не занятую очень красивую незнакомку в бирюзовом платье с интересным зеленым браслетом на руке. Глянув на тренера и увидев, что тот, поглощенный беседой, шутит о чем-то с собеседником, Максим осмотрел себя, поправил одежду, вдруг сообразив, достал из кубка свою медаль за первое место и, повесив ее на шею, направился к незнакомке.

— Привет, — сказал он, подойдя к незнакомке.

— Привет, — опасливо нахмурилась явно озадаченная девушка.

— Как дела? — поинтересовался Максим. Желая понравиться, он пытался держаться уверенно и тем произвести впечатление, но через эту напускную гипертрофированную уверенность проглядывало внутреннее волнение, что создавало у наблюдательного человека лишь нелепое и смешное впечатление.

Незнакомка же видела только напыщенного высокомерного наглеца.

— Мы знакомы? — проговорила она.

— Я как раз хотел познакомиться, — деланно усмехнулся Максим.

— Я не знакомлюсь, — вздернув подбородок, пренебрежительно поворотила голову незнакомка.

Внутренняя неуверенность Максима стремительно нарастала, становясь все более очевидной. Возникла неловкая пауза, но он не собирался сдаваться.

— Классный браслет. Сама сделала? — спросил он

— Я же сказала, что не знакомлюсь, — закрыла браслет ладонью девушка.

Снова пауза. Максим был в отчаянии: уйти — крайне обидно и болезненно; стоять просто так — глупо и стыдно. Пытаясь подхватить стремительно рушащееся общение, он, улыбнувшись, в какой-то почти мольбе обратился к незнакомке.

— Давай просто пообщаемся — все-равно же одна сидишь, — вконец смущенно проговорил он, выглядя теперь уже просто жалко.

— И хочу побыть одна.

— Ну, пожалуйста.

— Что вам надо?! — возвысила голос девушка.

— Ок.

Развернувшись в сторону, он, уже весь красный, ссутулившись, морщась лицом в стыде и досаде на себя, пристыженно отошел от скамейки.

Неожиданно на плечо ему легла рука тренера.

— Ну, поздравляю!

— С чем?

— Как с чем? С победой! — кивнул на медаль тренер.

— А, да. Спасибо, — обратив взгляд вниз и увидев медаль у себя на шее, ответил Максим, же сняв ее и положив назад в кубок.

— Первый сезон и сразу победа. Да еще какая! На моей памяти это впервые. Уже думал, как отмечать будешь?

— Вообще-то нет.

— Так самое время! — приподнятое настроение тренера невольно начало передаваться и Максиму. — Тебя ждет… Ха-х-ха! Я не говорил тебе, чтобы ты раньше времени не зазнался. Ух, па-а-арень!!! Видел того пиджака, с которым я только что разговаривал? Чиновник из министерства. В общем с сегодняшнего дня ты в олимпийской сборной!

— В сборной?!

— Самый молодой за всю историю! Знаю, не верится. Привыкай. Ха-х-ха! Весной Европа, а затем самое главное — подготовка к Олимпиаде. Пока же две недели отдыхай. Заслужил…. Давно, кстати, хотел тебе сказать, да что-то все забывал. Старайся развивать разные органы чувств. Проблема подавляющего большинства спортсменов — да и вообще людей — в чрезмерной зависимости от зрения. В повседневной жизни, с самого момента рождения, зрение, количеством поставляемой в мозг информации, подавляет у человек все прочие чувства. Посредством зрения мы получаем настолько объемный и для повседневных действий исчерпывающий массив данных, что очень быстро и легко моделируем окружающую действительность, и в остальных четырех чувствах фактически пропадает необходимость. В результате они не развиваются, оставаясь, по сути, на зачаточном уровне. Не полагайся только на зрение. Практикуй регулярные отключения источников зрительной информации для развития прочих. Это означает в самых разных ситуациях закрой глаза или выключи свет, и попытайся создать как можно более точную картину действительности при помощи оставшихся четырех чувств, — прямо на ходу закрыв глаза, начал пересказывать свои текущие ощущения тренер. — Ощути потоки воздуха. Их интенсивность, направление движения… Услышь, как, пытаясь понравиться партнерше, курлыкает голубь на газоне.

Максим начал озираться, пока не нашел то, что искал — голубя на газоне, который, курлыкая, обхаживал голубку.

— Почувствуй запах кофе, — продолжал тренер.

Максим замечает в стороне, у заведения, мужчину, берущего только что приготовленный кофе.

— Эспрессо, — приподнял подбородок тренер. — Слегка пережаренный, — наморщил он нос. — Ощути, как солнечные лучи ласкают и греют кожу. С какой стороны они исходят, насколько сильны… И самое главное, — поднял руки тренер, обводя ими вокруг себя и как бы указывая на окружающее его пространство. — На основе этих данных развивай способность своего мозга к точному пространственному моделированию, — открыв глаза, с улыбкой посмотрел на Максима тренер. — Эффективность наших решений зависит от того, насколько полной и достоверной является информация, которую мы используем для их выработки. Хорошо развитые прочие, помимо зрения, четыре чувства многократно повысят точность и детализацию твоего восприятия действительности, а следовательно — эффективность твоих решений, эффективность твоих действий в рамках этой действительности. В случае подавляющего большинства людей, отключение зрения целиком выводит их из реальности. В то же время, отключение потока зрительной информации у человека с развитыми остальными четырьмя чувствами не вырвет его из действительности. Конечно, картина будет далеко не такой полной, как при наличии зрения; но она БУДЕТ. И чем лучше развиты прочие чувства — тем яснее отразится в разуме окружающая реальность.

— Не п’гоходите мимо! — вдруг раздался громкий высокий и картавый мальчишечий голос. — П’гове’гьте свою меткость!

Максим и тренер обернулись на голос: они шли мимо тира, рядом никого не было и невысокого роста пацан — совсем тщедушный подросток, лет тринадцати, очень шустрый и бойкий, заметно картавящий, в дешевых очках с костяной оправой, один окуляр которых был плотно заклеен белым лейкопластырем, очевидно работающий тут одновременно и зазывалой, и администратором — обращался именно к ним.

— Пятьсот ’гублей — т’ги выст’гела — т’ги шанса на успех, — тараторя, продолжал пацан. — Выби’гайте любую мишень. Каждая выбитая — п’гиз!

Посмотрев на Максима, тренер кивнул ему, мол — «Давай, покажи класс». Тот тоже был не против поднять себе настроение.

Максим достал пятьсот рублей; пацан забрал их и взамен выложил на стенд тира три пули.

Три заряда один за другим Максим отправил в рожок пневматической винтовки с затвором типа «Винчестер», вставил рожок в ружье, передернул затвор и приступил к стрельбе.

Выстрел!

Мимо.

Максим пришел в замешательстве; тренер также был растерян; пацан весело ждал очередного выстрела — для него все шло точно так, как и должно было.

Максим тщательно прицелился и произвел очередной выстрел.

Пуля попала ниже и правее мишени «мельница».

Тренер в удивлении смотрит на своего подопечного.

— Последний выст’гел, — насмешливо проговорил пацан.

Подняв ружье, Максим прицелился точно в яблочко мельницы, а затем сместил прицел левее и выше.

Выстрел!

Крылья мельницы начали бешено вращаться, издавая громкие победные звуки.

Тем временем на лавочке возле тира сидел молодой парень, сорви-голова, девятнадцати лет, со светлыми но не белыми волосами в виде пышной шевелюры, и ростом, и телосложением, и симпатичным лицом очень похожий на Максима — они вдвоем смотрелись как Билли и Джимми из Double Dragon. Парень показывал фокус с коробком спичек двум сидящим с обеих сторон от него миленьким девицам, но внезапный шум мельницы заставил его оторваться от своего занятия: в изумлении он обернулся в сторону тира.

— На винтовке прицел сбит. Вправо вниз, — положив ружье на стенд, заметил Максим пацану, который, совершенно растерянный, стоял с отвисшей челюстью, озадаченно моргая.

— Что правда? — вдруг раздался голос Сорви-головы, подошедшего к стенду с пятью сотнями рублей в руке. — Дайте-ка и мне попробовать, — протянув купюру пацану, сказал он.

Получив свои пули и зарядив винтовку, Сорви-голова устроился у стенда.

Выстрел!

Мишень в виде совы начала хлопать крыльями, крутить глазами и громко «ухать».

Сорви-голова ловко перезарядил ружье и мгновенно прицелился вновь.

Выстрел!

Мишень в виде кораблика начала громко нырять в движущихся волнах.

Тут же вновь перезарядив ружье, Сорви-голова выставил руку вперед, последний выстрел осуществляя на весу с одной руки.

Выстрел!

Мишень в виде слона: поднимая голову, вытягивая хобот, животное начало «гудеть».

Звуки всех трех выбитых мишеней слились воедино.

Наблюдая за происходящим через спинку скамейки, девушки, что сидели с Сорви-головой, в момент удачного последнего выстрела враз взвизгнули и начали весело хлопать ему.

— Мишек и…, — положив винтовку на стенд и обратившись взглядом к полке с призами, сказал Сорви-голова пацану, — бегемота, — а затем развернулся к Максиму. — Да нет, все в порядке с прицелом.

Взяв выложенные пацаном игрушки — двух одинаковых медведей Teddy и бирюзового бегемота — Сорви-голова весело, победителем направился обратно к скамейке, где его в экзальтации уже ожидали девчонки. Подарив каждой по медведю, он посмотрел вокруг и взгляд его сразу остановился на шедшей по аллее девушке — той самой красавице незнакомке в бирюзовом платье, к которой пятнадцать минут назад подходил Максим.

Обогнав незнакомку, Сорви-голова с убранными за спину руками некоторое время двигался перед ней спиной вперед, не переставая что-то очень весело рассказывать, а когда та остановилась, достал из-за спины бегемота и, указав сначала на игрушку, затем на платье девушки, которые были почти одинакового цвета, протянул ей. Рассмеявшись, незнакомка взяла бегемота, и тут же Сорви-голова сказал ей что-то насчет браслета на ее руке; она ответила, с улыбкой протянув ему руку. Взяв кисть девушки, Сорви-голова еще что-то спросил у нее, после чего та достала из сумочки блокнот с ручкой и, написав что-то на листке, протянула ему.

Максим наблюдал за общением Сорви-головы и незнакомки, когда обращенный к нему голос пацана отвлек его.

— Какой п’гиз выби’гаете?

— А?

— П’гиз? — кивнул на полку с призами пацан.

— А покрепче напитков нет? — посмотрев на полку, на которой было только несколько игрушек да бутылка шампанского, спросил Максим.

— Только то, что на полке.

— Тогда давай шампанское.

III

1995 год. Чемпионат Европы проходил в большом красивом современном залитом светом прожекторов дворце спорта в одной из западноевропейских стран. Все места на трибунах были заняты; повсюду висели флаги европейских государств.

Надев козырек и наушники, очередной участник встал у стенда, вытянул руку с пистолетом, сделал выдох и произвел выстрел.

В десятку.

Последующие выстрелы шли один за другим — и все также десятки или совсем рядом.

Стоящий в секторе тренер был очень доволен. На табло в тройке лидеров в виде двух российских и ирландского флагов, российский флаг с подписью «Voinov» поднялся с третьего на первое место.

Когда отстрелявшийся участник — Сорви-голова — вернулся в сектор, тренер одобрительно похлопал его по плечу и повернулся в сторону Максима.

— Давай. Новый рекорд ждет тебя.

Максим кивнул в ответ, но в этот раз в нем не было и следа прежней уверенности. Он перевел взгляд в сторону на Сорви-голову: пребывая в самом веселом расположении духа, тот кивнул Максиму вверх и, подмигнув, обнажил оба ряда зубов в открытой улыбке, в которой, казалось, было что-то еле уловимое, что-то как будто насмешливо-дразнящее.

Мигнув ему в ответ, Максим подошел к стенду, где принялся нервничать все больше — напряжение охватило его. Выдержав паузу, он начал стрелять.

Первая мишень — крайне неудачный выстрел.

Напрягшись еще сильнее, Максим тут же произвел очередной выстрел — он получился еще хуже предыдущего.

Обеспокоенность отразилась в лице тренера.

Выстрел по третьей мишени получился неплохим.

— Давай. Соберись, — тихо, под нос себе пробормотал тренер.

Четвертая мишень — удачный выстрел.

На табло со счетом российский флаг с подписью «Lesin» поднялся с третьего на второе место. До первого ему не хватало всего пары очков — любого сколько-нибудь точного выстрела достаточно для победы.

Максим прицелился в последнюю мишень. Лоб его покрыла испарина. На доли секунды промелькнув в сознании, перед глазами Максима проявилось лицо Сорви-головы — подмигнув, тот широко улыбнулся ему.

Выстрел!..

— ——————

Максим растерянно глядел на улыбающееся лицо очень привлекательной блондинки. Седой мужчина что-то говорил ему на иностранном языке, а закончив свою речь, взял медаль с подноса, который держала блондинка, повесил ему на шею, пожал руку, еще одна девушка подала букет, и все трое направились дальше, поздравлять другого участника.

Пожимая руку мужчине, Сорви-голова как всегда находился в самом приподнятом состоянии духа.

Когда медали и поздравления были вручены, мужчина и две девушки удалились, а Максим с участником, занявшим третье место, поднялись со своих ступеней пьедестала наверх к Сорви-голове и, обнявшись, подняли букеты с цветами над головами.

Вспышка!

— ——————

— Как, ты говоришь, называется? — спросил тренер, держа в руках палароидное фото, на котором были запечатлены Сорви-голова, Максим и третий участник, обнимающиеся на победном пьедестале.

— Полароид. Американская тема, — ответил Сорви-голова.

Они сидели в кафе, отмечая победу. Максим разглядывал фотоаппарат. Празднование было в самом разгаре и все трое веселились.

— И что, прямо сразу готовая фотография получается? — изучая фотографию, удивленно проговорил тренер.

— Да. Полминуты подождать, пока проявится. Проще простого. Вообще ничего делать не надо: просто нажимаешь эту кнопку и все.

Кивнув Сорви-голове, чтобы тот наклонился ближе к тренеру, Максим сделал снимок, и все трое принялись наблюдать, как на черной пленке стало проявляться изображение тренера и влезающего сбоку в кадр Сорви-головы в несуразной позе с широченной улыбкой на все лицо.

— Стоящая вещь, — заметил тренер.

— В Терминаторе такой же фотоаппарат был, — сказал Максим.

— В Терминаторе? — покачал головой Сорви-голова. — Где там был палароид.

— В самом конце. Когда она себя с овчаркой фотографировала.

— А-а-а. Точно.

— Ты что, только вспомнил? Это же одна из фишек была — он с этой фоткой полфильма таскался.

— Да-да-да. Крутой фильм.

— Да, фильм шикарный… Так он снят десять лет назад.

— Так я же о том и говорю: там у них это все давным-давно изобретено. Мы лет на сорок от американцев отстали.

— Десять лет назад моей мечтой был черно-белый фотоаппарат, — сказал тренер.

— «Смена» еще какая-нибудь, — усмехнулся Сорви-голова.

— «Зенит», — значительно проговорил тренер.

Все трое рассмеялись, после чего тренер вдруг стал серьезным, и опустив глаза на стоящую рядом на столе рюмку водки, поворачивая ее, но не поднимая со стола, обратился к парням, смотря то на них, то снова на рюмку.

— Я не знаю, ребята, насколько вы это осознаете сейчас, но факт в том, что сегодня был чемпионат Европы по стрельбе из пистолета, и двое русских парней забрали золотые и серебряные медали во всех дисциплинах.

Максим и Сорви-голова довольно улыбались непрямым словам признания от обычно сдержанного на похвалу тренера.

— В октябре сборы по подготовке к Олимпиаде, — усмехнулся тренер, словно не веря, удивляясь, и одновременно радуясь чему-то. — Я же уже на пенсию собирался. Все, думал, пора заканчивать… А затем вы и… Такие надежды… Теперь я задержу-у-усь. Ох, ребя-а-та! Давайте за вас!

Тренер поднял рюмку, следом Максим и Сорви-голова взяли свои, и все трое дружно выпили.

— Раз уж пошло такое дело…, — несколько поколебавшись, обратился Сорви-голова к тренеру. — Всегда хотел спросить у вас… Причем, насколько я знаю, вопрос этот волнует не только меня, — посмотрел он на Максима.

— Я слушаю, — весьма заинтересованный, обратил Сорви-голове все свое внимание тренер.

— Вы тренируете меня без малого год, — медленно, с длинными паузами начал Сорви-голова. — Мы собираемся почти каждый день, занимаемся стрельбой часов по семь без перерыва. И за все это время, за все эти месяцы ни одного раза, никогда я не видел, как стреляете вы.

Поняв, о чем речь, тренер широко улыбнулся.

— Я не только не видел, чтобы вы стреляли, но чтобы просто держали в руках пистолет, — Сорви-голова повернулся к Максиму. — Не знаю, может раньше было не так, и Макс не согласится со мной.

— Ни разу не видел, — находясь в потоке общего веселья, поднял брови Максим. — Ни как стреляете, ни даже просто с пистолетом в руке.

— Может быть вы слышали… есть такая поговорка: тот, кто сам ничего делать не умеет, учит других.

— А-а, вот так, да? — несколько раз кивнул головой тренер.

— Возможно, — поднял обе руки Сорви-голова, словно сдавая назад, — возможно, это не тот случай… Развейте наши сомнения.

— Скорее всего, вам придется свыкнуться со своими сомнениями; потому что я не беру оружия без особой надобности, и никогда не стреляю без цели. Но если стреляю, то стреляю наверняка.

Все трое засмеялись.

— Похоже, у нас закончился аперитив, — взяв бутылку водки и, поняв, что она пустая, хлопнул в ладоши Сорви-голова. Пойду, возьму еще.

— На меня не рассчитывайте, — отозвался тренер.

— Как так?

— Я сейчас уже в отель пойду.

— Почему? — спросил Максим. — Оставайтесь.

— Нет. Я уже староват для всего этого. Время подобных гулянок для меня прошло. Еще как лет двадцать назад… Но вы-то сидите, конечно. Отпразднуйте, как следует. Сколько я должен за ужин?

— Да, и я, кстати, — спохватился Максим.

— Нет-нет. Даже не думайте. Сегодня я угощаю, — сказал Сорви-голова, направляясь к барной стойке.

Тренер и Максим остались вдвоем. Тренер явно хотел что-то сказать своему подопечному, но словно ждал, когда тот заговорит первый. Но тот молчал.

— Ты должен был выиграть сегодня, — сказал тренер.

— Да, — кивнул в согласии Максим. — Наверное, мог бы.

— «Мог бы»? — в недоумении посмотрел на него тренер. — Да любое попадание по последней мишени выводило тебя на первое место. Что с тобой произошло? Никогда еще я не видел столь бездарной стрельбы в твоем исполнении, чем этот, последний подход.

Максим опустил глаза.

— Не бери в голову, — участливо сказал тренер. — Хреновые моменты случаются постоянно; но затем наступает следующий день, и на утро всегда чуточку легче. Просто неудачная попытка, — увидев улыбку на лице Максима, тренер бросил взгляд в сторону барной стойки, где стоял Сорви-голова. — Знаешь, вы оба очень талантливы; оба великолепные стрелки, и, в целом, равны. У обоих великолепная координация, скорость, зрение; оба способны к мгновенной полной концентрации. На мой взгляд — а я в этом вопросе собаку съел — у вас примерно одинаковый потенциал и перспективы; но… ты… ты мне ближе.

— Просто вы меня дольше знаете.

— Может быть. Но суть в том… для меня, как для тренера, сегодня абсолютный успех. Оба подопечных на верхних ступеньках пьедестала — лучшего быть не может. Не важно, кто на первом месте, а кто на втором — главное, что оба они заняты вами. Для тренера это полный триумф… Однако, когда ты отстреливал последний подход, где-то внутри, в глубине души, я хотел, чтобы на первом месте был именно ты.

Тем временем Сорви-голова со стаканом для виски в руках разговаривал с барменом.

— Два, — сказал он.

Бармен смотрел на него озадаченно.

— Два, — показал Сорви-голова на стакан. — Два.

— Dva? — сконфузившись, с жутким акцентом повторил бармен.

— Два стакана. Два, — сообразив, поднял вверх два пальца Сорви-голова. — Два. Два стакана.

— O, yeah, — улыбнувшись и тоже подняв два пальца, начал часто кивать бармен. — Two.

— Да. Ту, — облегченно выдохнул Сорви-голова, и добавил: — Со льдом.

Бармен снова напрягся.

— Со льдом, — повторил Сорви-голова и, в попытке объяснить, о чем речь, принялся трясти стакан в воздухе, как бы размешивая лед в виски. — Со льдом.

Пытаясь сообразить, что от него хотят, бармен в напряжении свел брови.

— Со льдом, — начал злиться Сорви-голова. — Со льдом, — принялся он крутить пальцем над стаканом, словно размешивая в нем что-то. — Со льдом. Блядь. Со льдом. Лед. Айс.

— O, yeah, yeah! — весь преобразившись, принялся кивать бармен. — With ice!

— Да, блядь, — измученно-облегченно опустив плечи, словно только что подняв мешок с картошкой на девятый этаж, сказал Сорви-голова, снисходительно улыбнувшись убогому юродивому, с трудом понимающему человеческую речь. — Визайс.

Бармен ушел, а Сорви-голова, ожидая его возвращения, поднял глаза на висящий телевизор.

По телевизору шел видеорепортаж новостей из России. В нем человек сидел на стуле с холщовым мешком на голове, который тут же сдернул стоящий сзади мужчина. Под мешком оказался замученный пытками пленник со следами свежих побоев на лице и ожогами на груди и шее. Камера отъехала, и в кадре появился стоящий за стулом командир с треугольной зеленой повязкой, закрывающей ему лицо ниже глаз, и двое расположившихся по бокам от него мужчин в черных масках и с автоматами в руках. Командир начал что-то энергично говорить, но ничего не было слышно — звук телевизора был выключен.

— Jack Daniel’s, — вдруг раздаются слова бармена.

— Да, спасибо, — ответил Сорви-голова.

Взяв бутылку и два наполненных льдом стакана, которые поставил перед ним бармен, Сорви-голова направился обратно.

— Ладно. Отдыхайте, празднуйте, — увидев подошедшего Сорви-голову, сказал тренер, поднимаясь из-за стола. — И не забывайте, что самолет завтра в четыре.

— Не переживайте: если что, мы в аэропорт прямо отсюда выйдем, — ответил Максим.

— Ага, «прямо отсюда». А вещи ваши с гостиницы кто? я потащу? Так что, давайте недолго.

Максим и Сорви-голова кивнули в ответ, и тренер ушел.

— О чем задумался? — разлив виски по стаканам, обратился к Максиму Сорви-голова.

— Да вспомнил такси, что сегодня сутра нас отвозило.

— Ага, классный мерседес был.

— Ты хоть раз до этого в мерседесе ездил?

— Ни разу.

— Вот и я тоже. Сколько, как думаешь, таких в Москве?

— Пятьдесят… Пятьсот… Не знаю.

— И это в столице. В других же городах у нас подобные машины вживую даже и не видели никогда. А тут такие в качестве такси используют. Ты прав — реально лет на сорок отстали… А ты что себе машину не купишь?

— Мерседес?

— Да почему сразу мерседес. Девятку, например.

— Я не люблю ездить.

— Ходить лучше?

— Да! Ходить безусловно лучше! Тут даже, блядь, сравнивать нечего. В песне как поется: Я шагаю по проспекту, по ночному городу…

— Я иду, потому что у меня есть ноги, — подхватил Максим. — Я умею ходить, и поэтому иду.

— Именно! Все просто. Я иду, потому что у меня есть ноги, я умею ходить, и поэтому, блядь, я иду. Эти слова гениальны в своей очевидной простоте. Я создан, чтобы ходить. Ходить много, каждый день. Я так задуман, так сконструирован… Поражаюсь, как люди могут после работы ехать домой на машине. Причем живет-то недалеко, но все-равно каждый день на машине; или автобусе. Это же кошмар! Девять часов провести в офисе сидя в кресле, чтобы потом двадцать минут также сидя ехать, и в конце концов прийти домой и лечь на диван. Как же тут не будешь вымотанным?.. Не существует более естественного действия для человеческого организма, чем ходьба. Пройти вечером перед сном километра два пешком — это же наилучшее, что только можно придумать. Мы спроектированы, чтобы ходить. Даже не бегать — ходить. Когда я иду, все мышцы, суставы организма действуют слаженно, синхронно. Они производят именно те действия, те движения, в том ритме, и именно с тем усилием, которые должны производить. Весь организм приходит в тонус.

— Все! Убедил! — проникнувшись точкой зрения друга, воскликнул Максим. — Продаю, нахрен, машину.

— Да нет, я совсем не имею в виду, что машина — это плохо по определению. Просто машина должна быть для конкретных целей — поехать загород, съездить в супермаркет за продуктами, — но никак не в качестве замены ежедневной ходьбе.

Друзья сделали по глотку виски из своих стаканов.

— Слушай, я хотел тебя попросить помочь в одном деле, — сказал Сорви-голова.

— Давай.

— Хотя-я-я… ты, наверное, не согласишься.

— Почему ты так думаешь?

— Не знаю. Мне так кажется.

— Ты за меня не решай. Давай, говори уже, в чем дело.

— Помнишь, я рассказывал про присосавшегося ко мне мента? Кажется, я придумал, как отвязаться от него. Это хуепутало раз в месяц совершает объезд по точкам. Ездит только по вечерам. На это у него уходит пара дней. У меня, как правило, появляется под конец…

IV

Убогий мрачный двор на отшибе Москвы с однотипными советскими домами, раздолбанными дорогами и полным отсутствием тротуаров и освещения. В поздний теплый майский вечер здесь было уже темно как ночью, совсем безлюдно и сыро — недавно прошел хороший дождь и повсюду стояли лужи.

Арка озарилась ярким светом фар машины, которая, заехав во двор, остановилась. Это был милицейский бобик с двумя сотрудниками внутри. За рулем сидел сержант: среднего телосложения мужчина в милицейской форме; на переднем пассажирском сидении — мент: одетый в джинсы и кожаную куртку толстенный мужик. Обоим было лет по тридцать.

— Это последний, — взяв лежащую на панели автомобиля коричневую барсетку, сказал мент и, достав из кармана жвачку «Love is…», принялся разворачивать ее.

— Наконец-то, — ответил сержант. — У меня жопа уже квадратная.

— Здесь быстро. Если через пятнадцать минут не выйду — иди за мной.

Развернув обертку и закинув жвачку в рот, мент стал разглядывать вкладыш.

— Любовь это…, — проговорил он и, в замешательстве нахмурив брови, громко сочно чавкая обильно выделившейся от жевания слюной, обратился к сержанту, развернув к нему вкладыш. — Как думаешь, что за хуйня здесь происходит?

— Хер его знает… Любовь это…

— Когда она щупает твой утренний стояк, — заключил сержант.

— Точно. Ха-х-ха-ха! — захохотал мент и, положив вкладыш на барсетку, принялся бережно выравнивать его. — У тебя есть такой?

— Я Турбу собираю, — кивнув на козырек от солнца, обклеенный вкладышами жвачки «Turbo», ответил сержант. — Ловис — бабская тема.

Озадаченный словами сержанта, мент, тем не менее, бережно положил вкладыш в карман.

— Пятнадцать минут, — сказал он и, выйдя из машины, попал прямо в лужу.

Но обутые на нем милицейские берцы с усиленной высокой рельефной подошвой и металлическим носком, позволили ему вовсе не заметить данный факт, и он, не задерживаясь, спустился в подвальное помещение ближайшего здания, у входа в которое красовалась самодельная светящаяся вывеска: «Видеосалон».

— ——————

Войдя внутрь под звон китайских колокольчиков, подвешенных у двери для оповещения, мент, продолжая удерживать дверь открытой, принялся осматриваться.

Это был типичный видеосалон — самое распространенное место развлечений в начале девяностых. Он представлял собой подвальное помещение в сорок квадратных метров без окон, с одними лишь узкими форточками под потолком, плотно заставленное несколькими рядами дешевых и самых разных стульев. Стулья стояли спинками к двери и лицом к импортному ламповому телевизору с VHS-магнитофоном на нем и двумя большими трехдинамиковыми деревянными колонками, устроенными с обеих сторон. Вся техника располагалась у противоположной от входа стены. По стенам (слева, справа и за телевизором) высотой по грудь были выставлены полки с VHS-кассетами, а выше все сплошь заклеено афишами и постерами самых разных голливудских блокбастеров. По правой стене, в дальнем углу, располагалась дверь со знаком выхода — очевидно черный ход; с левой же стороны в стене была выемка в виде окна в подсобное помещение, завешанное плотной шторой, а рядом с ней, почти у входа, дверной проем в эту же подсобку, также закрытый декоративной шторкой-соломкой.

В помещении не было никого, кроме одного единственного человека, который сидел в третьем ряду с левого края и смотрел фильм. По телевизору шел «Таксист» — место, где Трэвис расправлялся с сутенерами.

— Не стреляй! — вскрикнула Айрис.

Выстрел, и в видеосалоне стало тихо.

Сориентировавшись, мент отпустил дверь: та закрылась под вновь раздавшийся звон китайских колокольчиков, на который человек в третьем ряду никак не среагировал.

Ухмыльнувшись, мент обошел ряды слева и, усевшись в четвертом ряду, положил барсетку на соседний к себе стул, а обе ноги на стоящий перед ним табурет, прямо возле не двигающегося человека.

Сидящий впереди Сорви-голова искоса посмотрел на положенные возле него берцы мента, с подошв которых на табурет начала стекать жидкая грязь, вместе с принесенным с улицы бычком от сигареты.

На экране телевизора Трэвис приложил пальцы к виску и произвел выстрелы себе в голову.

Сорви-голова взял лежащий на соседнем стуле пульт и остановил видео.

— Слушай, я хотел с тобой поговорить, — начал он и, развернувшись через спинку стула, продолжил уже глядя на мента. — Оглянись вокруг.

Откинувшись на стуле, мент насмешливо глядел на Сорви-голову, даже и не думая оглядываться.

— Этот видеосалон — это то, на чем держится мой бизнес, — продолжил Сорви-голова. — По большому счету это и есть весь мой бизнес. Я создал его три года назад из ничего. Прежде здесь был затопленный подвал, полный крыс и плесени. Я создал это место, целиком, до мельчайших деталей. Этот видеосалон бы тем, чем я жил, и на что я жил. Но сейчас я поставлен в такие обстоятельства, в которых уже не могу вести этот бизнес.

Мент хмурится — начало явно не нравится ему.

— За последний год, за год, что ты ходишь сюда, у меня нет никакой прибыли, — сказал Сорви-голова.

— Ты не приготовил деньги?

— Приготовил. Но это почти все, что у меня осталось. Я отдаю тебе всю прибыль. Даже больше. Я стабильно ухожу в минус…

— Ближе к телу, — раздраженно перебил его мент.

— Оставь меня в покое. У меня реально нет возможности платить.

— Ха-х. Нет возможности платить? — убрав ноги с табурета, наклонился вперед мент, почти вплотную к Сорви-голове. — А ты подумал о том, что было бы с тобой, не крышуй я тебя? Считаешь, никто не заглядывается на твое местечко? Думаешь, ты никому не мешаешь? — по ходу своих речей все более проникаясь своей правотой, распалялся мент. — Ты понимаешь, сколько вокруг желающих разбомбить твой сраный прокат к ебаной матери? И единственная причина, почему они это не делают, так это потому, что знают — за тобой стою я! Да ты мне в ножки кланяться должен!

— Пусть то, что будет со мной дальше, тебя не беспокоит, — проговорил Сорви-голова, отворачивая лицо от летящих изо рта мента слюнявых брызг.

— «Не беспокоит»? Я смотрю ты такой простой пацанчик, да? А как насчет спокойствия на районе? Ты хочешь, чтобы здесь начался хаос? Ты вообще представляешь, чего мне стоит поддерживать здесь порядок?! Узнав, что ты сам по себе, кто-нибудь обязательно решит поджать тебя. Начнутся движения. Ты понимаешь, что все, все здесь, включая тебя, могут работать только благодаря тому, что все предсказуемо?! Если возникнет неразбериха, пусть даже только вокруг твоей вонючей дыры, то это скажется на порядке во всем районе. Кто-то тоже решит не платить. Зачем платить, если нет порядка? И начнется. Нужна одна власть, которая решает проблемы всех! В этом залог стабильности!

— Просто оставь меня в покое. Как год назад. Позволь мне самому решать свои проблемы. Просто уйди сейчас и забудь обо мне.

— Нет. Так не пойдет. Тут есть закон. Этот закон — я. И закон говорит, что пока ты ведешь дела в этом районе, ты платишь мне за обеспечение порядка.

Сорви-голова, кивнув несколько раз в согласии, как бы убеждаясь, что все уговоры бесполезны, что мент не оставит его в покое, а затем достал из нагрудного кармана куртки пачку денег и передал ему.

Мент поднял с соседнего стула барсетку, взял конверт и в этот самый момент вдруг произошла вспышка и послышался звук механизма. Мент повернулся на вспышку и звук.

Штора на окне в подсобное помещение теперь была открыта, так что было видно стоящего в нем Максима с полароидом в руках. Взяв выехавшую из фотоаппарата фотографию, он начал трясти ее в ожидании, когда та проявится.

Подскочив со стула, мент в недоумении обратился взглядом к Сорви-голове. Тот, тоже встав, неспеша подошел к окну в подсобку.

— Что это? — спросил мент.

— Это? — взяв у Максима фотографию, развернул ее менту Сорви-голова. — Это фотография. Фотография, как ты вымогаешь у предпринимателя деньги.

— Ты что удумал?

— Пока ничего, — ответил Сорви-голова, отдавая фотографию обратно Максиму. — Но что-то подсказывает мне, что я мог бы найти не один десяток человек, кому эта фотография могла бы быть интересной.

— Чушь. Это фотография ни о чем не говорит, — храбрясь, прикрылся насмешливым тоном мент, но все тщетно — он был не в состоянии скрыть своего смятения.

— Одна она нет. Но вместе с остальными…, — подойдя ближе к менту и достав из внутреннего кармана куртки большую стопку фотографий, продолжал Сорви-голова издевательским тоном. — Видишь ли, мы тут с другом увлеклись городской фотографией. Взяли машину, покатались по району, и, ты не поверишь, столько всего интересного обнаружили.

Чувствуя, что Сорви-голова загоняет мента в угол, да еще и глумясь над ним при этом, Максим понял, что это может привести к самым нежелательным последствиям, и заметно напрягся.

— Должен признать, у тебя довольно насыщенные будни, — все более входя во вкус, перелистывал фотографии с изображением разных сцен из жизни мента Сорви-голова, через одну показывая их ему. — Столько встреч, контактов. И все тебе что-то дают… Вот эти снимки мне особенно нравятся, — Сорви-голова показал несколько фотографий, где мент на служебной машине подъезжает к кучке путан, берет деньги у сутенера, а затем уезжает, прихватив с собой пару девочек. — Уж больно антураж хорош.

Все время, пока Сорви-голова говорил, напряжение мента лишь множилось, и когда тот подошел к нему, он взорвался: что есть мочи он ударил Сорви-голову в лицо, так что тот повалился на пол.

— А как тебе такое, пидор?! — заорал в ярости мент. — Понравилось?!

Опустившись на корточки, мент взял Сорви-голову за волосы и нанес ему очередной зубодробящий удар в лицо.

— Ты что, сука, в игрушки со мной решил играть?! — продолжал один за другим наносить удары мент. — Ты лоха во мне увидел?!

Ошеломленный оборотом, который приняло дело, Максим судорожно оглядывал подсобку, когда взгляд его упал на лежащий на полке среди медалей и грамот спортивный пистолет.

— На понт меня решил взять?! — продолжал мент, достав пистолет. — Пиздец тебе, сука!

Зажав Сорви-голове запястье левой руки берцем, мент прострелил ему кисть. Раздался крик Сорви-головы. Мент наклонился к нему и, умеючи вывернув руку, заставил того подняться на колени.

— А теперь ты послушай меня…, — начал, было, мент.

— Отпусти его! — раздался окрик Максима.

Резко рефлекторно развернувшись на окрик, мент увидел в окне подсобки Максима с направленным на него спортивным пистолетом.

— Убери пушку! — заорал мент, прикрываясь Сорви-головой, к виску которого приставил пистолет.

— Отпусти его! — повторил Максим

— Я мент! Убери пушку!

— Как только ты отпустишь его!

— Если ты сейчас не опустишь пистолет, я пристрелю его!

— Отпусти его!

— Считаю до трех! Раз!

— Отпусти его!!!

— Два!!

Выстрел!

С диким криком повалившись на пол, выронив по ходу дела пистолет, мент схватился руками за лицо и начал кататься по полу.

— А-а-а-а!!! Сука!!! Я мент!!! Тебе пиздец!!! Тебе пиздец, сука!!! Я мент!!! А-а-а-а!!! Сука-а-а-а!!!

— Валим отсюда! — освободившись от захвата мента, прокричал Сорви-голова Максиму, продолжавшему стоять с вытянутым пистолетом в руке.

Метнувшись к задней двери, Сорви-голова выбежал наружу.

Бросив пистолет и выскочив из подсобки, Максим кинулся за ним следом, но тут мент ухватил его за лодыжку и он упал, в полете ударившись головой о стоящий у стены шкафчик.

Приподнявшись, мент на карачках пополз за пистолетом, а схватив его, поднялся на ноги.

— А-а-а-а!!! Тебе пиздец!!! — дико завопил он, подпрыгнув к лежащему на полу Максиму.

Скула мента вздулась и кровоточила от попавшей в нее пули. Он ногой развернул лежащего на боку Максима, а когда тот, откинувшись на спину, поднял вверх обе руки, направил пистолет ему в лицо.

Мент взвел курок.

Раздался звон китайских колокольчиков.

Развернувшись на звон, мент увидел вошедшего сержанта, рефлекторно схватившегося за пистолет.

— Ты в порядке? — спросил тот, опуская оружие.

Секунду мент смотрел на сержанта, а поняв, что теперь, при свидетелях просто так убить Максима будет чревато, повернулся к нему и начал что есть мочи избивать ногами.

— Пидор! Ебаный пидор! — орал мент, один за другим обрушивая удары массивными берцами прямо на голову лежавшему на полу молодому человеку. — Пидор! Пидор!

Пропустив первые удары, Максим блокировал остальные руками, но мент, заметив неприкрытое место, что есть мочи ударил прямо туда…

Раздался треск…

И Максим потерял сознание.

V

— Действия Лесина М.И. квалифицированы по пункту «б» части второй статьи сто двенадцатой УК РФ как умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью, — монотонным голосом зачитывала судья, — вызвавшего длительное расстройство здоровья или значительную стойкую утрату общей трудоспособности менее чем на одну треть.

На левой скуле Максима были видны застарелые, уже зажившие следы причиненных ментом побоев.

— Доказательства, собранные по уголовному делу, — продолжала судья, — получены законным путем, являются допустимыми, относимыми и достаточными для вывода о виновности Лесина М.И. в совершении преступления, указанного в описательной части приговора.

Одетый в ту же одежду, что была на нем в видеосалоне, Максим стоял в наручниках за решеткой в клетке для подсудимого. Слева, у двери в клетку, находится милиционер-охранник.

— При назначении Лесину М.И. наказания суд учитывает характер и степень общественной опасности содеянного, влияние назначенного наказания на исправление осужденного, данные о личности виновного, который ранее не судим, на учете у психиатра и нарколога не состоит, по месту жительства и месту работы характеризуется положительно. Оснований для изменения категории совершенного преступления на менее тяжкую по части первой статьи сто двенадцатой УК РФ суд не усматривает, поскольку действия подсудимого были направлены в отношении лица, осуществляющим служебную деятельность, и считает, что исправление Лесина М.И. необходимо производить в условиях изоляции от общества, с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.

Одетый в милицейскую капитанскую форму мент сидел на стуле; правая рука его от локтя и до кончиков пальцев была зафиксирована гипсом, шею держал огромный медицинский корсет.

— На основании изложенного и руководствуясь статьями триста семь, триста восемь и триста девять УПК РФ, суд приговорил признать Лесина Максима Ивановича виновным в совершении преступления, предусмотренного пунктом «б» части второй статьи сто двенадцатой УК РФ, и назначить ему наказание в виде лишения свободы на срок пять лет, с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима.

Мент переводит взгляд на Максима — приговор явно удовлетворил его.

— Срок отбывания наказания Лесину М.И. исчислять с учетом предварительного заключения под стражу с двадцать четвертого мая тысяча девятьсот девяносто пятого года, с момента фактического задержания. Меру пресечения Лесину М.И. в виде заключения под стражу оставить без изменения. Приговор может быть обжалован в апелляционном порядке в Московский городской суд в течение 10 суток со дня его провозглашения, а осужденным, содержащимся под стражей, — в тот же срок со дня вручения ему копии приговора. В случае подачи апелляционной жалобы осужденный вправе ходатайствовать о своем участии в рассмотрении дела судом апелляционной инстанции.

Закрыв папку, судья три раза стукнула молотком.

Слушатели в зале начали вяло расходиться. Мент тоже встал и, пожав руку прокурору и оказавшемуся тут же адвокату, двинулся к выходу.

К милиционеру-охраннику подошел второй: вдвоем открыв клетку, они повели Максима к двери.

На ходу вытянув шею, Максим принялся оглядывать зал. В глубине рядов, из-за спин расходящихся слушателей, поднялся тренер. Увидев его, Максим остановился, но тут же рука идущего за ним милиционера толкнула его вперед. Весь путь до выхода Максим не отрывал взгляда от тренера, до тех пор, пока не скрылся за проемом. Следующий за ним милиционер захлопнул дверь.

VI

Щелчок выключателя.

Тренер стоял в дверном проеме своей маленькой тренерской комнаты. Только что включенная лампа накаливания нехотя разогревалась, из мутного, мигающего, переходя во все более яркий свет. Постояв немного, тренер зашел внутрь и растерянно огляделся.

Тренерская представляла собой коморку в семь квадратных метров без окон, со столом, несколькими шкафчиками и тумбочками с экипировкой и инвентарем. Над столом висели полки с разными наградами в виде кубков и стел, а по стенам — медали, дипломы и грамоты, современные и советские.

Оглядевшись, тренер взял с пола коробку, вытряхнул из нее лежавший в ней хлам, подошел к одной из тумбочек и, открыв ее, принялся перебирать вещи, многие выкидывая, а некоторые складывая в коробку…

— ——————

Спустя два часа коморка превратилась в совершенно пустое помещение в четыре стены с мебелью. На столе стояла открытой коробка, а сам тренер доставал с висящей над ней полки кубки. Взяв последние, он вдруг заметил три прицепленных к дверце фотографии — те, что были сделаны на полароид во время чемпионата Европы.

Сняв фотографии, тренер принялся одна за другой с улыбкой просматривать их. Тут была фотография его подопечных на пьедестале, фотография, где они все втроем были в кафе, а также сделанная Максимом фотография с ним и Сорви-головой, залезающим в кадр. На последней фотографии улыбка исчезла с лица тренера, и появилось нечто вроде печальной задумчивости.

Вдруг раздались звуки движения со стороны входа. Обратившись в ту сторону, тренер увидел стоящего в дверях Сорви-голову. На одной брови у него появилось два параллельных шрама от рассечений. Обведя взглядом голую коморку, он вопрошающе смотрит на наставника.

— Я ухожу, — сказал тренер.

— Куда?

— Я больше не хочу…

— Не хотите чего?

— Все, хватит, — покачал головой тренер. — Я не хочу. Да и-и-и… и не могу.

— Что там было? — пройдя в коморку, спросил Сорви-голова.

— Пять лет.

— Все-таки, может не стоит рубить с плеча? Поспешное решение, сделанное на эмоциях, под влиянием момен…

— Это не поспешное, — резко твердо перебил его тренер, — это взвешенное решение.

— Да как же так?! — вспыхнул Сорви-голова. — Получается — все зря?! Столько усилий, столько месяцев работы, и все напрасно?!

Тренер ничего не ответил ему.

— У нас же такая перспектива! — продолжил Сорви-голова. — Вспомните, что вы еще совсем недавно говорили! Сколько мы прошли! Ведь осталось всего-ничего! Подумайте: меньше, чем через год олимпиад!..

— Это ты его впутал, — подняв взгляд на Сорви-голову, вновь резко перебил его тренер.

— Он вам сказал?

— Он мне ничего не говорил… Что у тебя с рукой?

— Я никуда его не впутывал, — ответил Сорви-голова, закрывая свою забинтованную прострелянную кисть. — Он вполне мог отказаться. Это было его решение.

— Ты виноват в этом.

— Это была случайность!

— И я виноват, — морщась чему-то крайне неприятному, отвернулся от Сорви-головы тренер.

— Да тут никто не виноват. Это только стечение обстоятельств. Просто не повезло.

Тренер опустил взгляд на фотографии, которые все это время продолжал держать в руке.

— Надо было оставить тебя в том тире, — тише, словно самому себе сказал тренер, после чего положил две фотографии в коробку, взял ее, развернулся к Сорви-голове и, секунду поглядев на него, вышел.

Проводив тренера взглядом, Сорви-голова заметил на столе фотографию. Подняв ее, он увидел, что это был снимок тренера с ним, залезающим в кадр. Положив фотографию в карман, он вышел из коморки, на ходу выключив в ней свет.

VII

2000 год. Впереди появился свет, сначала совсем расплывчатый, в виде небольшого размытого пятна, но, постепенно увеличиваясь, он приобрел очертания выхода из темного черного коридора тоннельного типа, длиной шагов в сорок, по котором шел Максим. Пятно медленно приближалось, становясь крупнее; звук шагов все более гулко отражался от стен коридора. Подойдя к самому его концу, когда для того, чтобы выйти на свет осталось сделать лишь один шаг, Максим остановился.

С полминуты он стоял недвижимый, а затем шагнул вперед, сразу целиком оказавшись на свету. Он сильно изменился: бледный, похудевший, с короткостриженым ежиком на голове и широким шрамом на шее, он, морщась, щурил непривыкшие к яркому июньскому полуденному свету глаза. Рефлекторно отвернувшись от источника света, закрыв глаза от солнца рукой, он огляделся.

Он стоял на площадке при входе в тюрьму, у пристройки в виде длинной узкой арки для одного человека. Позади были высокие, в пять метров, тюремные стены из красного кирпича, с протянутыми сверху рядами колючей проволоки и охранными вышками на каждом углу периметра. Слева находилась остановка, на которой стоял старый убогий советского производства автобус. Автобус закрыл двери и начал движение.

Одетый в ту же одежду, в которой он был в видеосалоне и в зале суда, Максим, увидев, что автобус поехал, поспешил к нему наперерез и, остановив, заскочил внутрь.

— ——————

Ко входу в спортивный центр подошел Максим, одетый в джинсы и белую однотонную рубашку с прозрачной папкой в руках. Остановившись перед входом, он поглядел на олимпийские круги над входом, быстро оправил себя и зашел внутрь.

— ——————

В кабинете отдела кадров спортивного центра было несколько столов, заставленных множеством папок, бумаг, с сидящими за ними работниками. Закрыв за собой дверь, Максим прошел в кабинет.

— Здравствуйте, — начал он. — Я звонил… по поводу вакансии.

— Методиста? Да-да, сюда, — вскинула голову девушка в углу. — Давайте документы, — сказала она, когда Максим сел за стол.

— Резюме, — сказал Максим, доставая из папки несколько листов.

— Резюме у меня уже есть. Из анкеты.

— Диплом чемпиона России, — продолжил доставать бумаги из папки Максим. — Второе место в чемпионате Европы. Удостоверение мастера спорта.

— Паспорт.

Максим передал девушке паспорт, и та, взяв документы, принялась копировать их, одновременно продолжая разговор с Максимом.

— Когда сможете приступить к работе? — приветливо, улыбчиво и открыто обратилась девушка.

— С завтрашнего дня.

— Давайте тогда уже с понедельника? Так удобнее будет.

— Хорошо… А я уже принят.

— Ну, вообще-то осталось еще несколько формальностей, но руководство уже смотрело ваше резюме и, признаюсь, оно впечатляет.

— Правда?

— Да. По поводу обязанностей — сами увидите, все вам хорошо известно. Методическая работа, формирование тренерских программ…

— Да, это все мне знакомо.

— Да. С вашим опытом проблем тут…

В этот момент девушка открыла очередную страницу паспорта и, увидев на ней отметку о судимости, вдруг замерла на секунду. Лицо ее мгновенно изменилось: вся ее легкость, веселость и открытость тут же улетучились.

Почувствовав замешательство девушки, Максим поднял на нее взгляд.

— С вашим опытом проблем тут не возникнет, — продолжила она, заметно напрягшись. — Все тогда? — сделав копии оставшихся документов, вернулась за стол девушка.

— И… что дальше?

— Я позвоню вам.

— Так в понедельник мне ко скольки готовиться?

— Это пока предварительно…, — быстро сбивчиво заговорила девушка. — Смотря, как руководство решит… Может перенесут что-нибудь… Такое часто бывает… Я в любом случае завтра вас еще наберу.

Помедлив секунду, Максим поднял глаза на девушку, как бы желая услышать от нее что-нибудь обнадеживающее, но найдя лишь совершенно растерянную деланную улыбку, убрал документы обратно в папку и направился к двери.

— ——————

— За дневную смену платишь тысячу рублей — это минимум. Плюс тридцать процентов от выручки, если выручка больше трех тысяч, — быстрым заученным говором объяснял администратор условия.

Он шел вместе с Максимом по таксопарку в виде большой крытой парковки без перегородок, заставленному машинами — все с фирменными наклейками службы такси.

— За ночную — шестьсот рублей, и тридцать процентов от выручки свыше двух тысяч, — продолжал администратор. — Фиксированную сумму оплачиваешь до выхода на смену; процент — по окончании. Смена — двенадцать часов. Отработал меньше — фиксированная сумма не возвращается. Что бы там, блядь, у тебя ни приключилось.

Подойдя к двери во внутреннее помещение, администратор остановился и развернулся к Максиму.

— И даже не думай ныть потом, вроде: «Да ведь я же всего пять часов отъездил». Не важно, сколько отъездил — хоть пять часов, хоть полчаса — фиксированная сумма не возвращается… Три месяца испытательный срок. Далее оформление — если и ты, и я захотим продолжить сотрудничество. Ты заинтересован?

— Да.

— Хорошо. Тебе как удобнее будет — в день, или в ночь?

— В ночь, и в день по выходным, — несколько изменившимся голосом, в котором появился как бы какой-то хрип, ответил Максим. — Я на пару недель, может на месяц, пока не найду постоянную работу.

— Как скажешь, — улыбнулся администратор. — Когда хочешь начать?

— Да прямо сейчас.

— Ну, тогда пойдем.

— ——————

На улице был сильный ливень. Весь мокрый, Максим достал из багажника запаску, домкрат и ключи, и, опустившись с ними к правому заднему в ноль спущенному колесу, начал пристраивать домкрат под машину. Мимо по шоссе с огромной скоростью пролетали машины, а в окно заднего сидения сверху на него смотрел пассажир, мотая головой и в недовольстве глядя на часы.

VIII

К двери подошел мужчина и, проверив по бумажке адрес, постучал в нее.

— Кто там? — послышался голос за дверью.

— Э-э-э… Простите, я, наверное, ошибся… А Максим здесь живет?

Дверь открылась, и в проеме появился Максим.

Не веря своим глазам, он уставился на тренера.

— ——————

Тренер сидел за столом, оглядывая жилье Максима. Это была комнатушка в семь квадратных метров, настолько крохотная, что двум человекам уже сложно было в ней разместиться. Тут располагалось сразу все: раздвижное кресло-кровать, стол, раковина, кухня, стиральная машинка, небольшой холодильник. На открытой двери в туалет сохли стиранные джинсы и носки.

Щелкнул вскипевший чайник. Максим потянулся за ним, тренер же, чтобы не мешать, отклонился назад и нечаянно локтем уронил со стола кружку, от которой при падении откололась ручка.

— Ох, черт! — смутился тренер, поднимая осколки. — Старею уже. Неловкий такой становлюсь.

— Да, маленькая комнатушка. Как у Достоевского в «Преступлении и наказании» — «каюта».

— Низкие потолки и тесные комнаты душу и ум теснят.

— Точно.

— Как же у тебя голос изменился — совсем не узнать. Из-за этого? — кивнул тренер на шрам на шее.

— Да.

— Как там было?

Услышав вопрос, Максим приподнял брови, как бы пытаясь сообразить ответ, и уставился в кружку с чаем в руках.

Эпизод из минувших событий в доли секунд пронесся в его сознании.

Он в одежде зэка с личными вещами в руках шел по коридору тюрьмы в сопровождении двух надзирателей с автоматами. У двери в камеру один надзиратель, передернув затвор, взял его на прицел, а второй снял с него наручники и открыл дверь. Максим зашел внутрь, и надзиратель закрыл за ним камеру.

Камера была стандартная — двадцать квадратных метров на восьмерых человек. По бокам с каждой стороны располагалось по две двухъярусные кровати. В противоположной от входи стене, в верхней ее части, было небольшое зарешеченное и дополнительно усиленное мелкой сеткой окно. Под окном, между дальних от входа нар, стоял невысокий столик. За столиком на нижних шконках сидело трое зэков; четвертый лежал на верхней правой шконке. У троих снизу в руках были карты, четвертый был без карт — видимо просто наблюдал; однако все четверо и думать забыли об игре: они как один оценивающе изучали стоящего у двери Максима. В этот момент с верхних левых нар послышался шорох — лежавший на них зэк поднял заспанную голову.

Стоя у самого порога камеры, спиной к двери, держа в руках перед собой вещи — постельные принадлежности и кружку — Максим напряженно смотрел на своих новых сожителей, когда вдруг раздался сильный пердеж. Он повернул голову на звук — справа была параша, на которой сидел, справляя нужду, очередной зэк, также не отрываясь молча разглядывающий новичка.

Одни из зэков за столом отложил карты, собираясь уже что-то сказать, как вдруг из-под нижней шконки показалось худое замызганное лицо. Это петух, который жил на матрасе на полу под прямо под нижней шконкой. Увидев Максима, он широко как-то чересчур весело улыбнулся и восклицает характерным, съедающим звуки, присвистывающим говором: «Опаньки. Щмотри-ка, новенький!».

— Если не хочешь — не рассказывай, — обратился к Максиму тренер.

Подняв глаза от кружки с чаем, Максим улыбнулся в ответ.

— Чем сейчас занимаешься? — спросил тренер.

— Работаю. В такси.

— В такси. Как поиски? — кивнул тренер на стопку газет с объявлениями на столе.

— Все глухо.

— Отказывают?

— Все.

— Ты же знаешь, я бы рад помочь, да за эти годы столько воды утекло. Все поменялось, и выходов у меня уже никаких не осталось. Все нужные люди, с которыми была связь, сейчас уже не при делах.

— Нет, даже и не думайте переживать на мой счет. Это все ерунда. В ближайшее время наверняка что-нибудь подвернется, — сказал Максим, не вставая с табурета убрав газеты со стола в кухонный шкаф. — Расскажите лучше, как у вас дела?

— Да-а-а, у меня…, — улыбнулся тренер. — У меня все в порядке.

— Готовите сейчас кого-нибудь?

— Я? Не-е-ет… Я же после того уволился.

— Уволились?

— Ты не знал? Пять лет уже как пенсионер.

— Не знал. Значит, никого не тренируете больше? А чем занимаетесь?

— Ничем особо. Вот, загород собираюсь переезжать.

— Загород?

— Да. Надоел этот мегаполис. Шум, гам, суета. Все это уже не для меня. Старый стал.

— А загород куда?

— У меня есть домик, в старом поселке. Туда и переберусь. Может быть хозяйство заведу.

— Когда планируете?

— Да вот, уже вещи потихоньку собираю. На неделе, наверное.

— Ну, здорово.

— ——————

С трудом обувшись в узенькой прихожей, тренер выпрямился и посмотрел на своего бывшего подопечного.

— Ладно, тогда, — сказал Максим. — Звоните, приезжайте в гости — буду рад вас видеть.

— Ха-х, до чего же у тебя голос изменился! Никак не могу привыкнуть! Причем, не то, чтобы хуже сделался — скорее даже как-то мужественнее стал — но совсем другой. И от этого такая дихотомия восприятия возникает. Смотрю: лицо твое; мимика, смех, взгляд — все твое. А когда начинаешь говорить — голос совсем другого человека. Ха-х, необычные ощущения — такой стойкий диссонанс.

— Вы спрашивали про тюрьму… На зоне действует строгая кастовая система. Люди там разделяются на десяток подтипов, для каждого из которых жесткой иерархической структурой четко регламентируются границы его поведения. Верхние касты имеют неограниченную власть, и далее по нисходящей. Самая нижняя каста — петухи. Они не имеют никаких прав. Им не позволено сидеть за общим столом, вообще садиться на табуретку или шконку — их место под нарами, откуда они почти не вылезают. У них специальные черпаки и кружки — с пробитыми в них дырками. Чтобы есть баланду пробитой ложкой, приходится черпать очень быстро, при этом все капает, расплескивается. Чифирь из пробитой кружки полностью вытекает за четыре минуты. Это значит, у петуха есть две минуты, чтобы выпить полкружки. Ха-х, это и вправду смотрится забавно, как петух пьет чифирь — постоянно шикая, меняя руки, обжигая рот и горло спешно глотает кипяток… Авторитетному вору не положено даже касаться петуха. И, чтобы отметить их, им подрезают язык. Петуху отрезают кончик языка, так что многие звуки в речи съедаются, а некоторые становятся как-бы присвистывающими, чтобы при первом же открывании им рта знающему человеку сразу было понятно — это петух.

— Но тебя это, слава богу, не коснулось.

— Да.

— Будем на связи.

— Был рад вас видеть.

— Я тоже.

Обнявшись с бывшим подопечным, тренер ушел, а Максим подошел к единственному окну в своей комнатушке на первом этаже и стал глядеть в него — зарешеченное снаружи металлическими прутьями и обтянутое мелкой сеткой.

— ——————

Максим спал. Было темно и лишь слабые потоки лунного света проникали в окно. Внезапный удар кулаком в живот согнул его пополам в резкой боли; тут же зэк за плечи стащил его на пол и между ними завязалась борьба.

Максим схватил одну ногу зэка и, пока тот наносил по нему беспорядочные удары, подрубил рукой вторую. Зэк упал, но оказался сверху и, развернувшись, принялся двумя руками душить Максима. В ответ тот ударил его затылком в кадык, а затем, подскочив, сделал захват за шею. Поначалу активно сопротивляясь, придушенный зэк постепенно ослабел и обмяк. И в этот момент сокрушительный удар обрушился на Максима, сбив его с ног.

Второй зэк сел на него сверху, всей массой тела прижав к полу. Максим попытался сбросить зэка, но тот подносит к его горлу заточку, так что из-под нее начинает идти кровь.

— Если будешь дергаться, подрежу язык, — нагнувшись к Максиму, прорычал зэк. — Лежи тихо, сука.

Зэк отстраняется, а через несколько секунд Максим резко смещается вперед, как если бы получил толчок сзади; затем толчок повторяется еще, и еще, резче и чаще. Тишину разрушают пыхтения и возбужденные оханья зэка. Максим зажмуривает глаза, стискивает зубы…

Максим подскочил на кровати. С зарешетчатого засетчатого окна его комнатушки падал темно-синий лунный свет. Весь мокрый от пота, несколько мгновений он судорожно озирался в годами выработанной привычке тут же начать отбиваться от нападающих, а, поняв, что он не в тюрьме и опасности нет, с облегчением опустился в кровать, на бок, лицом к окну. Сначала он лежал, вытянув ноги, но, плотно укрывшись одеялом, начал поджимать к себе колени, пока не свернулся в позу эмбриона.

IX

В проеме между передними сидениями находилась голова сидевшего сзади пассажира. Он был сильно пьян и потому нес бессвязнейшую чушь, которой, тем не менее, настойчиво нагружал управляющего такси Максима, слушавшего его в полуха, лишь изредка кивая в ответ. Неожиданно пассажир остановил свои словоизлияния, и несколько секунд просидев недвижимо, молча хлопая глазами, принялся блевать на задние сидения.

— ——————

Задняя дверь в машине была открыта; возле нее стояло приготовленное ведро с тряпкой. Аккуратно достав полный отвратительной жидкой зеленой блевоты коврик для ног, Максим принялся мыть его, сам еле сдерживая подкатившее к нему чувство тошноты.

— ——————

Максим держал телефон у уха.

— Отдела кадров, — взяв трубку, ответил на том конце провода приглушенный женский голос.

— Добрый день. Подскажите, пожалуйста, я проходил собеседование по устройству на работу. Мне сказали, что я подхожу, и что нужно будет только перезвонить, узнать по поводу проверки службой безопасности.

— Как ваша фамилия?

— Лесин.

— К сожалению, служба безопасности не согласовала вашу кандидатуру, — ответила девушка после паузы.

— Ясно.

Положив телефон, Максим опустил взгляд на разложенные перед ним на столе газеты: множество объявлений в них были обведены маркером, и почти все перечеркнуты. Кроме одного. Взяв маркер, Максим зачеркнул и его тоже.

— ——————

Готов выйти в рейс, Максим задом отъезжал с парковки в таксопарке, когда голос администратора остановил его.

— Макс, погоди минутку, — сказал тот, подходя к машине. — Как дела?

— Ничего.

— Три месяца прошло, — кивнул администратор. Нужно определиться: мне оформлять тебя, или завершаем наше сотрудничество.

— А-а… Да.

— Что «да»?

— Оформляем.

— Отлично, — отходя от машины, сказал администратор. — Тогда завтра утром после смены у меня.

Кивнув в ответ, Максим выехал из таксопарка.

— ——————

Шумно устраиваясь на заднем сидении, в машину сели парень и девушка.

— Куда едем? — обратился к ним Максим.

— Чехова двадцать, — откликнулась девушка.

Молодые люди были явно навеселе — парень приставал к девушке, которая кокетливо отбивалась.

— Таксист все слышит, — сказала она.

— Ну и что? — проговорил тот.

— Скажи, чтобы сделал музыку погромче.

— Эй, дружище, сделай музыку погромче.

Услышав хорошо знакомый голос, Максим на ходу обернулся назад — это действительно был Сорви-голова. Увидев Максима, тот потерял дар речи и лишь раскрыл рот в немом изумлении.

Улыбнувшись, Максим развернулся назад к дороге.

— Ха-ха, Макс! — вспыхнул в радостном восклицании Сорви-голова. — Макс! Ничего себе! Давно ты в городе?!

— Три месяца.

— Три месяца в городе и даже не позвонил!

— Я звонил. Но у тебя, похоже, телефон сменился.

— Да, сейчас другой… Что у тебя с голосом?

— А-а, долгая история.

— Ну, так я никуда не спешу?! Ох-х-хо-хо!!

Сорви-голова без церемоний прямо на ходу перебрался на переднее сидение, оставив смущенную и растерянную девушку сзади. Он был одет по моде, с массивной золотой цепью на шее и браслетом на руке.

— Как твои дела?! Давай рассказывай!

— Да как? Нормально все.

— Нормально все? А что ты делаешь в этом такси?!

— Работаю.

— Ха-х, работаю, — усмехнулся, было, Сорви-голова, а поняв, что так оно и есть, замолчал.

— Я тоже рад тебя видеть, — повернувшись к нему, сказал Максим.

X

2013 год. По дорожке по-зимнему запустелого парка шел молодой человек, лет двадцати пяти, одетый в длинный до колен зеленый пуховик, вязанную шапку и массивные черные ботинки. Весь на нервах, заведенный, он двигался быстро, судорожно осматриваясь вокруг, при выдохах выпуская густые облака пара.

Вдруг молодой человек заметил идущего впереди спиной к нему человека в синем пуховике с поднятым капюшоном. Ускорившись, он догнал его, заглянул под капюшон, а увидев недоумевающее женское лицо, с досадой отошел в сторону. Почти сразу взгляд его привлек сидящий на лавочке дальше по дорожке мужчина в синем пуховике. Поспешив в его сторону, он, подходя, замедлил шаг, пристально уставившись на него. Столь явное внимание смутило мужчину: начав нервничать, он отвернул голову. Молодой человек, тем временем, подошел к лавочке вплотную и остановился. Посмотрев на него, мужчина в недоумении отвернулся вновь, на этот раз в другую сторону. Поняв, что это снова не тот, кого он искал, молодой человек отошел от лавочки, а, пройдя еще метров десять, встал на месте, в отчаянии судорожно вертя головой.

Вдруг внизу, у пруда, в укромном заливчике между деревьев, он заметил человека в синем пуховике.

— Вы Зеленый? — спросил он, спустившись к незнакомцу.

Разламывая батон и кидая его в пруд уткам, мужчина утвердительно кивнул.

Кивнув в ответ, молодой человек стал нервически мешкать, как бы не зная, что сказать: в один момент от уже открыл рот в готовности что-то произнести, но тут же снова закрыл.

— Сначала деньги, — спустя несколько секунд, вдруг выпалил молодой человек.

Зеленый одной рукой достал и протянул ему конверт.

— Сделка на четыре миллиона, — пересчитывая вынутые из конверта купюры, начал молодой человек. — На пустыре за заброшенной лесопилкой, на двадцать пятом километре. Борис привезет деньги; ему привезут товар.

— Четыре миллиона наличными? — повернулся к молодому человеку Зеленый.

— Все налом. Долларами. Ручаюсь — это наверняка.

— Сколько будет человек?

— У Бориса шесть машин. Человек двадцать пять, тридцать. Дробовики, автоматы.

— А с той стороны?

— Не знаю.

Подняв глаза на Зеленого, он видит, что ответ явно не удовлетворяет его.

— И никто не знает. Какие-то новые ребята. Но одно совершенно ясно — они точно в курсе дел, и потому их там будет уж никак не меньше, чем у Бориса.

— Когда?

— В одиннадцать.

— Утра?

— Да, — закончив считать деньги и положив их во внутренний карман пуховика, ответил молодой человек.

Зелены посмотрел на часы, после чего, не раскрашивая, выкинул оставшийся батон в озеро уткам, достал из-за пазухи пистолет с глушителем и направил его на молодого человека.

— Это все правда…, — сбивчиво начал лепетать тот. — Все так… Клянусь…

Зеленый ничего не отвечал.

Молодой человек несколько мгновений смотрел на него, а затем достал пачку денег.

— Вот… Возьмите… Мне не надо…

Взяв деньги, Зеленый положил их в карман, но даже и не думал убирать пистолет.

Молодой человек замер — все кончено.

— Почему? — произносит он.

— Ты видел меня.

Выстрел!

Когда молодой человек упал к его ногам, Зеленый произвел еще один, контрольный выстрел, после чего дорогим лакированным коричневым ботинком столкнул его тело в пруд.

Скатившись вниз, тело молодого человека лишь на секунду потревожило уток, которые, когда оно ушло под воду, тут же вновь собрались назад, вокруг разбросанных Зеленым хлебных крошек.

XI

Большой джип марки мерседес с люком над задним сидением двигался по загородной трасе. За рулем был Максим — постриженный коротко, почти под ноль, с бородой и усами. На нем были джинсы, пиджак и короткое серое пальто. Рядом на переднем пассажирском сидении ехал Сорви-голова: гладко выбритый, с копной длинных волос, одетый в расстегнутую длинную дубленку длиной с густым меховым воротником.

— Короче, нашли мы с ней какие-то кусты, — говорил Сорви-голова.

— Ха-ха! Кусты? — рассмеялся Максим.

— Ну да. В августе дело было. Жара. Прямо у нее во дворе в каких-то зарослях с ней и пристроились.

— А что домой не поднялись?

— Куда? Дома родители.

— Так ей сколько лет было?

— Шестнадцать, наверное. Сколько лет десятиклассницам? Я же тебе говорю — школьница! В этом-то весь прикол!.. В общем, разместились мы с ней в кустах этих: все как положено, в миссионерской позе — я сверху, она снизу. Я работаю на ней, она лежит, балдеет. А личико такое нежное, щечки розовые от возбуждения. Смотрю на нее сверху, и вдруг она, прямо в процессе, открывает глаза и начинает глядеть прямо на меня своими громадными глубокими голубыми зрачками. Я смутился, остановился: думаю, может что-то не так делаю. А она посмотрела на меня так тихо, пару секунд, и вдруг говорит: «Засунь мне в жопу».

Сорви-голова и Максим синхронно разражаются задорным смехом.

— Что, прямо так?! — просмеявшись, спросил Максим.

— Отвечаю! Слово в слово: «Засунь, — говорит, — мне в жопу»!

— Во дает.

— Я сам охерел… И, ты знаешь, самое прикольное, что, по сути, каждая вторая такая.

— Каждая вторая просит трахнуть ее в жопу?

— Да почему: каждая вторая встречается именно для секса. Девчонки школьницы по шестнадцать-семнадцать лет: с одноклассниками нельзя — поползут сплетни, в конце концов станет общеизвестным и тогда загнобят; со знакомыми та же тема — слухи. А хочется же. Да еще и подруги хвастаются. Вот и экспериментируют по полной на стороне — никаких рисков.

— Да, отжигают девахи.

— Не то слово! Причем, ты попробуй ее через пару дней еще на раз уломать — весь мозг выебет. Это именно им надо, чтобы на стороне, с незнакомым, на раз и без обязательств. Использует тебя, оторвется как следует, а если потом ты вдруг захочешь — ну тут уж начнутся кривляния по полной программе. Вот и ловишь момент, пока им удобно и хочется.

— Унизительно.

Заехав на сплошь заснеженный пустырь, машина остановилось.

— Ты же говорил, что мы раньше подъедем? — сказал Сорви-голова.

— Мы раньше и подъехали, — кивнул Максим на панель машину, на которой было восемь минут одиннадцатого. — Договаривались на одиннадцать.

— Да-а-а. Не хило.

Максим достал пластик жевательной резинки.

— Что думаешь? — обратился к нему Сорви-голова.

— Что тут думать. Действуем как обычно.

— Окей.

Максим развернул и положил в рот жвачку; Сорви-голова достал с заднего сидения большой черный кейс; о оба надели темные солнцезащитные очки: Сорви-голова круглые красные зеркальные с боковыми ободками, а Максим большие авиаторного типа от уха до уха.

— Ну, и кто из них Борис? — спросил Сорви-голова.

— Хуй его знает. Наверное, тот хер в красном шарфе… Ну что, погнали?

Оба вышли из машины. Напротив них, шагах в пятидесяти, стояли шесть автомобилей, перед которыми выстроилось человек тридцать бандитов. Максим и Сорви-голова двинулись к ним.

Недоумевающе переглядываясь — «что бы это значило — только двое человек?» — бандиты, все до одного вооруженные автоматами и дробовиками, начали медленно распределяться по обеим сторонам, образовывая полукруг, в который как бы охватывали парней.

Подойдя, Максим и Сорви-голова остановились метрах в пяти от стоящих перед машинами бандитов.

Находящийся в самом центре коренастый здоровяк улыбнулся краем губи и, обернувшись назад, вопрошающе посмотрел на стоящего в глубине у дальнего джипа Бориса — невысокого худого мужчину в плаще с красным шарфом на шее, красным чемоданом в руке, в темных очках, и двумя персональными телохранителями за спиной. Борис кивнул вверх здоровяку, давая согласие, чтобы тот начинал.

— Что-то вы рано, — развернулся к парням здоровяк.

— Пробки на трассе, — ответил Максим. — Не хотели опаздывать.

— Товар? — кивнув на чемодан в руках Сорви-головы, улыбнулся здоровяк.

— Ага, — кивнул Сорви-голова.

— Мне нужно взглянуть.

— Товар здесь. Где деньги?

— Деньги? — улыбнулся здоровяк. — Деньги рядом. Давайте товар.

— Как только мы получим деньги.

— Но нам нужно взглянуть на товар.

— Ты взглянешь на него только после того, как мы взглянем на деньги.

— На деньги смотреть нечего, — раздались слова Бориса. — Они все одинаковые. А вот товар нужно проверить. До того, как мы двинемся дальше.

— Не-е-ет, так не пойдет, приятель…, — начал было Сорви-голова, как тут же голос Бориса оборвал его:

— Это без вариантов.

Сорви-голова поглядел на Максима, а затем подал здоровяку знак, что тот может взять чемодан.

Взяв у Сорви-головы чемодан, здоровяк отошел к машине и положил его на капот.

— Какой код? — спросил он.

— Сорок восемь, — сказал Максим.

— Тут три цифры.

— Ноль, четыре, восемь.

Здоровяк отомкнул замки.

Все — и здоровяк, и бандиты, и Борис — все обратили свои взоры на чемодан.

Сорви-голова и Максима зажмурили глаза.

Здоровяк открыл чемодан, раздался короткий отчетливый щелчок, а затем возникла ослепительно яркая вспышка.

Все вокруг — и здоровяк, и бандиты, и Борис — зажмурились, опустили головы, закрыли руками глаза и лица.

Резко мотнув головой, так что очки слетают с носа, Сорви-голова достал из-под дубленки два пистолета.

Выплюнув жвачку, Максим левой рукой снял очки, правой выхватил хромированный, украшенный белой резной слоновой костью пистолет и, прицелившись, произвел выстрел!

Болезненно ослепленный вспышкой, здоровяк вскрикнул и рефлекторно отвернулся от чемодана, прямо в сторону парней. Глаза его были плотно зажмурены. В этот момент выпущенная Максимом пуля прошла сквозь его голову, вырвавшись на вылете фонтаном крови.

Началась перестрелка!

Парни принялись методично отстреливать окруживших их ослепленных бандитов.

Держа пистолет двумя руками, Максим с невероятной скоростью производил меткие выстрелы в головы бандитам: одна пуля — один труп. Сорви-голова был менее точен: он вел интенсивный огонь, но одновременно с двух рук по двум разным целям, осуществляя в каждого наркоторговца по две-три выстрела зараз.

Валясь один за другим, скошенные пулями парней, ослепленные наркоторговцы стояли совершенно беспомощные. Один из ряда, издав короткий предсмертный крик, свалился на землю подстреленный: сосед в ужасе поворачивается в его сторону, ничего не видя, но понимая, что товарища подстрелили.

Находясь в движении, постоянно меняя свое положение, в первую очередь устраняя тех бандитов, кто был дальше от чемодана и меньше ослеп, прикрывая друг друга, Максим и Сорви-голова приближались к машинам.

Еще один гангстер, на этот раз с другой стороны от испуганного бандита, упал мертвым — тот теперь стоял с автоматом в одиночестве. Поняв, что товарищей по обе стороны от него застрелили, он потерял самообладание, и открыл шквальный огонь в ту сторону, откуда шли выстрелы.

Максим и Сорви-голова уже у машин: одновременно с началом автоматной очереди, они укрылись за двумя стоящими рядом автомобилями, так что оказались в узком пространстве друг напротив друга.

Беспорядочной стрельбой из автомата, испуганный бандит принялся скашивать товарищей, стоящих в ряду напротив. Некоторые из них, дико крича от боли, валились на землю раненые; другие открыли ответный огонь из всех орудий.

Максим и Сорви-голова перезарядили пистолеты и начали из прикрытия отстреливать в отчаянном слепом перекрестном огне продолжающих массово валить друг друга бандитов.

Тем временем Борис, припав к земле с чемоданом в руках, сидел возле машины. Его темные очки и то, что он был на приличном расстоянии от вспышки, спасли его от полного ослепления.

— Прикройте меня! — сняв очки и глядя через болезненно сощуренные глаза, крикнул Борис телохранителям.

Услышав Бориса, Максим обернулся в его сторону: вскочив на ноги, тот бежал назад, к стоящей поодаль машине. В этот момент телохранители открыли неприцельный огонь в направлении парней. Максим убил одного телохранителя. Сорви-голова попытался, было, помочь ему, но тут на него обрушился яростный огонь начавших приходить в себя бандитов на пустыре, и он вынужден был переключиться на них.

Добежав до машины, Борис запрыгнул внутрь и завел ее.

Поднявшись во весь рост, Максим быстро двигался в его сторону, перестреливаясь со вторым, укрывшимся телохранителем. Тем временем Сорви-голова разбирался с оставшимися на пустыре бандитами — неистовые звуки стрельбы из самого разного оружия начали стихать.

Обойдя, Максим убил второго телохранителя и начал палить по машине Бориса, которую тот уже развернул в сторону трасы. Припав к рулю, он выжал педаль газа. Одна за другой пули Максима проносились сквозь салон, пробив подголовник, лобовое стекло.

Вырывая снег из-под колес, прыгая на кочках ухабистой проселочной дороги, машина начала быстро удаляться. У Максима закончились патроны, но от тут же выхватил из-за спины другой пистолет и продолжил стрельбу. Однако Борису удалось скрыться.

— Где чемодан? — разобравшись с бандитами на пустыре, спросил подбежавший Сорви-голова.

Ничего не отвечая, глядя на исчезающую в дали машину, Максим принялся перезаряжать пистолеты.

— Блядь! — разразившись ругательствами, принялся в бешенстве и досаде подпрыгивать на месте Сорви-голова. — Блядь! Твою то ж мать! А-а-а-а! Бля-я-ядь!!!

Перезарядив пистолеты, Максим посмотрел на друга, а затем неспеша направился к машинам бандитов. Постояв в беспомощности еще некоторое время, Сорви-голова еще раз громко выругался и последовал за ним.

Подойдя к машине здоровяка, Максим забрал с капота принесенный ими чемодан; к нему подошел на ходу перезаряжающий пистолеты Сорви-голова; и оба направились к своей машине по усеянному трупами пустырю и под аккомпанемент громких стонов раненых беспорядочной стрельбой бандитов.

— Ты запомнил номер? — спросил Сорви-голова.

— Они грязью его залепили.

— Блядь! Ну что за хуйня! — досадливо воскликнул Сорви-голова, в раздражении наотмашь произведя несколько выстрелов в сторону корчащихся на земле раненых бандитов.

Крики прекращаются.

В полной тишине сев в машину, парни уехали.

А как только они скрылись, на дороге с другой стороны пустыря, откуда заехали бандиты, появился автомобиль — подъехав к машинам бандитов, он остановился.

Дверь открылась и из машины вышел мужчина, обутый в коричневые лакированные ботинки — это Зеленый. Пройдя немного и остановившись возле следов протектора машины Бориса, он повернулся в направлении, куда вел протектор.

— — — — — — — — — — — — --------------------------------------

Больше интересного тут:

www.youtube.com/channel/UCHmbRKwvEQSfFhtg-3_iu9w