Зачем ты всокрес?

Хрипков Николай Иванович (Kopa);

«Зачем ты воскрес»

Повесть

• объем в авторских листах;

632832 Новосибирская обл., Карасукский р-н, с. Калиновка, 21/2, khripkov.nikolai@yandex.ru? 58-107,

8-913-712-02-73

Зачем ты воскрес

И сказал я: беда мне, беда мне! увы мне! Злодеи злодействуют и злодействую злодеи злодейски.

(Исаия 24)

ПОВЕСТЬ

1

Говорят, что счастливый человек — это тот, кто с радостью идет на работу, а вечером радостным возвращается домой. Наверно, всё-таки есть такие люди.

Хоменко был несчастлив. Работу он не любил. И дома его постоянно пилила жена. Если бы у нее была бензопила, она бы его распилили, не задумываясь. И утром, и вечером он шел не к новым достижениям и свержениям, а на каторгу. Так зэки идут на лесоповал.

Вечер был какой-то особенно пакостный, холодный, с мелким дождем, ледяные змейки которого забирались под воротник и в рукава. Он то и дело тряс руками, то всё начиналось сначала. Северный ветер срывал последние пергаментные листья и бросал их под ноги. Один листок прилип к рукаву, и он его с омерзением стряхнул, как будто это была какая-то мокрица.

«Как счастливы люди, — думал Хоменко, — которые спешат к домашнему очагу, где их ждет любовь, нежность и ужин. Человеку совсем немного нужно для счастья. Но я и этого лишен. Ведь знаете, господа, как несчастлив человек, которому пойти некуда». Хоменко поймал себя на чужой цитате. И подумал, что не мешало снова перечитать классика. На то он и гений, чтобы выразить самые сокровенные стороны человеческой души. А человек не изменился. Он остался всё тем же самым Мармеладовым.

Ему не то, что пойти некуда, но то место, куда он идет, — это сущий ад, который длится изо дня в день уже который год. И кажется исходу этому нет. Нет никакого выхода. Он тряпка. Будь в нем немного решительности, он попытался бы как-нибудь изменить свою судьбу. Но как раз этой самой решительности в нем и не было. Он боялся любого шага. Сменить работу, развестись? Но он ничего не делает, как будто ему нравится это существование. Он, наверно, упивается своим несчастьем, страданием.

Нина, его жена, права, когда считает его ничтожеством, неудачником, неспособным ни на что. Он тряпка, о которую любой может вытирать ноги.

Хоменко доплелся до остановки. Здесь была небольшая будочка из профлиста с деревянной скамейкой. Автобуса давно не было, потому что народу было довольно много. Когда автобус подойдет, начнется такая давка — мама не горюй. Все торопятся, всем надо побыстрей домой, где их ждет тепло, свет и семья, дороже которой ничего для них нет.

Все нетерпеливы. Всем надо срочно домой. А вот ему некуда торопиться. Он готов стоять часами.

Ему-то куда торопиться? И не хочет он туда торопиться, потому что его там не ждут. Может подождать следующего автобуса, а может и пешком.

Серая стена остановки шевелилась как живая, как будто это была шкура огромного животного. Ветерок перебирал листки объявлений. Среди них висела большая афиша со знакомым Хоменко лицом. Он подошел и стал читать. Ему был знаком этот человек.

Статьи этого ученого в популярных журналах были резкими, без всяких там экивоков и словесной жвачки. Как говорится, резал правду-матку, не взирая на лица. Солидная аргументация. И делал неожиданные выводы, которые противоречили общепринятому мнению. Но ему, казалось, было плевать на то, в чем было уверено большинство.

«Что если?» Дом культуры находился на соседней улице. Цена билета смешная. Стоимость одного беляша. Посидит в тепле. Увидит и послушает умного человека. А там и автобусная очередь рассосётся. Все, кому надо быстро домой, уже уедут. Останутся запоздалые прохожие.

И домой особенно не хотелось торопиться.

Зал был полупустой. Или полу полный. Это как кому захочется. Оно и понятно. Не попсовая же дива приехала на гастроли. Кто у нас ходит на лекции? Студенты, потому что обязаны. А добровольцев в наше время торжества средств массовой информации отыскать трудно. Но всё-таки они есть и где-то ползала набралось. Зато это были люди, которые пришли именно слушать ученого.

Интересно. Очень.

— Умница какой! — услышал Хоменко рядом шепот. — Он открыл мне глаза на многое.

Сзади сидела девушка. У нее было овальное лицо, пухлые губы и большие темные глаза. красная куртка была расстёгнута. Медленно понималась и опус4алась грудь. Через полупрозрачную сорочку просвечивал бюстгальтер. Хоменко почему-то вспомнил девочку из далекого детства, которую жила с ними по соседству. Наверно, сейчас она должна была выглядеть так. Та девочка, ее звали Наташей, была одной из его первых влюбленностей.

Выходить из теплого светлого зала в гнусь и промозглость улиц не хотелось. Он, опустив голову, добрел до остановки, ничего не видя перед собой. Никого не было. По крайней мере так ему показалось вначале. Значит, автобус недавно ушел. И придется его долго ждать. Он ошибся. Потому что вскоре услышал:

— Ой! Не повезло! Подходила к остановке и автобус мне помигал задней частью. С его стороны это было так неделикатно. Пришла на минуту раньше, уехала бы.

Он посмотрел. В темном пространстве павильона чернела женская фигура. И еще он уловил слабый запах духов. Это она, та самая девушка, которая сидела за его спиной. Потому что это был ее голос. А лица в полумраке он рассмотреть не мог. К тому же нижнюю часть лица она прикрывала шарфом.

Крупноватый нос ее покраснел, на щеках был румянец.

— Теперь, может быть, с полчаса придется ждать, — сказал Хоменко. — В эту пору они реже ходят.

Помолчав, спросил:

— А вы далеко живете? Если далеко, то, конечно, нужно дождаться с автобуса. Идти по такой погоде не очень-то.

— Где-то с полчаса пешком идти.

— Это далековато. А я, знаете, еще дальше. Могу и прогуляться. Наверно, уже дома буду, а автобус еще не придет. В какую вам сторону?

Девушка махнула рукой.

— А вы знаете, мы попутчики. Не будете возражать, если я вас сопровожу? Вдвоем как-то веселее.

— Нет, конечно!

Они пошли вдоль дороги. Редкие встречные машины ослепляли их на короткое время. Они жмурились и отворачивались. Мелкий дождик продолжал моросить. Было слышно, как он барабанил по спине.

— Молодая женщина и на лекции — это как-то странно, — проговорил Хоменко.

— Мужчины — шовинисты. Они считают, что место женщины на кухне. Ну, или в ресторане, если желают добиться от нее близости.

— Разве не так? Кстати, Евгений.

— Ольга!

Он нащупал ее ладошку и тихо пожал. Рука у нее была маленькая, как у подростка и теплая.

— Женщины тоже различные, Евгений. А профессора Князева я знаю еще с университета. Он приезжал к нам, читал лекции. Всегда был аншлаг. Приходили с разных факультетов. Он такой умница. И рассказывает вещи, которые поражают, не оставляют равнодушными.

— Тогда мне понятно. А еще мне понятно, что вы не замужем. Вряд ли мужу понравились бы ваши вечерние походы на лекции. Да у вас и времени на это просто бы не было.

— Замужем я была. Но мое замужество закончилось довольно быстро. Что для меня стало даже неожиданностью. Мы расстались через год.

— И детей у вас, конечно, нет? А в прочем, что я спрашиваю, это же и так ясно. От ребенка не уйдешь.

— А у вас?

— Как-то не получилось. Хотя мы живем уже не один год. Мне кажется, что моя жена не хочет ребенка. Это грустно. Да и отношения у нас как-то сразу не заладились. А в последнее время, можно сказать, что и нет никаких отношений. Мы живем в одной квартире, но мы не семья.

— Мой дом.

Они остановились перед серой пятиэтажкой.

— Такое ощущение, — сказал Хоменко, — что мы шли от остановки не больше минуты. Как говорится, время пролетело стрелой.

— Как же вы теперь, Евгений?

— А что я?

— Вам же далеко идти. Или вы вернетесь на остановку и будете ждать автобуса? Мне вас жалко.

— Не стоит возвращаться, иначе дороги не будет.

— Мне кажется, вы замерзли.

— Ну, есть немного. Погода отвратительная. Не для прогулок и гуляний под луной. А, впрочем, никой луны и не видно.

— Не хочу показаться легкомысленной и назойливой, но я бы могла вас напоить чаем. Но, конечно, не буду настаивать, чтобы вы не подумали чего-нибудь такого. Решение за вами.

Хоменко хотел отказаться. Поглядел на Ольгу. Лицо ее было бы серьезным, если б не легкая улыбка. И эта улыбка всё решила. Он не мог отказаться. Это было выше его сил.

— Очень признателен вам, Ольга. Несколько минут ничего не решают, а я, действительно, продрог. Глоток горячего чая никак не помешает. Только вот, удобно ли?

Подошли к подъезду.

— Представляете, я живу на пятом этаже.

— А что же здесь такого? Многие живут на пятых этажах, а кто-то даже и выше. Такие небожители.

— Мне кажется, что, чем выше люди живут, тем больше они оторваны от земной суеты. Хотя это, наверно, глупая мысль. Но вот пришла неожиданно мне в голову. А язык без костей ляпнул.

— Теория довольно странная.

Они зашли в подъезд. Там не было лампочки. Она взяла Хоменко под локоть. Даже через куртку он ощущал тепло ее ладони.

— Не запнитесь! Сейчас будет небольшой порожек. Перешагиваем. А теперь на лестницу. И вверх! Вверх! Вверх! Вот так, как две птицы, мы с вами вознесемся над землей.

— К звездам?

— Да! Чем выше поднимемся, тем ближе будем к звездам. И услышим, как звезда с звездою говорит.

— Удивительная вы женщина, Ольга!

— А вы замерзли. Я чувствую, как вас трясет. И куртка у вас мокрая. Так вы легко простынете.

— И на вас пальто сырое.

— Я-то дома. Всё высохнет. А вам еще идти, под дождем, на ветер. Да вы же простудитесь!

В его груди разлился жар. Ему хотелось взять в ладошки голову этой удивительной женщины и целовать ее в лоб, губы, щеки и шептать тихие нежные слова, которые копились в его душе.

Пока они поднимались на пятый этаж, Ольга держала его под руку. И ему хотелось, чтобы был не пятый этаж, а какой-нибудь сто пятый. Он чувствовал, что ее ладонь становится всё теплей. «А что, если я ее сейчас поцелую?» — подумал Хоменко и напугался этой мысли. Нет, он на такое не решится никогда. И неизвестно, как она отзовется на это. «Нет! Так не поступают! Я с ней и часа незнаком. Но ведь я иду к ней в квартиру, к ней, к одинокой женщине, где никого не будет, кроме нас двоих. И она же знает об этом. Я не сам напрашивался. Это она пригласила меня. Ах, если бы я умел читать мысли. Я тогда сделал бы то, что должен сделать. Этого я сейчас больше всего хочу». Но читать мысли он не умел, не умел и отгадывать желаний женщины. И поэтому даже испытывал страх.

Поступки жены порой ставили его в тупик, хотя они уже прожили пять лет, и ему казалось, что он всё знает о ней..

. Ему было непонятно, чем вызван очередной приступ ее гнева, потока новых обвинений. В ее глазах он представал полным ничтожеством, неспособным ни на что, который загубил лучшие годы ее жизни. «Я не разбираюсь в людях, — грустно подумал он. — Психолог из меня никудышный. Поэтому я не могу построить правильные отношения. Оттого я глубоко несчастен».

— Вот мы и пришли, — сказала Ольга. — Вы, наверно, устали. Хотя, если у вас тоже пятый этаж…

Открыла сумочку, стала искать ключ. Хоменко не хотел думать о том, что может произойти в квартире, где живет эта красивая женщина, которая пригласила его в гости в столь поздний час. В то, что происходит между мужчиной и женщиной довольно часто, он даже не мог поверить.

Такое происходит с кем-то, но только не с ним, серым и неинтересным человеком, вечным неудачником.

Вошел следом за ней, как послушный теленок на привязи.

— Ну, что же вы стоите, Евгений? — она повернулась к нему. — Смелее же! Раздевайтесь! Разувайтесь! Какие у вас тяжелые мокрые ботинки! Снимайте же эту черную от дождя куртку! Да развешивайте ее шире, чтобы она лучше сохла. Вот так! Расправляем!

Он со всем соглашался. Пристроил свою куртку на вешалке, но так, чтобы она не касалась ее одежды, как будто тем самым он мог оскорбить ее. Вот даже таким прикосновением.

Когда он наклонился, чтобы снять ботинки, то увидел ее лодыжки. Она уже была без сапог. Маленькие бугры косточек. И ровные аккуратные пальчики, которые просвечивали через колготки. «Чудо! Как она красива! Как я понимаю Пушкина, которому стоило только увидеть женские ножки из-под длинной юбки, чтобы прийти в восторг!» Тут же ему стало неловко, как будто он занимался подглядыванием.

— Ну, что же вы стоите, Евгений? Проходите! Проходите! — настойчиво приглашала она.

— Куда? На кухню?

— На кухню? Вы хотите меня обидеть? На кухне варили и кормились лакеи и нахлебники. Гостей всегда приглашали в гостиную, где для них сервировали стол. Вы мой гость.

— Вы не плохо знаете историю.

— Я училась. Ну, что же мы стоит? Идите в гостиную. А я быстренько все приготовлю.

То, что она назвала гостиной, было маленькой комнаткой с диваном, двумя креслами, журнальным столиком, телевизором и сервантом с посудой и книгами. Еще на стене висела картина с сосновым лесом. «Наверно, Шишкин», — подумал Хоменко. В живописи он не был силен. И порой не мог отличить Левитана от Шишкина, а Репина от Сурикова.

Напротив картина побольше. У камина, вероятно, средневекового замка, лежала парочка на звериной шкуре. И он, и она были по-настоящему голливудскими красавчиками. У него были длинные черные волосы, одет он был в белую сорочку, черные обтягивающие штаны и длинные светло-коричневые сапоги с крупными желтыми застёжками и ремешками. Сапоги доходили ему выше колен. Она белокурая красавица в багровом платье, полулежала на нем с томным взглядом. Или жар камина томил ее или жаркий любовник.

Ольга занесла поднос с вареньем, печеньем, конфетами и двумя бокалами. Она наклонилась, выставляя всё это на журнальный столик. Стояла она так близко от Хоменко, что он чувствовал теплоту ее тела. Хоменко увидел в разрезе ее платья верхний край лифчика и узкие белые полоски, на которых он держался. Но он же не нарочно это увидел. Отвернулся и поджал под себя ноги. Разве женщины не понимают, когда так делают? Сейчас он почувствовал, что носки у него сырые. Как дождь умудрился попасть в ботинки? Ботинки, выходит, тоже были сырые. И конечно, они не успеют высохнуть, пока он пьет чай. Она сказала про его ботинки, что они тяжелые и мокрые. И это так на самом деле. Когда он снимал ботинки, то ноги чувствовали приятную легкость. Когда он будет возвращаться домой, вода в ботинках будет неприятно хлюпать, чвакать, как будто он идет по болоту. Это ему представилось очень неприятным. Эти противные звуки будут отдаваться в его мозгу до самого дома, убивая все приятные воспоминания и светлые мысли. Обувь очень влияет на наше настроение. Ледяные змейки будут забегать за шиворот. А потом полетят крупные снежинки. Они будут падать на его лицо и тут же превращаться в воду. И такое можно было ожидать. А чего вы хотели? Поздняя осень, грачи улетели, лес обнажился…холодная вода будет бежать по его лицу и шее и дальше пробираться под рубашку.

Будут встречаться лужи, которые невозможно обойти и придется шлепать прямо по ним. Когда его нога будет попадать в выбоину, то вода холодная и противная будет попадать ему в ботинки. Ступни начнут замерзать, а мокрые пальцы ног все плотнее прижиматься друг к другу. Желтые фонари на железных столбах, которые наклоняются над тобой, как будто хотят получше разглядеть и запомнить уличных прохожих.

Больше всего ему не хотелось сейчас выходить из этой маленькой квартирке, по которой передвигалась эта женщина, самая лучшая в мире, которая уже подарила ему минуты счастья. И главное давала ему надежду на большее счастье.

— Евгений! А что же я за чай принялась? Вы, наверно, проголодались? Давайте я вас покормлю?

— Нет! Что вы? Что вы? Я совсем ничего не хочу. Не надо вам так беспокоиться! Мне даже неудобно.

Он замахал руками. И только тут заметил на ней маленький фартук, который она успела надеть на кухне. «Какой же я невнимательный? Почему я не мог этого заметить сразу?»

— Я вам не обещаю каких-то изысканных блюд. Так! Чуть-чуть перекусить. И не смейте отказываться! У меня есть сыр и колбаса. А варить я сегодня не варила. Я вообще страшная лентяйка. К тому же я, как утром ушла из дома, только вот сейчас заявилась. На готовку просто времени не остается. Хотя иногда на меня нападает стих, и хочется приготовить чего-нибудь такого.

— Я тоже с утра ушел из дому, — сказал Хоменко, но только для того, чтобы что-то сказать. Ему казалось будет невежливым, если он будет сидеть и отмалчиваться, не поддерживая беседу.

Тут же понял, что сказал глупость. Сгорбился. И не решался поднять глаза на Ольгу. Даже не заметил, как она вышла. «Зачем она это делает? Ведь мы совершенно незнакомые люди. Незнакомого мужчину она приводит к себе домой. Просто так?»

Но Хоменко даже в мыслях не допускал ничего дурного о ней. И не строил никаких планов. Он наделял ее только достоинствами. И то, что она делает сейчас, она делает только из милосердия к нему. Ей жалко его, как бывает жалко уличного котенка, которого подбирают и приносят домой. Между ними ничего не может быть и не будет. Вот сейчас он допьет чай, наденет свои тяжелые ботинки, еще не просохшую куртку и у порога долго будет благодарить ее, а на прощание поцелует ей ручку. Только сделать бы это прилично, а не по-медвежьи, ни как Собакевич, чтобы не опозориться на прощание. Поцелует ли? Он никогда этого не делал. Видел только, как это делают другие. Но они при этом даме говорили какие-то слова, от которых она улыбалась. У тех других мужчин это получалось легко, по-гусарски, и дамы плыли от такой любезности. Это было видно по их довольным улыбкам, по всей их фигуре.

Сделает ли он такое? Поцелует ли ей ручку? Хватит ли у него на это духу? И сделает ли он всё правильно? Вдруг всё выйдет неловко, неуклюже, и он будет выглядеть смешно? Что он должен сказать ей перед тем, как поцеловать ручку? «Позвольте поцеловать вашу ручку?» Это как-то отдает старомодностью, ветхостью, какой-то затхлостью. «Я был счастлив познакомиться с вами?» Или уж совсем запредельное: «Я надеюсь, что наше знакомство продолжится? Не могут же наши отношения на этом закончиться?»

Занятый этими мыслями, он не заметил, как она появилась в комнате. Она улыбалась.

У неё был поднос в руках, на котором стояли две тарелки с сыром, колбасой и кусочками хлеба. Она ставила тарелки, а он смотрел на ее руки, такие по-детски тонкие.

— Ну, кажется, всё! — сказала Ольга. — Чем богаты, тем и рады. Извините, конечно, за такую скудость.

— Да что вы!

— Я вас уморила. И чай уже остыл. Но это не беда. Сейчас закипятим. А вы пока кушайте! А знаете, что, Евгений, у меня есть бутылка вина. Уже давно стоит, но как-то повода не было. Не французское, не итальянское, совсем не дорогое. «Крымское», белое. Купила я его на всякий случай. Мало ли что бывает в жизни. Какой-нибудь гость, праздник. Мне кажется, что сейчас как раз тот самый момент, когда нужно раскупорить бутылку.

— Какой момент? — встрепенулся Хоменко.

— За знакомство по традиции принято выпить. Не будем же мы нарушать традиций? Хотя бы пригубим!

— Да… я… конечно, — растерянно бормотал Хоменко. — Традиции — это же святое. Нарушать нельзя. Я уже сто лет не пил вина.

— Вы такой старый? А я наивно думала, что вы значительно моложе. Вам бы, мужчинам, только обманывать женщин.

— Знаете, как-то принято, что на праздниках мужчины пьют водку, а женщины вино. Хотя некоторые тоже пьют водку. Наверно, они хотят быстрее и сильней запьянеть.

— Водки нет у меня, — сказала она.

— Да вы меня неправильно поняли. Давайте я открою вино? У вас есть штопор?

Ольга протянула ему штопор. Он выдернул пробку. Раздался хлопок. Разлил вино по бокалам. Хотя вино называлось белым, было оно чуть желтоватым. Над столом аромат сладкого.

— Вот, Ольга! Как говорится, за знакомство!

— Да! — она кивнула. — Знакомство — это всегда как открытие нового материка. Не знаешь, что тебя ожидает, но очень интересно.

Они чокнулись. Хоменко выпил и вскоре почувствовал легкость.

— Знаете, Ольга, если бы мне еще час назад сказали, что я познакомлюсь с прекрасной женщиной, буду сидеть у нее дома и пить с ней вино, я бы не поверил в это. То, что произошло, это как сказка. Оказывается, что сказкам нужно верить не только в детстве. Жизнь непредсказуема.

Она засмеялась. Чуть откинула голову назад. Волосы рассыпались по ее плечам. На шее дрожала тонкая венка.

— Евгений! Вы мне сразу понравились. Еще там на лекции, когда я увидела вас. У вас необыкновенное лицо, доброе, вызывающее доверие. А когда я вас увидела на остановке, мелькнула мысль: а может это неслучайно. А чему вы удивляетесь?

Хоменко пожал плечами. Еще никто никогда ему не говорил таких слов. И он уже не верил, что может нравиться женщинам.

— Признаюсь, я был уверен, что я не принадлежу к тем счастливцам, которые могут вызывать симпатии у женщин. Ну, а раз так, то я решил, что нечего мне и задумываться об этом.

— Застенчивый вы какой-то. А многие мужчины считают, что женщинам непременно нравятся натуры дерзкие, наступательные, такие агрессоры, которых не остановят никакие преграды.

— А разве не так?

— Женщины — не пчелиный рой. Каждая из них индивидуальна. Вот вы женаты?

— Да.

— Значит, она нашла в вас что-то, за что и полюбила. Хотя любят не за что-то, а просто любят.

— Вы хотите, чтобы я остался?

— Евгений! Давайте на ты? А ты разве не хочешь этого? Прости! Может быть, мне не нужно было спрашивать об этом.

— Как-то…

— Ты подумал, что я… ну, в общем, легкомысленная женщина? Без году неделя знакомы, и уже предлагает тебе остаться.

— У меня и в мыслях не было.

— Я верю тебе. Давай еще выпьем?

Хоменко наполнил бокалы. Вино хоть и легкое, но давало о себе знать: приятное ощущение легкости.

Ольга поднялась и села к нему на колени. В одной руке она держала бокал, другой обвила его за шею. Хоменко почувствовал, что по спине бежит пот. Он не знал, куда деть руки. Потом свободной рукой обнял ее за талию, как бы придерживая ее от возможного падения.

— Женя! Давай за нас!

— Конечно, за нас!

Они звонко чокнулись и выпили. Ольга засмеялась. Хоменко недоуменно глядел на нее.

— Я тебе не нравлюсь, Женя?

— Вы… да вы….

— Ты! Что же ты такой забывчивый? Настраивайся на одну волну. Сердечным «ты» заменили «вы».

— Ты мне очень нравишься.

— Вот как? А ты не хочешь поцеловать меня? Нет, если не хочешь, я не буду настаивать.

Она обхватила его голову и прижала свои губы к его губам. Поцелуй их затянулся. Хоменко даже начал задыхаться, но не посмел оторвать губ. Лучше он помрет, но не сделает этого.

Теперь уже Хоменко не хотел выпускать ее губы. А когда она отстранилась, он стал целовать ее шею, ямочку под шеей, тело в разрезе платья. И всё сильнее прижимал ее к себе.

Она оттолкнулась от него и поднялась.

— Пьем обещанный чай! Надеюсь, он несколько охладит твой пыл. Да, это уж точно: в тихом омуте черти водятся.

Хоменко потянулся за ней. Но она отстранилась, села на стул и залила чай.

— Женя! Наверно, это не самый скромный вопрос. Ты любишь свою жену? Хотя можешь не отвечать.

— Почему не скромный? Ты мне симпатична. Может быть, это любовь с первого взгляда. Я сейчас себя чувствую, как мальчишка какой-то. Мне хочется прыгать, бегать и кричать. Не хочу тебе врать. Жену я не люблю. И она меня не любит. И в этой нелюбви мы живем уже не первый год.

— Почему же вы живете вместе?

— Мы живем на одной жилплощади. Я для нее сосредоточие всех мужских недостатков. Она меня постоянно упрекает, что я загубил ее молодость, что я — ее главная ошибка в жизни. Она презирает меня. И даже ненавидит.

Они замолчали. Каждый думал о своем.

— «Черный квадрат» Малевича, — сказал Хоменко.

— Не поняла.

— Кто-то сейчас идет по улице, под дождем, мокрый, дрожит от холода и неуютности, видит это желтое окно и представляет, как хорошо там людям. Они сидят в тепле, о чем-то говорят. Возможно, это молодожены. Они целуются.

— Ты имеешь в виду конкретное окно?

— Не так. Просто люди с разных сторон видят мир по-разному. Мы видим черное окно. И в нашем представлении это мрак, неустроенность, страдания, возможно, даже отчаяние. С той стороны видят маленько солнце, тепло и счастье. Для них это желтый квадрат. А окно-то одно и то же. Просто всё дело в том, с какой стороны ты находишься. Всё зависит от позиции наблюдателя, в какой точке он находится. И мир предстает по-разному.

— И люди глядят на черный квадрат и чувствуют себя счастливыми уже только потому, что они с этой стороны квадрата. Значит, счастье по-твоему — это место, где ты есть.

— Прости, Ольга! У тебя очень хорошо. Но я должен идти. Мое место с той стороны квадрата.

— Хочешь уйти?

— Но не могу же я…

— Изменить жене?

Ему в ее вопросе послышалась насмешка и одновременно приглашение перешагнуть через это ярмо.

— Мне безразлична жена. Я уже сказал тебе об этом.

— А! Ты боишься, что я тебя соблазню. Это же противоречит твоим моральным устоям.

Он поднялся.

— Я хочу, чтобы ты меня соблазнила. Поэтому я пойду. Потом это может быть причинит тебе боль.

— А я до сих пор считала, что только женская логика может быть так противоречива. Ну, что же! Уходи! Я думаю, что ты правильно поступаешь. Зачем тебе угрызения совести? Надевай свои тяжелые мокрые ботинки. Черный квадрат ждет тебя. Ах нет! С той стороны для тебя это уже будет желтый квадрат, который разбудит твое воображение.

Хоменко вышел в коридор. Действительно, ботинки были тяжелые и мокрые. Он поднял ботинок, но ботинок тут же выпал из его рук, как будто не хотел, чтобы его хозяин уходил. Потрогал куртку. И куртка еще не успела просохнуть. Зачем-то подергал рукав. Может быть, тот подскажет, как ему поступить. Сам он был в полном неведении, что ему должно делать. Решительно зашагал назад. Ольга сидела на прежнем месте, обеими руками держала чашку с чаем. Так делают, когда хотят согреть руки.

— Это невежливо. Хозяева всегда провожают гостей до порога.

— Да? — она улыбнулась. — Я как-то не подумала об этом. Но, наверно, не поздно исправить эту ошибку. Хорошо, что ты напомнил мне об этом.

Хоменко шагнул к столику. Прижал ладони к ее щекам и стал целовать ее в губы. Она безропотно принимала его поцелуи. Потом положила свои ладони на его руки, как бы желая, чтобы он не отпускал ее. Поцелуи его становились сильнее. Он даже боялся, не причиняет ли он ей боль. Когда он оторвался, Ольга перевела дыхание и спросила6

— Что это было? Совершенно неожиданно для меня. А вы, Евгений, человек с двойным дном.

— Остаюсь я.

— Остаюсь это как?

— Ты же сама говорила, что ботинки у меня мокрые, куртка мокрая. А на улице дождь и холодно.

— Дома тебя не потеряют?

— Дом — это там, где тебе хорошо. А мне там плохо, Оля. Очень плохо. Я не хочу туда идти. Каждое возвращение мое домой — это всё равно, что зэк возвращается с лесоповала в барак. И не пошел бы, да идти некуда. и никто не спрашивает его желаний. Поэтому он вынужден каждый раз возвращаться в барак.

— Хорошо, Женя. Я постелю тебе здесь на диване. Ты не будешь возражать? Диванчик небольшой, но удобный.

— Хоть на пороге, как собаке, только не выгоняй.

Ольга вышла в спальню и вскоре вернулась с постельным бельем, которое она и постелила на диван.

Хоменко лежал и слышал за стеной шелест. Значит, Ольга раздевалась. Он представил себе ее без одежды и тут же выругал себя за дерзость, как будто он подглядывал в замочную скважину.

Скрипнула кровать. Хоменко затаил дыхание, чтобы услышать, как дышит она. Может быть, он даже услышит стук ее сердца, который расскажет ему все, что она чувствует. Что она думает о нем? Но ведь всё это: то, что она пригласила его к себе, что они пили вино, поцелуй, — всё это говорит о том, что он неравнодушен ей, симпатичен.

Он замер, не дышал. Царапанье за стеной. Вот оно снова повторилось. Что бы это могло значить? Неужели у нее там кошка? И тут он услышал ее голос:

— Женя! Ты спишь? Но я же слышу, что ты не спишь. Я знаю, что ты не спишь. Что у тебя даже глаза открыты.

— Я не сплю.

— Не можешь уснуть?

— Не могу. Слишком много новых впечатлений. Я за год столько не переживал, как сегодня за вечер.

— Ты думаешь обо мне?

— Да! Я даже слышу, как стучит твое сердце. Если бы ты спала, я бы ничего не услышал.

— Мы лежим рядом. Ты можешь протянуть руку и коснуться меня.

— Как? Между нами стенка. Я еще не научился проходить через стенки. К сожалению!

— Да! О стенке я не подумала. Совсем рядом, а между нами эта идиотская стенка. Совершенно непреодолимая преграда. Значит, так тому и быть. Мы останемся разделенными. Остается тебе только пожелать спокойной ночи.

«О чем это она? Что за дурацкий разговор? Издевается надо мной? Решила помучить меня? Или это я дурак и ничего не понял из того, что она хотела мне сказать? Может быть, это она подает мне сигнал? А я лежу и мучаю себя и ее? Что же это?»

Поднялся. Лунного света вполне хватало, чтобы не налететь на что-нибудь. Двигался осторожно. Вышел в коридорчик. Дверь в спальню была приоткрыта. Хоменко потянул ее на себя и обрадовался. Ни единого звука. Даже в кромешной тьме он бы нашел кровать. От нее исходили тепло и легкое дыхание. Хоменко постоял, прислушался. Кровать была рядом с диваном, с которого он только что поднялся. Через стенку, конечно. Но Ольга молчала. Слышала ли она его приближение?

— Ты крадешься, словно кот, — услышал он Ольгин голос.

— Кот сначала крадется, а потом делает стремительный бросок, и жертва оказывается в его когтях, — продолжил он начатую ею игру. Что же, пусть кот. Главное, что не шакал.

— Я жертва?

— И ты, и я — жертвы того, что с нами произошло. Но это тот случай, когда очень хочется быть жертвой.

Сел на кровать.

— И произойдет! — прошептала она.

Обняла его и потянула на себя. Он не сопротивлялся. Стал целовать ее лицо и шею, и грудь. И шептал, как безумный:

— Оленька! Я сейчас сойду с ума. И ты в этом будешь виновата. Это ты меня превратила в сумасшедшего. Богиня! Никогда я еще не чувствовал такого счастья. От счастья тоже, оказывается, сходят с ума. Мне хочется тебя подхватить и нести, нести, нести! Как ты прекрасна! Какая у тебя нежная кожа!

Она схватила его руку и положила ее туда, где был край ее ночнушки. Его пальцы лежали на ее бедрах.

Он понял ее жест. И стал нетерпеливо суетиться. Но тут же его остановила мысль: не стоит этого делать. Если быстро, то это может не понравиться ей. Да и ему тоже. Зачем и кула торопиться? У них целая ночь впереди. А это целая вечность. Это даже больше, чем вечность. У него не было сексуального опыта, которым так бахвалятся некоторые мужчины. И пособий на эту тему он не читал. Даже брезговал брать подобное в руки.

Он понял, что этот момент нужно растянуть и сдерживать себя, как можно дольше. Медленно, нежно и постепенно. И откуда только эти мысли сейчас брались в его голове? Он стянул с нее ночнушку и всё, что было под ней. И сам остался совершенно голым. Он целовал ее долго и жарко. Обцеловал все ее тело. Она тихонько стонала. Она изнемогала и в конце концов не выдержала:

— Ну, что же ты? Чего ты ждешь? Женечка! Я уже больше не могу! Я вся мокрая! Женя!

Это было невероятно. И когда всё завершилось взрывом в мозгу, сладостными спазмами, которые прокатились по всему телу, он откинулся. Тяжело дышал и думал: что неужели это всё случилось с ним? Как всё-таки непредсказуема жизнь? Какие она еще может выбросить сюрпризы?

Опять почувствовал желание.

— Женечка! Но так же нельзя!

— Оля, сейчас ты меня не остановишь! Я лев, ненасытный, голодный, неутомимый!

Он уже не останавливал себя. Был то нежен, то груб, покусывал ей мочки ушей и соски, гладил всё ее тело, сжимал, растирал и бормотал непрерывно глупые бессвязные слова. Усыпив ее бдительность, вновь становился необычайно резким и активным. И хотелось ему только одного, чтобы это не кончалось. Если и не навсегда, то как можно дольше.

Провалился в сон, изнеможённый и счастливый. Ему казалось, что он спал не больше пяти минут, когда почувствовал, что его трясут за плечо. Сначала он не мог понять, где он.

— Уже шесть часов. Тебе не пора на работу? — услышал он голос Ольги. — Подымайтесь, сэр!

— Выгоняешь меня?

— Нет! Я тебя только бужу. Пока примешь душ, я приготовлю завтрак. Думаю, что сейчас он тебе потребуется.

— Завтрак к черту!

Он обхватил ее за талию и потянул за себя, она уперлась ему в плечи, не давая свалить на кровать.

— Ты сумасшедший! Нельзя же так!

— Да! Я сумасшедший! И мне всё можно! И любое сопротивление я сломаю и добьюсь своего.

Ольга попыталась увернуться, но не удалось. И отдалась этой неутихающей страсти. Хоменко был неутомим, как будто и не было бурной ночи. Он не хотел отпускать ее.

— Всё-таки ты думаешь вставать? Опоздаешь же!

— Никакой работы! — решительно сказал Хоменко. — Отныне я буду делать то, что мне нравится. А эту работу к черту! Ненавижу! Не хочу!

— Но как же так, Женя? Тебя уволят. Ты хочешь быть безработным? Или у тебя есть на примете что-то другое?

— Я буду заниматься той работой, которая мне по душе. И конечно же, любить тебя!

— Значит, на работу ты не идешь?

— А-а! — Хоменко отрицательно покачал головой. — Не иду, потому что я ненавижу эту работу.

— К жене когда вернешься?

— Никогда! Отныне ты моя жена, моя возлюбленная, моя Лаура! И я от тебя никуда не уйду.

— Моё мнение не берется в расчет?

— А у нас теперь одно мнение, одно на двоих. Так что я высказал общее мнение. Ты же этого не будешь оспаривать?

— Конечно, это твое мнение.

— Наше! Олечка, наше!

— В таком случае я тоже не иду на работу. Тем более, что у меня сегодня выходной. У нас гибкий график. И эта гибкость выпала как раз на сегодняшний день. Что меня не удивило!

Хоменко завопил.

— Но не надейся, что мы весь день проведем в постели. Смена занятий — это лучший отдых.

— Где же мы проведем день?

— Давай сделаем так! Я готовлю завтрак, а ты думаешь, где и как проведем день. Ведь ты же у нас мозговой центр. Тебе решать и командовать. А я покорно буду повиноваться твоей воле.

Хоменко привел себя в порядок и прошел на кухню, где уже стоял завтрак: каша, омлет, кофе. Жена его настолько презирала, что считала ниже своего достоинства готовить ему завтрак. В прочем, так же, как и ужин. Поэтому Хоменко сам кулинарничал.

Но раза два на недели жена всё-таки готовила ужин, считая, что делает ему большое одолжение. Когда Хоменко глядел на ее нахмуренное лицо, всякий аппетит у него пропадал. Сам Хоменко кулинарными способностями не обладал, поэтому обычно питался дошираком, глазуньей или жареной картошкой. Иногда мог поесть всухомятку.

— Какие у нас идеи? — спросила Ольга.

— Лучший вариант пригласить тебя в ресторан. Хороший уютный ресторан с музыкой. Буду откровенным: не могу себе этого позволить.

— Другие варианты имеются? Сразу предупреждаю «остаться дома» отпадает. Душа хочет праздника.

— В кино — это как-то по-детски. Может быть, в театр?

— С вами всё ясно. С фантазией у тебя небогато. Вот я и начинаю открывать в тебе недостатки. Богатое воображение не входит в число ваших достоинств, о чем я искренне сожалею.

Подростки смотрели на них с усмешкой. Хоменко чувствовал себя юношей, который влюбился в первый раз и не мог расстаться с возлюбленной ни на миг. Он постоянно хотел чувствовать ее тепло, гладить ее кожу, целовать ее. И Ольга была счастлива. Женя казался ей необычным, непохожим на всех мужчин, которых она знала. Он был нежен, ласков. В нем не было ни капли грубости и жесткости. Он застенчивый и нерешительный. Но разве это недостаток? А если и недостаток, то не больше ноготочка на мизинце. Вот это как раз она всегда ему могла простить.

Зашли в кафе, заказали вина. В кафе было пустынно. Только в дальнем углу сидела дама бальзаковского возраста. На столике у нее была бутылка вина и бокал, из которого она то и дело пила маленькими глотками. Она достала из сумочки пачку сигарет и закурила тонкую сигаретку с черным фильтром. На фильтре остался красный след от помады.

— Кто она, как ты думаешь? — спросила Ольга.

— Я думаю, одинокая женщина. У нее нет детей, нет семьи. Поэтому ей не хочется домой. Она думает о том, правильно ли она себя вела, что она сделала не так, что осталась в одиночестве.

— Что она делала не так?

— Она хотела от него очень многого. Может быть, это был муж. Может, просто возлюбленный.

— Имеешь в виду материальное положение?

— Это вторично. Она считала, что он всё делает не так. Постоянно сравнивала его с другими мужчинами. Говорила ему о том, что он недооценивает себя, не проявляет активности, а поэтому ничего не может добиться. И в коллективе его считают неудачником.

— Проецируешь ситуацию на себя?

— Хорошо! Твоя версия. Вижу, что моя тебя не устраивает. Готов внимательно выслушать твою гипотезу. Ну, а пока ты собираешься с мыслями, я изложу еще одну версию. Любимая собачка Зизи, в которой она души не чает, заболела. Она почти не ест, у нее сухой нос. Она отвезла собачку в собачью поликлинику. Сейчас ее обследуют, а потом на операцию. И женщина очень переживает за исход операции. А вдруг случится самое страшное!

Ольга фыркнула.

— Нет! Ты посмотри, как она держит сигарету. Многим мужчинам нравится, когда женщина с сигаретой. Она надеется, что сегодня наконец-то совершится чудо. К ней подойдет молодой человек, между ними завяжется разговор, он сделает дорогой заказ. Они будут пить лучшее вино, которое здесь есть. С этого вечера у них возникнут серьезные отношения. И он окажется именно тем мужчиной, о котором она мечтала. Красивый, высокий, состоятельный, а главное нежный, и он любит ее и не собирается с ней расставаться.

— Не кажется ли тебе, Олечка, что мы грубо вмешиваемся в чужую личную жизнь? Вряд ли ей это понравится. Если бы она сейчас услышала, что мы с тобой говорим, то пришла бы в ярость. Лучше займемся собою.

— Ну, это, Женечка, фантазии. Психологи даже рекомендуют этим заниматься, поскольку так развивается воображение. Я читала про одного писателя. Когда он встречал незнакомого человека, безразлично где, на улице, на скамейке, в ресторане, на вокзале, он пристально всматривался в него и начинал придумывать историю его жизни и то, что с ним произойдет дальше. Это очень помогало ему в писательском труде. Сюжеты многих его произведений родились как раз из таких фантазий. Мы, конечно, не писатели, но думаю, что и нам не повредит такой тренинг.

— Это у нас сейчас литературная игра?

— Мне кажется, что человек без воображения — это очень несчастный человек. Это какой-то механизм, робот.

Бутылка опустела. Хоменко хотел позвать официанта, но остановился. Имевшихся у него денег хватило бы хоть на то, чтобы рассчитаться за это. Всё-таки это наглость приглашать женщину, не имея на эти средства. Он пожалел, что он не богат. Да если бы он был богат, разве привел бы ее в это место. Они сейчас сидели бы в самом лучшем ресторане.

Он ей такой не нужен. Женатый, без денег, да еще и какой-то малахольный, слабохарактерный. Красавцем он себя никогда не считал. Да и вообще, что в нем интересного. Серый заурядный тип, неудачник во всем. Ни талантов, ни каких-то иных достоинств. Сегодня, может быть, всё и закончится. Ей станет скучно с ним, и она укажет ему на дверь. Ну, подумаешь, позволила себе слабинку. Кто из нас не безгрешен?

Что было, то было. Но не стоит этому придавать значения и строить далекие планы. До свидания, Женя! Мне с тобой было хорошо! Но поверь, это ничего не значит.

— Воображение может сыграть с человеком очень злую шутку, — сказал Хоменко.

— Что ты имеешь в виду, Евгений? Разъясните глупой женщине эту глубокую мысль!

— История сплошь и рядом доказывает это. Все великие завоеватели были людьми с богатым воображением. Они были уверены, что пришли в этот мир, чтобы облагодетельствовать человечество, принести ему невиданный прогресс и процветание. На самом деле везде, где они проходили, оставались горы трупов.

— Но ты же не считаешь себя Александром Македонским? Или в глубине души живет такая фантазия?

— Я считал бы себя Александром Македонским, если бы мне удалось покорить тебя.

Они вернулись домой. Хоменко так и сказал себе мысленно «возвращение домой». Он уже успел соскучиться по ее телу, нежному и гибкому. Ему хотелось, не дождавшись, пока она расстегнет молнии на сапогах, подхватить ее на руки и унести в спальню, чтобы снова шептать ей безумные слова признаний и целовать ее всю от макушки до пят.

Он не решился, подумав, что это будет выглядеть смешно, и Оля просто оттолкнет его. Ты что с ума сошел? Или что-то в этом роде. Нужно уметь сдерживать свои порывы. Ходил следом за ней: из коридора на кухню, из кухни в спальню, гладил ее по спине и по волосам и все порывался поцеловать завиток над ее тонким ушком.

— Ты, как кот, ластишься, — усмехнулась она.

— Значит, коту что-то надо. А хозяйка совершенно равнодушна к нему. И не хочет его замечать. Знаешь, Оля, мне кажется, что мы с тобой сто лет знакомы. Такое ощущение, что я тебя всегда знал. Как-то очень легко с тобой. Я даже не представляю, как я смогу без тебя дальше жить. Наверно, так чувствует себя кладоискатель, когда находит сундук с драгоценностями.

Она повернулась. Они поцеловались.

— Я думаю, что тебе нужно сходить в магазин, чтобы у нас к ужину было вино. Если тебя это, конечно, не затруднит. А то решишь, что я тобой командую с первых дней.

— Я и сам мог бы догадаться об этом. Но догадчивость или догадливость… как правильно?.. не входит в список моих достоинств, который, в прочем, у меня очень короткий.

Он не хотел уходить. Ему хотелось стоять возле нее и гладить ее и говорить всякие глупости, которые обычно говорят влюбленные друг другу. Но ее просьба для него приказ.

— Иди уж! Или ты забыл?

— Уже лечу! Я сделаю это очень быстро, потому что расставаться с тобой даже на несколько минут для меня невыносимо. Я просто завою от тоски и одиночества. И все будут испуганно шарахаться в сторону.

Вышел в прихожую.

— Женя! — крикнула она из кухни. — А у тебя деньги есть? А то погоди, я достану. Вот только руки вытру.

— Обижаешь!

Деньги у него были. Но совсем немного. На хорошее вино он не потянет. А бормотуху не хотелось покупать.

Хватит на вино, но на недорогое. А вот на торт и на цветы… увы! Но сказать ей об этом? Да никогда в жизни. Лучше он пойдет банк на худой конец ограбит или машину инкассаторов. Но он этого не сделает. Потому что его непременно поймают, потом будут судить и посадят в тюрьму. А значит, он долгое время не увидит Ольги. А это сейчас для него хуже смерти. Расставаться с Ольгой после того, как он так неожиданно ее обрел, никак не входило в его планы. Поэтому придется довольствоваться дешевым вином. Сейчас он без нее не то, что несколько лет, но даже несколько часов не проживет. Нет! Он должен быть всегда рядом с ней. Неотлучно! Быстро оделся, вышел и побежал по-молодецки вниз по ступеням. Ему хотелось напевать или насвистывать что-нибудь легкомысленное, опереточное.

Хоменко хотел свистнуть, но не сделал этого, потому что не умел свистеть. Навстречу ему поднималась низкая полная женщина преклонных лет. Черты ее лица были явно тюркскими. «Может быть, татарка или башкирка», — подумал Хоменко. Хотя какая ему была разница? Хоменко поздоровался. Женщина с подозрением посмотрела на него, как будто он собирался залезть к ней пакет и утащить молоко и батон хлеба. Хоменко подумал, что она догадывается, что он идет от Ольги и осуждает их за легкомысленную связь. «Ишь, живет одна, мужиков к себе приводит! Бесстыдница! В наши времена разве такое позволяли? А еще и, наверно, женат, кобелина. Да и она хороша! С одним развелась, других водит. Что только творится! В наши времена так не было». И завернула мысленно нецензурное слово. Вот ведь парадокс! Самое высокое чувство можно назвать самым циничным словом. Это опять тот же «черный квадрат». Теория относительности, только она касается людей и их отношений.

В магазине, который был через дом, было пустынно. Ходило лишь несколько женщин, все они были почему-то преклонного возраста и у всех в руках красные пластиковые корзинки. Прежде чем положить в корзинку товар, они перебирали несколько упаковок. Хоменко снял с полки крымское вино. Недорогое. Когда рассчитывался с молодой кассиршей с синими ногтями, зачем-то подмигнул ей. Она не заметила этого. Сам не знал, зачем он сделал это. С женщинами он никогда не заигрывал. «Догадывается ли она, с кем я буду пить вино? Или она вообще ни о чем не думает, только машинально считает? Или думает о том, что домой ей идти по ночной улице, где сыро и холодно, нужно будет обходить лужи, чтобы не замочить ботиночек. Дома сын, который не любит делать уроки, а любит свой смартфон. И муж, который лежит на диване и смотрит очередное полит-шоу. Даже фильмы в последнее время перестали его интересовать. Лишь обернется на ее приход с вопросом; «Пивка не захватила? Пару баночек, говоришь? Молодца! А то чего-то в горле першит». Так изо дня в день. А годы идут. И ее уже нельзя считать молодой. И на заграничные курорты они не ездят. И машины у них нет. Хотя у многих ее подруг мужья с машинами. Хорошо хоть, что квартира им досталась от его родителей».

«Конечно, любовь не вечна, — думал Хоменко, возвращаясь. — Но ее пусть и краткие моменты разве не оправдывают годы бесцветного существования? Эти годы забудутся, а мгновения любви никогда. Это молния. Она поразила и ослепила. И забыто прошлое. И не думаешь о будущем. Зачем тебе будущее, если так прекрасно настоящее? Завтра может всё закончиться. Но что мне будущее? У меня есть сегодня».

Они много смеялись. Не хотелось говорить ни о чем серьезном. Тем более завтрашнем дне. Что им завтра, если им сейчас хорошо! Вот в эти мгновения, когда они рядом друг с другом. Но всё равно, здесь женщины более чувствительны. И сама природа заставляет их думать о завтрашнем дне. Будет ли всё так же, как и сейчас? Останутся ли они вместе? Сегодня есть хлеб. А завтра? Сегодня он носит меня на руках. А завтра будет ли носить? А если скажет, что я ему надоела и он не хочет больше меня видеть. А может быть, завтра он будет носить на руках другую и шептать уже другой нежные глупости в ушко.

Неделя пролетела, как один день. Хоменко казалось, что он попал в иной мир, где и время течет по-другому. Он был счастлив каждую минуту, каждый час и днем, и ночью. Ольга уходила на работу. Он надевал фартук и колдовал возле плиты, неожиданно открыв в себе талант кулинара. Благо среди книг нашлась еще и поваренная книга. Она возвращалась. Он помогал снять ей верхнюю одежду, целовал ее возле порога.

Вдруг Хоменко опомнился и вернулся в реальность. Произошло это неожиданно для него самого. Но когда-то это всё равно должно было произойти, сколь бы безоблачным не было счастье. Уже заканчивалась его неделя у Ольги. Он забыл про все: про жену, про работу. Не думал как-то о том, что он неблаговидно выглядит в роли приживальщика.

Ольга еще не вернулась.

Хоменко опустился на стул и обхватил голову. «Как в тумане! Кто я? Где? Живу на содержании у женщины и ни малейшего укола совести. А ведь я альфонс, презренный, ничтожный альфонс. Конечно, любовь. Но она уже, наверно думает: «Что же это он? Разве он не понимает своего положения? Почему он ничего не делает? И сколько это будет продолжаться?» Он должен действовать. Немедленно, сегодня!

Первым делом он должен развестись. Вряд ли жена будет противиться этому. Хотя кто ее знает. Потом найти себе работу. С прежней его, наверно, уже уволили за прогулы. Но это даже хорошо. Меньше волокиты. Он найдет себе работу по душе, на которую будет идти с радостью. И жениться на Ольге. Вот что он должен сделать. Такая программа-минимум. Это потребует времени. Но он сделает всё, что задумал. Пора действовать!

Вернулась Ольга. Они сели за стол. Хоменко погладил ее ладонь. Она удивленно поглядела. Что это значит? Просто так? Или что-то ей хочет сказать? Но торопить его не стала.

— Нам надо жениться, — сказал он.

— Надо? А ты спросил мое мнение? К тому же, кажется, ты уже женат. Или ты забыл об этом?

— Мне она больше не жена. И давно уже не жена. Ты моя жена. Нам надо оформить наши отношения.

Он убрал руку.

— Извини! Я должен был купить кольца и сделать предложение, как положено. А не так вот. Кольца будут. А пока скажи: согласна ли ты стать моей женой? Что же ты улыбаешься?

Ольга улыбнулась.

— Забавно!

— Что забавного? — удивился Хоменко. — Я на полном серьезе, а ты находишь это забавным.

— Никак не ожидала, что ты мне сделаешь предложение.

— Ты думаешь, что я ко всему этому отношусь, как к случайной интрижке? Считаешь меня легкомысленным человеком? Но это не так. У меня вполне серьезные намерения.

— Главное для меня — это как ты считаешь.

— Я люблю тебя. Для меня эти дни, проведенные с тобой, самые счастливые в жизни. Я не знаю, как долго это продлится. Но я счастлив. И я хочу, чтобы ты была моей женой. Со мной не бывало такого. Но я вот о чем тебе хочу сказать. Завтра я подам на развод. И буду себе искать новую работу. Не могу же я прятаться в твоей квартире. Такие у меня наполеоновские планы. Да! Я должен быть честным с тобой. За душой у меня ни гроша.. накоплений у меня никаких нет. Так же, как и недвижимости. Я гол, как сокол. Так что решай: нужен ли тебе такой муж. Я приму любое твое решение.

Она рассмеялась.

— Это ультиматум?

— Можешь подумать до утра. А потом, надеюсь, будет полная капитуляция. Сердце твое разбито. Победа осталась за нами.

— Мой султан! Я так вам благодарна.

Хоменко подошел к знакомому и так ему ненавистному дому, куда он всегда возвращался с неохотой. Дом не стал ему родным, хотя он прожил здесь несколько лет. Это был символ его унижения, страдания, душевных мук. Место, где не живет радость.

На скамейке постоянные обитатели — пенсионерки, которые собираются здесь всякий раз, если позволяет погода. Они могли посидеть с рассвета до заката, изредка отлучаясь.

Хоменко подошел. Одна из них повернулась в его сторону, толкнула локтем соседку, показывая подбородком на Хоменко. Такое впечатление, что они увидели знаменитого артиста. Ее соседка быстро и мелко закрестилась, нашептывая. Хоменко поздоровался. Но вместо ответного приветствия:

— Господи! Пронеси и помилуй! Избави нас от нечистого! Чур! Чур! Меня! Брысь, дьявольское отродие!

Не перегрелись ли они? Хотя погода и не способствовала этому. Чем выше он поднимался по лестнице, тем тяжелее ему было идти, как будто на плечи его положили полуцентнеровый мешок, который давил его к низу. Ноги стали свинцовыми.

Вот и дверь, обитая коричневой кожей. Нажал на кнопку звонка. За дверью глухо затарахтело. И больше ничего. Снова нажал. Послышались шаги.

— Кто? — раздался знакомый голос, от которого сразу на душе стало грустно и противно.

— Это я, Нина.

— Кто я?

Голос был явно недовольный. Что это? Она перестала узнавать его голос? Раньше с ней такого не было.

— Евгений.

Снова тишина.

— Почему ты не открываешь? Зачем ты меня держишь за порогом? Открой, пожалуйста!

— Нет тебя.

— Как это нет? Вот он я. Стою под дверями.

— Тебя нет. Не знаю, кто ты. Лучше тебе уйти, пока я не вызвала полицию. Не стой под дверями!

Кричит. Пьяная она что ли?

— Нина! Открой дверь и посмотри! Это я! Что там у тебя происходит? Что случилось?

— Уходи! Я иду звонить в полицию!

Шаги удаляются. Да что же за чертовщина! Что ему делать? Чего угодно ожидал. Но не такого!

Действительно, звонит.

— Нина! Давай сделаем так! — кричал он. — Никуда не звони! Не надо никуда звонить! Я стану под окном. Подойди к окну и увидишь, что это я. Просто подойди к окну!

Он не знал, услышала ли она его. Когда он вышел из подъезда, старушек уже не было на привычном месте. Только лежал забытый недовязанный детский носок с воткнутыми в него спицами. Встал на том месте, где его хорошо было видно из окна, и задрал голову.

Смотрел на окно, надеясь, что вот шторы раздвинут и покажется силуэт Нины. Она прижмет лицо к стеклу и увидит его.

Этого не происходило. Он снова поднялся. Позвонил. Постучал. Прислушался. Постучал сильнее. Тишина. «Что за бред? Почему она не открывает? Всё это как-то странно. Ей неинтересно узнать, где я пропадал всё это время? Она как будто напугана. Но чем? Что ее могло напугать? Успела обзавестись любовником и сейчас не знает, куда его спрятать? Тогда всё понятно. Понятно, почему она не открывает, напугана. Непременно любовник. Сколько раз она говорила, что как мужчина я ноль, что нужно быть совершенной дурой, чтобы при таком муже не иметь любовника, и она обязательно наставит ему рога. Лучше уж под дворового бобика лечь, чем под м меня. Ах, Нинка! Значит, ты не только говорила об этом, но и действовала. Да может быть, все эти годы у тебя были любовники. А тут такой случай! Меня несколько дней нет. Пусть это так! Но что же мне делать? Сказать, что я ничего не имею против, что у нее сейчас любовник? Как ему попасть в собственную квартиру, чтобы объясниться с ней, чтобы забрать паспорт? Но должна же она, в конце концов, открыть? Он будет звонить, стучать, пока она не откроет».

Снова стал звонить, стучать и кричать под дверью:

— Нина! Ты слышишь меня? Не сходи с ума! Открой двери, прошу тебя! Мне без разницы, что там у тебя. Открой! Послушай меня! Я развожусь с тобой. Мне нужно забрать паспорт. Можешь даже не пускать меня. Просто вынеси паспорт и отдай мне его. Я уйду. Я напишу заявление о разводе.

— Да что же это такое? Сколько это еще будет продолжаться? Надо же совесть всё-таки иметь.

Соседняя дверь была открыта. Соседка тетя Валя, низенькая толстая, в очках, стояла в дверях и грозно глядела на Хоменко. Но не только злость была в ее глазах за толстыми линзами очков. Она осеклась, прижала ладони ко рту и попятилась назад.

— Постойте, тетя Валя!

Хоменко шагнул к ней.

— Чего вы так напугались? Это же я Евгений, ваш сосед. Вы что не признали меня? Чего вы боитесь?

— Чур меня!

Тетя Валя быстро закрестилась.

— Что происходит? Может быть, вы объясните, почему меня все чураются? Вот теперь и вы. Жена вот двери не открывает. Я что чумной?

— Ты… Женька? — испуганно спросила она, вытянув руку вперед, как бы желая оттолкнуть его.

— Я это! Я! Неужели я так изменился?

— Тебя же… это… похоронили. Вот пару дней назад. Я еще провожала гроб до самого катафалка.

Хоменко прислонился к стене.

— Вы о чем, тетя Валя? Что за бред? Я ничего не понимаю. Как меня могли похоронить?

— В общем, хоронили в закрытом гробу.

— Так, может, в том гробу никого и не было. Кирпичи лежали. Или кто-то другой. Почему же не посмотрели? Я не понимаю, кому это нужно.

— Ну, сказали, что ты облил себя бензином и поджег. Поэтому гроб и не открывали.

— Бензином?

— Да! Нина говорила не раз, что ты обещался так сделать. Кричал ей, что обольешь себя бензином и подожжёшь. Когда ты пропал, она подала заявление. И полиция нашла в посадке обожженный труп. Ну, ее в морг и позвали на опознание. Хотя что там можно было опознать? Это был не ты?

— Идиотизм! Как это мог быть я, если я стою перед вами, живой и невредимый. Можете потрогать меня. Хотя теперь всё стало понятно. Тетя Валя! Вы же видите, что Нина не пускает меня? Вы не могли бы поговорить с ней? Объясните ей, что я живой.

— Что же не поговорить? Поговорю! Только ты мне, Женечка, скажи, где же ты пропадал всё это время, где тебя носило? Если бы ты не пропал, то ничего бы и не случилось. Женщина?

— Женщина, тетя Валя.

— Ладно, поговорю. А ты уйти пока. Будешь здесь стоять, она точно не откроет. Побудь где-нибудь!

Кивнул. Спустился вниз. Опустился на пустую скамейку. Что же, ему остается только ждать. Не хотелось думать ни о чем. Всё было так неожиданно и нелепо. Он не знал, что ему делать. К чему угодно приготовил себя: к тому, что Нина набросится на него с площадной бранью, будет выбрасывать его вещи из квартиры, бить посуду. Хотя с посудой вряд ли. Нина была скуповата и тряслась над каждой вещью, перешивала старую одежду.

Во дворе пустынно. Время было такое. Взрослые ушли на работу, детей отправили в садик или в школу. Хотя пенсионерам-то заняться нечем. Или почти нечем. Автомобилей возле двора было раз-два и обчелся. Наверно, тех, кто не работал или работал во вторую смену. По вечерам здесь образовывалась настоящая автостоянка. Сейчас даже кочегар — или как его? — оператор котельной установки — ездит на работу на автомобиле. Автомобилизация страны совершилась. Пусть и подержанных автомобилей.

Плохо, что он не курит. Наверно, сигарета успокаивает нервы. Из-за угла вывернула белая полицейская машина. Остановилась напротив подъезда. Это по его душу. Нынче полицейские ездят на иномарках, чтобы добавить себе больше уважения. Да и для себя приобретают иномарки. Благо, есть возможность сделать это за недорого.

Мимо него прошел высокий худой майор. У него были большие детские глаза, но грустные. Посмотрел на него, но не задержался. Второй тоже был майор, коренастый блондин с красивым лицом. Довольно похож на Баскова. Мог бы выступать в «Двойниках». Если бы он выступал в какой-нибудь поп-группе, девчонки бы визжали и прыгали и под ноги ему бы летели части нижнего женского белья. С такой внешностью — и в полиции?

И второго майора Хоменко не заинтересовал, хотя было понятно, что они по его душу. Значит, Нина всё-таки позвонила в полицию. Но он не собирается никуда бежать. Он даже обрадовался этому. В конце концов, эта дурацкая история разрешится. Видно, без полиции уже никак. Нина сейчас невменяемая и что-то обсуждать с ней невозможно. Хотел уже пойти за ними, но передумал. Вскоре они вернутся. И действительно, через минуты пять из подъезда вышел худощавый майор с детскими глазами.

Хоменко шагнул навстречу.

— Я Хоменко Евгений. Вы же за мной?

Майор пристально посмотрел на него. Перевел взгляд на его руки. Мало ли что? Предосторожность не помешает.

— Вообще-то мы по вызову гражданки Хоменко. А вы есть тот хулиган, который ломился в ее дверь? И чего вам было нужно в квартире гражданки Хоменко? А ну-ка дыхните!

Дыхнул.

— Я совсем не собирался врываться. Я пришел домой. А она меня не пускает, требует, чтобы я ушел.

— Не знаю, Хоменко вы или не Хоменко, давайте проедем в отделение! Надеюсь, вы не попытаетесь оказывать сопротивление и не вздумаете убегать. Наручники пока надевать не будем.

Показался второй майор.

— Так это вы рвались? — воскликнул он обрадованно. — Как говорится, на ловца и зверь бежит.

— Я объясню.

— Садитесь в машину!

Хоменко привезли в отделение. Маленький кабинет со старым столом, который занимал почти половину помещения. Хоменко всё рассказал. Только не стал называть ни имени Ольги, ни ее адреса. Просто «женщина», с которой познакомился и у которой провел все эти дни.

— Быстро это у вас склеилось, — усмехнулся худощавый майор. — Вы прямо настоящий мачо.

— Погодите, Евгений Васильевич! Случай, конечно, не рядовой.

Это уже майор-блондин. Хоменко казалось, что он сочувствует ему и готов помочь.

— Смотрите! Супруга ваша была на опознании в морге и признала, что это вы. То есть, что это ваш труп. Факт освидетельствования задокументирован. На основании чего было принято решение о вашем самоубийстве. Я не понимаю, правда, что можно было опознать в черной головешке. Зрелище не для слабонервных. Но с фактами не поспоришь.

— Разве трудно ее пригласить ее сюда? Она же меня опознает.

— К сожалению, она отказалась от встречи с вами. По-человечески ее понять можно.

— Что за чушь? Это же бред! Она увидит меня и убедится, что я живой.

— Хорошо! Хорошо! Я тоже такого мнения. Это был бы лучший выход из вашей ситуации. На опознании она могла находиться в шоковом состоянии, ошиблась. Или мало ли что. Мы завтра попробуем вытянуть ее сюда и устроить очную ставку. Откажется, вызовем повесткой. Вероятно, вы захотите написать официальное заявление в полицию. Есть ли где вам переночевать? У нас нет никаких оснований задерживать вас. Если не считать того, что вы пытались вломиться в квартиру к гражданке Хоменко.

— Не надо беспокоиться.

— Ну, и хорошо! Назавтра на десять часов. Вас это устраивает?

— Вполне.

— Да! Ваша супруга говорила, что вы несколько раз угрожали облить себя бензином и поджечь. У вас часто были скандалы. Она утверждает, что вы человек с очень неустойчивой психикой.

— Было. У нас, действительно, очень натянутые отношения. Плохие отношения. Я решил развестись с ней. Собственно, для этого я и пришел на квартиру, чтобы сообщить о своем решении.

Хоменко вышел из отделения. Дорога у него была одна — к Ольге. Правда, никаких радостных новостей он ей не принесет. Надо как-то выпутываться из этой странной ситуации.

Остановился от горестной мысли. А если за то время, пока он ходил, Ольга передумала, решила: зачем ей этот неудачник. А что было? Ну, мало ли что не бывает между молодыми людьми! И была ли это любовь с ее стороны? Молодая женщина уже долго живет одна, вот ей и захотелось мужской ласки. А тут он подвернулся. Вроде похож на приличного. «Нет! Нет! — стал переубеждать себя Хоменко. — Так не может быть! Между ними всё очень серьезно. И Ольга — серьезная женщина. Вот легкомыслия в ней как раз и нет. Она досталась мне, как награда, за всю мою безрадостную жизнь, полную лишь разочарований и осознания допущенной ошибки, которую я не решался исправить. Я достоин ее. И она возродила меня. Я стану другим. Я все поменяю в своей жизни. Место жительства, место работы, даже свой характер!»

Тихо брел, не разбирая дороги. Ноги, однако, несли его к одному месту, где он желал быть — к дому Ольги. Если бы он даже захотел свернуть с этой дороги, у него бы не хватило на это духа.

Тут он почувствовал, что на его плече лежит чья-то рука. Он обернулся. Перед ним был коренастый круглолицый парень. Он улыбался, показывая золотую фиксу. Но от улыбки его было не по себе.

— Мужик! Ты глухой что ли? — вяло спросил парень. В его голосе была и насмешка, и угроза.

За ним стояли еще два паренька в коротких куртках и спортивных штанах. Почему-то у обоих шнурки на кроссовках были развязаны.

— Что такое?

— Да ничего особенного. Закурить дай, а то уши пухнут.

Паренек потер мочку уха. Внизу живота Хоменко разлился холод. Коленки предательски дрожали.

— Я не курю, ребята.

— Спортсмен что ли?

— Боксер, — хмыкнул тот, что стоял подальше. — Кулаки наверно, как кувалды, стальные.

— Это мы сейчас проверим, — хохотнул фиксатый.

Повернулся к друзьям, как бы желая удостовериться, что они остались на месте и не бросили его. С разворота ударил Хоменко в солнечное сплетение. Удар был неожиданный. Боль заставила Хоменко согнуться, он обхватил живот и застонал, раскачиваясь взад-вперед. Перед его глазами был грязный мокрый асфальт, к которому прилипли желтые листки. Тут же получил удар коленом по лицу. Хоменко повалился набок, закрыл ладонями голову и, понимая, что это только начала. Бандерлоги еще даже не разогрелись. Его пинали. Боль была настолько невыносимой, что он даже не мог кричать, а стонал и хрипел, пытаясь увернуться от ударов ногами, которые сыпались и сыпались на него. Один из молодчиков обшарил его карманы.

— Ни хрена! Вот сволота. Не! Братва! Он мне капитально не нравится. Борзой, блин!

Снова удары ногами.

— За что? — хотел крикнуть Хоменко. Но вместо крика вырвалось лишь хрипенье.

Изо рта побежала кровь. Мрак объял его мозг и сердце. Он провалился в бездонность и уже ничего не чувствовал. Безжалостный мир перестал для него существовать.

— Блин! Серый! Он, кажется, загнул салазки.

— Дебилы! Зачем было по голове пинать? Вы знаете, сколько за жмурика могут впаять? Да еще и групповуха. Рвем когти, и чтобы никому ни слова. Начнете болтать, точно залетим.

Главарь уже хотел бежать, но остановился и схватил за грудки узкоплечего. Тот удивленно таращился на него.