Большая разборка под маленькой елочкой

Из лаборатории пропала новогодняя гирлянда, три литра спирта и Ян Вереск, старший лаборант. Для Виктора Тория два последних пункта были понятны, но первый… Легкомысленная разноцветная игрушка и суровый преторианец головного улья настолько не сочетались, что Виктор удивился не на шутку, встревожился и, не особо понимая, что делает, набрал номер агента Майры. Рыжеволосая и шустрая сотрудница славной полиции Дарбента подняла трубку, удивилась и для начала поздравила Виктора с новым годом. За научными разборками профессор Торий совсем забыл, как время летит. И, услыхав, что новый год — уже, удивился. Сильно. Настолько, что шагнул, не глядя, в нарисованную дверь, с висящей наверху большой желтой табличкой "выход".

— Если это шутка, то глупая, — подумала бравая агент, когда разговор оборвался: гудком, на полуфразе.

— А если нет? — пожала плечами она, пряча кольт в кобуру.

##

Девица Анна, известная в славном городе Мюльберге под фамилией О’Рейли (ибо настоящую фамилию ей ещё не сказали, а социальный статус проще описать словами "автор с ума съехал&quot, была сильно озабочена одним, часто повторяющимся в роте капитана Якова Лесли, вопросом: где носит этого обалдуя? То есть Рейнеке, юнкера. То есть ротный фантэлемент. То есть не сколько ротный, сколько ее. Ее личный, персональный фантэлемент, повышенной, по зимнему времени, лохматости. Вот только что был здесь, в лесу за казармами. А место опасное — по крепко утвердившейся в городе Мюльберге народной примете, прогулка ночью по лесу с кастрюлькой борща сулит избавление от бед и счастье в личной жизни (а если со скалкой — и в семейной тоже). Рейнеке у Анны был парень добрый и отзывчивый. И борщ любил. Так что продолжение стоянки грозило парню переходом из стадии "хорошо покушал" в стадию "колобок".

— И где же его носит? — ворчала Анна оглядывая косо вбитую в снег табличку "просьба не кормить фантэлемент".

Таблички по лесу расставлял автор. Ему тоже не нравилась сказка про колобок. Но мюльбергские девки по-русски не понимали, и "не" на табличке было аккуратно отгрызена. "А только что целая была," — думала Анна, разглядывая следы зубов на толстой доске. Потом посмотрела вперёд и увидела странное: тропка впереди раздваивалась, путь налево украшала табличка "туда не ходи", направо — "сюда ходи".

"Опять автор чудит." — подумала Анна. Она была девушка благоразумная, поэтому вначале метнулась назад и прихватила сковородку. А потом — она была благоразумная, но девушка, — бодро шагнула на тропу под надписью "сюда не ходи". К костру, весело горевшему под украшенной елкой.

##

— Честер пропал, — обрадовал поутру жену Йохан, барон фон Фризендорф, для друзей просто Лисица. Или драный лис, если жена не в духе.

— Опять? — жена была в духе и улыбнулась, гадая, во что же им выльется очередное приключение. — В тюрьме смотрели ?

— Смотрели уже. Нету там.

— Тогда странно, — удивилась Роксана, баронесса Катоне. То есть не Катоне и не Роксана… Хотя и баронесса. Со службы короне она ушла, замуж вышла, но привычку подбирать имя-фамилию в тон к платью не оставила. Подруг, которым надо срочно сделать гадость, у неё здесь ещё не завелось, познакомить веселого, но несколько легкомысленного доктора она ни с кем не успела. Разве что доктор сам нашёл себе приключений — они к нему так и липли. Но странно, однако… Приключения — и без них?

— Давай, поищем, — с этими словами баронесса встала, начиная собираться. И обнаружила письмо на столе. Короткое, без подписи и обратного адреса. "Заходите к нам на огонёк" — было написано на первой строчке. На второй: "вторая дверь справа от окна". Почерк Уивера. Баронесса нахмурилась, соображая, как этот неугомонный шутник сумел сюда пробраться и какой розыгрыш он задумал на этот раз.

— Вторая, справа от окна… — пробурчал Йохан, подходя к оной двери. Оттуда несло холодом. Странно, как может нести холодом от двери платяного шкафа, стоящего посреди хорошо натопленной комнаты их с Роксаной венского дома?

Однако же несло. И за дверью, вместо Роксаниных платьев был снег и дорога во тьму. Йохан поежился, подхватил одной рукой старую саблю — память о семилетней войне, на второй повисла жена, и они шагнули вперёд. К костру, горевшему под укутанной снегом разлапистой елкой.

— А вот и моя пропажа. — подумал Виктор Торий, глядя на ёлку, украшенную украденной в лаборатории гирляндой. И костёр под ней. И фигуры людей. Среди которых выделялась одна, в такой хорошо знакомой красной форме преторианца.

— А вот и вторая, — подумал он, узнав своего лаборанта. И подошёл к костру, где ему молниеносно всучили кружку: штрафная, мол.

— А вот и третья, — подумал он, отдышавшись после глотка. Спирт. Ладно, в экспедициях и не то пить приходилось.

— А что вы здесь делаете? — спросил он, оглядывая собравшуюся под елкой компанию. Высокий, угрюмый Ян в кроваво-красном мундире преторианца. Лохматый, добродушный зверь, похожий то ли на овчара, то ли на хорошо покушавшего волка. Рыжеволосая девица, кутавшая точеные плечи под шаль.То есть уже две: вторая подошла, с ходу обняв зверя за шею. Тот заурчал, довольный, что почесали за ушком.

Ещё один, человек — темноглазый и смуглый, с тонким лицом и со смешинкой во взгляде — сидел, развалясь, и кормил с рук колдовскую синюю птицу. Птица млела, склевывая зерно с руки, и слушала.

— Что вы тут делаете?

— Как что? Новый год встречаем, — ответили ему хором.

###

— Я надеюсь, все знакомы? — спросил Ян, изображая из себя гостеприимного хозяина. Знакомы были со всеми все: долбоебизмом авторов, регулярно забывавших отключать инет при работе над текстом, герои пользовались на полную катушку, ходили друг к другу в гости, таскали из мира в мир полезные ништяки (а что, авторам можно, а героям низяя?) и регулярно устраивали засады на СИ-шного амнистера. Амнистер в лапы героев пока не попадался, но Ян не терял надежды. Так что все всех знали.

Честер Уивер, орнитолог, кормил с рук синюю птицу. У птицы были еще три облика, но на морозе волшебная Хумай, помянув цветистым восточным матом гяуров с их обычаями, решила, что синяя птица выглядит на белом снегу няшней, чем синий от холода мальчишка. И уж тем более, чем красавица в изящных, но совсем не греющих щелках. Да и у Честера в кармане совершенно случайно завалялась куча весьма вкусных для пернатой ипостаси вещей, вроде семечек. А лукавый орнитолог кормил птицу с руки и рассказывал байки. Про восток. Для Хумай это был странный и сказочный восток без джиннов и пэри, но с англичанами, туземцами, кастами и раджами-самодурами. Так что птица слушала, развесив уши. Уивер трепался, а Йохан смотрел и думал, кого из них надо срочно спасать…

Ян с Рейнеке обсуждали в углу тактику малых групп (мелкими — это по сто человек, по мнению юнкера, и по одному, по мнению Яна) и прочие малопонятные для непосвящённых вещи. Две баронессы (из них одна настоящая, а другая пока не в курсе) и третья девушка, назвавшаяся Ольгицей с Речицы трещали о чем то своём, девичьем, ещё более непонятном. Ольгица представилась тихо, голосом низким, грудным и столь красивым, что Роксана нахмурилась и решила познакомить ее с орнитологом превентивно.

Все было хорошо, пока…

— Мальчики, не поможете, — обратилась Ольгица к народу, — у нас тут в кустах…

"Мальчики" пригорюнились, представляя, как весело будет тащить по целине, то, что авторы обычно прячут в кустах.

— Может, не надо, — проскулил юнкер. — У нас в роте музыка есть.

— Ага, волынка и два барабана. Под которые можно танцевать чудесные армейские танцы "подъём", "отбой" и "построение по стойке смирно", — улыбнулась Ольгица в ответ и добавила: — Надо, юнкер, надо. Да вы не волнуйтесь, мальчики, это не рояль.

Это и вправду был не рояль. Это был торт. Роскошный, кремовый, праздничный торт. Птица Хумай при виде его аж перекинулась. Дважды, сперва в прекрасную деву (Уивер аж семечки съел от удивления), потом, подумав, в мальчишку. Сладкоежкой волшебная Хумай была ещё та, а образ Валида — он повышенной наглости. И лезет в мальчишку больше.

— Это они зря. Ой, зря, — оторопело подумал Виктор, вспомнив, что Ян — как никак васпа, а у них метаболизм, — ой.

Громом в выстывшем воздухе — короткий, стальной щелчок.

Разогнавшийся на сладкое Валид оторопело замер, глядя, как хищно блестит при луне жало преторианского стека.

— Делить буду я, — усмехнулся ему в лицо Ян Вереск, преторианец мёртвой королевы.

— Как ты… Как так — делить?.. — выдал в ответ Валид, потеряв на миг всю свою магическую наглость. Правда, тут же опять нашёл и выдал на весь белый свет:

— Эй, тут маленьких обижают!

— Ага, обижают, — щелкнул зубами Рейнеке — юнкер и сделал вид, что маленький здесь он. Маленький, лохматый и очень голодный песик, с такими умильными глазами, что…

— Делить буду я. — сурово повторил Ян.

— Странно, а на ротных подавальщиц обычно действует, — подумал юнкер, отлетая подальше от холодного стека.

— Ребята, вы… — подала Анна встревоженный голос. Зря это она. Рейнеке тут же додумал ее фразе окончание “вы мне торт оставите" и перекинулся на темную сторону. Оскалился, зарычал, вздыбив шерсть на затылке.

— Делить буду я, — прорычал он, рывком превращаясь из милого и маленького песика в ощеренную, зубастую молотилку.

— Юноша, вас оса за нос не кусала? — осведомился Ян, который в своем постапокалипсисе и не то видел.

— Делить буду я. — прорычал юнкер, — я тут самый породистый. То есть тьфу на вас, высокородный. Да мои предки…

— Что, на день старше Адама? — ехидно осведомился Ян. Наверное, в свободное от поисков выхода время он тоже гулял по инету, иначе откуда жителю Дара знать эту древнюю, сугубо средневековую дразнилку? Но она попала в цель. Юнкер зарычал и попер вперёд, прямо на жало стека.

— Сделайте же что нибудь… — прошептала Роксана. Ой, зря. Йохан, судорожно решавший все эти минуты, хочет ли его жена тортик, решился. В самом деле, если выяснится, что не хочет: ну, тогда торт можно съесть и самому. А вот если хочет, но торт съедят эти двое — быть ему драным лисом до конца жизни.

Так что бравый шведский барон подхватил саблю, шагнул вперед и заявил, что самый высокородный здесь он. И вообще, саблей торт делить удобнее, чем черти чем. Теперь уже Ян, услыхав, как обозвали его стек, полез в бутылку.

— Ну все, песец Вам, — прошептал Валид, перекидываясь обратно в синюю птицу.

— Твою же мать, — в сердцах сказала Анна, которой вовсе не улыбалось остаться вдовой до замужества.

— Твою же мать. Анна, одолжи сковородку, — их светлость Роксана, баронесса Катоне, выразилась несколько куртуазней, но смысл был таков.

— Твою же мать, — подумал Виктор, — надо их разнять как-то… Но как? Тут без магии не обойдешься...

Но кто сказал, что университетские профессора — существа не магические? Да вы просто симпозиума в глаза не видели! Самые магические из всех существ, если считать магией искусство нести чушь на любую тему. Вот Виктор и выдал, хорошую, связную чушь, а что волновался — так от этого количество непонятных слов в ней только увеличивалось. Остальные осторожно попятились. Кто его знает что такое "суперпозиция категорического императива", есть ли от него контрспеллы и не вылезет ли ненароком шерсть. Даже атакующая Хумай дрогнула и свернула с боевого курса.

А потом всех пригвоздил к месту суровый рык.

— Что здесь происходит?

— Новый год, — испуганно ответили все.

— Почему мне не доложили? — сурово прорычал капитан Яков Лесли, гадая, когда же у его автора закончатся армейские анекдоты.

— Что я вижу? — из-за капитанского плеча вылез мастер-сержант. Вылез, оценил с одного взгляда обстановку, улыбнулся в бороду и пошёл изрекать: — Так. Тортик. Один. На Либенштрассе в доме под вывеской брали? — спросил он, увидел машинальный кивок, улыбнулся и продолжил, — С витрины брали, небось?

Ещё один кивок в ответ.

— Поздравляю. Просрочка. Нормальные у него в подвале, под замком.

В небе мелькнула синяя молния. Сержант проводил взглядом птицу Хумай летящую прочь со снижением в сторону города, почесал бороду и пробурчал под нос "один минус".

Потом сказал, уже громче:

— Насчёт просрочки — это я пошутил. Хороший мастер и торты хорошие. Одна у него привычка вредная, деньги с ветеранов брать, даж в новый год. Не по понятиям.

— Так, теперь, — продолжил сержант, обращаясь уже к Уиверу, Йохану и Роксане, — вы в курсе, кто это был?

— Как кто. Птица синяя, вид неизвестен, — Уивер был орнитолог как-никак.

— А ещё она желания исполняет, — уточнил сержант.

— Как? — прошептал Уивер, понимая, что мимо него прошел, точнее пролетел, хватив по носу синими перьями, шанс устроить розыгрыш тысячелетия.

— Не как, а чьи. Что-то автор наш некую Софию фон Виссен в последнее время упоминает часто. И барабанщиков ротных замучил совсем, Мендельсона какого-то ему подавай. На волынке и двух барабанах. Не знаете, к чему бы это?

— Очевидно, к тому, что нам пора домой, — нашлась Роксана, подхватила мужа под руку, орнитолога — под другую и изящно откланялась.

— Отлично, — пробормотал под нос сержант и повернулся к Яну. — Теперь вы. Ну, с вами проще, вы — преторианец, человек военный, должны понимать…

— А вот фиг вам… Я в отставке. И вообще, уже три тома, как старший лаборант, — ответил Ян и показал оторопевшему сержанту язык. Пока старый вояка приходил в себя от такой наглости, Ян подхватил торт, Виктора и обернулся к замершей в стороне рыжеволосой красавице.

— Мадмуазель Ольгица, не могли бы Вы…

— Могла бы, — рыжая лукаво улыбнулась Яну в лицо.

— Только я не Ольгица, — продолжила она, вырывая заколку из ярко-рыжих волос.

— Я Ксантиппа. И я… — удар каблука о каблук. Разворот — волосы взметнулись вокруг головы огненно-рыжим смерчем.

— Белошвейка, — услышал Ян уже издали… Волшебная сила торсионных полей подхватила его и понесла прочь от лесной поляны, костра. Назад, в родной мир, в оставленную пару часов назад лабораторию.

##

— Это что, розыгрыш? — прорычала агент Майра, обнаружив, что держит на прицеле большой белый торт. И Яна Вереска, старшего лаборанта, чью пропажу она полетела расследовать на ночь глядя.

— Это что, розыгрыш? — повторила она, убирая кольт в кобуру. И глядя, как улыбается Ян, невольно улыбнулась тоже.

— Да. — ответил Ян, протягивая торт, — с новым годом.

##

— Где это мы? — оторопело прошептал Рейнеке, оглядывая серую хмарь вокруг. Анна огляделась вместе с ним.

— Похоже, нас забросило дальше по нашему тексту. Это середина четвёртой главы. Или конец третьей.

— А почему одна хмарь вокруг?

— Очевидно, потому, что наш автор ещё не написал эту сцену.

— И что же это за сцена такая? Что мы в ней делаем?

Анна сняла шапку с головы, встряхнула головой. Рыжие волосы, радуясь свободе, упали вниз, легли волной на грудь и на плечи. И улыбнулась:

— А вот сейчас наш автор фокус переведет, и я тебе, Рейнеке, барон фон Ринген, подробно объясню. Что Я в этой сцене С ТОБОЙ делаю...

###

— Где все? И зачем этот маскарад? — проговорил капитан Яков Лесли, оглядывая опустевшую поляну.

Белошвейка улыбнулась ему.

— Кто где. Йохан с Роксаной уже дома. Сержант — ну, зная этого типа, он сейчас устраивает лёгкий погром в чьей-нибудь сокровищнице и счастлив. А потом авторы вернутся в свои тексты и расставят всех по местам. Ничего страшного.

— А зачем был этот маскарад?

— Просто, не люблю, когда моё имя перевирают. Ксантиппа. Знаю вас, вмиг в Ксюшу переделаете.

— Автор, выручай, — прошептал капитан, которому определено нравилась рыжая белошвейка. Автору она тоже нравилось, поэтому он по-быстрому вписал в биографию бравого капитана ускоренный курс греческого языка, раскидал по лесу пару бутылок шампанского и оставил обоих наедине.

То есть закрыл текст, вписав в файл последнюю точку.