Записки МёртвОГОнЮ Путника. Пощёчина.

2017

ГлаваI.Июль.

— — — ————————————————————

• Пощёчина.

— — — ———————————————————————————

— Ты никуда не пойдёшь!

— Слушай, давай не дури! — отвечал я, повышая голос.

Редкими днями я прибегал к усилению голосовых связок. Я, вообще, не из тех, кто употребляет в разговоре подобные способы влияния на людей. Я и не из тех, кто, в принципе, употребляет способы влияния на других потребителей жизни, но ситуация требовала того.

Полностью одетый и сформированный для выхода в темноту, я стоял в конце коридора, давно готовый покинуть пределы бетонной коробки. Мои белые кроссовки уже больше часа находились на низком старте. Выйти из дома мне мешала дверь, закрытая на ключ. Источник открытий был в одной связке с остальными отмычками форменных, фирменных щелей преграждающих дверей и брелоком в виде руля марки MWB, оригинал которого мне ещё не доводилось держать в своих руках. Руль управления квартирой находился у девушки, стоявшей напротив меня.

Вечно тусклый, коридорный свет ещё больше нагнетал, и без того, мрачную обстановку. Не отличавшаяся пленительной красотой в повседневной жизни, сейчас, в момент пылающей ссоры, моя девушка была ещё более безобразна. Нет никакого желания оскорбить близкого мне человека, которому уже не стать далёким, но память выносит вердикт в виде слова «безобразна». К жёлтым, на исключение редким глазам подкатывали слёзы. Я обратил внимание, что ей становиться всё труднее их сдерживать.

Её глаза — это та черта, которую я находил самой привлекательной для себя в повседневной жизни. Но это было мало похоже на повседневность. Пожароопасным был каждый взгляд, направленный в сторону жёлтой оболочки зрачка. На её белой майке появились уже не первые, солёные следы нашей ссоры, продолжавшейся второй час. Не смотря на всю капающую влажность, мне было не жаль Таню вплоть до каждого из четырёх мизинцев, которых я мог наблюдать перед собой. Посмотрите-ка, как нахмурился тот левый горбач.

Мне кажется немного неправильным не выпускать человека из его собственного дома. Во время многочисленных пауз молчания между нами, в голове вертелись самые изощрённые ругательства, отпускаемые мной в адрес человека, стоявшего напротив. Я даже позволил себе высказать вслух несколько, довольно злостных слов протеста. Но это было сделано в недовольном ворчании под нос, когда я, в прямом смысле этого слова, уходил от разговора — из комнаты в комнату. Меня безумно возмущало несанкционированное изъятие моих ключей.

Находясь в коридоре, лицом к лицу, на расстоянии нескольких метров, я бы не позволил себе сказать оскорбительного слова, направленного в её сторону. Таня, сложив перед собой руки и взглянув выжженными от слёз глазами, орала на меня своим молчанием. Очередная тишина была прервана очередным вопросом, который она задавала с самого начала этого дня:

— Ты идёшь к Эмме?

— Нет. Я не иду к Эмме. — подчёркивая каждое отрицание ударением, отвечал я. — Сколько ещё раз нужно повторить тебе это?

— Почему я тебе не верю?

Я не посчитал нужным отвечать на этот вопрос. Снова воцарилась оглушающая тишина. Успокоившись, я взял под контроль гневные фантазии «да я бы» и попытался продолжить диалог более конструктивными и доходчивыми словами:

— Хватит говорить глупости. Почему ты так уверена, что я иду к Эмме? Ты знаешь, куда и зачем я иду. Ничего нового. Извечная стабильность. Просто подумай своей головой, пожалуйста, и положи ключи на холодильник. Ты знаешь, что чем дольше тянешь, тем хуже будут последствия. Сейчас я не стану применять никаких мер, но… С каждой минутой, проведённой в этом коридоре, наши отношения всё больше стремятся к точке невозврата. — многозначительно посмотрев в её охлаждённые глаза, я закончил свою речь.

Она опустила голову, демонстративно подняла руку и с грохотом, в котором была заключена вся ярость и весь гнев всевозможных баскетболистов, бросила ключи на холодильник, словно «вонзила слэм-данк».

В моменте я преодолел расстояние до предмета внимания и беспрепятственно забрал рулевое колесо своего освобождения. Я был готов, скорее, холодильник обнять за то, что он не уронил мои ключи после такого мощного броска, чем человека, который моментально стал для меня бесполым. Тому предшествовал не один год, но произошло это в моменте.

Как только я повернулся в сторону выхода, её рука сильным и резким движением одёрнула меня.

— Если ты выйдешь через эту дверь, — задыхаясь от слёз, произнесла она, — я выйду через окно...

— Что ты сказала?!

— Выйду через окно! Мне без тебя ничего не нужно. Понимаешь?! Умру я тогда. Умру без тебя!

Сделав небольшой шаг навстречу, я оказался в непосредственной близости от её заплаканного и слюнявого лица. Пристально посмотрев в него, я замахнулся левой рукой и влепил пощёчину. Достаточно плотную для того, чтобы вышибить желание говорить такие слова. Контролируя силу удара, я решил закрепить урок и через секунду она почувствовала своей правой щекой ещё одно хлёсткое прикосновение руки. На третью попытку достучаться до неё, она ответила блоком, который я перевёл в объятие.

— Чтобы я больше этого не слышал. — слышало её ухо. — Мы расстанемся. Ты знаешь это, я знаю это. Это неизбежно. Нужно было отпустить меня ещё тогда, сама знаешь когда… И раз уж ты заговорила об этом вслух, то я тебе напомню — после смерти Отца… Это было бы правильной точкой в наших отношениях. И не важно, где бы я сейчас оказался… Тебе придётся учиться жить без меня. И только попробуй ещё раз заикнуться о том, что не придётся. Я ушёл.

— — — ———————————————————————————

Как это у меня так… вот так вот… получилось вот… круто! Да, именно круто! Всё правильно получилось. — размышлял я, озарив угольком сигареты темноту московских улиц. — Ни о чём не жалею. Мне совершенно не стыдно за случившийся поступок. Нельзя говорить такие вещи! В любых условиях и при любых обстоятельствах. Ни грамма лишних движений я не совершил… Кстати, о граммах… Нужно набрать.

— Привет… Я по вопросу помощи… Да-да, освободился, направляюсь к тебе… Даже на минутку не получится?.. Ну давай, как получится… Океюшки.

Моё молчаливое путешествие сопровождали капли моросящего дождя, бросавшиеся в лицо. Дождь усиливался по мере приближения к месту назначения. Ветровке не удалось оставить на мне сухого места и, спустя полчаса, я подходил к подъезду вымокший до нитки.

— — — ———————————————————————————

Квартира, в гости к которой я пришёл, встретила меня нелицеприятным молчанием. Набрав номер хозяина квартиры, я узнал, что он тоже не хочет отвечать на мои звонки. В необычайно длинном коридоре московской многоэтажки начинало сгущаться такое же, продолговатое отчаяние. Спустя пять минут томительного ожидания неизвестности и безответных звонков, дверь несколько раз щёлкнула и распахнулась.

— Чувак, здорова! — донеслось из темноты открытой двери.

— Здорова, Гарик!

Я перешагнул через порог квартиры и мы, с отличительным радушием и хлебосольностью, поздоровались, будто бы давно не виделись. Мы и правда давненько не виделись.

— Извини, что так долго не открывал. Я там… немного занят был… Не думал, что ты так резво подскочешь.

— Лучше поздно, чем очень поздно… Хотя я тут, честно говоря, успел тебя в наряд поставить.

— Не надо в наряд. Мне ещё не скоро в наряд. А ты дембель уже?

— Нет. Ещё неделя осталась. Я сейчас в увольнении… Сраная неделя… Куда тут у тебя мокренькую куртёху можно повесить, чтобы не замарать сухую одежду?

— Это вон там. — Гарик указал пальцем в сторону. — Справа от тебя одинокий крючок.

— Цель вижу, задачу понял.

Сняв атрибуты уличной одежды и получив домашние тапочки, которые проигнорировал, я прошёл в знакомую комнату. Внутри, расположившись на разобранном диване, прикрывая неглиже одеялом, лежала девушка, которую я где-то уже видел.

— Привет.

— Привет. — отвечала раскрасневшаяся знакомка, опустившая глаза после первого же, совместного касания. Её руки держались за край одеяла, как за спасительный плот. Волосы были встрёпаны и собраны в небрежный пучок «на скорую руку». Я поспешил удалиться на балкон, чтобы не стеснять и не стесняться.

Так вот, почему Гарик так долго не открывал. Вот, какой знакомый запах встретил меня на пороге его квартиры. До моего прихода здесь побывал секс… Интересно знать, какова была степень интенсивности телодвижений, когда мой звонок нарушил их одиночество.

Это был второй случай, когда я наблюдал перед собой эту девушку. Первый раз, я видел её осенью прошлого года, в первом своём увольнении. Тогда оставалось больше двухсот дней до дома… Б-р-р-р, ужасающие цифры… Последнее увольнение… Неделя! А ничего не поменялось… Я снова приехал к Гарику по тому же поводу. Это даже не грустно и не весело...

Через минуту, Гарик появился на балконе, чтобы оказать мне столь долгожданную и необходимую помощь. Он открыл дверцу настенной тумбочки и, привычным движением, закинул руку наверх. Спустя несколько секунд, он отдёрнул её, будто бы ошпарился или его укусила неизвестная хреновина.

— Да ладно?! — с недоумением в голосе воскликнул Гарик. — Куда я дел дерьмо?

Осмотрев внимательнее наиболее вероятные места нахождения лекарства, ничего не говоря, он покинул границы балкона. Из комнаты до меня доносились удаляющиеся слова: «Ну почему вот так всегда?! Нельзя, блин, по нормальному. Не бывает. Ну никак. Обязательно нужно…»

Как же мне это всё знакомо. В такие моменты существуешь только ты и возможные места расположения утраты. Земля продолжает своё вращение со всеми остальными людьми, но не с тобой. Тобой вращает возникшая неприятность. И резкое отчаяние: "А если не найду". Мне стало не по себе от мыслей безуспешного исхода. Я попытался отогнать их, но только, когда передо мной оказалось долгожданное средство спасения, они сами собой превратились в пепел и рассеялись в небытие.

— Вот, Чувак. Всё, чем могу помочь.

Мои глаза засияли. Наконец-то, передо мной лежит препарат, излечающий от многих болезней. Ровно такое же количество болезней, он же и создаёт. Это как мазь, от которой начинает зудеть. И чтобы этот зуд прошёл, ты вынужден втирать её снова и снова. Или внушаешь себе, что вынужден. В данном контексте, слово «вынужден» звучит слишком бесчестно для определения точки положения моей линии жизни.

Передо мной на белой, пластиковой карточке, прикрывая обещания скидочных бонусов, лежал камень. Вернее, четверть от того, что можно было назвать целым камнем. Не думаю, что свет моих глаз потускнел бы, увидев я, хотя бы, пару точек.

— Ну так давай же приступим к лечению! — торжественно-волнительным голосом отвечал я на предложенную помощь. — Пульс слабый, нельзя терять ни минуты.

— Поваришь?

— Не вопрос.

Гарик предложил присесть на табуретки. Я, облокотившись на подоконник, хотел приступить к знакомому мне процессу, навыки которого ещё не успел растерять за время, проведённое в армии.

— На подоконник лучше не облокачиваться. — предупредил Гарик. — Там стекло поломано. Я скоро его поменяю… Лучше вот здесь. — он указал пальцем в сторону комфортного расположения.

Я посмотрел на деформированное окно и в разбитом стекле увидел силуэт своего истинного, треснувшего состояния. Поспешив отбросить прочь все эти отражения, я пододвинул табуретку к столику, расположенному под тумбочкой и начал процесс стабилизации.

— Жижку пожалуйста. — попросил я своего напарника.

Оказавшись в моих руках, зажигалка тут же начала налеплять плюхи и приказала каждому по три «рабочих точки». Мне было не до аккуратно правильных форм предметов курения, и они получились самых разных размеров: от «крохотульки» до «куда ты такую налепил».

— Сижку пожалуйста.

Сигарета в зубах. Пазл практически готов к стыковке элементов. Не хватает только одной детали.

— Прибор пожалуйста.

Гарик протянул мне бутылку маленькой ёмкости. Этикетка была сорвана, а сам батл прокурен не одним десятком плюх, но я с первого взгляда узнал это пластиковое изделие:

— Пилигрим?

— Он самый… Так точно. Или как там у вас говорят?

— Не так точно, а ясен ху#.

Теперь всё и все на своих местах. Можно начинать старт процесса стабилизации.

— — — ———————————————————————————

Дождь за окном прекратился, и сквозь тёмные облака стала пробиваться луна. Вернее, четверть от того, что можно было назвать целой луной. Тем временем, я указательным пальцем левой руки надавил на первую порцию приёма лекарств так, чтобы точка прилипла к моей конечности. Положив её на уголёк дымящейся сигареты, которую держал в правой руке, я взял бутылку, зажатую между ног. Нагруженная сигаретина ровным курсом понеслась в сторону прожжённой дырки банжика, и продукт тления точки стал наполнять своим густым дымом окружающее пространство бутылки. Операция по спасению началась.

Процесс сопровождался ритмичной музыкой североамериканских исполнителей афроамериканской внешности, которую так любил Гарик. Это мог быть джаз, но не смог — это был самый настоящий ниггерский реп.

По мне такая музыка может подойти только для поездок на машине. Исключительно в качестве пассажира заднего сиденья. Хотя раскуриватьсяпод неё тоже здорово заходит. Бесспорно. Качает! Даже разрывает в моментах. Кажись въ%бало…

Оставалась одна точка. Я добавил тумана в свои лёгкие и, подержав немного, выпустил его в сторону открытой форточки. Музыка по-прежнему качала, но её ритмы уступали моим потребностям поговорить за жизнь.

— Как твоя гражданка проходит?

— Хорошо. — отвечал Гарик, уменьшая громкость динамика телефона. После небольшой паузы он добавил. — Наверное… Я тут диплом недавно защитил. Вчера вручение было. Я теперь человек с высшим образованием, ёпт! Престижнейшего технического инстика страны, ёпт!

— Поздравляю, поздравляю… Интересно знать, на сколько тебя хватит?

— Ты о чём?

— Как долго ты сможешь поддерживать радость этого события?

— Пока хватает… Наконец-таки закончилась вся эта срань. Эти пары, зачёты, лабы, курсачи, сдачи, пересдачи. Вторые пересдачи, седьмые, двадцать седьмые… Больше не будет всего этого. И я, по истине, рад! Я не сорвался, не слетел с учёбы, не ушёл в академ. Взял и с первой попытки получил диплом.

— Диплом-то получил. А знания?

— С этим сложнее.

— То есть, тебя нельзя назвать специалистом своего дела?

— Ты гонишь? — мой вопрос вызвал у Гарика искренние чувства самоиронии. — Меня бакалавром своего дела сложно назвать.

— А-а-а, ты же бакалавриат. Четыре года.

— Ну да. А ты разве нет?

— Я у Мамы молодец! Я у Мамы — спец. Последний в своём роде и по своему направлению. После меня либо такие, как ты, либо магистры выпускаются. Больше не будет специалистов моей профессии… Пять с половиной лет… Оценка за диплом соответствующая. Жаль только, что это всё лирика…

— Ничего себе! У тебя отл за диплом стоит? Красавчик! А средний бал, за время обучения, какой?

— Больше, чем три с половиной, но меньше четырёх. — прикинул я, закусив губу. — Три и семьдесят пять, я бы сказал… Нет, три и восемь. У меня, всё-таки, было несколько пятёрок за экзамены.

— У меня тоже что-то типа того. Но на последней странице зачётки четвёрка стоит.

— Да я вообще обезумел, когда диплом делал. Просто взял и беспощадно въ%б@л его!

— В смысле?

— Коро-о-о-че, где-то за месяц до сдачи диплома, я основательно взялся за голову. Каждый день ходил в наш родной ИНСТ (Институт Национальной Стабильности Транспортировок), делал там полезные вещи, приходил домой и садился за учёбу вместе с точками. Я просто курил и, без устали, влипал в учёбу. Every деюшки. Для меня не существовало ничего, кроме диплома… И я тоже испытывал ослепительные чувства от осознания завершённости своего пути. Только продлились они неделю… А прекрасным оказался период достижения, а не наличия цели.

— Как-то маловато. Я не согласен на неделю.

— Всё потому, что теряется цель. Не теряется, а исчезает. Дальше — движение в неизвестном направлении. Особенно для таких горе-выпускников, как мы. И что теперь выбрать? Пять через два до конца дней? Или два через два? С нашим образом жизни, концы дней наступят намного раньше, чем выход на пенсию… А то, что тебе нравиться… то, чем ты действительно хочешь заниматься… за это не платят деньги. Если бы мне платили за каждую скуренную…

— Ой, всё, за%бал… Не сдувай мои воздушные замки… Дай‑ка лучше зажигалку. Я ещё налеплю то, что тебе нравиться и за что платишь ты.

Гарик принялся безжалостно разделять кончиками пальцев то, немногое средство помощи, которое у нас оставалась. По его действиям можно было понять, что он собирается оставить ещё по точеньке на потом. Удовлетворившись правильностью его намерений, я решил продолжить разговор:

— А ты раскуривался в сортире, напротив 228 аудитории?

— Ну естественно! Топовое местечко.

— Значит учёба прошла не зря… А где ещё?

— На этаже, который, как бы, под библиотекой находится. Там, если по лестнице подниматься, довольно беспалевные сортиры есть. И в седьмом корпусе… А ты где проходил своё обучение?

— Я у себя в корпусе ачивку совершал. А ещё, однажды, прямо в аудитории покурил.

— Да ладно?! Серьёзно? Ещё скажи, что во время пары.

— Нет-нет, не во время пары. Я ещё умею терпеть. По крайней мере, тогда умел… У моих одногруппников оказались ключи от свободной аудитории, и я, с наличием гашла в кармане, не упустил такую возможность.

— И никто не спалил?

— Когда я вылезал из под парты, на передних рядах стали удивляться, откуда в аудитории взялся запах табака. Начали косо посматривать на задние ряды. А я, не обращая внимания, старательно выводил на пустом листе тетради одну и ту же фразу: «Мама мыла раму». Только слова менял местами.

— А помнишь, как вместе с Честом покур устраивали? Я вам тогда помогал ещё. Это, как раз, в семёрке было.

— Да-а-а, припоминаю. — память отразились на моём лице довольной улыбкой.

— Мы, кстати, с ним недавно марками вкидывались. Хотя, совсем и не недавно… Уже полгода прошло… чуть меньше… Ахренеть, полгода прошло… — охренел Гарик.

— И как?

— Да х%рня какая-то. Мне совсем не понравилось. Я на измену подсел. Думал, что Чест хочет меня прикончить. На полном серьёзе думал! Дошло до того, что я стал искать средства защиты и методы обороны. В общем, бэдос какой-то приключился. У Жени ещё такой взгляд был… Будто бы зрачками вечность поймал.

Он предпринял попытку наглядно продемонстрировать мне взгляд, стремящийся к бесконечности. И, надо сказать, у него это прекрасно получилось. Мгновением на меня посмотрели глаза, наполненные пустотой. Они не подавали ни одного признака жизни и были устремлены сквозь мои зрачки в самую далёкую неизвестность. Неизвестно, на каком расстоянии находится эта неизвестность. И неизвестно, в каких единицах измерения исчисляется это расстояние. Казалось, что зрачки медленно вращаются вокруг своей оси в бесконечном движении. Этот процесс также незаметен, как бесконечное вращение нашей планеты. Бесконечное ли? Неизвестно…

— Ну тебя на)(уй! Я сейчас отлично прочувствовал, что ты хотел сказать этими глазами… Это реально стрёмно, мужик…

— Ты понимаешь, что перед тобой нет человека. Тупо его нет. Есть только тело. И этот взгляд… Было видно, что сознание у Честа совсем далеко ушло… %б@нная бесконечность...

Подкурив сигарету для налепленных точек, Гарик продолжил:

— Я теперь, когда вижусь с Честом, часто ловлю этот взгляд в нём. И каждый раз стрёмно… П#здец, как стрёмно!

— А у меня исключительно положительные впечатления от марки. Я пробовал её, года три тому назад, и всё понял. Всё-всё понял. Только чувствами, а не словами. Поэтому мне больше нечего тебе поведать. Даже о тематике понимания.

Если я применял способ «десантирования плюх» на сигу, то Гарик предпочитал нанизывать тохи, не прибегая к помощи свободной руки, цепляя их с пластиковой карточки касанием уголька. Зафиксированные точки начинали тлеть, за что помещались Гариком в бутылку, где продолжали пронзать своим густым дымом пластиковую среду.

— Расскажи лучше про армейку. — вместе с заряженным батлом Гарик протянул мне тему для разговора. — Тем более, мне совсем скоро отправляться в эту атмосферу.

— Армия… — отвечал я, выпуская дым из своих лёгких. — Это больше похоже на «Хахармию»… Но я сам по себе виноват в этом… Я с такими радужными мыслями отправлялся туда, а сейчас что? Полностью разбит… как твоё стекло… — я снова поймал взглядом неприятное сознанию отражение. — *Мы сапогами живо выбьем спесь воздушных замков из дерьма*. — вспомнил я строчки знакомой песни. — Так всё и получилось. Это «Moona», если что, но ты такое не слушаешь, я знаю.

— А вот зря ты так! Я знаю эту группу. Даже пару песен слышал. Один девять семь четыре, кажись?

— Восемь.

— Точняк. — он щёлкнул пальцами. — Один девять семь восемь.

— Один девять восемь четыре.

— Ну или так...

Я не стал уточнять, знает ли Гарик, кто такой Джордж Оруэлл. Догадывается ли он о существовании Большого Брата, следящего за нами или о том, что ещё и книга есть, написанная по мотивам песни. Гарик взводил курок для очередного выстрела в мою голову.

— Что же там с армией? — задал он мне вопрос перед тем, как я собирался воспользоваться бутылкой.

Пораскинув мозгами, я не нашёл ни одного приличного ответа. Может быть после скуренной точки, мне в голову придёт вразумительная мысль.

— Армия, говоришь… Тебе предоставляется возможность стать человеком. В моём случае, вылезти из глубин. Да и в твоём тоже… Ты живёшь по режиму, питаешься по режиму, привыкаешь к порядку. И если не считать нарядов, то высыпаешься больше, чем на гражданке. Но с нарядами ой, как приходится считаться. Когда я уходил в армию, я и не догадывался о том, что такое наряд на позиции сутки через сутки… Но и это лучше, чем ехать в КамаЗе, набитым пятьюдесятью воинами. При его вместимости в тридцать человек. Не круто, когда твоя задница вынуждена сидеть на плече какого-то незнакомца. Совсем не круто, когда наоборот. В процессе поездки военнослужащие превращаются в салат… А в казарме тебя встречает товарищ старшина: «Общее построение! Сегодня произошла страшная катастрофа. В СМИ этой информации ещё не было, но мы, как люди военные, узнаём об этом первыми. К нам приближается астероид. — Нет, только не снова. — Да, только снова! Жуткий метеорит гигантских размеров. И только доблестный второй дивизион может спасти нашу планету от неминуемого столкновения. Упор лёжа принять!.. Давайте, давайте! Активней! Астероид не будет ждать. Вам нужно поспешить, если вы хотите успеть подвинуть Землю… Кстати, возможной причиной столкновения метеорита с нашей планетой, учёные называют неуставные носки, обнаруженные в тумбочке рядового Анисимова. Можете поблагодарить своего боевого товарища за предоставленную возможность проявить свои сверхчеловеческие способности. — Анисимов гнида, бл&! Ну нельзя же быть таким тупорезом! Опять этот жёванный Анисимов! — Дорогие друзья, не стоит ругаться. Хочу заметить, что Анисимову придётся не легко. Он не сможет применить свои суперсилы. Ему остаётся только верить в ваше мужество и наблюдать за вашим героизмом… Раз-два. Раз-два. Полтора». И всё в таком духе… рассказывать можно долго. Эта история случайно всплыла у меня в голове, но она хорошо поясняет суть армии, в которой я побывал.

— И в чём же эта суть?

— В том, что ни еб@ться @)(уенный генерал разъ%бывает, словами, менее п#здатого полковника, который разъ%бывает остальных офицеров и сержантов, которые разъ%бывают п#здатых, сук@, воинов за то, что в тумбочке хранятся неуставные носки… Основная цель армии — научиться делать так, чтобы не до%бались. И с умом распоряжаться рассосом. Но это для срочников. А для контрактников — научиться до%бываться и разъ%бывать. Только потом идут, там, всякие строевые, бронежилеты, автоматы и ракеты… Или это только мне так «повезло»?

— Я сейчас не очень-то представляю, но думаю, что ещё припомню твои слова.

— В армии, возможность стать человеком усложняется фактором з@%банности. Если ты преодолеваешь этот фактор — ты просто Чемпи. Потому что очень мало таких. Большинство выбирают путь про%ба и рассоса. Получается, что ещё фактор общества влияет. Но без него нигде и никуда… В первую очередь я сейчас говорю о сижках. Точнее, об их неупотреблении. О занятиях спортом. О чтении книжек. Такие мыльные пузыри сопровождали мой путь до военкомата в день отправки. Я уже не говорю о наших делишках...

— О них не надо говорить. Ими надо заниматься. — он потянулся к зажигалке.

— Да погоди же ты, я растерял всю форму. Не могу так нагружать свой организм, отвыкший от каждодневных тренировок.

— Ну да, ты прав. Тут, как в спорте...

— Тут хуже, чем в спорте. В этой субкультуре выживают сильнейшие… Выживают и душой, и телом… если выживают… А если ты мёртв душой, то сложно назвать себя живым.

— Ладно, я тогда просто сижку кУрну.

— Я вот сейчас говорю всё это про армию вслух и понимаю, что могла дать мне армия и что она мне дала в конечном результате. Я желаю тебе не наступить на мои грабли. Надеюсь, что в армии у тебя не будет возможности вырубить.

— Ты накуривался в армии?

— Пф‑ф‑ф… Раз десять. А может и все двадцать. Не знаю. Один раз даже понюхал.

— Вот это да! Где ты скорости достал?

— Ой, не спрашивай. Не хочу вдаваться в подробности… На самом деле, я бы желал, чтобы меня зах%рачили в какой-нибудь Симферополь или Севастополь. В любом случае, дальше, чем Московская область. Мне от дома до деревни дольше ехать, чем до части… Если задумываться, то это одно из немногих, о чём я жалею. Но я стараюсь не задумываться. Сам виноват. Ведь настоящего Чемпи не остановят никакие обстоятельства… Так вот. Я желаю тебе прийти в армию и с первого дня начать %бошить. Продвигаться к оздоровлению. Всё это беспорядочное курение точек сильно аукнется и ахнется… а)(уеть, как ахнется, но придётся потерпеть, если хочешь быть Чемпи. Главное, с первого дня отказаться от сигарет.

— Ты так и сделал?

— Я так и сделал! И продержался два дня...

— Мощь!

— *Слабоумие и отвага...* Но как бы не сложилась оставшаяся неделя, а я всё равно выношу ничейный вердикт моему армейскому бою с сигаретами. Я не проиграл! Я это точно знаю. Я хотел покончить с этой войной в армии, но она непременно продолжится. Опять в гражданских условиях. Однако, в этой, уставной битве… как при Бородино… никто не отступил: и ни я, и ни я. — немного помолчав, я добавил. — Этим словам должна сопутствовать сижка в моих руках.

Гарик любезно предоставил мне такую возможность. Подкурив топор войны, я продолжил своё повествование:

— Сейчас я курю, но сегодня можно… Я так говорю уже четыре года, но сегодня реально можно… Могу поручиться, что количество дней, проведённых в армии без сигареты в зубах, шпака или снюса под губой больше двухсот. Ровно также, я могу поручиться за то, что для меня это п#здец, как важно! О победе не может быть и речи, но… в таких условиях… не проиграл! Хотя и понёс серьёзные потери…

— Шпак и снюс?

— Они точно повержены… Получается, что армия выбила из меня всё: воздушные замки, радость жизни, здоровье… Всё, кроме дерьма.

— Как-то я совсем передумал уходить в армию…

— Да не всё так плохо… Я сегодня в преунылом настроении чёт. Не обращай внимания… В армии тоже есть свои плюсы. Там нет гражданских з@%бов — так называемых дел. В армии за тебя подумали, сказали и приказали, что делать. И ты никуда от этого не скроешься. Поэтому, со временем, начинаешь привыкать. Человек — такая собака, знаешь ли… Но не в этом прелесть армии… Приходишь в военкомат и в тот момент, когда автобус вместе с тобой и полусотней незнакомцев выезжает за пределы сборного пункта, ты становишься здоровым, некурящим человеком. И тогда всё сложится. Тогда армия станет лучшей помощью твоей жизни!

— Судя по тебе, она не помогает.

— Нет, помогает. Я ей, просто, не правильно воспользовался. Почему?.. Наверное потому же, почему сейчас курю точки. Теперь я понимаю, что важно начинать с первого дня. И на 365. Без отступлений, условий и оговорок… А я, видимо, снова решил поиграть в войнушку. Куда же без неё. Где, как не в армии играть в войнушку… И я, в очередной раз, желаю тебе не превращать свой армейский путь в полосу препятствий, а использовать его, как оздоровительную дорогу. С самого первого дня!

Четвертинка луны за окном окончательно потерялась в тёмной пелене облаков. На небе остались только самые высокие и яркие огни ночной столицы.

— Ну что, по походной?

— Да, думаю я созрел.

Получив утвердительный ответ, Гарик приступил к конечному этапу нашей лечебной операции.

— А ты в увольнениях доставал попыхать или тебе привозили?

— Да нет, сам я ничего не предпринимал… Опять же — дело случая. Сослуживец попался, который не прекратил промышлять этим и в армии. Конечно, всё это не сразу… Могу уверенно сказать за четыре месяца абсолютно трезвой жизни.

— А в часть к тебе приезжал кто-нибудь?

— Да. Мама приезжала. И Таня несколько раз.

— Татьяна? Вы ещё вместе?

— Сложно сказать…

В голове возникли свежие воспоминания о пощёчине, хлопнувшей буквально пару часов назад. В виду принятых мер по оказанию помощи, я в сотни раз глубже проникся случившимся эпизодом. Чувство жалости начало покусывать изнутри. Чувства вины за свои поступки я, по-прежнему, не испытывал и считал себя правым. А жалко мне было Таню не из-за прилетевших ей оплеух, а из-за прилетевших в голову мыслей. И даже, если это была игра слов, чтобы меня удержать… Мне жаль, что тебе приходиться прибегать к таким играм.

Не думаю, что я пристыдился бы рассказать о своих «подвигах» рукопашного боя, но я не стал описывать Гарику «сечу», предшествовавшую моему появлению в его доме.

— Такая ситуация получилась. — продолжил я, всё больше осознавая себя. — Не как у людей. Я ей говорил перед уходом в армию: «Не жди меня». И вот, сегодня, я возвращаюсь домой и с досадой в голосе говорю про себя: «Эх, дождалась»… Боюсь, что через неделю ничего изменится.

— А она жила у тебя, пока ты в армии был?

— Да. Иногда в общагу к себе ездила. Но сейчас постоянно у меня, потому что больше не студентка… Я знаю, что всё это изменится. Мы не можем сосуществовать вместе. Никак… Ну никак… И ей придётся уехать от меня. Мы договаривались — до моего дембеля. И я лишний раз напомнил ей об этом сегодня. Два раза напомнил. — с усмешкой произнёс я. — Единственное, чего я хочу, так это чтобы, как можно меньше времени и пролитых слёз прошло с момента только что озвученных мною слов до их осуществления.

— А если не уедет?

— Уедет! — с твёрдостью в голосе ответил я. — Придётся сделать так, чтобы уехала. Мне было бы здорово обрести место, куда хотелось бы возвращаться хоть чуть-чуть… Сейчас, я хочу находиться в своём, так называемом "доме" не больше, чем в расположении части.

Походная точка была докурена. Я уже собирался прощаться в тот момент, когда с бельевой верёвки, висевшей над нашими головами, упали женские трусы. Упали прямо мне в руки.

Всё это время Маша находилась за стенкой всё на том же диване, под тем же одеялом и в том же неглиже. Она не могла не слышать нашего разговора. Если, только, она не уснула.

Этот неловкий эпизод был сглажен нашим дружным смехом, заключавшемся в безмолвном согласии не упоминать вслух о падении женского, нижнего белья. Возможности наблюдать у Маши не было.

Мне не удалось побывать в её компании, но и покидать компанию Гарика на такой ноте было как-то неловко. А, может быть, и как-то не честно. А я хочу по-честному! Поэтому, я решил слегка продлить наш разговор:

— Как у тебя дела с точками?

— Да никак. Курю и кашляю. Кашляю и курю.

— А-а-а, этот жуткий кашель курящего человека. Человека, курящего не только сижки… Как же я не хочу возвращаться в этот мёртвый мир…

— Ну вот. Ты понимаешь, о чём я… Этим забиты и мои будни, и мои лёгкие. Если бы не Маня, совсем сгнил бы.

Я больше не знал, каким словом поддержать нашу беседу. Я никогда не стремился поддерживать её. Либо беседовать, либо молчать. Но никак не поддерживать. Говорить избитые фразы в ответ на избитые мысли — невообразимо скучное занятие. Уловив отсутствие слов в моей голове, Гарик решил первым встать со стула и сказать «Ну ладно».

— — — ———————————————————————————

Оказавшись перед закрытой дверью чужой квартиры, одетый в куртку, я снова отправлялся в темноту московских улиц. И я бы, с удовольствием, потерялся в этой темноте. Это было лучше возвращения в бетонную коробку, ставшей такой чужой и такой тесной. Только сон, по которому я так истосковался за время, проведённое в нарядах, и дождь, который возобновил своё течение, как только я оказался на улице, вели мои ноги беспорядочным шагом "домой".

Чей-то тоненький голосок доносился откуда-то изнутри. Кажется, он исходил из лёгких. Не смотря на всю его безмолвность, он звучал гораздо требовательней и громче слов Тани:

«Ты никуда не пойдёшь».