Вихрь

Ведь вот как бывает, с утра выехал из дома, завел авто, оставленное с вечера в гараже. Вечер, все же приятно манил домой уютом, залитая светом комната, ароматы кухни и кто-то близкий тянет за штаны, выпрашивая радость твою в обмен на свою улыбку. И вот помнишь, что в тот вечер с особой аккуратностью въехал в гараж, не поцарапав лак покраски о куст шиповника, который все собирался почистить, а то и совсем удалить с подъездной дорожки. Но вырвать не даст старуха соседка, она что-то из него делает, она по всему колдунья и снадобья варит и жабы у нее летают в прихожей, ну это со слов сынишки. Он забегал к ней и цвет, говорит, лица ее желт был. Хм, желтый, мой любимый цвет, он всегда вызывал во мне бурю, внезапную, как в штиль, вдруг, мгновение и все затянуто и нос корабля проваливается в бездну вала, чтоб потом вознестись в зеркальную лазурь неба. Лазурь… нет, желтизна, вот цвет моему небу. Хотя лицо той мертвой старушки, из соседней квартиры, из моего детства, так же было желтым. О, мой наследник, что оставляю тебе, трон обтянутый зеленными розами и пустую бутыль венецианского стекла…

Вот так бывает, утром сел и поехал и вот он я движусь, работать, производить полезные вещи. Окружающие также мобильны, мы все крутим и крутим и крутим, шар то земной корой прогибается, лопается, землетрясения, ураганы и убийства в пьяном угаре.

— Что за черт! Что ты несешь?

Вздрогнув, посмотрел в зеркало заднего вида и увидел сидящего на заднем сидении деда, то есть вполне конкретного деда, отца моей матери. Я нажал на тормоз, сзади гудки требуют моего перестроения на обочину, а лучше в кювет. Остановил машину, не осмеливаюсь обернуться, взгляд уносится вслед уходящим машинам, я спокоен, спокоен.

— Чего застыл? Мы доедем сегодня до дому или нет? Илья! — голос все такой же скрипучий, он пронизывает и отбрасывает в детство, в период летних каникул и рыбалки с лодки. Он хлопает меня по плечу, тяжелая рука деда полна сил и хлопая он намеревается воткнуть меня в сиденье — Илья едем же.

— Куда едем? — я все же оборачиваюсь, медленно поворачиваю голову, отвлекаюсь на забор справа, отвлекаюсь в надежде все ж не застать никого на сиденье. Но это он, это дед Захар, сидит и нипочем ему, что вот уже пятнадцать лет как умер — Дедушка, вы?!

— Японский бог солнца, ты даешь! Ну а кто тут должен сидеть? Папа Римский что ли… ты сам не свой сегодня, сначала стал чепуху городить, теперь удивляешься что я здесь сижу, хотя мы час уж как в дороге. Может тебе выйти подышать?

— Да, я выйду— хлопнул дверью, обошел, сел на крыло и уставился на забор, лучше бы сел на забор и уставился на машину. Тогда бы было бы проще, я бы решал задачу моего нахождения на заборе. Закурил, чувствую как проседают амортизаторы при движениях деда, движения требует жизнь значит он жив и кроме того мы час с ним уже едем. Стоп, я смотрю на часы, но у меня не было часов, я никогда их не носил, хотя дед часовых дел мастер. И все же на руке у меня висели «командирские» и время показывали вечернее, я опоздал на работу, я пропустил службу, я не принес пользы, я не заработал денег. Меня высмеют и уволят, высмеять не высмеют и уволить не уволят, но премии лишат. О чем я думаю. Стоп.

— Дед, а куда мы едем?

— Фу ты, ты возил меня знакомить со своей невестой, Машей, прелестное дитя, сейчас ты везешь меня обратно, то есть везешь меня домой. Где я собираюсь, умывшись, лечь спать, так ты меня уморил своими припадками. У тебя раньше случалось подобное? К врачу тебе надо, есть знакомый, сын однополчанина. Устроить тебе встречу?

Дед смеется, он большой шутник, еще он и на аккордеоне горазд, потому и мой брат семь лет к ряду ходил в музыкальную школу.

— Послушай— я сел рядом с дедом — Послушай, я уже четыре года как женат, у меня есть сын, тебе внук. Но к сожалению он тебя не видел, так как, как это сказать. Ты умер пятнадцать лет тому, меня не было на похоронах, я был в отъезде… Сегодня с утра я выехал из дома, как обычно, на работу, слушал радио и следил за дорогой и вдруг ты?!

— Болен, ей богу, болен! — дед засмеялся— Позвоню я Михалычу, что б он тебя к сыну своему определил, хех! — он закрыл глаза и с минуту молчал, казалось он уснул— Михалыч, да, был случай у нас. Стояли мы под Тирасполем, готовилось большое наступление. Так вот, уже неделю цельную мы отдыхали, так сказать набирались сил. Ну и помогали местным чем могли, для восстановления, разруха была— дед замолчал, видимо ушел во воспоминание, пауза тяготила, я заерзал теребя часы — разруха, так вот, приходит наш ротный и спрашивает кто в часах разбирается. Ну, на меня и указали, а я тогда не был мастером, увлекался, получалось друзьям чинить, во общем самоучка. Привели меня в хату, там жила председателя мать. Требовалось исправить настенные часы, с кукушкой, а я таких не видал раньше. День я бился, два… А старушка, все мне истории рассказывала, одинока была, а тут и пара ушей, хех. Одна история запомнилась, жила у них баба одна, ну в общем и не молода и не стара, жила бобылихой. Но к годам сорока, у нее появляется двойня, все в недоумении, откуда. Посудачили неделю и забыли, а через год она малюток сожгла в печке. Пришла сама к председателю и рассказала, волосы седые, в глазах безумие. Говорит что, они, детки ходят по углям и плачут, она смотрит на них и плачет. А потом и война началась…

Он никогда мне эту историю не рассказывал, а я любил его рассказы о войне.

— А часы, часы ты починил? — о чем мои мысли, к чему ведут…

— Нет, они и не ходили никогда, со времени как их отобрали у какого-то кулака.

— Странная история, как и моя, нет моя более не разрешимая. Дед объясни?!

— Так и нечего объяснять, нет меня, посмотри на свои часы.

Я опустил глаза, на руке часов не было, посмотрел на половик, нет. Нет часов, так я и не носил их никогда.